Ливень

Боцман сидевший на козлах моей повозки показал стажёру, оттопыренный большой палец.

Парень, расплывшись в улыбке из-за оказанной поддержки, тем временем продолжил:

– Отсюда до города есть только два места где они могут остановится. Трактир «Одноглазый кот», но хозяин ваш осведомитель и в случае чего уже шепнул бы нам о странных типах, и «Майорская пристань». Вот там есть где скрыться.

«Мальчишка прав», – подумал я. Для контрабандистов, задумавших улизнуть за стену нет смысла воровать фургон. Зачем такая тяжесть на корабле или плоту. А вот скрытно доставить что-то в Висмарбург лучше места чем «Майорская пристань» не придумать. Там тебе и старый канал, и катакомбы.

– Едем! – бросил я, прыгая на облучок рядом с курилкой. – Может успеем их перехватить!

* * *

Бах! – приличных размеров отверстие, неожиданно возникшее в борту моего экипажа, заставило нас выпрыгнуть наружу и скрыться за повозкой.

Бах! Бах! Бам! – сразу три выстрела угодило в то место где мы только что сидели, разорвав в клочья новое сидение и в щепки лакированные дверцы.

Боцман, рискуя жизнью вытащил из рундука позади экипажа свёрток с оружием и рассовал нам по рукам мушкетоны, пистолеты и боеприпасы к ним.

Бам! Бах! Бах! Оттащив рывком в сторону Шумахера, я спас стажёра от нового залпа.

«Нет, бандиты так стрелять не умеют», – решил я. Такое мы с Боцманом видели только на войне. СТРЕЛЯТЬ так здорово могли только егеря. Профессиональная подготовка на лицо. Новый залп расколол корпус салона, по которому поползла трещина. Брусничка испуганно заржала, но всё ещё стояла на месте удерживаемая моей рукой.

В тридцати шагах правее от двухэтажного склада, из которого по нам палили, стоял фургон мельника, на борту которого детской рукой ядовито зелёной краской был намалёван зубастый ящер жрущий солнце. В голове моей всё встало на место.

– Это засада! – крикнул я сквозь пальбу. – Они нас ждали! Точно! Именно нас! И вызов этот был не случайный и телега возможно украдена только чтобы заявили о преступлении. Нужно атаковать иначе нас сейчас пристрелят! На счёт три бежим к складу петляя зигзагом! Раз! Два!

На «три» я ножом пластанул несколько раз по упряжи, оставив только один из ремней крепления. Почувствовав свободу Брусничка испуганно глянула на меня, а затем заржав рванула с места.

Повозка на одном ремне устремилась за ней, но вскоре с громким хлопком кожа лопнула и экипаж отбросило в другую сторону. Лошадь вправо, повозка влево, а вот посередине, спутав стрелков, со спринтерской скоростью рванули мы.

Новый выстрелы только выдали атакующих. Боцман, Шумахер и Стич замерев на месте дали ответный залп по второму этажу. Туда же следом полетела брошенная курилкой граната, а следом ещё одна.

Краем глаза, справа, я заметил какое-то движение и бросился туда в одной руке удерживая меч, а в другой мушкетон.

Брезент упал и внутри фургона мельника на треноге я увидел странного вида устройство. То, что это оружие сомнений не было. Направленный на меня ствол, даже такой диковинный я чувствовал спинным мозгом, печёнкой, селезёнкой… как там ещё говорят?

Жах! Жах! Жах!

Трижды эта штуковина плюнула в меня синими молниями больше похожими на боевую магию теургов. В четвёртый раз синие молнии обожгли руку, и я выронил свой меч.

Чертыхнувшись кувыркнулся по земле и с десяти шагов всадил картечь в высовывающуюся из-за пушки рожу. Булькнув тот свалился на пол, а сбоку по мне один за другим ударили пистолетные выстрелы. Первая пуля разорвала левый рукав плаща, а вторая выбила из руки мушкетон.

«Да что же это такое!» – прикусил губу от злости я, нашёл взглядом своего противника – высокий, широкоплечий, в плаще из кожи левиафана, треуголка надвинута на глаза. Ну прямо брат-близнец того которому я сломал кадык во дворе дома кузнеца.

Вытянув руки с пистолетами вперёд этот гад целился в меня. Ещё секунда-другая и…

Тряхнув правой рукой, я почувствовал в руке ребристую рукоять «Майского жука».

Пистолетная пуля угодила в амулет на груди, и тот часто запульсировав разорвал на мелкие ошмётки голову типа в плаще, забрызгав меня кровью, мозгами и осколками костей с ног до головы.

Перезарядив на всякий случай пистолет и взведя курки, я остановился над подёргивающимся в судорогах телом.

«А что это там у него?» – подумал я, наклоняясь к полу. Деньги? Документы? Рванув с груди безголового плащ, я вытащил наружу пачку плотных листов.

– Что это? – спросил подбежавший позади Шумахер. Топал стажёр как слон, пыхтел также.

Протянув ему находку, я засвистел в свисток призывая к себе стражей находящихся поблизости. Коротко переглянувшись со мной и ничего не спросив, Стич тоже задул в свистульку.

Ганс позади чертыхнулся и схватился за голову. Я его понимал, ведь на талантливо нарисованных рисунках был я, он, наш ветеран, Рассада, Бруни, Пибоди, Галгарпер, Кавана, Метель и даже ухмыляющийся Боцман с трубкой в зубах.

Глава 14. Кровь, стекло, кафель и порох

«Так что мы имеем?» – думал я пока карета, которую мы одолжили у прибывших на Майорскую пристань стражей неслась в облаке брызг по мостовой, распугивая редких вечерних прохожих, лиц которых я не видел только разноцветные зонтики, танцевавшие в свете фонарей.

Я, Шумахер, Стич и Боцман вместе. Пибоди увязался за нами по дороге. Уж как-нибудь от нового нападения мы отбиться сумеем. Галгарпер, дядька серьёзный и в обиду тоже себя не даст. На всякий случай весточку ему о случившемся я с постовым послал. Бруни и Кавана в Мягких лапах, пока их оттуда не выпустят, Мулине обещал. Метелица в Десяти пальцах сидит уже пару дней в изоляторе за драку. Небольшое опасения у меня вызывал Рассада, работавший сейчас где-то на улице, но балагур тоже был калачом тёртым.

Самым уязвимым я посчитал Тимса. Наш коллега сейчас лежал в госпитале «Чудесного касания» и защититься сам от покушения не мог. Значит это должны были сделать мы.

Натянув вожжи, я остановил карету. Колёса скрипнули, и мокрый кот испуганно мяукнув стрелой пронёсся через улицу скрывшись в приоткрытом окне подвала.

Выпрыгнув наружу, мы, впятером, подхватив оружие сквозь завесу дождя, бросились к главному входу. Уже подбегая к лестнице возле которой стояла статуя женщины с крыльями, я понял, что опоздали.

«Омытый струями дождя явись за помощью сюда. Ты исцеленье получи, на провиденье не ропщи» – красивыми витиеватыми буквами было выведено на бронзовой табличке закреплённой на фасаде госпиталя.

Возле массивной двери раскинув руки в стороны, лицом вниз лежал мёртвый мужчина в форме констебля – именно они осуществляли охрану государственных учреждений и занимались поддержанием порядка, стражи же расследовали преступления. Кровь сочилась из-под бедняги, и подхваченная ручейком дождевой воды скатывалась по ступеням вниз.

Переглянувшись мы услышали внутри многоголосый вопль страха, приглушённый непогодой. Выстрелы тоже не заставили себя долго ждать.

Бах! Бах! – ударило по барабанным перепонкам, когда мы ворвались в фоей. Тут тоже нас ожидала парочка трупов – медсестра всё ещё удерживающая поднос с бутылочками в руках, грудь которой навылет была пробита крупнокалиберной пулей, и больничный регистратор – седенький старичок в пенсне, лежавший в груде осколков стекла. Лицо дедушки было превращено в месиво из мяса и костей. Книги, в которой отмечали прибывших в госпиталь больных на месте конечно не было.

Бам! – выстрел из мушкетона заставил нас влететь на второй этаж. Разогнавшись, я чуть не сбил ещё одного констебля, несущегося на встречу.

Лицо мужичка было бледным как мел, челюсть выбивала частую дробь. Даже не подумал бы, что так можно стучать зубами. Схватив труса за шиворот, я наградил его смачной оплеухой.

– Что?! За что?! – закричал тот закрывая голову руками и дрыгая ногами.

– Сколько их?

– Что?! Отпустите! – констебль громко верещал и пытался вырваться из моих рук. Очередная смачная пощёчина привела его в чувство – взгляд стал осмысленным и сконцентрировался на мне.

– Повторяю вопрос, – спокойным тоном повторил я, зная, что орать на испуганного человека бесполезно. – Сколько их?

– Пятеро! Пятеро! Они стреляют во всех подряд!

Забрав из-за пояса труса пистолет, Стич спрятал его себе за спину, а затем пошарился по карманам охранника в поисках пуль и брикетов с порохом.

– Где лежит раненный страж? Какая палата? – подскочил к нам Ганс схватив констебля за грудки. Эмоции так и били фонтаном из стажёра.

– На третьем! – закрыв глаза от ужаса так как испугался что его будут снова бить, пропищал трус. – Да, на третьем! Ваш начальник распорядился поставить у палаты охранника! Там наш дежурит! Пятая палата от двери!

Наподдав пинка констеблю, я направился в коридор ведущий к лестнице наверх. Справа от меня шёл Боцман, слева Стич, Ганс и Пибоди прикрывали нам спину.

Непогода за окнами хлестала струями воды и ветками деревьев по стёклам только усугубляя ситуацию. Наверняка даже в соседнем доме стрельбы не слышно, а значит стражей никто не вызывал.

«Убивают людей без разбора?» – подумал я, проверив заряжен ли «Майский жук». Для чего? Что мы такого увидели в Геенне? Свидетелями чего стали? Или дело в детях, которых я в тайне пристроил в приют Зелёной ведьмы.

Я скорее почувствовал, что сейчас в меня выстрелят, чем, насторожился от звука взводимого курка или шипения вспыхнувшего брикета внутри мушкетона. Лёгкий поворот головы спас мне жизнь.

Бам! Бабах!

Тяжёлая пуля пробила стену в десяти сантиметрах от треуголки, а вслед ей в коридор ударил заряд доброй картечи, превративший напольную белоснежную вазу с цветами в кучу черепков, а остатки красных маков измолов в муку, отчего частицы цветов закружились в воздухе. Красное на белом – страшно красиво.

Хорошая у них позиция, – падая на пол мы вжались в пропахший хлоркой кафель. Ничего не скажешь. Но лежать тут нельзя. Стрелков двое, это понятно. Так же, как и то, что им нужно перезарядить оружие.

Вскочив на ноги, не сговариваясь, мы со Стичем, припустили по коридору в сторону стеклянной двухстворчатой двери где мелькали силуэты, искажённые отражением.

Ветеран наш словно раскрутившееся веретено влетел в двери пробив хлипкую преграду и оседлав парня в плаще из кожи левиафана (я даже не удивился, что тут снова эти типы) начал пластать его ножом. Мой же противник с аккуратной бородкой на подбородке, успел выхватить пистолет и выстрелить почти в упор.

Бам! Я конечно отклонился, качнувшись в сторону, но скорость уже потерял. Тормознув перед обломками двери, одна створка которой висела на петле, я дал возможность Бородатому закончить зарядку мушкетона. Щёлкнув курком тот наставил ствол на меня, но выстрелить не успел. Удар ноги в грудь опрокинул его, и противник с проклятиями кубарем полетел по лестнице вниз.

Нормальный бы человек шею себе свернул, а этот приземлился на лестничную площадку между первым и вторым этажом точнёхонько на спину и вскинув оружие к плечу нажал на спусковой крючок.

Меня обдало жаром раскалённой картечи, но меч мой вонзившийся с хрустом в грудь стрелка поставил жирную точку в схватке.

Промчавшийся мимо нас Шумахер был остановлен моим воплем:

– Ганс, остановись! Жди нас!

Не хватало ещё чтобы мальчишку подстелили. Его мамаша потом мне этого никогда не забудет. Хватит с меня уже двоих погибших стажёров.

Над нами раздалось парочку выстрелов и протяжный женский крик. У дверей на третий этаж на полу сидел ещё один констебль с замершим взглядом. Пистолет в его руке дымился, ниточка крови из уголка рта стекала на китель, на котором с левой стороны красовалась медная бляха, изображавшая перекрещённую алебарду и метлу – знак Констебелиума.

Стич, пригнувшись сунулся в коридор и тут же спрятался. Меткий выстрел оставил кровоточащую борозду на его щеке.

– Ну, точно наши. Так на улице стрелять не научишься, – забубнил себе под нос ветеран, вытирая щёку протянутым мной платком.

Боцман вдруг вздрогнул и кулаком больно ткнул меня в плечо. Ганс удивился такому поведению (даже возмутиться хотел защищая меня), а я прислушался к еле слышному постукиванию по кафельному полу, приближавшемуся к нам.

– Граната!

Стич с моей лёгкой руки полетел по лестнице вниз, вслед за курилкой и Пибоди, а я, схватив за шиворот Шумахера метнулся наверх.

Бабам!

Как на фронте. Право слово. Клубы дыма, кровь во рту, в ботинке что-то хлюпает, но я поднимаюсь сквозь накрывшую меня тошноту и рыбкой ныряю вниз, а затем змейкой, по стеночке выползаю в коридор.

Попался! Впереди стоит ещё один тип в плаще и прицелившись я разряжаю мушкетон по его ногам.

Вопль боли, мясо, торчащие из конечностей, которые теперь и ногами-то не назовёшь, кости. Несколько секунд и вопль захлёбывается в предсмертном хрипе.

Оглянувшись, я вижу позади меня Стича и Ганса. Боцман склонился над телом старушки лежащим в дверях первой палаты.

– Так, вторая! Третья! Четвёртая! – считаю я вслух пытаясь разобраться восстановился ли я после контузии.

Впереди маячит нужная нам палата. И в этот момент стажёр, из ушей которого течёт кровь, совершил глупейший поступок – он обогнал меня и пригнувшись нырнул в помещение одновременно стреляя из длинноствольного пистолета, удерживаемого в руке.

Внутри раздался крик боли. А затем что-то перевернулось с клацаньем загрохотав по полу.

Чёрт! Слух вернулся ко мне, иначе я бы не услышал шипение бикфордова шнура внутри.

Высунувшись в дверной проём, я всадил первую пулю из «Майского жука» в жилистого, носатого головореза, удерживающего в руке гранату и собирающегося метнуть её в Шумахера, закрывшего собой тело Тимса замершее на кровати. А вторую, в его раненого в ногу коллегу, пытавшегося вылезти в окно.

Створки распахнуты, в палату врывается холодный воздух, брызги влаги, разноцветные листья деревьев и тьма поджидающая за порогом…

* * *

– А почему здесь всё время идёт дождь? – спросила Клара, смешно сморщив носик.

– Говорят это проклятие, которое наложили на колонистов местные мстя им.

– Колонисты – это жители города? – протянув руку к ноге дочь почесала коленку продолжая заглядывать мне в глаза.

– … тогда, да.

– И мы с тобой? – сыпала вопросами негодница. – И фрау Хубер? И твой друг Боцман?

Что с ней поделать?

– Давай поговорим об этом когда ты подрастёшь, – прервал Клару я, погладив её по голове.

Судорога тряхнула меня так что зубы со скрипом сжались, и я очнулся. Выдохнув спёртый воздух из лёгких, я сел на пол. Рядом со мной ползали мои товарищи. Кого-то вырвало, кто-то содрогался в приступе кашля. Ничего, главное живы.

Все ли? Вскочив на ноги, я было бросился в палату и тут же сполз по стене от накатившей на меня слабости. Надо чуть-чуть передохнуть, Эмиль. Всего пару секунд.

Когда дым от взрыва рассеялся мы увидели разорванного пополам Носатого и его товарища прижимавшего руки к животу, из которого обильно сочилась кровь. У стены за перевёрнутой кроватью, принявшей на себя часть осколков, в обнимку, лежали Шумахер, вращавший дико глазами, и Тимс. Наш раненный товарищ всё ещё дышал.

Сделав шаг в коридор, чтобы убедится, что мы одни, я переступил через какой-то мусор насыпавшийся с потолка, перевёрнутый шкаф с полотенцами и… мёртвое тело Пибоди с широко распахнутыми золотисто-карими глазами. Осколок гранаты вылетев из палаты отрекошетил от стены угодив бедняге прямо в щёку.

Глава 15. Балагур

Почесав худую небритую щёку Курт Рассада понял, что снова забыл позавтракать. Он опять всё утро просидел рядом с сестрой, смотрел как она спала и старался угадать выглядит ли Леа сегодня лучше, чем вчера.

Терапия, которая в начале показалась ему шарлатанством, кажется помогала. По крайней мере девушка теперь самостоятельно, без чьей-либо помощи, могла дойти до туалета. Медузы доктора Бебеля, а точнее эссенция из них, наполняли его сердце надеждой и… заставляли браться за самую опасную работу, чтобы оплатить лечение единственного родного человека.

За слежку всегда хорошо платили, ибо дело это опасное и неблагодарное. Особенно в Дождливом городе. Следом за объектом наблюдения переодетые стражи на свой страх и риск отправлялись в самые опасные места Висмарбурга где жизнь их находилась только, и исключительно, в руках господа. Герр Бачковский и свою-то десницу потерял именно в результате такой «невинной» забавы закончившейся кровавой потасовкой.

Контрабандист закончил есть и сыто рыгнув оттолкнул глиняную миску от себя. Бросив на стол горсть мелких монеток, он вышел из-под навеса закусочной под названием «Слепой краб» и направился вглубь Серого квартала. Кому-то название казалось забавным, а кому-то говорящим. Два ряда неказистых столиков под навесом из пропитанной смолой парусины, были нечто вроде прихожей для знающих людей, которую преступники называли парилкой. Тот кому надо, смотрел на посетителей заказавших нехитрую снедь, делал выводы и решал пустить ли человечка дальше. А может быть даже сразу вынести ему приговор. Бывало и такое.

Рассада всё это время, наблюдавший за объектом из окна табачной лавки на другой стороне улицы, двинулся следом ленивой, расхлябанной походкой. На груди стража болтался грязно-жёлтый шарф, цвет которого можно было принять одновременно и за жёлтый, и за оранжевый, что делало его в глазах прохожих сразу членом двух местных банд. На глаза стража был надвинут измятый бикорн, а на плечи наброшен застиранный синий аби – узкий однобортный кафтан, короткий спереди, с длинными полами сзади какие в городе носили многие.

Рыжий слонялся между лотков, заглядывал в лавки, пялился на проезжающие повозки и свистел вслед местным барышням, идущим по своим делам, в общем тянул время до назначенной встречи место которой и должен был установить Курт. Но сначала будет провожатый – билет.

Находясь на максимальном расстоянии от объекта, так что тот даже и не заподозрил ничего, Рассада думал о том, что работа с Эмилем Бюловым скорее сведёт его в могилу, чем сделает известным и поднимет по карьерной лестнице. И всё же раз за разом он мысленно возвращался к тому рейду в Геенну. Причина ему была известна – Лис, а именно так прозвали северянина был настоящим. Таким который не гнётся, не ломается и плевал на всех вокруг. Многие в «Мягких лапах» уважали Бюлова понимая, что ему уже давно пора занимать кабинет покомфортабельней. Тот же Гобкинс, например, и мизинца его не стоил.

На пару мгновений контрабандист остановился у витрины, будто причёсывая свои огненно-рыжие локоны (на самом деле проверяя есть ли за ним хвост), а затем двинулся дальше. Курта такой ерундой было не смутить. Он всегда вёл своих подопечных бережно. Чтобы не ранить их тонкую психику. До поры до времени, конечно.

Следить за людьми Рассада научился ещё в детстве. Чем только не приходилось заниматься, чтобы не умереть с голоду. Многие не знали, но они с Леей были не местными. Висмарбург был лишь вишенкой на торте. После смерти родителей они с сестрой прошли всю нить великих городов о Эдинбата до Лидсчестера. Нигде им не было лучше, чем здесь. Пусть лучше вечный дождь и надоевшая капель за окном, чем оранжевая чума превращающая тело в кусок пергамента, голод сводящий с ума, бесконечные гражданские войны и ураганы, поднимающие в воздух даже каменные дома.

Кинув торговцу серебряную монетку, Рассада взял с лотка две спелые золотистые груши. Сестра обожала их, пусть порадуется. Спрятав в карманы фрукты, страж замер в тени очередной витрины наблюдая за Рыжим встретившим кого-то сутулого типа на улице. А вот и Билет.

Бюлов играл опасно, бескомпромиссно и это многих пугало. Других, как Курт, наоборот располагало к себе. Бывший военный, вдовец, не знал таких слов как «нет» и «не могу». На улицах это поняли достаточно быстро. Нет, и раньше в город прибывали бесноватые, одержимые справедливостью чужаки, бросавшиеся на борьбу со злом. Вот только заканчивали они свой крестовый поход довольно быстро и печально. Младший инспектор был другим. Не зря же его прозвали в честь хитрого, рыжего хищника – уважаемого местной братвой животного.

Страж думал, что команда у них тоже подобралась, что надо. Бравый Галгарпер (двадцать с лишним лет в Городской страже многого стоит), башковитый, тихий, но совсем не беззащитный Бруни, «где сядешь, там и слезешь» Пибоди, бабский угодник Кавана (на самом деле мужик не плохой и надёжный), геройский Тимс (жаль не повезло ему и подстрелили), Стич – наша местная легенда, и Боцман. Про последнего сказать Курт ничего определённого не мог. Кажется, какой-то товарищ Бюлова из армии, может даже однополчанин. Он ни разу не слышал, чтобы тот хотя бы пару слов сказал. Забыл ещё упомянуть про молодого Шумахера, из которого явно будет толк, если он стажёрство переживёт.

Стать стражем, Рассада мечтал с шестнадцатилетнего возраста, сразу как им только чудом удалось попасть сюда. Ведь они не просто защитники закона, как констебли в других городах. Они несли знамя справедливости. По крайней мере тогда Курт так думал. Тут и подготовка другая и образование нужно. И всё же, подтолкнуло его к решительным действиям болезнь сестры.

Сутулый исподлобья оглянулся и кивнув его объекту, нырнул в подворотню. «Ну вот, начинается самое интересное», – с досадой подумал Рассада ныряя следом, пощупав сквозь ткань рукава кинжал на запястье и ощутив тяжесть пистолета в специальной кобуре на поясе.

Начался долгий путь Рассады по узкому ущелью между домами заваленному горами мусора, дохлыми крысами и битым стеклом которое разбросали здесь не просто так.

Утреннее недомогание превратилось в многодневную лихорадку, но не ту которая сжигает человека в одночасье, в другую – вытягивающую силу медленно и страшно. Словно цветок, Леа увядала на его глазах. Шутками, улыбками, показным хорошим настроением, брат удерживал сестру на этом свете. Это вошло в привычку, да так, что прослыл среди коллег балагуром и неунывающим оптимистом. Будто у него был выбор.

Резко развернувшись парочка направилась по еле-еле заметному проходу в сторону порта. «Неужели они настолько обнаглели, что устраивают свои тайники у моря. Там же всегда ищут в первую очередь», – удивился Курт.

Куда бы они не обращались все доктора разводили руками и соболезновали. СОБОЛЕЗНОВАЛИ! Будто она уже умерла! Все, кроме чокнутого Бебеля, адрес которого стражу дал всё тот же Бюлов.

Когда страж уже подумал, что идти дальше слишком опасно (так далеко в трущобы он ещё не забирался), Рыжий замер на месте. Билет что-то коротко бросил и нырнул за гору мусора, а контрабандист удивлённо оглянулся и попятился.

Из темноты вышел человек в кожаном плаще, точно таком же как те молодчики у дома кузнеца. Проходя мимо, он ударом короткой дубинки просто размозжил голову объекту наблюдения Рассады направляясь в сторону спрятавшегося за баком с мусором стражу.

Курт не стал ждать пока его прихлопнут. Он выхватил из-под одежды пистолет и спустил курок. Оглушительно громко здесь прозвучал звук выстрела. Заметавшись между домами и не находя выхода, он оглушил самого стрелка.

Пуля угодила в плечо убийцы, но даже не притормозила его. Бугрившаяся мышцами рука уже готова была сомкнуться на шее парня, но тот увернувшись выхватил кинжал и тремя молниеносными ударами в бычью шею остановил противника. Ещё долгих десять секунд тот пытался зажать раны на шее рукой пялясь куда-то за спину Рассаде.

Тихо, очень тихо для своей комплекции за спиной стража возникло ещё парочка статных молодцов, один из которых обрушил на голову Курта что-то металлическое, покрытое каплями влаги.

* * *

Груши в кармане лопнули и сок фруктов намочил бок стража. Почему-то захотелось ощутить сладкую мякоть во рту.

Громила молча остановился напротив Рассады и взвёл курок мушкетона. Пальцы стража сжались, раз-другой, но успокоительной тяжести рукояти кинжала в руке не ощутили. Оружие валялось у стены и добраться до него сейчас было невозможно.

Рассада не испытал страха, скорее грусть и жалость. Да, именно жалость, ведь Леа обречена без него. Может быть к этим чувствам примешивалось ещё толика разочарования от того, что не его нож разорвёт глотку этим ублюдкам.

Бах! Выстрел заставил Курта вздрогнуть, но руки, лихорадочно ощупавшие грудь и голову, не нашли никаких повреждений. Зато его несостоявшийся убийца с выражением глубокого удивления рухнул на колени, а затем повалился лицом вперёд, прямо в грязную зелёную лужу на мостовой обдав стража волной брызг.

Позади замершего у его ног громилы с дымящимся ружьём стоял Боцман, а чуть дальше, приколов к стене второго убийцу мечом, с надвинутой на глаза треуголкой, улыбался младший инспектор Эмиль Бюлов, которого многие за глаза называли просто Лис.

Оба они тяжело дышали словно после долгого бега.

Глава 16. Прощальный ужин

Кусок мяса средней прожарки со светло-розовым соком внутри, прямо как любил Фредерик, красиво лёг на большую фарфоровую тарелку – подарок родственников Фелиции на день свадьбы. Картошка, правильными ровными золотистыми дольками заняла своё место справа и слева от основного блюда. Пару мелких томатов сюда и туда, ниточка соуса по краю будто бы окаймлявшая готовое блюдо.