Игра не по сценарию

Зато сам Рудольф Гесс считал Рема авантюристом, скандалистом и человеком чрезвычайно порочных наклонностей. И Рем этого не скрывал. Гесс же отлично понимал, какого свойства фантазии он вызывает у командира штурмовиков, и, мастерски используя их, умело играл на его к нему чувствах. Гитлеру казалось, что он хорошо знает своего Руди и всё же иногда и у него возникали сомнения: уж очень был умён его друг в отличие от него самого.

Смысл встречи был в одном: перед грядущими выборами сгладить трения между различными течениями партии и обеспечить её видимое единство.

* * *

…Адольф Гитлер ходил из угла в угол. Он никак не мог подобрать настоящие лозунги, хлёсткие и запоминающиеся, короткие, такие, чтобы встряхнулось и заходило ходуном всё это стоячее немецкое болото. Чтобы немцы сразу поняли, что именно он – их фюрер!

– Я рассчитываю получить в рейхстаге пятьдесят депутатских мест, – заявил фюрер, глядя на Геринга.

Но Геринг спокойно ответил, что рассчитывает на вдвое большее количество мест.

– Даже, так? – не поверив, удивился Гитлер.

– Именно так, – подтвердил тот. – Нам нужна поддержка и одобрение, наибольшего числа людей, насколько это возможно. В стране кризис, но это нам на руку, потому что растёт всеобщее недовольство. Значит, у нас есть шанс и возможность заполучить этот электорат, а вместе с ним и мандаты в рейхстаг. С ростом числа недовольных сограждан вырастет и наша партия, что закономерно.

Эрнст Ганфштенгль стал упрекать Гесса: он де фактически является заместителем фюрера, а ничего толкового предложить не может. В ответ на этот выпад Герман Геринг метнул в сторону Ганфштенгля уничтожающий взгляд: «Что ты лезешь? Молчи уж!».

Сейчас Эрнст Ганфштенгль, однозначно, переходил грань дозволенного!

Все присутствующие отлично понимали, что всё дело в обычной неприязни Эрнста Ганфштенгля к Рудольфу Гессу. Что попросту Гесс является чуть ли не вторым человеком в партии, а ведёт себя слишком уж отстранённо.

– Что в нём такого замечательного, чего нет у нас? – открыто и насмешливо спрашивал он.

Гитлер был возмущён его речью, но ничем не проявил своих эмоций: «Ничего, я с тобой ещё разберусь! Позже, не сейчас…».

Геринг предложил заняться делом, по поводу которого они все здесь собрались.

«Чёрт знает что! Гитлер ревнует Рема к Гессу! Ганфштенгль тоже ревнует Гитлера к Гессу, в то время, когда Рем ревнует Гесса к Гитлеру… Нашли время!» – с раздражением подумал он, а вслух сказал:

– Мы совместно с Мартином Борманом подвергли стилистической корректировке некоторые пункты нашей политической программы.

На самом деле Мартин Борман являлся помощником Рудольфа Гесса, его личным секретарём, но находясь здесь в Бергхофе, выполнял ещё и все поручения Гитлера. То как он справлялся со своими обязанностями, приводило всех в восторг и удивление. Более толкового подхода ко всему делопроизводству трудно было себе представить. Удивление вызывало, что Борман один (так думали все члены партии) справлялся с огромным количеством бумаг. И никто не знал, что у Мартина был тайный помощник – его младший брат Альберт, не менее трудолюбивый и аккуратный. И всё же, партийная верхушка, исключая Гесса и Гитлера, старшего из братьев Борманов не любила, считая его ловким и услужливым пройдохой, которому каким-то невероятным способом удалось втереться в доверие к фюреру. Младший внешне был симпатичнее, но умудрялся вести себя так, что о его существовании никто не догадывался. Гитлер, конечно же, знал и ценил труд обоих братьев.

– Это можно передавать в печать, – подытожил Герман Геринг, указывая на готовые документы. – Свои правки так же внесли Геббельс и Розенберг, – сделал он уточнение.

Гитлер слушал и кивал головой, сдерживаясь, чтобы не разразиться бранью. Он устал от споров и разногласий и чувствовал полное моральное истощение, даже какое-то душевное опустошение.

«И это всё Ганфштенгль! Чтоб его…!»

Эрнест же успел подумать, что на сто процентов он ни в чём не уверен, и вообще, сейчас ему меньше всего хотелось думать о каких-то там лозунгах.

На этот раз без споров и оговорок дело продвинулось быстро. Разошлись поздно, все неимоверно уставшие.

Рудольф Гесс, оставшись в холле с фюрером наедине, спросил:

– Скажи, Адольф, почему разным болтунам, вроде Ганфштенгля, ты позволяешь так разговаривать с собой? Одного твоего слова должно быть достаточно, чтобы он замолчал!

– Погоди, Руди, не кипятись, – ответил фюрер. – Нас с тобой ждут великие дела… С Ганфштенглем и ему подобными мы ещё разберёмся, позже.

Несмотря на то, что благодаря Ганфштенглю и его личным знакомствам Гитлер во многом стал тем, кем он стал сейчас, фюрер к нему чувства благодарности не испытывал. Его отношение к людям всегда было исключительно потребительским. Если ему оказывали какую-либо помощь или услугу, он принимал это как должное. И всегда считал, что это их собственное решение и их выбор. А он никому и ничего не должен!

Гесс в ответ произнёс: «Адольф, желательно чтобы подчинённые склоняли перед тобой голову. Ведь ты – фюрер! Помнили об этом. И, если угодно, чтобы боялись. Они должны тебя бояться. Понимаешь?»

* * *

Утром 11 сентября 1930 года, нацисты должны были произнести (в своей предвыборной гонке) заключительную речь в Нюрнберге. Принципиально важно было оказать самое благоприятное впечатление на немецкий народ.

Герде очень нравился этот исторический город, но он нравился и нацистам. Здесь имелась площадь для парадов и шествий, здесь был сочувствующий им электорат. Гауляйтер Франконии Юлиус Штрайхер, так же, постарался на славу.

На площади Фрауенкирхе собралась гудящая многотысячная толпа. Людей привело сюда любопытство. У них пока ещё не было решения, чтобы поддерживать именно партию НСДАП. Народ, всего лишь, намеревался послушать лидеров партии.

Программу партии озвучил Гесс, и она показалась людям не только достойной, но и блистательной! Гитлер учёл всё. Он понимал, что никакого прока от рейхстага нет. Западная демократия сильна отрицанием, но слаба созиданием! Поэтому программная предвыборная речь обещала немецкому народу процветание, но только в том случае, если он будет голосовать за нацистскую партию, а уж партия в свою очередь сделает всё возможное чтобы немцы, наконец, обрели работу, достаток и заставит всех считаться с Германией.

Площадь, от края до края заполненная людьми, взревела от восторга, возбуждённая простой, искренней и пламенной речью оратора. И так, между паузами, повторялось несколько раз. Такого эффекта никто даже предположить не мог! Гитлер надеялся на пятьдесят депутатских мест в рейхстаге, а получил сто семь! Около шести с половиной миллионов немцев отдали свои голоса за НСДАП.

* * *

На Бреннерштрассе, в Мюнхене, нацистами было приобретёно монументальное здание, огромный особняк (бывший Барловский дворец). Он и стал знаменитым Коричневым домом.

В этом дворце, 17 сентября был устроен пышный приём, который начался в 11-00, и на котором присутствовали и Гитлер, и старший из братьев Штрассеров, и Рем, и Гесс, и Лей. Дворец был подобен гудящему улью. Нацисты принимали поздравления и праздновали победу. Сто семь депутатов в парламенте рейхстага – вот это Победа! Этот факт стал подлинной сенсацией!

Вожди общались с журналистами, госчиновниками, партийными делегациями, со всевозможными наблюдателями от разных партий, в том числе и оппозиционных, а так же с представителями крупного капитала. Банкиры Тиссен и Шахт могли прислать своих представителей, но приехали лично.

Во время застолья фюрер коротко выдал очередную тираду и сел на место, но под восторженные крики и рукоплескания он через минуту встал и заговорил о фронтовом братстве, о мужской дружбе пронесённой сердцами сквозь десять лет испытаний и о преодолённых трудностях. Фюрер говорил настолько прочувствованно и искренне, что довёл всех собравшихся до состояния экстаза.

В целом, первый приём такого уровня проходил шумно и помпезно.

Когда торжество было уже в самом разгаре, лишь изображавшие своё миролюбие Рем и Гитлер чуть было не сцепились! Они пристально следили друг за другом, стараясь не упустить ничего. (Рем полагал, что в его руках сила). У Гитлера же всегда была склонность к позёрству и перевоплощению. Он был умнее Рема, поэтому он выжидал. Сейчас противостоять Рему, как предводителю вооружённых отрядов, он не хотел, да и не мог. Что же касается Рема, то артистизм ему давался плохо, у него не получалось скрывать своё явное недовольство. И даже – ярость! Он чувствовал себя обманутым и на людях едва сдерживался, чтобы не вскипеть. Только себя он мыслил главнокомандующим! А Гитлер его должность присвоил себе! «Всё ложь! Наобещали! Уговорили приехать, и… обманули!»

До открытого противостояния пока не дошло только по одной причине – из-за Гесса. Но, раз за разом, Рем преподносил Гитлеру всё новые и новые (мелкие и большие) пакости. И они попадали в цель, и били фюрера по самолюбию. Да и ощущались крайне болезненно, доводя его до исступления и чуть ли не до истерики! Но сейчас демонстрировать свою непримиримость к Рему, Гитлеру было нельзя. Категорически! Хотя, многие из присутствующих сомневались в том, что Гитлер на самом деле считает Рема «мерзким животным». Уж слишком снисходительно Гитлером прощалось Рему если не всё, то почти всё.

Доблестные и бдительные неврастеники в СА и, в частности, «верный пёс» Рема Хуго Штиннес, предупреждали своего начальника о коварстве этого зеленоглазого змея – Гесса. Но, влюблённый Рем ничему не хотел верить.

В среде туповатых (а именно так думал о «головорезах» Рема Рудольф Гесс), давно существовали подозрения о происках зарвавшихся мюнхенцев.

«Мы с Адольфом – зарвавшиеся мюнхенцы! – с ядовитой усмешкой, самодовольно думал Гесс. – А то ли ещё будет»….

У Гесса и вправду были далеко идущие планы, одним из которых был выход из под главенства Пруссии, отдав «пальму первенства» Баварии. Ведь до 1918 года Бавария и Саксония, в отличие от остальной Германии, оставались монархиями. И баварцы привыкли считать себя отдельными и самодостаточными.

К тому же, в самое ближайшее время, должны были состояться переговоры с Куртом фон Шлейхером из рейхсвера, тем самым, который собирался манипулировать президентом Гинденбургом, которого Рудольф Гесс на дух не переваривал.

Курт фон Шлейхер, теперь уже генерал, занимал один из важнейших постов в военном министерстве и был ближайшим советником министра обороны генерала Вильгельма Гренера. И его тоже заботила усиливающаяся власть и влияние Рема. Противостоять штурмовикам теперь было бы крайне сложно даже армии.

Поэтому-то Рудольф Гесс пока и заигрывал с Ремом, как мог. Учитывая численность и реальную силу этих «головорезов», с этим вынуждены были считаться даже в рейхсвере.

«Пусть генерал фон Шлейхер испытает трепет, когда увидит, что наша сильная армия при нас! – думал Гесс. – А фюрер чуть было всё не испортил! Гиммлер ещё не набрал ни нужного количества бойцов, ни той силы, которая требуется».

И Рудольф Гесс, как умный и умелый «кукловод», сам оставаясь в тени собственного кукольного театра, время от времени дёргал за те или иные ниточки.

Он знал, что участь Рема предрешена, но не сейчас.

К тому же на этом приёме он постарался сделать для фюрера и нечто приятное: Гитлеру была представлена очаровательная английская леди – Юнити Митфорд – Валькирия. «Как это было кстати. Молодая леди рядом с фюрером. Это же отличная реклама! Достаточно было взглянуть на Гитлера, чтобы понять, что прелестная леди своим присутствием очень удачно «подогревает» его амбиции и снобизм, да к тому же не даёт ни малейшего повода и основания для разных нежелательных слухов».

Для открытого партийного приёма, было арендовано ещё одно обширное помещение, но уже в Берлине на Вильгельмштрассе. Для этой цели был выбран лучший отель столицы «Кайзерхофф».

Приехали в Берлин и супруги Ганфштенгль. Как обычно, позвонили Герде и договорились о встрече.

– Как ни ненавидит меня Гесс, а через пару дней после выборов, он сам мне позвонил и сказал: «Герр Ганфштенгль, фюрер очень хотел бы побеседовать с Вами», – с победоносным видом и торжествующей улыбкой рассказывал Эрнст. Тогда-то Герда и узнала обо всём том, что этому предшествовало.

Ганфштенгль просто рассказывал о том, чем была наполнена его жизнь, а Герда делала свои выводы. Спасибо Эрнсту, что он во всём происходящем не усматривал никакой тайны. Он же не разведчик.

Гитлер предложил Эрнсту занять пост главы по контактам партии с иностранной прессой. А для Герды такое назначение друга имело просто колоссальное значение! Она усматривала в этом большие возможности по сбору архи важной и нужной ей информации.

«Всё-таки интуиция меня тогда не подвела, что дружба с семьёй Ганфштенгль и для меня, и моей страны будет в высшей степени полезна!» – в который уже раз утвердилась в своём мнении актриса.

– А наш «колченогий» Геббельс влюблён! – сообщил Эрнст.

«Значит, не станет с прежним рвением докучать всем театральным деятелям, и мне в частности, – с радостью восприняла это известие Герда. – Надо будет мне как-нибудь, познакомиться с дамой его сердца. Нет, надо будет с нею подружиться», – с облегчением решила она.

– А как зовут его любовь? – поинтересовалась Герда. – Она симпатичная?

– Магда, её зовут Магда, – уточнила и таким образом вступила в разговор молчавшая до сих пор Елена. Нас уже представила друг другу Ильза Гесс. Мне она понравилась.

Знакомство Йозефа Геббельса с Магдой (в то время ещё носившей фамилию Квант) состоялось осенью 1930 года. Магда получила удостоверение члена национал-социалистической партии 1-го сентября. Когда она начала работать в городском партийном архиве, там-то на неё и обратил внимание руководитель городской партийной организации доктор Геббельс.

Закрутился роман. Женщине польстило ухаживание самого гауляйтера Берлина и одного из главных пропагандистов партии НСДАП.

– Гитлер тоже обратил внимание на эту красивую женщину, – задумчиво проговорил Эрнст, – но только фюрер ничего не предпринял, чтобы завоевать её.

Почему-то Эрнст и Елена были уверены в том, что у фюрера ни с одной из женщин серьёзных отношений быть не может. И когда Герда поинтересовалась почему, оба заговорчески переглянулись.

Елена даже привела высказывание леди Асквит: «Когда солидный политик вас обнимает, его взгляд устремлён на часы». Ну, какой женщине это может понравиться? – снисходительно глядя на Герду (мол, могла бы догадаться и сама) и сдержано улыбаясь, произнесла она.

* * *

Москву интересовало, какова в настоящее время готовность Германии к войне? И, если не сейчас, то когда?

Ни о какой войне Германии с кем-либо в этот период не могло быть и речи. «Корабль германской государственности» захлёстывали внутренние проблемы: безработица, обнищание населения, невыносимая депрессия. Это ощущалось во всём: в экономике, политике, настроениях. Германия сама опасалась, как бы на неё не покусилась Польша, поддерживаемая западными державами.

Ещё весной 1930 года польское правительство дало согласие на кандидатуру Гельмута фон Мольтке в качестве нового германского посла в Варшаве. Правда, посол прибыл со значительным опозданием, только в декабре, но в Польше к этому отнеслись снисходительно.

Беспокоясь, не грозит ли СССР война, Сталин отлично понимал, что враги могут воспользоваться сложной ситуацией в его стране. Момент для нападения самый подходящий. В Советской России в этот период положение было очень тяжёлым.

По счастью, в 1930 году Германия к войне была не готова. Но, Герде стало известно, что рейхсвер через подставные фирмы ведёт в Нидерландах разработку новых подводных лодок и огнемётов.

В 1931 году в партии НСДАП преобладали идейное разногласие и персональное соперничество между Гитлером, Ремом и братьями Штрассерами.

Германия погрязла в политических дрязгах и неразберихе. Немецкий народ возненавидел «такую демократию»! От рейхстага не было никакого прока. Все программы, предлагаемые народу, никуда не годились. В Веймарской республике всем заправляли банкиры, предприниматели, торговые кланы, а правительство и рейхстаг были лишь ширмой, которая позволяла Англии и Франции считать Германию «недобитком», из которого следует выжать все оставшиеся силы и средства. Это привело к тому, что верховная власть проводила политику соглашательства, опасаясь перечить в чём-либо странам Антанты. И, естественно, что такая политика правительства считалась антинародной и возмутительной.

Революции по Ленинскому образцу Гитлер для Германии не желал, считая, что это приведёт к крушению государства, экономики и вооруженных сил. У него был свой, совсем другой проект.

Фюрер налаживал связи с банкирами и промышленниками, прежде всего, чтобы получить от них финансовую помощь. Поскольку те, в свою очередь, опасались, что власть в стране могут захватить коммунисты, то охотно спонсировали нацистов.

По этой причине внутри партии НСДАП сторонники братьев Штрассеров обвинили Гитлера в предательстве дела национальной революции. Фюреру пришлось выдержать жёсткую критику, но от своих замыслов он не отказался, проявив в этом вопросе завидную настойчивость.

* * *

В очередной раз, читая немецкую прессу, Герда наткнулась на статью, в которой сообщалось, что 18 сентября 1931 года застрелилась племянница Адольфа Гитлера Ангелика Раубаль. Она тут же начала просматривать и другие газеты, желая узнать, что же они об этом пишут.

По словам Эмми Зоннеманн (время от времени они с Гердой встречались), Адольф Гитлер был безутешен.

– Товарищи по партии всерьёз опасаются, как бы фюрер чего-нибудь с собой не сделал, – заявила Эмми.

– А тебе об этом, откуда известно? – удивилась Герда.

– Знаю и всё, – уклончиво отвечала та, явно опасаясь раскрыть чью-то тайну.

«Значит, она имеет отношение к кому-то из приближённых нацистского лидера, – про себя подумала Герда. – Иначе, откуда у Эмми такая осведомлённость?»

По городу поползли грязные слухи, что де фюрер из-за ревности сам разделался с племянницей, а потом эту версию подхватили и газеты. Герда была удивлена и даже обескуражена тем, как, спекулируя на личном горе Гитлера, против него началась совершенно гнусная компания.

Нисколько не сочувствуя своему бывшему однопартийцу и соратнику, Отто Штрассер на страницах газет доказывал, что у Гитлера с его родной племянницей Ангеликой Раубаль (дочерью его сводной сестры Анжелы), была половая связь в извращённой форме. И что де именно этого она и не выдержала. На все лады почти все немецкие издания (на потребу любопытствующей толпе) смаковали гибель несчастной девушки. И только «Фелькишер беобахтер» выразила соболезнование.

«Как это подло и низко! – думала Герда об Отто Штрассере. Да, она понимала, что они соперники. Но, неужели в политической борьбе допустимы все приёмы, и даже откровенно гадкие? – негодовала она. – Отто, ради собственного выдвижения, готов воспользоваться любой ситуацией. То, что позволил себе Отто Штрассер – гнусность! Значит и сам он отвратительный человек и политик!» Отныне ни одному слову Отто Штрассера она больше не верила.

За каждодневной круговертью она и не заметила, как подступила зима, а ещё через какое-то время Герда прочла в газетах, что 19 декабря 1931 года состоялась свадьба гауляйтера Берлина Йозефа Геббельса и члена НСДАП Магды Квант, на которой свидетелем был Адольф Гитлер.

Ещё до всех этих осенне-зимних событий, а именно в марте 1931 года, Лени Рифеншталь, смеясь, поведала Герде, как доктор Геббельс делал ей предложение, но она ему отказала. «Надо же, – подумала Герда, – а Магда предложение приняла». Хотя та же Лени утверждала, что если Магда кого-то и любит, то – Гитлера, а не «Мефистофеля», мол, она сама ей в этом призналась. И только отсутствие какой-либо инициативы со стороны фюрера, подтолкнуло её к тому, чтобы принять предложение доктора Геббельса.

* * *

Гиммлер, не теряя времени, увеличил численность своих отборных отрядов. Теперь они насчитывали около 10 тысяч. В своих полках и батальонах он приказал назначить по 2-3 человека, ответственных за обеспечение безопасности, то есть занятых исключительно вопросами разведки и контрразведки. Получалось, что внутри Германии существовали даже не две, а три армии: рейхсвер, СА Рема и СС Гиммлера. Но при этом Гиммлер старался постепенно «отжать» у СА одну функцию за другой.

В конце 1931 года, Гиммлер выделил из СС «службу безопасности» СД, во главе которой встал Рейнхард Гейдерих – профессиональный разведчик.

Когда до Гитлера дошёл слух об эзотерическом увлечении Гиммлера и о совершаемых им таинственных ритуалах, то он сказал: «В умелых руках, и мистицизм может сделаться ежедневной и полезной процедурой». По настоянию Рудольфа Гесса, он обдумывал, каким образом это могло бы пригодиться Германии и ему лично. Откуда ему было знать, что кое-кто в Германии уже обо всём подумал и ему, Гитлеру, отводит роль какой-то, ничего не значащей, пешки!

Но Гитлер не был бы фюрером, если бы не имел «шестого чувства» и не мог наперёд предвидеть некоторые события. Чувствительность у него была звериная.

Чем ещё ознаменовался 1931 год?

Тем, что лопнул один из крупнейших национальных банков Германии – Дармштадский (Данат).

На Востоке Япония вторглась в Манчжурию, в результате чего там образовалась марионеточная империя Манчжоу-Го. Когда же в Лиге Наций только попробовали высказаться по этому поводу, представитель Японии демонстративно покинул зал заседаний.

И такие «благородные» демократичные западные политики опять стали обнадёживать себя, «а вдруг, русские схлестнутся с японцами?» Ах, как бы им этого хотелось! «Ведь японцы же вышли к советским границам!»

Перестановки в рейхстаге

Начался 1932 год. Но канцлеру Брюнингу никак не удавалось справиться с экономическим кризисом.

Вдобавок ко всему, истекал семилетний президентский срок Гинденбурга, да ещё усиливалась оппозиция. В стране прошли новые президентские выборы, в результате которых всё тот же Гинденбург был избран на новый срок. На этих выборах выставлял свою кандидатуру и Гитлер. Даже, несмотря на его проигрыш, сам факт этого доказывал, что у него есть политический вес. А с этим уже нельзя было не считаться.

В Мюнхен, в апреле, с группой сопровождения и семьёй, прибыл Уинстон Черчилль. Остановились в отеле «Континенталь». О своём приезде Ганфштенгля известил сын Черчилля – Рендольф. Он же пригласил Эрнста нанести им визит, поскольку они с Эрнстом находились в дружеских отношениях.

Когда Ганфштенгль поделился этим сообщением с Гердой, она решила, что англичан «снимать со счёта» никак нельзя, ведь им, по разного рода пакостям и гадостям, нет равных. Это было доказано и Первой мировой войной, и революцией, да и гражданской войной в России. Теперь тоже может не обойтись без английских интриг. К тому же и дядя Миша советовал поглядывать в сторону Англии.

Как Ганфштенгль ни уговаривал Гитлера навестить семейство Черчилля, всё-таки видного политического деятеля, но безуспешно. Лидер НСДАП от встречи с Уинстоном Черчиллем категорически отказался.

– Какую же роль играет этот англичанин? – едко, даже ёрничая, вопрошал фюрер. – Он находится в оппозиции, и никто не обращает на него внимания.

Черчилли находились в Мюнхене ещё два или три дня, но, к несказанному огорчению Эрнста Ганфштенгля, Гитлер так и не соизволил с ними встретиться.

Рассказывая об этом Герде, Эрнст и Елена оба сожалели об этом, и Елена высказала предположение, что гордыня и заносчивость фюрера когда-нибудь сыграет с ним злую шутку.

13-го апреля, в день рождения Герды, по всей Германии полиция приступила к грандиозной операции: закрывались базы, штабы, казармы, учебные центры СА и СС. Объяснялось это тем, что властям надоело: «головорезы» Рема били морды сторонникам Тельмана везде, где придётся. Штурмовики СА своим радикализмом порочили НСДАП и начали представлять серьёзную угрозу даже для вермахта. Слишком много шума! Слишком много стычек! «Наци» обнаглели и стали неуправляемыми! Постоянные дебоши и повсюду погромы! Да ещё и убийства! В отношении разнузданных нацистских деяний у канцлера Брюнинга кончилось терпение.

Полиция начала повсеместную конфискацию имущества нацистской партии.

Вся баварская организация НСДАП в Мюнхене была полностью разгромлена. В Берлине этим руководил начальник политической полиции Рудольф Дильс.

30-го мая 1932 года Брюнинг был снят, и к власти в Германии пришло правительство фон Папена, который в отличие от Брюнинга, резко переменил курс и 4-го июня 1932 года распустил рейхстаг. Он отменил распоряжение предыдущего канцлера о запрете СА и СС.

Но почти одновременно в Германии разразился ещё один грандиозный скандал: выяснилось, что почти вся полиция Пруссии работала под контролем немецкой коммунистической партии! Оказалось, что коммунисты тайно готовились к захвату власти. Им удалось просочиться не только в полицию, но и занять там некоторые руководящие посты. Они приобрели довольно значительное влияние на прусское социально-демократическое правительство Зеверинга.