И пожнут бурю

Закрыв глаза, Омар хотел с самого утра погрузиться в сон, чтобы как можно быстрее очутиться в Марселе. Его не раздражал громкий топот матросов и солдат на палубах и на пристани, не мешали ему и бесконечные перекрикивания между ними, ни даже проверка паровой машины.

Заснуть Омару не дали гулкий свист и звон колокола-дьявола, означавшие, что майор Жёв уже прибыл в порт. Встречали главного пассажира помпезно: толпа людей, машущих платками, более двух десятков гвардейцев, десяток полицейских, даже мэр Орана прибыл, чтобы проводить на несколько дней своего соправителя. Жёв ехидно улыбнулся, когда к нему подошел градоначальник. Обмолвившись парой фраз, они пожали друг другу руки, и майор поднялся на борт «Сен-Жоржа». Вся команда приветствовала Жёва радостными возгласами, что не могло не нравиться честолюбивому старику. Получив краткий рапорт от капитана корабля, Жёв отдал приказ к отплытию, а сам прошел в свою каюту. Капитан же громогласно крикнул несколько дежурных фраз, означавших готовность к отплытию. Все матросы, как муравьи, разбежались по палубам, занявшись каждый своим делом. Спустя несколько минут были подняты якоря, спущены паруса, рулевые развернули корабль по направлению ветра, паровая машина загудела, из трубы повалил темно-серый дым, гребные колеса начали движение и «Сен-Жорж» плавно отправился в путь.

Каюта, выделенная для майора, представляла из себя несколько относительно небольших комнат, с помощью смежных дверей соединенных с центральным кабинетом, у которого имелся панорамный балкон, а также потайная лестница как наверх, на капитанский мостик и рулевую рубку, так и вниз, на нижние палубы. Напротив балкона находился большой письменный стол, уже заваленный документами и картами. С левой стороны находились резной глобус и книжный шкаф, скудно наполненный всякой неизвестной писаниной. А справа от стола были двери, ведущие в личную каюту, являвшейся спальней. Туда Жёв в первую очередь и решил отправиться, дабы немного отдохнуть.

Море было спокойным, сила ветра была достаточна для того, чтобы «Сен-Жорж» мог идти на средней скорости и без раскрытия всех парусов и использования паровой машины на полной мощности. Солнце не палило своим жаром и светом, лишь согревало, поскольку с самого утра, как только корабль вышел из Орана, его преследовала плеяда туч, так и норовивших догнать и омыть всю эскадру из четырех суден, так как «Сен-Жоржа» по пути следования на достаточно крупном расстоянии сопровождали еще три корабля. На такой мере настоял лично генерал-губернатор Алжира, поскольку усилившаяся активность берберских пиратов, а также итальянских националистов у побережий Сицилии, Сардинии и Корсики не могла радовать совершенно никого.

Омару, как он очень сильно надеялся, все-таки позволили выйти на верхнюю палубу, но под обязательным присмотром конвоира. Его это обстоятельство совершенно не смущало, он привык уже быть под присмотром. Выйдя на свежий воздух, Омар понял, что уже, должно быть, поздний вечер 13 декабря, поскольку ветер еще дул сильнее, чем днем, да и солнце зашло далеко за горизонт, и лишь звезды с почти полной луной освещали путь «Сен-Жоржу». Бен Али очень нравилось наблюдать за звездами. Так он отвлекался от страшных мыслей по поводу будущего существования. Не жизни – существования. На палубе уже не было почти никого, и Омару от этого было еще приятнее – никто не будет мешать его тихому наблюдению. Конвоир отошел покурить, а впередсмотрящий не обращал внимания на араба, подошедшего к носу судна и вглядывавшегося поочередно то в звезды, то в морскую синеву, которая сливалась с постепенно чернеющим окружением – темнело, наступала ночь. В этой синеве мало что можно было увидеть, кроме тех же звезд и луны. Лишь глаза Омара ярким голубым светом маячили сквозь океанскую бездну. Простояв на носу корабля почти час, Омар решил вернуться в свою каюту, чем вызвал протяжный облегчительный вздох конвоира, но наконец-то мог смениться на посту и пойти спать. Омар был уверен, что на палубе появится также Жёв, но старик не пришел, а чем он занимался у себя в каюте – бен Али совершенно не интересовало. Однако приближающаяся неизвестность сильно пугала Омара. Где-то внутри себя он чувствовал, что боится, что не готов к существованию в метрополии. И странная личность некоего Пьера Сеньера пугала его не меньше. Все, у кого Омар пытался выяснить хоть толику информации о своем покупателе, наотрез отказывались говорить что-либо сколь-нибудь полезное и важное, ограничиваясь лишь фразами о том, что от него нет смысла бежать и что он убьет желание даже думать о возможном побеге. Это не внушало Омару совершенно никакого позитива. Вернувшись в каюту, он с грохотом упал на койку и наконец заснул.

Меж тем эскадра с «Сен-Жоржем» во главе проплывала северную оконечность Менорки у Сьюдаделы, и до Марселя оставался всего один день пути. К обеду 14 декабря Менорка была позади и следующим пунктом назначения стал марсельский порт. Весь оставшийся путь Омар провел не выходя из каюты, а Жёв наоборот все время был на капитанском мостике и оживленно беседовал с капитаном корабля. В основном эти беседы касались обычной рутины, но, если учитывать уже немолодой возраст майора, становится понятно, почему ему просто хочется о чем-нибудь поговорить. Капитана эти разговоры сильно утомляли, однако сводки от боцмана и старые книжки интересовали его еще меньше, так что он, чтобы хоть как-то скоротать время, вынужденно терпел внезапную болтливость майора.

Единственная серьезная тема, на которую удалось поговорить Жёву с капитаном – это средиземноморские пираты. К своему удивлению, майор ни разу их не заметил за все время пути. То ли они величины эскадры испугались, то ли еще чего-то, Жёв не мог понять. Но, как он думал, это очень и очень здорово, что путь до метрополии оказался очень недолгим и спокойным. Теперь же предстояло настроиться на предстоящее осуществление самой мерзкой сделки в жизни, которую можно вообразить. Совершенно не каждый человек сталкивается с таким товаром, как другой живой человек, но недавно Север и Юг Соединенных Штатов едва не повыкашивали друг друга на почве рабства. Явно потом, покупая мясо в лавке, Жёв еще не раз вспомнит про то, что так же как он купил мясо теленка, еще живое мясо разумного человека у него самого купил рабовладелец из метрополии. О чувствах Омара, которому предстояло стать этим «товаром», Жёв уже не думал; подавлены в нем все возможные ноты сострадания и сочувствия. Теперь было важно отдать бен Али новому владельцу и забыть все, как страшный сон. Пусть это было невозможно, но хоть как-то майор себя успокаивал и подбадривал. Внутри себя. Снаружи он выглядел также невозмутимо, как и всегда. И все же, как у Омара, так и у Жёва в голове мелькали мысли и домыслы насчет того, кто же такой Пьер Сеньер.

Глава XII

Марсель встречал «Сен-Жоржа» неприветливым темным дождливым утром 15 декабря 1869 года. Людей на улицах было мало, да и те скорее спешили добежать до своих квартир. Единицы с зонтами гуляли по мостовым, видимо, тоже без особого интереса. Какой вообще смысл в прогулках под проливным дождем, да еще и по набережной, истязаемой бесконечными атаками морских волн, с каждым часом бьющих с еще большей силой? Ужасно депрессивная погода, словно собравшаяся залить весь мир холодными грязными слезами и утопить в них все живое. Однако, дорогой читатель, ты, вероятно, будешь удивлен, что дождливый день – не есть всегда плохо, что это замечательная пора для прогулки: вода помогает очистить кипящий котел, что называется головой, от негативных мыслей, скопившихся за долгое время. Для фланеров вообще погода не имеет значения, поскольку им важно лишь гулять – с зонтом или без, их это не интересует, хотя иногда зонт может быть превосходным дополнением костюма дамы или кавалера. Другой вопрос: а где гулять-то? И фланерам с бульвардье, особую любовь питающим к красивым городским пейзажам, проспектам и бульварам, и людям, желающим просто успокоить нервы и очистить мысли, важны места для прогулки. Если обратить внимание на картину Гюстава Кайботта31 «Парижская улица в дождливую погоду», написанную несколько позднее описываемых событий (в 1877 году), то можно увидеть, что площадь Дублина, изображенная на полотне, а также улица Турина, со стороны которой открывается перспектива, замощены брусчаткой, тротуары выделены небольшими бордюрами, дома вокруг построены по геометрической задумке. Но это Париж… Дождливый французский город, да и к тому же порт – малопривлекателен для большинства жителей, потому как только Париж был переделан к тому времени бароном Османом под настоящую европейскую столицу, а также город, достойный внимания фланеров и бульвардье (что, в общем-то, одно и то же). Другие же крупные города метрополии явно нуждались в таком же «ремонте». К примеру, тот же Марсель – соперничал с Лионом за статус второго после Парижа города, ну а портом он был точно главным. И каждый раз, когда город омывался дождем, улицы его превращались в грязевые реки, по которым ходить не представлялось возможным. Мостовых, которые уже были упомянуты, насчитывалось не просто мало – их практически не было. Крупнейший порт Франции гнил там, где только это допускалось законами природы. Справедливости ради стоит сказать, что доки и верфи исправно ремонтировались, однако перестройка их в камне гла медленно из-за нехвадки средств и способных рабочих рук. Эта проблема пускай висит на шее у городских чиновников и архитекторов. Мы же продолжаем путешествие по пути следования эскадры, вышедшей двумя днями ранее из Орана. Примерно в одиннадцать часов пополудни «Сен-Жорж» вошел в водные границы департамента Буш-дю-Рон. В это время Омара вывели из каморки, в которой он ютился двое суток, вместе со всеми вещами. Оставшийся путь ему пришлось стоять на верхней палубе корабля, под дождем, вместе с Жёвом, невозмутимо смотревшим вдаль, на Марсель, окутанный легкой дымкой влажного серого тумана. Небеса были затянуты беспросветными черными тучами, которые, казалось, все увеличивались и спускались на землю, чтобы поглотить в этой египетской тьме все сущее. Почти полуденное время походило на пять утра. Резкий холодный ветер обдувал конечности, будто пытаясь их оторвать и унести глубоко в морскую пучину на съедение жутким тварям. Море приобрело иссиня-черный цвет и забурлило, волны сильнее били о борта корабля, словно надеялись перевернуть его либо, наоборот, предупреждали о грядущей опасности. «Близится шторм, – подумал Жёв, посмотрев на небо и ощутив на лице холодные капли. – Нужно скорее добраться до города». Был отдан приказ увеличить мощность паровой машины до максимума. Для безопасности, соблюдая никому не понятные меры предосторожности, конвоиры надели на Омара наручники. Это его привело в недоумение, поскольку еще вчера вечером он практически без охраны стоял на верхней палубе «Сен-Жоржа», а сегодня утром его заковали в кандалы. Однако гнев свой он сдержал в себе, дабы не вызывать неприятностей. Ему хотелось поскорее избавиться от контроля со стороны ненавистных ему солдат. Теперича эти солдаты продавали его в рабство, также без зазрения совести, без малейшего сожаления по поводу его будущей судьбы. Многие даже считали это местью. Местью за десятки убитых французов, за разрушенные и разграбленные склады, за саботажи, за попытки бунта в гарнизоне. Теперича и Омар чувствовал, что это возможная Господня кара за совершенные, либо недовершенные дела. И эти кандалы тоже были небезосновательны – Омар отлично плавал. Майор Жёв понимал, что условия будущей сделки с Пьером Сеньером надо выполнить. Поэтому, почти добравшись до порта, он продолжал обдумывать будущий разговор. Не только с Сеньером, но и с Омаром. Хотя бы несколько предложений друг другу они должны были сказать. Чисто из французской вежливости, присущей как Жёву, так и бен Али, которому эту вежливость привил майор. И вот, стоя на палубе, они нехотя смотрели друг на друга, как на совершенно незнакомых людей. Мимика их была притуплена, глаза неотрывно от одной точки, упершись во что-то, не моргали, не выражали ни одной эмоции лица, будто боялись, что если хоть одна мышца, хоть одна морщинка дернется, то все – сродни гибели моральной. Однако Жёв, в силу своего возраста, а также врожденной вежливости, решился начать последний разговор:

– Ну вот и все, Омар, – Марсель… – больше ничего из себя он выдавить не смог.

– Интересно, надолго ли я задержусь в этом городе, – с долей наигранности произнес араб, отведя взгляд в сторону. – В Оране и то несколько лет прожил…

– Однако, мне кажется, это лучше, чем жить посреди пустыни, разве нет? Или ты по-другому мыслишь?

– Не все ли равно? Особенно теперь… Тем более, судя по отзывам всех тех, кого я спрашивал, мужик, что меня покупает, тот еще шакал – умело прячется, оставаясь на виду. Но он представляется мне тщедушным и наивным человечишкой, по дурости осмелившимя поиграть в серьезные игры.

– Как думаешь, что с тобой сделает твой новый хозяин?

– Новый хозяин? – возмутился Омар. – А был старый? Или ты себя считаешь моим хозяином? Неет… ты никакой мне не хозяин. Не был, не есть, и никогда не будешь мне хозяином.

Жёв сделал глубокий вдох, и на выдохе спросил:

– Хорошо… но сбежать будешь пытаться? Зная твою натуру…

Омар усмехнулся.

– Глупый вопрос. Нет, не вижу смысла так скоро думать над этим. Я оказался в незнакомом месте, очень далеко от дома, поэтому, сбежав при первом попавшемся случае, я лишь навлеку на себя гнев местных жандармов, сам же при этом добьюсь не слишком большой выгоды. Быть может, мне и вовсе понравится жить у Пьера Сеньера, если он окажется таким же тюфяком, как ты, ха-ха-ха!

– Я думал, ты ответишь по-другому, – Жёв достал из кармана брюк белый платок и обтер свои мокрые от дождя шею и лицо. – Но, все же, я хочу дать тебе несколько советов. Я прекрасно понимаю тебя, Омар. Однако поверь, то, что я тебе скажу, действительно тебе пригодится.

Омар недовольно закатил глаза и скрестил руки, заранее догадавшись, какие слова хотел произнести Жёв. Веяло банальщиной, для араба являвшейся затхлым архаизмом, но для старика она являлась ориентиром офицерской чести и нравственности истинного мужчины, зак которым нужно следовать каждому человеку. Возможно, в периоды угасания культуры, разложения общества, ослабления роли моральных ценностей, выхода на передний план маргинальных (прежде всего – финансовых и гипертрофированно-половых) и ярко-негативных эгоцентричных потребностей развращенных страшной и пустой по своей природе массовой культурой индивидов, не обладающих настоязей индивидуальностью, именно возвращение к т.н. нравственной банальщине, которую в большинстве своем перестали воспринимать всерьез, способно спасти медленно кровоточащий и гниющий общечеловеческий коллектив от вечного и неминуемо гибельного заточения и тюрьме грехов и пороков, ведущих к окончательному превращению мозга человека в скопление малозначительной розово-серой массы с единственной физиологической задачей – обеспечивать возможность спать, питаться и испражняться – без тех всесильных способностей, коими он обладал, развиваясь тысячелетиями, а не деградируя за десятки лет. Таковым, вероятней всего, и было мнение Жёва. Читатель может с ним согласиться, категорически возразить или же просто проигнорировать, дабы не застывать на одном месте и скорее двинуться дальше.

– Поверь, Омар, несмотря ни на что, я не желаю тебе зла и предостерегаю тебя от необдуманных действий. Там, в большом мире, куда большем, чем пустыня и Атласские горы, людей слишком много, они грызут друг другу глотки ради денег, славы, работы и даже простого куска хлеба, что часто бывает взаимосвязано. Бывает, люди там всю свою жизнь чистят ботинки, подметают улицы за гроши или торгуют телом, рано и поздно подхватывая сифилис и разлагаясь, как труп, еще при жизни. Ты достоин лучшей жизни, такая судьба тебе не нужна.

Омар отмахнулся и неохотно ответил:

– Читать нравоучения у тебя, видимо, получается куда лучше, чем исполнять должностные обязанности. Однако меня уже тошнит от этого! Хватит уже пытаться давать мне уроки жизни, Оскар! Опыта у меня и так предостаточно для того, чтобы все свои поступки тщательно обдумывать.

Жёв решил на пару минут замолчать. «Сен-Жорж2 уже подплывал к пристани, и майор думал продолжить разговор на суше. Для него было крайне важно дать наставления для Омара, пусть он не вызывал у него уже того сострадания, как раньше, и не хотел слушать. Омар же, стиснув зубы, выслушал, как ему казалось, совершенно не нужные мысли старика, желавшего умыть руки.

Когда «Сен-Жорж» пришвартовался, встречать гостей подошли старшие офицеры жандармерии Марселя. Это было ожидаемо, поскольку за неделю до отплытия из Орана Жёв отправил депешу мэру города с просьбой встретить на подобающем уровне. Спустившись с корабля, Жёв поприветствовал офицеров и без долгих прелюдий попросил доставить его, Омара и конвоиров в восточную часть порта. Пожелание было исполнено, вопросов никто задавать не стал. Восточный порт Марселя пользовался популярностью у самых интересных для полиции кругов местного (и не только местного, в принципе, тоже) общества. Контрабандисты, грабители любой масти, высший свет преступного мира, продажные чиновники и церковники, проститутки на любого клиента, подпольные игорные заведения для тех, у кого нет денег на Монте-Карло, но есть желание испытать плутовку удачу, а также отсутствует страх быть схваченным стражами порядка или прогореть. Впрочем, и стражи порядка порой сами были не прочь провести вечер за рулеткой в компании сослуживцев, бандитов и обаятельных женщин. «Чудовищная ядовитая плесень, отравляющая и губящая все вокруг себя, и которую сожжет лишь небесный огонь… – думал Жёв, глядя в слегка запотевшее окно экипажа и насупившись от отвращения. – Спорами своими эта зараза дурманит простых работяг… Да, только здесь и можно промышлять работорговлей». Через двадцать минут, уже будучи на месте, назначенном Пьером Сеньером, майор решил продолжить разговор с Омаром. Они сидели в крытом экипаже, так что дождь им не угрожал. Лишь стуки капель напоминали о том, что сейчас 15 декабря 1869 года. Вы удивитесь, наверное, что в середине декабря совершенно нет снега и идет дождь, а город окутан туманом. В это время года редко представляется возможность застать снег на средиземноморском побережье Европы.

Попросив конвоира, сидевшего в экипаже, выйти ко второму покурить (второй стоял у ближайшей сторожки и беседовал с кем-то из местных), Жёв настроился на продолжение прерванного разговора, но Омар, неожиданно, первым заговорил:

– Я тебе еще раз говорю, Оскар, твои советы похожи на неуместную шутку во время поминок. Даже не думай продолжать нести свои бредни. Это глупое и дурное занятие.

Майор опешил от столь явного антагонизма араба. Он не пребывал в объятиях иллюзорных представлений и отдавал себе отчет, что Омар перестал считать его другом и сколь-нибудь близким человеком, однако не мог представить, что его тот будет пытаться заткнуть. Старику стало тяжело сидеть, в груди закололо от горечи. Ему захотелось выпить.

– Хорошо… – произнес он и достал из шинели фляжку, наполненную коньяком, жадно отпил из нее и предложил Омару, но тот отвернул голову, дав понять, что отказывается. – Если же приключится беда с тобой, вспомни, чему тебя учили в гарнизоне.

– Обязательно, – с ноткой иронии ответил бен Али, не глядя на Жёва.

Разговора не получилось ни продолжить, ни завершить уже начатый. И они стали снова молча сидеть – друг напротив друга, как на корабле. Однако уже не смотрели их глаза напротив, а бегали по сторонам, ища удобную точку, чтобы не смущала. Жёв стал что-то записывать на бумажке маленьким черным карандашом. И то, и другое достал он из шинели, которую взял с собой, однако, зная, холодно не будет, а от дождя и зонт защитит неплохо. В шинели майор чувствовал себя уверенней, будто под защитой какого-то неизвестного, сильного и доброго существа. А Омар, не имея ни бумажек, ни чего-либо другого, снова принялся размышлять. Опять обо всем. О дожде, который впервые его так привлек. Да и, собственно, он очень редко видел дождь. Живя всю жизнь в пустыне, либо в местности, в которой дождь – нечто сродни чуду, Омар с особым интересом следил за мощными стрелами воды, которые бились оземь, либо о крышу экипажа, что постоянно заставляло араба слегка вздрагивать от непривычки. «И все-таки, а что же будет дальше? После пресловутой «сделки» … Что делать? Бежать или не бежать? Может свернуть сейчас шею этому старому подонку и незаметно удрать? Или остаться и принять смерть? А может смириться и продолжить существовать?» – такие мысли были в голове бен Али, пока он смотрел на дождь. Сердце билось очень сильно, будто готовое вырваться из и так настрадавшейся груди и проплыть через все Средиземное море обратно, домой. К семье, которую предал. К стране, которую предал. К предкам, которых предал. Себя самого он тоже предал. Размышления, на какую бы тему они не велись, особенно внутренние, происходящие в родных дебрях собственных мыслей, для человека порой являются способом достичь успокоения и эмоционального равновесия, на некоторое время отстраниться от гнетущей реальности, чтобы, словно под панцырем, почувствовать себя добродушной улиткой, которая прячется в домике при малейшей опасности. Поскольку в домике комфортно и уютно. И в домике собственного разума тоже комфортно и уютно. Таков человек, и таковы его психологические особенности и потребности, из которых одна – прятаться под мысленным панцырем для повышения уровня морального и психического удовлетворения. А ритм холодного дождя усиливал эффект от этого. Но от чего же такая депрессия? Не знал Омар, не знал и Жёв. Не знал, видимо, никто. Может, из-за тумана, окутавшего мысли людей в этот день…

Глава XIII

Больше часа просидели молча майор и араб. Омар клевал носом, все сильнее поддаваясь желанию заснуть. Жёву спать не хотелось; старческий организм был не столь зависим ото сна. Но он захотел есть. Покупатель же все не объявлялся. И вот Жёв был уже готов выйти наружу, чтобы узнать у жандармов насчет расположения ближайшего хорошенького ресторана, дабы пообедать, как кто-то постучал в окно коляски. Жёв открыл дверь, это оказался один из конвоиров:

– Ваше превосходительство, покупатель прибыл.

Старика это известие немного встревожило. Поэтому его ответом был медленный кивок. Омар и Жёв вышли из экипажа без шинелей – дождь и ветер утихли на какое-то время, так что зонтов, которые держали конвоиры, хватило. Напротив экипажа майора, в метрах двадцати, если быть точнее, стоял большой черный дилижанс, запряженный четырьмя столь же черными лошадьми и украшенный позолоченными узорами в виде лилий, веток, львов и корон. Среди прочих декораций Жёв увидел на дверях герб, знакомый по ранее прочитанному письму. Теперь сомнений не осталось: прибыл Пьер Сеньер. Рядом с дилижансом, верхом на лошадях, взирали, видимо, такие же конвоиры, что и приставленные к Омару, однако выглядевшие куда более грозно. Выждав в молчаливом напряжении полминуты, Жёв уже хотел сам подойти к дилижансу, но резко дверь его отворилась, и из него вышел пожилой человек лет, наверное, семидесяти, в черном плаще и с черной тростью в руке, с набалдашником в виде пуделя. У старика были белая бородка и усы, копировавшие соответствующие элементы лицевой растительности у императора. Жёв не мог поверить, что покупатель был настолько почтенного возраста. Однако не выдавая эмоций удивления, двинулся вперед к «клиенту». Тот пошел навстречу. Омар остался стоять позади. Поравнявшись, два старика крепко, обоюдно не снимая перчаток, пожали друг другу руки и вступили в столь ожидаемый ими разговор о «товаре»:

– Рад встрече с вами, месье Сеньер, – начал первым Жёв, пытаясь выглядеть в глазах собеседника как можно учтивее. – Позвольте, прежде всего, выразить вам свое почтение и благодарность за вашу смелость и ваше желание приобрести сей товар у меня.

Покупатель приподнял брови и, кивнув, сказал:

– Мне тоже крайне приятна настоящая встреча, пусть и погода не благоволит хорошей беседе, но так даже лучше, поскольку чем меньше глаз нас увидит и ушей услышит – тем выгоднее для всех сторон, – так же учтиво обратился покупатель, запустив левую руку под плащ, видимо, что-то ища во внутренних карманах. – Однако вынужден частично огорчить вас, месье Жёв. К сожалению, Пьер Сеньер не сумел прибыть сегодня на столь важную для него встречу только лишь по причине крайне неотложных дел, нагрянувших совершенно неожиданно. Вместо себя он прислал меня.

– Простите, месье, – уже не скрывая удивления пробасил майор, – тогда кто же вы такой, позвольте поинтересоваться? Могу ли я вам доверять?

– Разумеется! Прошу искренне простить, что не поправил вас сразу же, – старческим, прокуренным голосом произнес представитель Сеньера. – Мое имя – Мишель Буайяр, занимаемая мною должность должность – управляющий делами месье Сеньера, – старик достал, наконец, то, что искал. Это оказался какой-то документ. – Вот, нашел. Это доверенность, позволяющая мне, выступая от имени Пьера Сеньера, вести с вами переговоры о сделке по приобретению известного товара. Прошу, прочитайте, чтобы у вас не осталось сомнений в моей искренности.