Без сомнений

«Что, очухался, хохол? Пся крев!» – услышал Трофим внутри себя. «Я тебе не чубатый. Ты что удумал, надутый пшек3? Что бороды не узрел?» – автоматически, по бранной речи, определил он принадлежность говорившего к вреднющему, до скрежета в скулах знакомому племени. Общинник опешил. Беседовать с призванными из нави членами рода у него вошло в привычку, но ныне непрошеный посторонний. Радость от единения душ не спутаешь ни с чем. А этот же, кроме понимания осмысленных слов, ничем себя не выдавал. «Чужой! Кто это и как пролез мне в голову?» – о подобном крестьянский вожак и не слышал.

«Да не вижу я тебя. А глотку сча поправлю», – опять разобрал Трофим неприятно дурманящий скрипучий шепоток. Опытный воин инстинктивно ощупал шею: рана успела затянуться шершавой, бесчувственной плёнкой. Распахнул армяк, исподнее рвать не пришлось: всё в клочья. Через дыры в ткани просматривалось голое тело в многочисленных затянутых чешуйчатыми перепонками ранах – не одно горло заштопал неизвестный.

«Этот незваный чует то, что я делаю, а как ощущаю и думаю – нет: чай, не родич. Тока разумеет, когда слова внутри себя проговариваю. Ну, и пусть слушает! Раз залатал глотку, то получится, с другом обмолвится», – помыслил Трофим. «Тимоха!» – чётко гаркнул атаман, властным покриком шуганув окрест обитателей леса. Испуганно захлопал крыльями, замолк и улетел токующий поблизости глухарь. «Не ответит – «зомбак», сзади ещё один идёт – охраняют нас», – хихикнули у Трофима в голове. «А я?» – отстранённо спросил ватажник, в душе́ содрогаясь от столь печальной участи. И получил многозначительный ответ: «А ты нет. Пока…».

Прекрасный дворец синьора в замке Скрепи́нтер блистал. Взвевались расписные потолки. Свисали в виде фигур причудливых зверей обильно истекающие светом люстры. На стенах – картины с портретами, пейзажами, эпичными баталиями. Громадные узорчатые окна окрыляли цветной моза́икой. Вычурная мебель из благородных пород дерева и слоновой кости поражала изысканностью. Но не роскошь палат впечатлила Эжена. Первое, что отпечаталось у него в мозгах – безобра́зная мерзкая рожа местного шута. Покрытый множеством бубенцов пёстрый полосатый балахон подчёркивал все изъяны физической неприглядности карлика. Зенитом тошноты предстало состоящее из сплошных гримас лицо. Рассмотреть черты и запомнить никак не получалось. «Хватит разглядывать уродца», – решил беловолосый ревизор чужих покоев. Неутомимые дрозофилы понеслись тщательно изучать замок…

Длительное присутствие имперцев в замке вызывало полусонное, раздражённое состояние у герцога. Доклад мага Игна́циуса и «шпика» Любека взбодрил правителя. Взбесило, что жадные бесчестные колдуны вовлекли в собственные дрязги дочурку от прошлого брака. Сердце отстукивало решимость биться насмерть. Кровавой пеной в голову ползла ненависть. К Лили́ единовластный господин здешних земель испытывал особую слабость. Смесь любви, вины и печальных воспоминаний переполняли знатного синьора. Мешали сосредоточиться.

Герцогиня рожала тяжело. Ребёнок шёл ногами вперёд. Роды закончились трагичной смертью матери и травмами у девочки. Череп младенца приобрёл яйцевидную форму. Лекарь-маг исправил внешние проявления. Воссоздал природный облик. Но мозг получил глубокий вред. Развитие психики у ребёнка замедлилось. Состояние дико похожей на в недавнем прошлом пылко любимую супругу дочки удручало невозмутимого волевого мужчину. Он корил себя, что пошёл в поводу традиций и предпочёл естественное разрешение от бремени телепортации плода.

Скрытые смешки над внешностью и поведению чада ранили гордого норави́нга. Это одна из причин, почему синьор предпочёл строгий дворец в замке Скрепи́нтер. И редко посещал шикарные хоромы в столице собственных владений. Глубоко внутри грела призрачная надежда: контакт с именитыми пращурами потихоньку выправит инфантилизм. Феодальная элита общества, норави́нги оставались, как и в древности, ро́довиками. Что не мешало им жестоко насаждать веру в Кемле́я. Религии, чьи обряды изменяли естественный порядок вещей и ставили под церковный контроль контакт с уме́ршими.

Без раздумий пренебрегая прочими родичами, Лили́ взывала к матери. Но не для единения с близкой душой или совета. А для мольбы хоть на часок воссоздать тот уют, что принцесса испытывала во чреве до рождения. О бессилии выполнить бесхитростные просьбы дочери непременно сокрушалась герцогу находящаяся в посмертии и всё ещё горячо любимая предыдущая жена при очередном единении душ. Грозный феодал ощущал себя в плену обстоятельств. Его деятельная натура разрывалась на части. Но… Он успокаивал расстроенную супругу и мечтал, что судьба расставит всё по местам.

Но в любой печали есть отдушина. До сегодняшнего дня бездетная Элеонора! Прекрасная фигура. Чарующее лицо. Необузданный темперамент. Зато не отличается ни умом, ни тактом. Что может быть смешнее? Герцог получал неизъяснимое удовлетворение от обуревавшей жену неумело скрываемой ярости, когда она наблюдала, как муж балует капризную дочь. Неприкрытая ненависть герцогини к падчерице не раздражала, а веселила склонного к риску благородного господина.

«Гнусные маги, ни слова не сказали про собственный интерес к амулету – решили подло выкрасть руками третьих лиц», – с глухой зло́бой рассуждал оскорблённый в лучших чувствах родной отец Лили́: «Какие негодяи, ради исполнения своих бесчестных замыслов, третируют соблазнами, мою бедную доченьку. Мы всех причастных обязательно найдём и познакомимся поближе…».

Приказы герцога не заставили себя долго ждать:

– Следствие по смерду заморозить до отъезда имперских соглядатаев.

– Повысить уровень защиты до реакции на дрозофил.

– Наглухо опечатать все винные запасы.

– За принцессой обеспечить круглосуточный надзор.

– Выяснить личности, пребывание и состав исполнителей лиходейства.

Эжен уже который день посылал одну партию дрозофил за другой. Подробно обследовал все закоулки в Скрепи́нтере. Пути негласного посещения выстраивались в сознании. Искал сочетание двух необходимых условий.

Присутствие при «приземлении» интерьера с точно известной конфигурацией твёрдых предметов. Случайности – катастрофичны. Передвинутые или вновь поставленные вещички нарушат порядок. Образ в памяти мага перестанет соответствовать действующему расположению. И прокладывающая пространственный коридор волна силы вернётся к чародею в виде болезненного, травмирующего тычка в область сердца.

И наличие сверху свободного объёма, чтоб протиснуться. А влезать придётся целиком. Снять с шеи амулет у вечно бегающей девчонки не получится. А когда спит? Нет уверенности, как долго. В ответственный момент возьмёт и проснётся. Второго шанса судьба для лихих дел не предоставит.

О скрытной переброске в местечко, где шмыгают мышки и тем паче люди, сто́ит забыть. Не мог же Эжен, как давеча наглый Персто́лиус, посредством холопа создать непроницаемый магический шатёр, подготовить под ним нужную обстановку и безопасно простроить коридор пространственного перемещения внутрь. Подобные чары всполошат всех колдунов твердыни. Для них созданная против разящей стали защита, что паутинка перед лошадью. Да и сам Эжен перед герцогской братией – комар под ладонью.

В суматошном быте крепости, не охваченных суетой, мест маловато. Вдобавок стражи цитадели работали день и ночь, как заведённые. Заботились, чтобы вероятность незваных гостей отсутствовала напрочь. По замку шуршали едва заметные волшебные вихри и двигали мебель. На полпальца – и каюк порталу. В «забытых» для посещения уголках непрошенных гостей ждали магические и механические капканы. Одни реагировали на вес и выдвигали острые зачарованные клинки. Другие – на излучаемый гавва́х и окатывали пламенем или молниями…

Прокол в мироздании колышет эфир на обоих концах. Чем шире, тем солиднее. Где не колдуют – спрятать не получится. Разве что окошечко для дрозофилы. Не спасает и то, что в точке выхода колебания слабее. Но во дворце феодала, где в быту ежеминутно ворожат? Для защиты, освещения, комфорта знатных господ…

Аж для канализации, что, как и акведук, основное отличие города от деревни. Споро и вовремя убирать нечистоты, по трубам проталкивать в реку, ниже по течению, самотёком с напорной башни не получится. Без чар крепости пришлось бы вечно вонять.4

Специалист, а Эжен им определённо был, непременно изыщет возможность камуфлировать собственные потуги волшебства среди чужих.

Годы обучения помогли упорному воришке справиться с задачей. Точки вторжения нашлись. И не одна. Но…

План соразмерно безопасного пути по дворцу с выходом наружу, а впоследствии за территорию цитадели, не прорисовывался. Мешали разные случайности. Мушек уносило порывами ветра. Их шлёпала мухобойками прыткая прислуга. На малюсеньких летунов срабатывали магические ловушки: «Местные чародеи сбрендили. От излишек бдения контузило на всю голову!».

Когда же Эжен столкнулся с тем, как холопов-разведчиков хотят переподчинить, и во всех пяти парах глаз увидел холёное бритое волевое лицо местного колдуна, то понял, что его разоблачили, и сюрпризы неспроста: ведут не первый день. Сдаваться настойчивый взломщик не собирался – не мытьём так катаньем. «Раз нельзя по-тихому, сделаем по громкому», – портал на пасеку в Дероде́ре, и вместо дрозофил вокруг него вьётся рой монастырских злобных пчёл. «Поиграем?» – азарт окрасил ярким румянцем бледное лицо.

Дворец стоял на ушах. Тысячи мелких полосатых летунов-смертников заполонили комнаты и жалили всех подряд. Досталось и главе комиссии, Романда́нту: тайно обрадовавший подчинённых камергера нос превратился в красно-сизую картофелину. Кроме крылатых насекомых, попеременно в разных покоях появлялись призраки: то зомби, то опасных чудищ… Один раз по залу приёмов5прямо над троном величаво покружил фантом дракона. То за мебелью, то ещё где, колдовские засады фиксировали взлом. По ложной тревоге бегала по всем закоулкам громыхающая латами стража. Игна́циус не успевал выскочить из одного портала, как пора открывать следующий.

Очевидность неудач в борьбе с попытками проникновения вызывала тщательно скрываемые улыбки на губах гостей замка. Имперцы официально предложи́ли помощь. Вопрос о принятии перед герцогом не стоял, но как неприятна необходимость объяснять отказ? Да и кому? Тем, чья злая воля маячит за спиной терроризирующих дворец лиходеев и нагло наблюдает за безуспешными потугами защитников.

Сидящий на зелёной траве среди безмолвных снегов Эжен забавлялся до жгучих ко́ликов. Страх отсутствовал напрочь. Заклятый от таянья прозрачный кристаллик льда с записью напутствий Персто́лиуса безопасно хранится в пустом доме стародавней покровительницы проказника Софы и грел надеждами. «Исполнитель – лишь инструмент в чужих руках, пусть ответственность беспокоит заказчика, а не меня», – наивно полагал молодой человек. Силы охраны Скрепи́нтера истощались. За четыре дня беготня за раздражителями спокойствия превратилась в рутину. «Пора! Каменюка ждёт» – решил продуманный террорист. С неутомимыми пчёлками рекогносцировка пошла эффективней.

Отвечающий за безопасность синьора от урона волшбой Главный маг Аланделе́йн в пьянящем угаре носился по всему немаленькому замку: создавал новые ловушки, настраивал старые. Но как ни парадоксально, он вынужденно осознавал, что его гложет одна мысль: желание удачи противнику. Верный присяге вассал не подыгрывал злодею: все планы по борьбе с во́ром и поимке оного строго выверялись, просчитывались – плодотворность не вызывала сомнений. Душой же двухсотлетний колдун желал себе проиграть.

Игна́циус просчитал логику поведения лиходея. И попытался перехватить у него управление холопами. Победа над шлющим пронырливых дрозофил удалась. Но частично. Тать извернулся и скрылся от прямого контакта. Попытка найти местопребывание не увенчалось успехом. Зато получилось считать слепок а́уры. Проверка преступника по доступным имперским базам результата не дала. «Негодяй – не колдун, самоучка. А по грубой прикидке: за проступки изгнанный из Академии почти готовый профессионал. Обученный и подготовленный маг», – резюмировал Игна́циус на очередном докладе герцогу.

После личного столкновения воль тать изменил тактику. Проникал нагло: насылал холопов-смертников и будоражащих воображение призраков по всему замку. Челядь не скучала. Вызванная им суматоха служила, чтоб отвлечь внимание от истинной цели: похищения Ксинаалга́т. То, что предполагается кража, Любек и Игна́циус не сомневались. И держали нос козырьком. Знали: вскоре вор пожалует сам. Чтобы спровоцировать врага, сымитировали усталость защитников. И как следствие – замедление реакции на шалости негодяя. А сами усердно готовились к встрече.

Роль исполнителя взял на себя карлик. Он превратился в часть волшебной ловушки и спрятался в идущем из спальни Лили́ потайном ходе. Дабы а́уры портретов на стенах сливались по интенсивности с излучаемой сидящим в засаде, чародей погрузил сослуживца в глубокий, летаргический сон. Обусловил пробуждение готового к схватке воина с касанием медальона: любой, кроме принцессы, дотронется и ловушка сработает. Кинжал Любека маг напитал под полную завязку гавва́хом гнева – редкостный волшебник воплотит способный противостоять такому оружию экран.

Инициативно и кропотливо исполнял Игна́циус долг, что не мешало искренне мечтать, чтобы похититель переиграл защитников герцогских владений: умыкнул Ксинаалга́т. Пульс у виска бил и нашёптывал. Кража разрушит привилегии синьора на амулет. А у приёмного сына Клары появится законное право овладеть желанным артефактом самому. С чистым сердцем взгляд на посверкивающий клинок совмещал и гордость за труд, и печаль…

Уважаемых святых отцов не волновала смерть богопротивного мага – атеистам туда и дорога. Земля чище станет. Зато вопрос наследия престола такого благодатного, ёмкого на ресурсы, как Аланделе́йн, беспокоил многих. У владетельного господина нет потомков мужского пола. Единственное дитё – несовершеннолетняя дочь. Нюанс! При смерти феодала до вступления принцессы в супружеские узы, управление землями брала на себя Церковь. А конкретно та епархия, где проживал объявленный жених. А при отсутствии оного: епископ Аланделе́йн брал в собственные ручонки бразды правления.

Традиционно служители веры лицемерно изображали преданность прямым руководителям. и Угодничество и сладкоречие плескалось и жгло слух. Что не стесняло покорных перед одним Папой людей плести сугубо личные интриги и вступать в сговоры. Собственный интерес преобладал. «Уважаемый Романда́нт славен знатностью, благородством и почтенным званием камергера. И не одним величием ума и решительностью характера направляет наши усилия, но вдобавок освещает нам путь в темноте светом прекрасно очерченного носа», – с ангельскою улыбкой произнёс кардинал-священник Бора́тис. Внимательный взгляд пронзил сотрапезников. Шутнику ответили твёрдые взоры двух понимающих с полунамёка немигающих пар глаз: сделка состоялась.

***

1. Нихи́ль – полная смерть: душа безвозвратно разделяется на множество не обладающих сознанием крохотных кусочков, ВАТ

2. Без специальных наведёнными чарами или религиозными обрядами запретов живые, как люди, так и животные, способны усилием воли выстроить итеринме́нт к уме́ршему родственнику. Это позволяет душам слиться в теле вызывающего. ИАП

3. На юго-западе провинции Лит расположилось королевство Пшекия, восточный вассал Империи, ВАТ. Среди простого люда смешались культуры. В стране помимо собственно пшеков живут прочие племена, в частности, резов. Первые обзывают вторых: «пся крев» (пёсья кровь). У части резов мужчины бреются. А на макушке сохраняют один чуб. За что их иронично кличут хохлами (перьями на голове у петуха). ФПИТ

4. В известном нам средневековье ароматы от городских поселений шли знатные

5. Зал приёмов во дворце Скрепи́нтера называется Тронный, ИАП

Глава 7. Проникновение

Удар, удар, ещё удар –

победа! Вот! Но вышел пар…

В уютной светлой комнате с разбросанными по паркетному полу мягкими игрушками, под золотистым балдахином в «ласковой» кроватке спит Лили́. У малышки подрагивают уголки свёрнутых в мечтательную улыбку губ. Послеобеденный покой ребёнка от вездесущих пчёл оберегают пара вооружённых мухобойками и сачками толстоватых тётушек в цветастых сарафанах. За массивной дубовой дверью дежурят два алебардщика в полной выкладке. В других концах дворца продолжается переполох, но в опочивальне принцессы – тихо.

Под кроватью скрипнул едва слышный глухой шорох. Одна из прислужниц Лили́, Дора нагибается взглянуть: ничего лишнего. Но что это? Зависшие буквально в воздухе зрачки втыкаются взглядом прямо в глаза. Женщина делает глубокий вдох и засыпает: кулём оседает на ковёр. «Что там, Дора?» – тихо, дабы не разбудить капризулю, спрашивает вторая служанка и повторяет действия первой.

Вылезший из-под кровати Эжен отодвинул занавеси балдахина и бросил взор на умиротворённую девочку. Безмятежное, свободное от гримас мирно спящее лицо принцессы обладает естественной красотой. Не портят ни спутанные чёрные распущенные волосы, ни маленькая светло-коричневая родинка над переносицей, ровно посреди лба. «Прости меня – так надо!» – печально шепчет снимающий с детской шеи заветный амулет вор по найму. Девочку жаль, что нельзя сказать об усыплённой прислуге. «Их накажут – но так им и надо!» – отказавшийся в детстве от монашества и выгнанный за своеволие из Академии бывший студент добровольно согласившихся на холопью долю не жаловал, как и саму систему податны́х обязательств, где одни господа, а другие слуги.

В детской слева от кровати на стене – большой в человеческий рост портрет молодой женщины в тёмно-зелёного цвета костюме с луком в одной руке и кречетом на другой. Исполненный заботой и вниманием взгляд благородной охотницы упирается в спящую девочку. «Так это её мать! Красиво! Как живая!» – Эжен впервые обратил внимание на окружающую роскошь.

Открывающая скрытый проход картина без скрипа сдвинулась с места. Из образовавшегося проёма к непрошенному гостю с кинжалом в правой руке ринулся виденный им при знакомстве с дворцом карлик. Без идиотских гримас его волевое лицо выдаёт знакомого с ратным искусством искушённого воина. В новой роли шут оделся не в балахон с бубенцами, а нацепил чернённый кольчужный доспех. «Заворожённый поди», – оценил Эжен.

«А вот тебе!» – молвил наглый похититель. И дерзко выставил поднятый средний палец на правой руке. Молниеносно соорудил вокруг себя оберегающий вора экран-полусферу и нарочито повернулся к налетавшему паяцу-убийце спиной. Любек не растерялся. Хмуро усмехнулся. Камень в рукоятке кинжала засверкал тёмно-рубиновыми тонами. На остриё стали побежали сполохи красно-оранжевых огоньков. Одним размашистым движением карлик рассёк мешающий добраться до недруга прозрачный барьер. Вторым – нанёс сокрушительный, смертельный удар врагу под левую лопатку.

Почувствовав разрушение защиты, Эжен отвлёкся от создания портала на любимую заснеженную вершину. Он обернулся. Но среагировать не успел. Кинжал мягко вошёл в податливое тело, где у большинства людей бьётся сердце. К счастью беловолосого ловкача, «мотор», разгоняющий ему кровь, выстукивал дробь пульса справа. Что и спасло искателю приключений жизнь. Сдерживая невыносимую боль в груди, тяжело раненный любитель библиотек повернулся – кулак смачно приземлился карлику между глаз. Любек отлетел метра на полтора. Непроизвольно брызнули слёзы. Кровь залила нижнюю часть лица. Оставшийся крепко зажатым в руке шута кинжал выскользнул из раны. Дополнительно расширил входное отверстие и резко усилил кровотечение. Сознание Эжена затуманилось.

«А-а-а-а!» – закричала очнувшаяся от навеянного сна Дора. От мощного удара снаружи двери в комнату упали. В проём вломились оба стражника. Посчитав, что долг исполнил, Любек юркнул в потайной ход за портретом. Картина потихоньку вернулась на место. Едва Эжен успел восстановить уничтоженный зачарованным оружием хамоватого паяца волшебный экран, то́тчас об прозрачную поверхность громко застучали острия алебард. Бесполезная атака солдат не волновала молодого мага. Зато до отчаяния беспокоили мешающие проторить портал ускользающая нить сознания и застилающая взор пелена. Воссоздать знакомые образы интерьера не удавалось раз за разом.

Веки подрагивали от напряжения. Краешек глаза израненного пастуха дрозофил ухватил контур дымчатого овала. В шаге новые враги. И пострашнее! Время неминуемо пошло на секунды. Отчаянье заставило пренебречь учебный запрет. Истекающий кровью Эжен рванул в пустоту безбрежных просторов потустороннего. Отступая в междумирье, неудачливый похититель искренне полагал: выигрыш времени позволит собираться и разогнать туман в голове. «Пустяк! Пара мгновений! Чётко прорисую знакомый образ и обратно в мир живых», – наивно рассчитывал он.

Во́роги остались в исчезнувшем Скрепи́нтере. Но опасность для жизни беглеца не исчезла, а многократно увеличилась: целые полчища сильных и жадных до тела и души живого человека кружили в поисках пищи по миру мёртвых. Обильно вытекающая из раны и плавающая в невесомости вокруг владельца кровь привлекала из восьми направлений1 алчную нечисть. Редкий по могуществу маг способен создать в пустом от материи мире защитный экран: точно не маг-недоучка.

Для отпугивания нападающих в репертуаре студента факультета телепортации имелся единственный приём: разряд молнии между ладонями. Хищному духу, что быку хворостина. Да и тот слабоват, но лучше наличие, чем отсутствие. Дабы освободить обе руки украденный амулет Эжен повесил на шею, чем нарушил строгий наказ Персто́лиуса. Когда под угрозой жизнь, подобные мелочи растворяются, как в воде сахар.

Готовый к опасностям волшебник сосредоточился, но портал не вытанцовывался, как и в спальне принцессы. Привычная снежная вершина, кладовка тётушки Софы и даже винный погреб монастыря в Дероде́ре не шли на ум, не вырисовывался ни один нужный интерьер. Мысли расплывались и внезапно прерывались кратковременным беспамятством, но это – полбеды…

Первыми появилась обильно снующая по междумирью полуразумная нечисть – алигло́ты. Мелкие – размером с ладонь. Но количество окупало качество. Как покрытые выцветшим прахом, не имеющей точной формы, округлые полые куски кружили подле Эжена в мерцающем оранжевыми зарницами сумраке. Присосётся подобный шар к живой плоти – и рассыпет в пыль, чего коснётся. Душу человека этой мелюзге не развоплотить. Но получить в теле проплешины волшебнику не улыбалось. Атакующий разряд разваливал очередного алигло́та на части. Но не уничтожал. Вместо одного появлялось множество помельче.

Пока спасало то, что крупные жрали мелких. А к человеческому телу и не прикасались. Зато жадно хватали пролитые капельки крови и попутно рвали одеяние «невидимки». Последнее состояло из живых рабов: особей мимикрирующей медузы хиронекс. Пластичные тела с точностью повторяли контуры хозяина. В виде облегающего плаща с капюшоном. Рельефно обтягивающих штанов. И не мешающих жестикуляции пальцами перчаток. Невольно оберегающие плоть поработителя, холопы безропотно и безмолвно расставались с жизнью.

Осыпающий разрядами молний мелких хищников беглец расслышал мощный приближающийся гул: к нему неотвратимо спешил громадный душегуб. Кроме поедания плоти, этот явно высосет досуха дух. Безысходность попадания в нихи́ль не погрузила деятельного воришку в ступор. Инстинктивно схватившийся обеим руками за висящий на шее амулет, как и любой колдун убеждённый атеист, Эжен обречённо взмолился. Близость гибели многих превращает в верующих, пусть и ненадолго: испуганный и обессиленный недомаг не исключение.

Барражирующему Оглое́ду улыбнулась удача: вдали замаячил плотный живой. Главное – добраться первым. Он помчался изо всех немереных сил. Полёт бодрил. Радость от предвкушения деликатеса переполняла гурмана. Прошли всего минуты, как жертва оказалась в пределах доступности.

Мелочь бросилась врассыпную. И в неразличимый миг оставила крупного хищника наедине с призом. Монстр неспешно выкинул из утробы пяток щупалец. Стал собирать драгоценные разбрызганные мелким бисером капли крови. Смак и поспешность – враги. Отросток помощнее вильнул в середину копошащейся жертвы. Упования разродились неудачей! Ожёг заставил отдёрнуться. Оглое́д удивился…

Как в сказке! У Эжена вернулась надежда. Перед взором истово молящегося сложился чёткий образ до сего мига неизведанного им «странного» места. «Отступить – не значит сдаться!» – отсрочил неминуемую кончину белоголовый чародей и без раздумий телепортировался. Неизвестность в моменте казалась предпочтительнее немедленной гибели. Ноги упёрлись в твёрдый «пол». Превозмогая потрясающую всё тело боль, беглец попытался не упасть. Хоть там, куда он попал, властвовала ночь, света хватало: два ярких луча нестерпимо лезли в глаза. Эжен прищурился. Но разглядеть не довелось. Стремительно несущееся нечто с огромной силой стукнуло прямо в живот и согнуло несчастного пополам. Лоб грохнулся об металл – мир погрузился во тьму…