Свет, который есть в тебе

Но постепенно что-то сдвигалось. Каждый день Антону приходилось много писать. Очень много. В одну тетрадь – анализ чувств за день, вечером нужно зачитать их на терапии. В другую тетрадь – «биографию питья»: про последствия своего употребления. Ещё – план трезвости, письмо семье… День и ночь идёт работа по шагам, все двенадцать надо уложить в двадцать восемь дней. Нет, конечно, выполнить их все не получится – делать это нужно всю жизнь. Вернее, некоторые из них: например, двенадцатый растягивается на всю жизнь, в отличие от первого, который принимается единожды и навсегда. Правда, путь к нему долгий: у кого-то и жизни не хватает. И хоть Антон ни в какую не хотел признавать своё бессилие перед алкоголем – «хочу – пью, не хочу – не пью», – однако приходилось думать, анализировать и писать. Халтуру «лишь бы сделать» не принимали: отправляли переписывать.

Ну вот что ты тут напишешь?

Сейчас Антон сидел на кровати в своей палате и грыз ручку. Открытая тетрадь лежала на коленях. Он остановился на третьем пункте домашнего задания: привести пример бессилия и неуправляемости своей жизни, когда употреблял спиртное. «Не помню» и «не было» тут не прокатит. Поэтому он вспоминал. Вот на совещание пьяным пришёл. Вот пропустил запланированную встречу. Вот потерял всю зарплату. И ещё много чего, где виноват был не он, а алкоголь. Будь Антон трезвым, то везде бы пришёл и ничего не потерял… Он откинулся на подушку и вытащил изо рта ручку. Память снова возвращала к тому, о чём он старался не думать, – туда, где боль и стыд, где безвозвратность и непрощение. С тех пор прошло четыре года. Четыре года со смерти отца…

Отец первым увидел, что с Антоном не всё в порядке. С ним они были близки больше, чем с матерью. Той вечно дела не было до сына и мужа. Отец забил тревогу, как только заметил, что сын всё чаще появляется дома в нетрезвом виде. Он возмущался и негодовал, наставлял, пытался говорить Антону о вреде пьянства, рассказывал о возможных последствиях. И по-мужски попробовал однажды, когда сын вёл себя отвратительно, говорил гадости и даже замахнулся на него. Всё бесполезно. Антону нравилось выпивать – нравилось то, что происходило с ним под воздействием алкоголя. Тогда он чувствовал себя сильнее, раскрепощённее, свободнее. Не было проблем подойти к девушке. Он с лёгкостью налаживал контакты с нужными людьми «под стопочку». Ну, а то, что порой попадал в некрасивые ситуации, так «с кем не бывает» и «это в последний раз».

И вот отец умер. Это было так неожиданно, что Антон растерялся и никак не мог осознать случившееся. Он не верил и протестовал. Чувство вины накрыло и не отпускало. В последние годы они отдалились друг от друга из-за пьянства Антона. Виделись всё реже. В семью сына отец не лез, в гости не приходил. Так, созванивались иногда и коротко обменивались ничего не значащими фразами. Антон хорошо знал причину разлада. И теперь он даже мысли не допускал, чтобы выпить на похоронах отца: «Хоть в последний путь проводить по-человечески, чтобы он оттуда увидел меня нормальным».

Антон просил прощения, сидя у гроба отца. Вокруг ходили какие-то люди. Мать в чёрном платке всхлипывала, периодически подходя к сыну и кладя руку ему на плечо. Ему всё время хотелось её скинуть, он винил мать в том, что отец умер. Её безразличие и его одиночество убили его. Антон резко встал и спустился на крыльцо подъезда покурить.

Как, где, с кем тогда напился, он не помнил: всё как в тумане. Но он больше не поднялся в дом к отцу и не поехал на кладбище. Он почему-то оказался в квартире на первом этаже у незнакомых людей. Они сидели на кухне, пили какую-то бормотуху. Он заплетающимся языком пытался рассказывать им об отце и своём горе, но никто не слушал. Слёзы лились по щекам Антона, а в голове звучал голос отца: «Не ты плачешь – водка плачет». Кто в тот день управлял его жизнью? Кто был сильнее тогда – он или алкоголь?

Глава 10

«Щелкунчик» в новогодние каникулы шёл в оперном каждый день. Вика танцевала и влюблялась в свою Машу всё больше и больше. С каждым новым спектаклем что-то открывалось ей в образе. На сцене была одна сплошная искрящаяся радость. Маша парила, летала, взмывала. Кирилл был замечательным партнёром – с ним ей танцевалось удобно, она чувствовала его надёжность. Поддержки, даже сложные и высокие, исполнялись легко. После спектакля зал аплодировал стоя, их вызывали на поклон ещё и ещё. Это был успех. От улыбки, которая не сходила с лица, кажется, уже скулы сводило.

Сегодня ей подарили цветы. Не отдельные цветки от разных зрителей, а работница театра поднялась на сцену и вручила ей, Виктории Градовой, огромный букет цветов. Вот это сюрприз! Кирилл посмотрел с интересом и некоторым удивлением:

– Ого, от поклонника!

В гримёрке девушки стали подначивать Вику.

– Ой, ну всё, Градова. Это успех. Сейчас от гордости ещё выше прыгать начнёшь. Смотри, не воспари.

– Вика, ты клакёров в зал насажала и сама себе букет заказала?

Эти шутки не были злобными – Вика на них не обижалась. Она стала с интересом рассматривать букет: такое в её жизни было впервые. Это были розы, розовые, семнадцать штук. Пересчитывая их, Вика вдруг заметила записку: она была вложена в букет и квадратиком белела между листьями. Девушка смутилась. Что это? Неужели действительно поклонник? «А может, это не мне, перепутали? Но с кем?»

Она отложила цветы в сторону. Решила подождать немного, успокоиться, грим пока снять. Отклеила одну за другой ресницы, выдавила крем на вату. Но в зеркале то и дело выхватывала взглядом розовеющий свёрток. Не выдержала. Украдкой, чтобы никто из девочек не видел, достала и развернула записку. Ей выражали восхищение, просили автограф и «были бы счастливы лицезреть». Таинственный незнакомец будет ожидать прекрасную Викторию у театральных колонн. Через, – Вика нашла в ящике гримёрного столика свои часы, – семнадцать минут.

– Чёрт!

– Кого зовёшь? – откликнулись весёлые девичьи голоса.

Вика отбросила ватку и начала переодеваться. Быстро. И ещё быстрее – соображать. «Ходить, не ходить?» Хотелось очень. «А вдруг там опасность?» Ну какая опасность от человека, который пришёл в театр – да ещё с цветами? «Я просто дам автограф». Она была заинтригована и чувствовала, что не может отказаться от такого приглашения. «А вдруг там и впрямь принц?» Ощущение того, что её ждало нечто захватывающее, было абсолютно точным. «Может, там моя судьба?»

Но ей нужно было как-то сбежать от Кирилла. Они должны встретиться внизу, в гардеробе, как раз через те же семнадцать минут. Вика схватила сумку, оставила цветы на столике и, крикнув всем «пока», выпорхнула из гримёрки. Взлетев на несколько пролётов выше, через минуту она стучалась в мужскую грим-уборную:

– Кирилл, ты уже всё? Выйди на минуточку.

Удивлённый Кирилл с одним смытым глазом, а вторым еще накрашенным появился в дверях.

– Что случилось?

– Мне нужно срочно уехать. Я не дождусь тебя.

– Куда?

– Мне надо забрать одну вещь. Мама просила, а я совсем забыла. Сейчас поймаю такси и съезжу к тёте Люде.

– Так погоди, давай вместе.

– Нет. Слушай, тебе ещё добрых минут двадцать надо. У меня их нет. И так поздно уже, человек же спать ляжет. Давай до завтра, ладно?

Она чмокнула Кирилла в чистую щёку и, не дожидаясь следующего вопроса, помчалась по ступеням вниз. Теперь нужно было придумать, как сделать так, чтобы он случайно не вышел следом и не засёк их с поклонником у тех же колонн. Ну, с учётом увиденного только что, у Вики была фора минут семь, не меньше: Кирилл просто не успеет раньше разгримироваться и переодеться. До встречи у колонн оставалось пять минут. «Ну, может, как джентльмен придёт на пару минут пораньше?» Она уже натягивала пальто в гардеробе.

Когда Вика выпорхнула из проходной и направилась за угол к центральному входу, к ней откуда-то из темноты направился мужчина.

– Виктория? Игорь Сергеевич ждёт вас в машине. Пройдёмте?

Он слегка коснулся её локтя одной рукой, а другой указывал путь к машине. Вика даже обрадовалась: не надо стоять у колонн и высматривать, не догоняет ли её Кирилл. А так всё удачно складывается. Сейчас она сядет в машину, и даже если Кирилл выйдет из проходной, он уже ничего не увидит и не заподозрит.

Водитель открыл перед Викой дверцу. Из салона на неё пахнуло дорогим одеколоном. Игорь Сергеевич сидел на заднем сиденье.

– Добрый вечер, Виктория! Прошу.

Голос был не молодым, но приятным. Лица говорившего в темноте было не рассмотреть. Она осторожно присела рядом.

– Благодарю, что приняли приглашение. Уже второй раз за неделю я имел счастье наслаждаться вашим исполнением в «Щелкунчике». Вы очень талантливы. Ваш танец поразил меня чистотой линий, грациозностью и искренностью. Уверен, вы далёко пойдёте.

– Спасибо! – Вика смутилась.

– Можно автограф от будущей знаменитости? Пусть я буду первым счастливым обладателем оного. Рад представиться: Игорь Сергеевич, поклонник. Готов вам всячески услужить. – Он слегка склонил голову и протянул Вике программку и ручку.

Словесный этот бисер осыпал Вику с головы до ног. Она в изумлении взяла программку, водитель включил свет в салоне, чтобы ей удобно было расписаться. Стесняясь взглянуть на собеседника, черкнула свою фамилию. Игорь Сергеевич продолжал:

– Позволите подвезти вас?

– Ой, ну, может, не стоит? Неудобно как-то. – Вике всё происходящее было непривычно. Она не понимала, как себя вести, и от этого, казалось ей, вела себя как дура.

– Ну что вы? Почту за честь. Куда ехать? Командуйте.

– Ну, на Бажова.

Водитель выключил свет, и машина мягко тронулась. В темноте Вика почувствовала себя комфортнее. Помолчав некоторое время, Игорь Сергеевич произнёс:

– Я понимаю, что в вашем плотном графике свободного времени почти нет. Но чем вы ещё занимаетесь? Что вас увлекает?

Вика пожала плечами, задумалась. Не успела ответить, как поклонник продолжал:

– Возможно, юному дарованию было бы интересно оказаться в обществе больших художников и людей культуры? Погрузиться, так сказать, в атмосферу искусства? Был бы рад представить вас им.

– Когда? Сейчас? – выпалила Вика и тут же подумала: «Ну точно дура».

Она наконец повернулась к собеседнику. Это был импозантный мужчина лет сорока, с внимательным взглядом тёмных глаз и приветливой улыбкой. Он забрал у Вики программку, и она обратила внимание на ухоженную руку с кольцом на мизинце.

– Уверен, если вы согласитесь составить мне компанию и посетить одну из наших встреч, вы не будете разочарованы. Сейчас вы после спектакля, устали, я полагаю. Но подумайте, когда у вас получится встретиться, а потом позвоните мне вот по этому номеру и назовите удобный для вас день. Хорошо? – Игорь Сергеевич достал из внутреннего кармана маленький листок бумаги, сложенный вдвое, и протянул Вике. «Заранее подготовил, что ли?» – подумала она, а вслух только коротко произнесла:

– Хорошо, спасибо.

Она была настолько неискушённой, неопытной и ничего подобного ещё не переживала в своей жизни, что никак не могла поддерживать беседу и вразумительно отвечать на вопросы, разве что назвать номер дома, когда её спросил об этом водитель. Наконец машина подъехала к подъезду, новый знакомый на прощание вновь слегка поклонился и сказал, что будет ждать Викиного звонка. Водитель вышел открыть ей дверь, но девушка, не дожидаясь, сама выскользнула из машины и направилась к дому. Она была рада освободиться. При этом будущая встреча манила её, поклонник заинтриговал и вызывал к себе интерес. Понятно, что она ни словом не обмолвится о встрече с ним ни маме, ни тем более Кириллу. Зато надо скорее сгонять к Ленке и рассказать о произошедшем.

С Игорем Сергеевичем они встретились через неделю. Ленка пришла в восторг от рассказа Вики, благословила и дала ей одно из своих красивенных крепдешиновых платьев, которое сшила по «Бурде». Маме и Кириллу Вика сказала, что они с Ленкой поедут в другой город навестить бывшую одноклассницу. Завтра понедельник – выходной в театре. Игорь Сергеевич известил, что ночью салонная жизнь в самом разгаре, поэтому попросил Вику предупредить близких о том, что, возможно, она не придёт домой ночевать.

Вика выглядела сногсшибательно. Белокурые её волосы они с Ленкой решили просто распустить. Пряди волнами лежали на плечах и спине и отдыхали от причёсок и «шишек». Из косметики ограничились только тушью и светлой, еле заметной помадой. При том что сама Ленка накладывала на лицо килограммы краски и занимало этой действо не менее часа, Вике она отсоветовала поступать так же: тёмные длинные ресницы не нуждались в краске, а пухлые розовые губы – в помаде. Вика не рискнула спрашивать Игоря Сергеевича про обувь, боясь опять же показаться дурой: она просто взяла с собой свои любимые лодочки – на всякий пожарный: «Если что, переобуюсь».

Для её мамы, Анны Васильевны, внешний вид был очень важен всегда. «Три части тела у женщины должны быть безупречны: голова, руки, ноги», – говорила она. Привила это и дочери. Сама всегда с чистыми блестящими волосами, ухоженными руками и маникюром, в красивых импортных туфлях: «На тебе может быть надето любое простенькое платье, но всё решает обувь». Поэтому из всех командировок мама привозила им обеим хорошую югославскую или, на худой конец, чехословацкую обувь. Так что с обувью у Вики, даже во времена тотального дефицита, проблем не было.

Ленка наказала подруге поменьше говорить, побольше слушать – «за умную сойдёшь». Пить в меру и не сильно флиртовать: «Войти в этот круг надо красиво и эффектно, как на пуантах».

Глава 11

Вика очень волновалась. Не меньше, чем перед премьерой в театре или экзаменом в училище. Разница была лишь в том, что она понятия не имела, куда идёт. Говорить о поддержке партнёра, которую она всегда на ответственных выступлениях ощущала от Кирилла, тоже не приходилось. Игоря Сергеевича она совсем не знала, робела перед ним и на самом деле не понимала, чего от него ждать. Он был той терра инкогнита, которая привлекала и страшила одновременно. Но ей нестерпимо хотелось попасть туда, в красивую жизнь, частью которой, как ей казалось, он был.

Вика даже подумала выпить перед встречей для храбрости, но они с Ленкой обсудили этот вариант и решили не рисковать. Поэтому она шла «на сухую» – и один на один со своими страхами. Кириллу хоть поныть можно было, а новому знакомому и не выскажешь…

Машина остановилась возле одного из двух домов на центральном проспекте, вход во дворы которых был под каким-то негласным запретом. Нет, не то чтобы на чугунных воротах, соединявших две сталинки, висел замок, просто обычных компаний в этих дворах никогда не было: там никто не собирался, не распивал, и даже на лавочках не сидели влюблённые. Поставить машину во дворе было тоже негде, поэтому метров сто Вика с Игорем Сергеевичем шли пешком. На улице она смогла хорошо рассмотреть своего спутника. Он был высок, худощав, одет в полупальто из дорогой ткани. Тёмные волосы зачёсаны назад. В профиль был виден нос с горбинкой, выдающийся вперёд подбородок – мама такой называла волевым. Мужчина был хорош собой, и этот факт вызывал в Вике небольшое волнение, в придачу к тому, что она испытывала от самого факта необычного визита. Он сразу предложил взять его под руку, и, когда согнул её в локте, обнажился край белоснежной манжеты и запонка с чёрным камнем. Вика продела руку и почувствовала, как крепко прижали её к телу. Как будто угадав волнение девушки, Игорь Сергеевич произнёс:

– Виктория, не бойтесь. Там все очень доброжелательны и гостеприимны, вот увидите. Если же вас будет что-то смущать, смело говорите мне, не стесняйтесь. Договорились?

Вика молча тряхнула головой, и они вошли в подъезд.

На два коротких, третий длинный звонок массивные двери начали тут же отпирать, как будто поджидали с той стороны. Открыла высокая статная женщина в шёлковом расписном халате, с закрученным в чалму платком на голове.

– О, Игорёк, добро пожаловать! Ты с юной красивой спутницей, я вижу. – Она посторонилась, пропуская их и внимательно разглядывая смущённую Вику. – У нас без церемоний. Не стесняйтесь, раздевайтесь, проходите.

Игорь Сергеевич помог Вике снять пальто. Туфли не пригодились, и Розалия Артуровна – так хозяйка представилась – повела их вглубь квартиры. Они оказались в большой квадратной комнате с высокими потолками и двумя окнами, зашторенными тяжёлыми тёмно-серыми портьерами. С потолка свисает роскошная люстра: «Прям как у нас в театре, только уменьшенная», – подумала Вика. На стенах – красивые бордовые обои: они кажутся ткаными, и по ним сразу хочется провести ладонью, чтобы ощутить шероховатую и прохладную поверхность. Поверху обоев, которые сами как произведение искусства, висят картины – много картин. Некоторые представляют собой импровизации на религиозные темы. И очень много книг, всюду: в шкафах, на этажерке, на полках… Хозяйка открыла одну из дверец книжного шкафа, безошибочно вытаскивая небольшой томик и тут же вручая его кому-то из гостей, и Вика увидела, что одна из полок занята иконами. Они стоят ликами к открывавшему, в ряд, порой перекрывая друг друга или выступая вперёд.

В комнате было многолюдно: Вика насчитала человек пятнадцать. Они расположились группками и кучками, кто где, о чём-то оживлённо беседовали, громко смеялись, декламировали стихи. Встав в комнате по центру, обведя её взглядом и привлекая всеобщее внимание, Розалия Артуровна громко произнесла:

– К нам пожаловали Игорь Сергеевич и его очаровательная спутница, – и она замолчала, вопросительно посмотрев на него.

Он продолжил:

– Это Виктория Градова, прошу любить и жаловать! – Игорь Сергеевич протянул руку к Вике. – Восходящая звезда! Виктория первый сезон танцует в нашем оперном и уже солирует в «Щелкунчике». И это только начало. Она очень талантлива. Уверен, её ждёт блестящее будущее. Запомните это имя: скоро Виктория будет известна, как Екатерина Максимова и Надежда Павлова.

Присутствующие шумно приветствовали Вику. Ей предложили место на диване, а Игорь Сергеевич подошёл к столу, на котором стояли бутылки с шампанским и водкой, наполнил два высоких бокала и поднёс один из них Виктории – «за знакомство». Она заметила, что почти все тут были с фужерами в руках, многие уже изрядно подшофе. Беседы, прервавшиеся на приветствие Игоря Сергеевича с дамой, возобновились и потекли своим чередом.

Вскоре Вика обнаружила, что тут есть ещё две комнаты, и там тоже люди, и они тоже чем-то заняты. Один делает наброски карандашом в блокноте, пристроившись в углу. Другой мерит шагами коридор и, внезапно остановившись, быстро записывает что-то в тетрадь. «Стихи», – догадалась Вика. В одной группе то и дело звучат имена отца Александра Меня и Александра Солженицына, в другой идёт горячее обсуждение «Мастера и Маргариты», и в чьих-то руках мелькает журнал, кажется, «Москва» – такой же номер Вика недавно видела у мамы. Она рассказывала, что у них на работе так читают редкие произведения: вдруг у кого-то по счастливой случайности оказывается один из «толстых» журналов – все сразу занимают очередь, журнал выдаётся только на одну ночь, назавтра его уже нужно принести следующему в очереди. Вика порой, проснувшись ночью, видела читающую на кухне маму.

Изредка раздаются два коротких и один длинный звонок в дверь. Кто-то приходит, кто-то уходит и потом возвращается – с шумом, ещё шампанским и мандаринами.

Игристое делало своё дело. Вику постепенно отпускало. Она расслабилась, сидя на мягком диване, откинулась на спинку и наблюдала. Это была какая-то совсем другая жизнь – незнакомая, но такая таинственная, манящая… Всё ей было интересно: и во что одеты присутствующие, и о чём они говорят, и как ведут себя. Никто к ней не приставал, не принуждал к разговору, не учинял допросов. Игорь Сергеевич был незаметно рядом. Он то молчал, то ронял пару фраз о ком-нибудь из гостей, чтобы у Вики сложилось представление об этом человеке. Спросил, как она себя чувствует, удобно ли ей, и пару раз уже наполнил её бокал. Он был галантен и ненавязчив, его как будто совсем не занимал вопрос, нравится ли он Вике. И от этого он нравился ей всё больше.

Размышления об Игоре Сергеевиче прервала очень пожилая дама. Она подошла к Вике:

– Позволите?

Присела на диван рядом. На её плечах было меховое манто, а в руке – мундштук с незажжённой сигаретой. Представилась Маргаритой Вячеславовной. Заговорила о театре. Сначала общо, потом перешла на частности.

– Убрали известную артистку с премьеры. И не потому, что она плохо танцевала, а потому, что вела себя как примадонна, примадонной не являясь, – говорила она, обращаясь к кому-то невидимому, но почему-то Вике показалось, что это послание для неё. – А в Большом убрали Лиепу. Очень-очень жаль…

Вика помнила Мариса Лиепу, когда он приезжал к ним в театр на гастроли во времена её занятий в студии. Они бегали смотреть его потрясающего Красса в «Спартаке»: это было что-то необыкновенное – начиная от выразительных глаз и заканчивая его зависающими прыжками. Позже она узнала, что Марис Лиепа стал первым солистом в Большом, принципиально отказавшимся от париков, он предпочитал делать причёски из собственных волос: «Ведь причёска тоже танцует». У Вики до сих пор хранится автограф Лиепы с подписанной им датой – 15.06.1977, и две эти семёрки года – перекрещенные.

– Он говорил, что когда молодой человек приходит в мир театра, балета, и особенно когда он имеет успех, то поначалу пьянеет от всего происходящего, от этого счастья, – продолжала свой монолог Маргарита Вячеславовна, ни на кого не глядя, как бы сама с собой. – Он видит, как им восторгаются. Его замечают нужные люди, боготворит публика, выстраиваются в очередь за автографом, дарят цветы, – и у него идёт кругом голова от всего этого. Его уносит сказочный вихрь, красивая жизнь, полная новых знакомств и веселья. И человеку кажется, что так будет всегда и его хватит на всё. И бывает сложно понять, сколько на самом деле пустоты и суеты во всём этом. Пшик. Р-раз – и нет больше ничего… – Она слегка постучала длинным накрашенным ногтём по Викиному бокалу с лопающимися и исчезающими пузырьками шампанского. Потом внезапно обернулась к Игорю Сергеевичу: – Принеси-ка и мне бокальчик, голубчик. И зажигалку, будь добр.

Было ощущение, что она вдруг вынырнула из какого-то другого мира, где ей не нужны были слушатели и их ответы. А сейчас, с другим взглядом, с иным голосом, она стала как все – и хотела шампанского.

Вика с любопытством смотрела на интересную старушку. Она казалась ей совсем не простой, как будто владела каким-то тайным знанием, и это знание было важно именно Вике, потому Маргарита Вячеславовна и подсела к ней. И такие слова… Предостережение?

Тут подошёл ещё один мужчина возраста Игоря Сергеевича. Он был изрядно навеселе. Его интересовала, как он выразился, «половая жизнь».

– Правда ли, дорогая Виктория, если я правильно запомнил ваше имя, что пол в театре покатый, под наклоном? Вот если бы сейчас подо мной был такой, я бы не устоял. Или наоборот, сцепление было бы лучше… – Он раскатисто расхохотался.

– Да, это так. – От долго молчания Викин голос зазвучал немного хрипло. Она кашлянула.

– Глотните, милочка! – Маргарита Вячеславовна своей рукой приблизила Викин бокал к её губам.

Та отпила и ответила, как ученица:

– Пол в театре действительно имеет наклон. Обычно в четыре градуса. В Большом театре – даже больше.

– А, позвольте полюбопытствовать, зачем? – Вопрошающий раскачивался, как маятник.

– Изначально – для зрителей. Считается, что так им лучше видно, можно даже из заднего ряда партера разглядеть стопы балерины.

– А танцовщикам каково? Не заносит?

– Привыкаешь. В некоторых хореографических училищах в залах уже покатый пол. А так вообще делать прыжки или вращения по диагонали танцовщику удобно. И выглядит он выше, и прыжки кажутся выигрышнее, будто увеличиваются. Правда, когда в горку танцуешь или круг делаешь, то тяжело, да.

Вике льстило такое внимание. Ей было хорошо. Кажется, сидела бы себе и сидела, пила бы шампанское и пила. И вела неспешную светскую беседу, правда, если тема была бы ей знакома, вот как про пол.

Часа в четыре Игорь Сергеевич предложил отвезти её домой. «Уже?» Но, хоть выпито было прилично, Вике достало ума понять, что лучше не сопротивляться и производить хорошее впечатление. Игорь Сергеевич помог ей встать.

Прощание было долгим и тёплым. Вике выражали восхищение, просили поспособствовать в приобретении билетика, приглашали почтить своим вниманием. Сговорились на «самом ближайшем времени».

В машине Вика уже придумала, что пойдёт сейчас к Ленке. Подождёт в своём подъезде, пока уедет Игорь Сергеевич, и пойдёт. Понятно, что не надо ему рассказывать про то, что она наплела маме про поездку к подруге в другой город и сейчас заявиться домой просто не может. Машина остановилась возле её дома. Игорь Сергеевич поблагодарил за «подаренный вечер», мягко взял Викину руку и поцеловал в запястье. Вика на секунду замерла, потом осторожно высвободила кисть и попрощалась.