Без сомнений

Боль от потери отца настолько придавила Ерёму, что он не обращал внимания на всё происходящее вокруг. Ни тычки, ни зуботычины, ни сам факт полонения не вывел сына Трофима из ступора. Он односложно отвечал на вопросы «безбородого», плёлся за ведущим его на палке с надетой на шею Ерёмки петлёй конником. Даже когда оказался прикованным в камере, он ни огорчился, ни удивился. Все чувства перекрывала тяжесть утраты. Хотя одно событие на минуту обратило на себя внимание: боднула в грудь мелкая черноволосая чумазая девчонка и неловкостью напомнила младшую сестру-дразнилку Лельку. Да и звали чувырлу схоже: Лили́ – паренёк слышал, как ту подзывала толстая тётка.

С детства батюшка для мальца стал единственным светом в окошке. Крепко сбитого, могучего, с широкой раздвоенной бородой Трофима уважали в станице и побаивались. На опасные и решительные мероприятия выбирали атаманом. Сын боготворил его одного, не привечал ни родственников, ни односельчан. Не жаловал он и усопших предков. Не вызывал их к себе, ни делился радостями и печалями, ни слушал их мудрые наставления… Потому и рос оболтусом.

Дни в узилище пролетали, и на собственное удивление мысли стали зарождаться в бестолковом сознании молодого общинника. «Папа умер – я смогу его призвать! Но как?» – Ерёмка закрыл глаза и громко произнёс: «Отец, приди!». Ничего не произошло. Юнец пытался и так, и эдак: неудачно. Впав в отчаянье, он застучал свободной от оков рукой по стене, разбил её в кровь и зарыдал.

Обессилев, юноша задремал. И во сне ощутил, как тёплый комочек проникает к нему в грудь. Пред взором предстало строгое лицо уме́ршей в прошлом году бабушки. «Жив он. Не зови: придёт – умрёт», – чётко, как наяву прошептали губы. «Где, что, как», – ничего не успел спросить внук. Чьи-то снимающие оковы руки бесцеремонно выдернули его из виде́ния. Ерёмка попытался оттолкнуть громадного чернобородого мужика в засаленном кожаном фартуке – желание разузнать про отца заставляло бороться. Но куда там…

Допрос шёл неспешно. Все вопросы узнику задавал Бора́тис. Кардинал оказался единственным, кто изъяснялся на языке резов. Маг беззастенчиво уснул. И не реагировал ни на стоны и крики растянутого на дыбе пленника, ни на громкую ругань канцеляриста на палача. Хе́кслет неустанно требовал усилить воздействие на пытаемого для большей правдивости. Кре́линс ломал клещами заключённому всего по одной фаланге пальцев и спокойным басом неизменно отвечал: «Простите, милорд, я подданный герцога Аланделе́йн. Действую в рамках полученных от господина инструкций». Во фразе отсутствовала ложь. Мещанин из захолустного городка Кло́удин бессменно выполнял карви за родной кузнечный цех. И любая отсебятина обесце́нит податно́й труд целого года.

– Стоп! Соратники. Вы усердием источник знаний для нас до конца ухандокаете. Ведь не просто язычник, а ро́довик. Не вытерпит боль и утечёт к предкам. А нам перед графом Романда́нтом краснеть придётся. Казнь – прерогатива местного феодала, а не нашей комиссии. Отдаст Богу душу, как отчитаемся?

Маг приподнял уткнувшуюся седыми кустистыми бровями голову в положенное на стол левое предплечье и зычно увещевал сослуживцев прекратить потерявшие всякий смысл истязания.

– Не богохульствуйте, Фере́нсис! Не способен поганый отдать свою мерзкую душонку Богу, не примет нераскаявшегося язычника Кемле́й – не сработает обряд отпевания.

– А что, насчёт ритуала амаропомазания1, преподобнейший монсеньор! Приведите к Вере! Вы ж кардинал и рукоположённый епископ.

– Святые таинства для проникшихся правдой о Господе, а не для подобных отродий. Да и невозможно: на стенах зачарованные каменюки висят – не дадут доброго дела священнику посреди волшбы сотворить. И не перестарались мы! Кре́линс разве что пылинки сдувает с подследственного. Фере́нсис, Вам надо посмотреть решительность в получении истины у нас в инквизиции. Но в прочих выводах с Вами согласен. Призвать неверующего с того Света для ответа за грехи его, я, служитель Го́спода не смогу. Но и у вас, магов не получится. В потустороннем у него предков мириады. Ухватятся – не пустят. Хватит ли силёнок вытащить дух для беседы супротив воли супостатов?!

«Уверен: уважаемый Фере́нсис не справится. Да и незачем ему. Но хватит риторики. Завершаем! Всё что надо выяснили. И обедать пора», – теребящий рыжую шкиперскую бородку Хе́кслет закончил обсуждение. «Полечить перед новым допросом?» – вытирая фартуком кровь с рук, поинтересовался Кре́линс. «Не наша забота, мы закончили», – отрывисто ответил канцелярист. «Грешно верующему человеку беспокоится без должной причины о теле нечестивца», – напутственно добавил Бора́тис.

***

1. Богослужение, когда священник молитвенно провожает усопшего к мёртвым собратьям называется «отпеванием». Амаро́помазание (конфирмация или приведение к Вере) – ритуал скрепления священником путём рукоположения верноподданической клятвы мирянина в том, что Кемле́й – Единый Бог, где ама́ра – благовоние. ИАП

Глава 11. Неубиваемый

Уж траур по нему играл,

а бледный фраер банковал…

Эжен пришёл в себя после столкновения: «Жив! Светящееся чудище не добило. Повезло! Но где я?». В бездонной черноте безоблачного неба сияли созвездия. Пройденные в Академии лекции по географии, как по расположению ночных светил определить страну пребывания, не помогали: знакомые конфигурации отсутствовали. Одинокая восходящая луна1 чётко подсказывала: занесло туда, откуда обратно пешком не добраться. «Да и какая здоровая? Раза в три поболее, чем Лок и в четыре чем Лия» – восхищённо подумал инопланетянин.

Слева – причудливой формы блестящий экипаж-кабриолет. Пахнет металлом, добротно обработанной кожей и гарью. Два ослепительных, почти белых луча спереди мощно разрезают темноту и выдают источник последних злоключений путешественника. С этой повозкой встретился бедный лоб сбежавшего от грозной нечисти.

«Как коляска передвигается?» – родился вопрос у попаданца. Упряжь отсутствует, рядом ни коня и ничего похожего. Неудобные, странные колёса. Обтянутые толстыми рифлёными кишками обода должны цепляться за всё подряд. Резанувшая со спины в грудь сильная боль заставила пытливый ум недоучившегося порталоведа прервать изыскания. Кто-то волочил его за плечи по земле, услышал лёгкий стон и нагнулся. Перед взором израненного волшебника предстала заплаканная женщина.

Яркий свет кабриолета живописно озарил склонившуюся фигуру, каждую мелкую чёрточку. Чёрные локоны волнами ниспадают ниже плеч. С лебединой точёной шеи свисает блестящая витая цепочка с амулетом. Не виданный Эженом за всю сознательную жизнь оливковый отлив кожи привносит ощущения нереальности. Лицо столь прекрасно, что у мечтательного парня замерло в груди. Слёзы на щеках не портят внешний вид, но и радужно переливаются, как на восходе солнца искрится скатный жемчуг. Благородно изысканный и одновременно загадочный облик склонившейся над раненым вызвал сомнение: человек ли это?

В свитках библиотеки Академии бывший студент читал, что в иных мирах есть сказочные существа – эльфы, прекрасные, как рассвет. Похожи на людей, но у них другой цвет кожи и заострённые, звериные уши. Чтобы рассмотреть диковину, Эжен протянул руку, дабы откинуть лениво вьющиеся тёмные волосы и подтвердить догадку. Однако силы оставили его – «не альбинос» вновь впал в беспамятство.

Город Лос-Анджелес. Приёмный покой МЛК-ЛА. Рядом с койкой больного стоит заступивший на дежурство врач Фальк. Просматривает документацию на пациента. Строго поблёскивает зрачками глаз на поднёсшую бумаги дипломированную медсестру Сару. Сравнивает результаты внешнего осмотра с показателями первичных анализов. «Поступил вчера под утро. Наружные повреждения лобных костей черепа. МРТ головы – переломы, внутренние кровоизлияния отсутствуют. Колотое ранение. Со спины в область сердца. Рентген – повреждено левое лёгкое, тотальный гемото́ракс – верхняя граница затенения выше края лопатки (кровопотеря от двух литров)», – веско плюются словами губы.

– Где анализ крови? Заборы сделали? Пациент с ножевым вторые сутки ещё не в реанимации! Недаром сплетни про нас ходят.

– Да всё сдала, должным образом. И на биохимию, и на ДНК, и плевральную пункцию… Ответа из лаборатории пока нет.

– Что они там думают…

Фальк сделал паузу, чтобы не выругаться. «Две тысячи кубиков Рингера-Кребса и в реанимацию, срочно», – резюмировал он. «С фенотипом2крови пусть разбираются другие», – буднично подумал уставший от напряжённой смены врач.

Сознание вернулось к Эжену на металлической кровати с пружинистым матрацем. Раздели, помыли и накрыли белой тканью, неизвестного состава. У койки стоит на подставке железный штырь. К нему прикрепили сужающимся горлышком к полу наполовину заполненную бесцветной жидкостью бутылку. Раствор через заканчивающуюся металлической иглой прозрачную трубку попадает лежащему прямо в вену на сгибе руки. «Подчиняют или опыты?» – обожгла мысль. Ощущать проблемы в теле будущих магов учат с первого курса: «Яда нет, поступающая жидкость тонизирует и восстанавливает кровопотерю – лечат».

Кроме подливания «бодрящей» водицы, неизвестный целитель нацеплял по всему телу и по голове больного множество соединённых с кучей разных ящиков присосок. По лицевым стенкам утвари бегали огоньки. Прорисовывались извивающиеся линии. Мелькали таинственные значки. Для чего эта конструкция? По меркам солидных магов едва вступивший на путь повелителя гавва́ха юнец понять это не мог. Пытливые потуги напрячь воображение догадкой не разрешались. Зато похититель безделушки герцогской дочери ручался, что на него загадочные сундуки не влияли никак. «Кстати, где амулет?!» – на груди борца с шутами-карликами Ксинаалга́т отсутствовал.

Кто и зачем о чужом человеке заботится, не беспокоило амбициозного чародея. Но надеяться на сторонних лекарей – не для волшебников. Исцеление надо забирать лично в руки. Теорию врачевания колотых ран Эжен проходил ещё на третьем курсе Академии. Практики маловато. Разве что по рассасыванию получаемых в стычках с однокурсниками гематом: светлые волосы и недостаток растительности на лице, раздражали многих.

– Сначала надо остановить кровопотерю. Жидкость из бутылки – хорошо, но собственную кровь не заменит ничто.

Концентрация, мысленное усилие, ещё одно: и края разрывов у крупных артерий и вен прижимаются друг к другу.

– На мелкие сосудики силы тратить не стоит – организм восстановит сам. Кровь спеклась в груди: не гноится – разберусь потом. Сейчас главное, чтобы быстрее срасталось.

Эжен умиротворённо вздохнул, погрузился в медиативный сон и… остановил себе сердце.

Сара зашла в палату – пора поменять бутылочку в капельнице. Внутренние часы медицинской работницы со стажем тикали не хуже электронных. Взгляд на ёмкость – опустела лишь наполовину, а времени прошло предостаточно – жизнь больного в опасности. На реанимационном мониторе: ЭКГ, ЭЭГ – изолиния: остановка сердца и мозга: две минуты и пациент окончательно умрёт.

«Во второй остановка сердца! Реанимацию!» – крикнула медсестра через прикроватный селектор и схватилась за дефибриллятор.3Разряд. Ещё один. Пациент резко открыл веки. Сверкнул глазами. Из шевелящихся уст поразительно чётко, с дикцией и ноткой поэтичности, темпераментно изливается непонятный набор звуков. «Удалось! Вытащила. Уже ругается. Да так убедительно. Как здоровый», – облегчённо выдохнула взбудораженная женщина. Увы, расслабиться сестре-реаниматору не посчастливилось. Неожиданно наступила темнота. Всю больницу обесточило. Свет исчез и в палате, и в коридоре.

«Что с потерпевшим? Молчит. Почему медлят с аварийным генератором?» – с каждой секундой тревога заполняла голову Сары. Лихорадочное ожидание закончилось – дали свет. Боковое зрение упало на часы: прошло аж семнадцать минут. Заработавшие приборы радости не принесли: ни пульса, ни церебральной активности. Поздно – больного они потеряли. Накатившая усталость придавила эмоции. Но тихо опечалиться не получилось: нагло подбоченившаяся жирная чёрная муха сидела на правом глазу погибшего. Выразительный буквально человеческий взгляд говорил: «Это моё – не подходи».

Кровь ударила в голову. Сара схватила прикроватное полотенце и с остервенением стала лупить по «захватчице». Сердце выпрыгивало из груди, по кончикам век неумолимо стекали слёзы. Неизвестно откуда взявшееся в стерильном помещении насекомое добило расшатанные нервы медицинской сестры. Врач вбежал в палату.

«Сара, может оно и к лучшему?», – возвратили женщину к действительности участливые слова доктора. «Подумай сама. Подкидыш: без документов и страховки. Судя по прикиду, жертва разборок бездомных. При поступлении одетый в рваные лохмотья вонял как океан следом за штормом. Санитары за пахучесть прозвали «аквамэном». Выживший после остановки деятельности мозга превратился бы в овощ. Не будем торопиться, подождём гипостатических пятен4и в морг», – буднично добавил врач.

Медитацию Эжена прервали: сильная непрекращающаяся боль распёрла грудь. Через расслабленное тело раненного проходил бесплотный поток той природы, что сокращает мышцы, но только громадной силы, как удар молнии. «Всё-таки магические опыты! Кто посмел? Где этот враг? Не позволю!» – следовали одна мысль за другой. Осмотрелся: никого хоть на крупицу способного к подобной сложности волшебству вблизи нет, порталы для нападения и́здали отсутствуют.

Рядом лишь одна женщина средних лет в голубоватом халате, чей взгляд над закрытой повязкой нижней части лица полон сочувствия и сострадания. В поднятых ладонях – неизвестное Эжену оружие, в виде больших округлых молотков с коротенькими рукоятками. «Точно не она! Простолюдинка беспокоится обо мне, защищает! Но кто? Как достать негодяя? Попробую!» – заклятье «зеркала»8сорвалось с губ чародея. Малоэффективный приём против серьёзного недруга, но это единственное, что пришло на ум владельцу раздираемого страданиями тела.

Сработало: боль поутихла. Потух свет. Мрак вобрал всё вокруг. Испуг и волнение «заступницы» выплеснули столб пёстрой смеси хладогрива и лобкозуда (гавва́хов страха и нетерпения). Поистратившийся чародей хлебнул обоих – стыд въелся в мозг. Усвоенный эфир раскрыл пикантный штрих: женщина боялась не за себя. Чуткое сердце переполняли пронзительные эмоции беспокойства за раненного – такого самопожертвования за чужого незнакомого человека Эжен не встречал. До него дошло. Нападения нет! Женщина, как умела, пыталась спасти ему жизнь.

Грустить и терзаться угрызениями совести, когда тяжёлые раны разъедают тело – времени нет. Побочный эффект заклинания: темнота и поломка инструментов «спасительницы». Пока чинят, можно активно восстанавливать здоровье. Эжен вновь погрузил себя в сон.

Выбитые пробки оказались не единственным инцидентом в госпитале. После включения света нашли в кабинете начальника лаборатории крови изуродованный труп. Злосчастного доктора Робертса опознали сразу. Сомнений не вызвало ни у кого – лицо сохранилось как у живого. А тело…

Ужасное событие потрясло привыкший ко всякому, вчерашний Кинг-Нарбор. Весь обслуживающей персонал подробно, до малюсеньких деталей обсуждал страшное, загадочное убийство. Слухи один ужаснее другого бродили по устам. Заползали в уши. Да уж! На «ковид» такую необычайную смерть не спишешь. Болтали, что у несчастного попросту отсутствует часть туловища и вообще нет крови. По коридорам деловито прохаживались с тщательными расспросами полицейские офицеры. Но работа медицинского учреждения не прекращалась.

Ждать посинения, как поручил Фальк, и ежеминутно переживать Сара не стала. Перед входом в палату женщина смахнула непрофессионально навернувшуюся на глазу слезу и, в задумчивости пропуская вперёд санитара из морга, зашла внутрь. Подложивший под себя скрещённые ноги мертвец сидел на каталке. «К нам пока рано», – произнёс невозмутимый санитар и не прощаясь вышел прочь. Сара без слов упала в обморок.

В эту минуту за квартал от МЛК-ЛА Консуэлла с ожесточением вытаскивала из своего великоватого на три размера отвратительного брючного костюма мелкие подушечки и кидала их в багажник кабриолета. «Всё зря! Ездила! Маскирова́лась. А ещё, кара́мба, представилась своим настоящим именем – нелепо полагала, что так будет запутаннее. Идиотка! Прикрываться тем, что надо скрывать! И настолько проколоться с контактным номером телефона! Хорошо, что успела сбежать…» – её невесёлые мысли внезапно прервал телефонный звонок: «Синьора Вальдес? Вас беспокоит, Сара, медсестра приёмного отделения: произошла ошибка в диагнозе. Ваш муж жив! Приезжайте скорей».

***

1. В ночном небе планеты, где родился Эжен, две луны: Лок и Лия. ВАТ

2. Гемото́ракс – скопление крови в грудной полости. Рингера-Кребса – вид физиологического раствора. Фенотип – полная спецификация антигенов в крови

3. ЭКГ и ЭЭГ – регистрация электрических импульсов сердца и мозга. Изолиния – линия 0-го уровня. Дипломированные медсёстры (RN) в США обладают правами фельдшера РФ. Здесь – для пользования дефибриллятором. ИТ

4. Трупные отметины синюшно-фиолетового цвета называют гипостатическими, ИТ

5. Возврат нанесённого колдуну магией вреда. Электрический разряд сродни волшебству. Эжен это не знал, но опыт удался. ВАТ

Глава 12. Девы и кавалеры

Мечты и слёзы, плач и крики:

тому виной – мужские лики…

А те спешат интриговать:

не жаждут женщин целовать!

«Где? Ииии-ии-и…», – второй день подряд истошно раздавался разносящийся по вздымающимся сводам покоев дворца детский крик. Лили́ кричала так пронзительно, что у стоя́щей рядом с ней Доры, лопались барабанные перепонки. Скинув розовое батистовое одеяло на пол, девочка сидела на кровати и маленькими голыми пятками ожесточённо топтала его. Успокаивать «истеричку» Дора не пыталась – семь бед один ответ. За недогляд провинившуюся служанку на конюшне ожидали вожжи, а если выживет, возвращенье с позором в родную деревню, а дома новая порка от своих, за не выполненное карви перед землевладельцем…

У расстроенного ребёнка сила голоса столь высока, что визг доносится до будуара Элеоноры. Герцогиня ровнёхонько сидит на банкетке, как чайный тюльпан в горшочке. И непринуждённо всматривается в зеркало, что представляет собой фигуру из пары разных по размеру касающихся под углом овалов. Две камеристки укладывают неуступчиво вьющиеся густые волосы госпожи. Одну прядку к другой. Попробуй ошибись! Цвет локонов соперничает с золочёной оправой, что перевивает широкой лентой из букетов лилий контуры у зеркал. Счастливая улыбка бороздит лицо прихорашиваемой слугами женщины. «Пусть помучается, маленькая дрянь!» – мстительно смакует мачеха. Страдания падчерицы греют её изнутри.

Среди утолщённых стен каземата спряталась потайная комната. В ней герцог выслушивает доклад Игна́циуса с Любеком. Темнее тучи сереет у него лицо. Четыре крошечных колдовских светлячка по углам приглушённо освещают всех троих. Аскетичную каморку без мебели в явном избытке напичкали магическую защиту: не подслушаешь, не подсмотришь. Оба служивых стоят навытяжку. И от чувства вины краснеют пред повелителем, как варёные раки…

– Создать порт, чтобы вернуть украденный артефакт, сегодня возможности нет. Тать спрятал камень и отдалился от него, но факт не дарит надежды. Протолкнуться к амулету у меня не хватает сил – велико расстояние. Способен помочь армейский стигмат, не ниже полкового. Что потребует личного согласия Императора. Не по рангу мне освещать подобный вопрос. Вдобавок вор плотно упаковал камень: свободного пространства над поверхностью недостаточно для проникновения и клопа.

– Перспективы поиска похитителя иллюзорны. При попадании в междумирье беглеца атаковала необычайно крупная нечисть. Излучения а́уры теряются в фоне оставленных ей отпечатков. Что даёт право полагать: ушёл в нихи́ль. Тварь добилась своего, настигла уже в мире живых и перекусила им. Что объясняет факт расставание вора с похищенным. Есть вероятность, что негодяй жив или в посмертии, но за пределами моих скромных умений в обнаружении. В распоряжении Императора есть люди покомпетентнее. И не одни маги. Эффект у художников при косвенном поиске выше всех похвал.

Охарактеризовал чародей невесёлые шансы на успех по исправлении ситуации.

«Сдай дела Келе́йну, стража столицы пока обойдётся без мага. Остальные распоряжения оглашу после вечерни, в Тронном зале», – резюмировал собственные выводы герцог и беззвучно исчез через потайной ход. Любек подал голос.

– Могло быть и хуже.

– Пронесло. А вот ты! Взялся убивать мага – делай без промедлений и наверняка. Иначе просто бессмысленно. После ответного удара кулаком, почему не сообразил, что в сердце не попал?

– Демон на воротник! Сглупил: не повторил под правую лопатку.

– По-хорошему нужно голову рубить, а не изображать крутого фехтовальщика -тыкальщика.

– Каюсь – облажался! Обстоятельства… Ворвалась стража. Ты в доброй паре шагов… После удара в черепушку я не в себе: вовремя не сообразил.

– Ладно! Сделанного не воротишь.

– Не беспокойся, ссылка будет недолгой – ты спасал задницу синьора чаще, чем та посещала отхожее место.

– Поживём и всё увидим: волк не выдаст, свинья не съест.

На вторые сутки крики Лили́ сменились надрывным горестным плачем. «Я знаю кто! Это тот оборванец, что владел медальоном до меня. Забрал мою радость, подлец», – горестно размышляла девочка и вспоминала наглые белобрысые кудряшки и противный курносый нос в веснушках. Не забыла и про гнусную, упруго пружинившую грудь, куда прошлым вечером тюкнулась лбом.

Дверь в комнату раскрылась. Стражники извне встали караулом внутрь. К плачущей девочке подошёл отец. «Дочь! Ты, как я – потомственный Недлу́нг! У нас в роду не случается неудач, только победы, иногда через годы. Нет отчаянью! Терпенье и воля решат всё», – высокопарно-торжественная речь отца остановила всхлипы. «Да, папа! Я буду стараться», – церемониалом принцесса пользоваться не умела, как ни бились с ней преподаватели.

Внешнее спокойствие не умалило ража и ненависти к воображаемому обидчику. Фантазия рисовала разнообразные формы мести: «Лили́, ему ещё покажет! Негодяй, как взял, так и отдаст…». Прошёл день, вечер, наступила ночь… Но сон не даровал покой. Подлец прокрался и в него.

Дочь повелителя вежливо попросила. С достоинством потребовала. Безуспешно! Кинулась к наглецу и дёргала, и таскала за эти гадкие светло-русые кудряшки, колотила гневными маленькими ручками ненавистные веснушки… Наказанный похититель нет, чтобы просить пощады и смирено вернуть ей медальон, лишь беззаботно смеялся.

Причёска готова. Небрежным взмахом руки герцогиня отсылает слуг и остаётся в будуаре одна. Тонкая кисть тянется к бежевому туалетному столику из самшита. Пальцы достают из третьего ящика круглые пяльцы. Элеонора любит рукоделие. Блестящие длинные ногти снуют челноком. Батистовой подушечке несказанно повезло. Вторую неделю благородная дама вышивает на ней гладью букет полевых цветов. Каждый стежок прорисовывает тонкие очертания и мелкие детали…

Стук друг о друга латных сапог и многочисленные громкие приветствия отдаваемой стражниками чести заставляют прислушаться и прервать рукоделие. Смысл суеты во дворце начинает доходить до молодой женщины. «Сам пришёл её успокаивать! Меня же, законную супругу не видит в упор! Какой гад?! Свинья!» – сломанные пяльцы1летят в угол комнаты. Иголка впивается в безымянный палец левой руки. Аккуратное, с шафрановой подушечкой креслице, из того же материала, что и столик, со стуком падает навзничь.

Вышивка безнадёжно испортилась – по ней расплылось багровое пятно. Уже не важно. Традиции требуют ритуально сжигать любую вещь со следами крови знатных господ. Разъярённая красавица повернулась – унять дрожь ресниц. Взгляд выхватил облик двух зверей. Подлокотники упавшего кресла поддерживают позолоченные львы. Таких забавных кошек вживую Элеоноре видеть не доводилось. Грозные и заодно умильные лики понемногу успокаивают златовласку. Да и с пальцем всё неплохо: ранка затянулась.

Жена феодала подходит к углу, где стоит шикарная, украшенная затейливым орнаментом из слоновой кости и золота арфа. Нежные пальцы плавно перебирают струны. Гладкие мелодичные звуки наполняют комнату. И умиротворённой величественной музыкой заглушают печальный, пронизанный горем и отчаяньем тихий женский плач…

Отзвучали песнопения вечерни. Двор из церкви стал перемещаться в Тронный зал. Цветные витражи многочисленных узких готических окон обыденно взирают на входящих. Каждый занимает положенное ему по статусу место на строгие узоры шлифованного мраморного пола. Ярко освещая всё вокруг, с потолка свисает громадная шестигранная каскадная люстра с тысячью сто одиннадцатью свечами.