Без сомнений

Собрались. Церемониймейстер оглашает титул входящего повелителя и громко ударяет посохом по каменному полу. Неторопливо и твёрдо ступая, герцог идёт к сделанному целиком из отполированного до зеркального блеска серо-розового гранита трону. Садится. К господину с обеих сторон торжественно приближаются два благородных пажа. Каждый несёт по красной подушечке с атрибутами власти: справа – скипетр, слева – держава2.

Взяв в руки от преклонённых вассалов символы владычества, великий синьор оглашает волю феодала.

– Имперская комиссия с явным успехом закончила изыскания. Назначаю на завтра бал. В честь столь славного события объявляю рыцарский турнир. Особо отмечу заслуги благородного Романда́нта. Прошу почётного гостя судить поединки бойцов. Выполняя долг вассала пред Везией3, приказываю: сформировать экспедиционный корпус для участия в военном конфликте с провинцией Чина́н в составе имперских сил. Поручаю…

Назначения на новые посты шли гуськом: военачальники, интенданты по экипировке и снабжению, кадровики…

– Для защиты экспедиции от колдовства командирую Главного мага герцогства Игна́циуса.

Элеонора, в окружении фрейлин стоя́щая слева у трона, едва сдержала радостную улыбку: «Твел отсылает свою «няньку» к «плоскомордам»: будет полегче связываться с виконтом Гре́нделем». Сердце в груди забилось сильнее: ужель сбудется?!

Жизнь благородных дам в Империи свободой не отличалась. Первое ограничение ждало в семь лет: девицу специальным обрядом отсоединяли от связи с предками в посмертии. Исключение: упокоившаяся на момент ритуала мать. После замужества и последняя оставшаяся связь с родными обрывалась навечно. Вся остальная жизнь – ублажение супруга, балы и «щепотка» творчества…

Твел, в сравнении с другими, ещё и душка – разрешил освоить соколиную охоту. Лицемер. Да! Ещё сыновья, дочери… Но не для страстно ненавидящей мужа всеми фибрами пылкой души Элеоноры.

Знатная дама периодически с завистью приглядывалась к служанкам – простым отрабатывающим карви крестьянкам и мещанкам. Да, им приходилось горбатиться периодически на господина. Да! Они бедны, просто одеваются, их не окружает роскошь. Но в личной жизни их ждало – семейное счастье. Женщина во всём равна мужу. А тот благосклонно ценит в ней ум и советы, а не нахально и грязно пользует тело.

Решение леди – непреклонно: «Никаких детей от этого чудовища!». Супружеский обет строго запрещал, тем или иным способом вредить беременности после зачатия. Но до… В этом Элеонора – мастерица. Безрассудной увлекающейся натуре наплевать и на собственное здоровье, и на то, что её ждёт впоследствии, когда жизнь закончится. Упокоение оставит в посмертии наедине со столь опротивевшим мужем и перед жертвой предательства раскроются все прошлые тайные мысли и поступки.

Игна́циус молча стоял и пристально уставился на аккуратно застеленную кровать. Обдумывал: что взять с собой в поход. Аскетичное убранство спальни не изобиловало предметами. Письменный стол, постель, комод, стул… Всё скромно, без выделки и любых украшений хоть добротно и функционально. Немолодой кудесник предпочитал красоту игры ума и радость от достижений в дела изысканности окружающих предметов.

Мысли чародея прервал стук в дверь: не случавшийся десятки лет казус. Магический блюститель спокойствия Скрепи́нтера и феода целиком никого не пускал в личную келью, даже слуг: убирался за собой самостоятельно. Но сейчас имеет смысл и открыть. На доселе не переступаемом чужими пороге – держащий в руках литровый глиняный сосуд Любек. Единственный норави́нг, которого воспитанник жестоко убитой Клары мог бы назвать другом. «Заходи! Отметим!» – спокойно пропустил шута внутрь колдун.

Бутылка с джеллом (перегнанным из сбродивших виноградных выжимок сорокаградусным крепким напитком) опустела. Давние знакомые пили молча, не чокаясь, каждый вспоминая о своём, в их насыщенной яркими событиями совместной деятельности. Оба – одиночки. Первый в силу возраста и происхождения, другой – из-за природного уродства и тщательно скрываемой обидчивости. За дверью послышалось тихое, но властное: «Открой!».

С детства Твел усвоил два правила: знатный феодал собственной смертью не умирает, содействует его преднамеренной гибели – по традиции другой норави́нг. По правилам чести и никак иначе. Связанные вечными узами в потустороннем мире и беспрепятственно читающие друг у друга мысли и воспоминания знатные ро́довики не позволяли себе неблагородных поступков между собой. Видное положение повелителя крупного феода многократно увеличивало опасность и риски пасть от рук убийц, что заставляло сердце биться сильнее. Азарт пьянил кровь и требовал участия во всех подвернувшихся интригах.

Увидев после полуночи в комнате Игна́циуса постороннего, герцог многозначительно хмыкнул и взглядом приказал удалиться.

– Тебе перестали нравиться женщины?

– Мой Господин, Вы вправе думать, как считаете нужным. Но всё банальней: сослуживец пришёл проститься. Я полагаю, что обратно я не вернусь?

– И ошибаешься! Возвратиться придётся. Приказываю украсть армейский магический накопитель и без промедлений привезти его мне!

«Дружба с чернью, даже с такой полезной, как первый маг герцогства, не красит знатного человека. К Любеку надо присмотреться. На своём ли он месте?» – нотки сомнения беспокоили чело покидавшего спальню Игна́циуса Твела. «Впрочем! Начальник моей Тайной канцелярии и в прошлом проявлял признаки вольнодумства. Что сто́ит его личная инициатива, назначить палачом в Скрепи́нтер недипломированного4простолюдина?» – вспомнил феодал неудобство вызывать из собственной столицы другого заплечного мастера, по происхождению норави́нга: знатным членам комиссии Романда́нта унизительно играть в преферанс за столом со смердами.

Которую ночь подряд один навязчивый сон беспокоил Лили́. Она жёстко настаивала на возврате пропавшего медальона, что кончалось колотьём обидчика. Тот в ответ нагло хохотал и хлопал длинными ресницами. Постепенно конец виде́ния изменился. Белобрысый переставал смеяться и становился необычайно серьёзным. Благоговейно надевал ей на шею заветный амулет, нежно брал за правую руку, вёл к большому зеркалу, посмотреть в которое никак не удавалось – грёза прерывалась.

***

1. Пяльцы – удерживающее ткань в натянутом состоянии приспособление для вышивания, ИТ

2. Держава – шар, символ солнца. И знаменует, что тот, у кого она в руках, с ним схож. Скипетр – это заканчивающийся человеческой кистью гладкий жезл. Мизинец и безымянный прижаты, указательный и средний пальцы вместе, а большой чуть отогнут. Он означает, что его владелец имеет безусловное право на экзекуцию. В частности, – огреть по затылку того, кто согнулся в поклоне. Вместе: регалии высшего феодала. ИАП

3. Везия: империя, куда входит герцогство Аланделе́йн, ВАТ

4. Диплом – клятва верности на крови. По традиции даётся по окончании имперской академии (Магии, Искусств или Естества) поручившемуся за ученика господину.Бесповоротно разрывает долги простолюдина перед родной общиной. ИАП

Глава 13. Волкола́к

Всё бывает как-то вдруг:

как у друзей, так у подруг…

И́дрия отродясь не знала, когда это точно произойдёт. Но то, что сегодня – ей шептала интуиция и неумолимо твердило полнолуние1. Пора! Она надела грубое серое длинное платье и светло-коричневую накидку с капюшоном, взяла в сарае суковатую палку и корзинку для грибов. Склонив голову и потупив лицемерно глаза, девица вышла с постылого двора. Мурлыкая тоскливую песню о тяжёлой вдовьей доле, она неторопливо двинулась через всю деревню к лесу. Внимательные взгляды буравили спину из-за заборов и окон. Ладную девичью фигуру по-хозяйски оглаживали мужские. И негодующе, и с завистью пронзали женские.

В лесу целеустремлённая путница перестала петь и убыстрила шаг. Отойдя от жилья вглубь чаши, чтобы скрыться от чужих глаз, она перешла на лёгкий бег. Путь вёл к глубокому, удалённому от всяческих человечьих тропок оврагу. Туда, где под охраной сплошного кустарника вдоль заросших зелёными бархатистыми кудряшками мха берегов журчал чистый тоненький ручеёк.

– Всё! На месте! Поскорее –можно не успеть!

И́дрия торопливо разделась догола. Сняла с себя символ веры: серебряный медальон – дуб с распятьем. Зато оставила на левой руке простенькую ленточку, что удерживала невзрачный плоский камушек неправильной округлой формы. Она торопливо сложила всё внутрь корзинки. А ту спрятала. Выкопанная яма с навесом из связанных решёткой веток и укрытых дёрном давненько служила женщине. Бросок ресниц выявил непорядок: подсох мох – придётся обновить.

«Успела! Уф!» – обнажённая красотка села перевести дух на мягкий бережок родника, опустила в бегущую струю ступни и стала ждать…

Приглушённый густыми зарослями жёлтой акации и клыкастого шиповника солнечный свет укладывал мелкие блики. Они россыпью ложились на покрытую пышными каштановыми волосами голову. Их прямые плотные пряди ниспадали до пояса. Наготу пряталась в них от чужого взгляда не хуже, чем в одежде.

Одинокий лучик пробился сквозь зелень и подсветил бахрому вокруг вишнёвого соска́, что стыдливо разрезал шевелюру и выглянул наружу. Набухший бутон попутно не забыл оголить часть белой как снег, атласной груди. Чуть прикрытые длинными ресницами на пол лица зелёные глаза с томной ленцой взирали, как ручеёк обтекает пальцы ног. Холодноватый поток щекотал подошвы изящных ступней. Он рождал приятную дрожь, что мелкими пузырьками поднималась по грациозным икрам до аппетитно округлых колен. Отдельные смягчали нрав и тёплой волной устремлялись выше… И глубже…

Началось! Набатом забилось сердце. Удар! Удар… Подступила тошнота. Рябь в глазах вспыхнула темнотой… Сознание из И́дрии вышибло напрочь. Человеческое тело выгнуло дугой. Лицо заострилось. Под кожей мощными желваками заходили меняющиеся кости. Побежали мурашки, в буйном восторге выталкивая из себя ростки шерсти. Налилась силой челюсть. Сквозь острые крепкие зубы закапала слюна…

Из оврага выбралась крупная серая волчица. Она отряхнулась от воды. Неестественный для обычного зверя ярко-синий адский пронзительный взор осмотрел прячущийся в темноту позднего вечера лес. Жуткий всепоглощающий голод пронизал ту, что ещё пять минут назад отзывалась на имя И́дрия…

Умирая, Матвей чётко знал, что будет «за чертой». Все рассказы и живых, и упокоившихся родных, сводились к одному.

Нестерпимые мучения стихнут. На какое-то время воцарит темнота. А затем перед взором во всю ширину предстанет крутящееся вправо переливающееся кольцо завораживающего света. Обруч начнёт увеличиваться, сиять ярче. Внутри него появится туннель. Он втянет внутрь и стремительно понесёт вглубь. Перед закрытыми глазами начнёт мелькать вся прошлая жизнь до минуты. Вспомнить придётся всё – даже то, что беспробудно забыл: от первого пульса матери, в беззаботной неге находясь ещё во чреве, до последнего мига перед смертью.

Вылет из странного коридора и воспоминание о собственной гибели совпадут до секунды. Виде́ния померкнут, поплывут. У них исчезнет яркость красок. Всё тело охватит сочетание лёгкой прохлады и невесомого умиротворяющего тепла. А сквозь него ручейками окружат души покойных. Родичи! Разум заполнят переживания и мыслями близких. Радость и счастье охватит всё существо…

Реальность огорошила непотребством. Нарастающая боль не стихала. А среди «спасительной» темноты, что дождался Матвей, в лучах ярко-зелёного цвета появился исполинский коричневый кукиш. Фигура из отвратных пальцев щёлкнула. Щелбан – и ватажник полетел в пустоту. В память парня впечатался образ кривого зазубренного ногтя. Он, тёмный со светло-салатовой окаёмкой, так и остался лежать на дне ипостаси. Груз оскорблений и хамской зло́бой преддверил убитому путь. Но, а что там? Вечность?

Нет! Темно! Затхло! Страшно! Иллюзорно ломит тело…

Вдруг! Яркий свет заливает всё вокруг. Слышен громогласный треск и наполняет страданьем… Чувства враз стихают – и в остатке одинокое ощущенье покачиванья на волнах. Недоумение теребит ум…

Судьба никак не уймётся удивлять. Потянуло опять вдаль. Колыханье сменилось полётом. Выдернуло как репку и понесло… Остановился! Что с осознанием? Оно преобразилось: исчезло осязание. Зато Матвей вновь теперь видит, слышит, и запах будоражит вроде как отсутствующий нос…

Волчица подняла вытянутую морду. С придыханием понюхала окружающий воздух. Ветер донёс манящий, сладковатый дух свежей мертвечины. Неприятная резь уколами расходилась по передней левой лапе. Это подвязанный к ней амулет дотошно сигналил о риске следовать за ароматом. Но голод оказался весомей. Лес зловеще вздрогнул от воя. Оборотень не сдержал обуревающий позыв и понёсся в сторону влекущего лакомства…

Запах приближался. Становился сильней и притягательней. Осталось десятка три прыжков. Ломота в лапе стала невыносима. Грозность опасности дошла и до вздорного характера хищника. Волчица остановилась, легла и поползла. Из-под еловых веток осторожной охотнице открылся широкий тракт. Посреди лесной дороги конники. Много! С железными палками. Испуг придушил голод: рискованно – придётся ждать…

Предчувствие не обмануло: незнакомцы ускакали. Вызывающий гнетущий страх тяжёлый запах стали исчез, растаял вдали. Да и боль в лапе улетучилась – неказистый камень дело знал. Крадучись подойдя к краю утоптанного пути, волчица одним прыжком перескочила тракт и бросилась через чащу к желанным «парным» трупам.

«Хрр-рр», – радостный раж захлестнул хищницу. Столь обильна находка! Голос победы ей так вскружил голову, что она сначала не ела, а зубами, что крепче стали, в упоении рвала мёртвую плоть. Она отхватывала одну за другой конечности, ломала лицевые части черепов, дробила, перетирала кости. Наигравшись, волчица приступила к пиршеству. Начала с вкуснятины. Плутовка разгрызала грудную клетку. А там? Выискивала сердце и смаковала. Она медленно, с наслаждением отсекала по маленькому кусочку и неторопливо глотала…

Вот очередной. Непорядок – лицо смачного молодого мужичка ещё не испытало остроту зубов игривого оборотня. Как пропустила? Надо исправить! Челюсти сбоку обхватили от уха до уха, сжала. Хрустнули кости. Но ощутить в пасти мягкий с приятной горчинкой мозг не получилось: сильная боль выкорчевала все прочие чувства. Взор пронзил яркий свет. Начало́сь обратное превращение…

Вернувшееся к И́дрии человеческое сознание повергло её в шок. Кроме столь памятного неожиданно случившегося первого раза, впоследствии не приходилось оказываться лицом к лицу убитых ей в другом обличье. По традиции женщина возвращала себе человеческий облик и разум с утра рядом с тайником, смывала с тела чужую кровь, а порой и… фекалии. Ханжески успокаивала себя, что жертва – не человек, а если и да, то какой-то ночной тать, и спокойно одевалась. Но сегодня! Нагая беспомощная крестьянка сидела под парой полных лун среди кучи разорванных трупов. Её била крупная дрожь, без надежды на сопротивление лишая воли и разума.

Обескураженная девица прикидывала, как добраться до заветного ручейка, куда достичь для человеческих ног – надо уж очень постараться. Взгляд случайно блуждал по трупам. Один, в двух саженях от неё шевельнулся. И́дрию обуял ужас. Она впала в ступор и не отрываясь смотрела, как тот вытянул единственную левую руку и стал подтягивать к себе брошенную рядом правую. Ещё недавно свирепая волчица в панике бросилась через тёмный лес…

Матвей прислушался к собственным чувствам: что-то не так. Запахи крови, сырого мяса, разнообразной листвы, почвы и многое другое заполонили сознанье. Сонм оттенков каждого аромата и чёткость восприятия поражали. Огорошило, что удалось оценить, как подванивает глубоко под землёй старый, приготовившийся к смерти крот. Будто рядом с носом! Да и слух не подкачал! Шелест леса вокруг разваливался на отдельный звук каждого листочка, веточки, шишки… А чириканье птиц, кропотливая возня в норках полёвок… Обитатели леса доносили присутствие издалека. Они наполняли разум Матвея гомоном и чутким знанием, где их найти…

Зрение преобразилось несказа́нно. Не столько повысилась сочность красок, сколько изменились тона. Круглые луны взирали на него не двумя жёлтыми дисками, а пятнами перламутра. Серые и голубые оттенки царили в каждом изгибе, щёлочке… Контуры предметов зыбко подрагивали и расплывались. Сказка! Но это ничуть не мешало их различать. Наоборот, помогало предугадывать манёвры – читать намерения. Матвею пришлось привыкать.

Не сразу парень догнал, что перед ним тракт, где он встретил колдуна-злодея. В двух десятках шагов на нём высятся закованные в броню рыцари. Меж суетится пеший, без доспехов и с палкой: «Ещё один гад!». Разглядеть подробнее мешал длинный тёмный силуэт посередине. «Что за пестик? Так это звериный нос! Я вижу собачьими глазами. Прикольно!» – сообразил ватажник. Сделав поправку, он продолжил наблюдать.

Прямо на дороге тело к телу лежали трупы товарищей. Злобный колдун каждому заглядывал в глаза. «Ворожит, подлец! Козни Роду строит», – обида, гнев и отчаянье мешали сосредоточиться. Мука завершилась: стража оттащила убитых за тракт в чащу. «Ура! Один жив. Ерёмка!» – радость заставила краски посветлеть, но вскоре померкли. Враги построились клином и ускакали. Пленённого сына Трофима они волочили за собой на палке с петлёй. Душа рванула проследовать за ним! Но куда? Прихоти зверюги жили сами по себе.

Жучка, так назвал остроумный паренёк псину, чьи зрачки невзначай оседлал, рванула вперёд. Пролетела над трактом. Спустилась в овраг. В низине внавалку лежали тела сотоварищей. «Что она делает, негодяйка? Рвёт на части собратьев-ватажников!» – слышащий лязг зубов, треск ломающихся костей и довольное урчание Матвей обозлился. Мужчина пригляделся – пред ним останки молодого человека. Черты лица заставили вздрогнуть. «Так это же я! Мой труп» – пронзила догадка. «Нет!» – во всю мощь заорала душа и, внезапно обессилев, провалилась в забытьё…

Не разбирающая пути И́дрия бежала через чащобу. Ветки хлестали её по лицу и голому телу. Корни деревьев царапали ступни до само́й крови. Страдания пересилили страх: тяжело дыша, беглянка остановилась. Заработал ум: так она никуда не дойдёт. Крестьянка стала рвать стебли травы, что повыше. Благо лунный свет помогал ей в поисках. Сплести лапти – несложный труд, только время. Готовы! Теперь на дерево – нужен ориентир.

– Вот маковка знакомой церкви! Ура!

Светало. Уставшая от тяжёлой дороги женщина вытащила из тайника корзинку с пожитками. С удовлетворением опустилась ничком на покрытый утренней росой мягкий, нежный мох. Сон сморил её…

Лёгкая дремо́та прервалась весёлой трелью соловья. Пора приводить себя в порядок. Вычёсывая из волос застрявшие ветки, нагловатая блудница размышляла: «Пойду, как устоялось, на исповедь к «длиннохвостому» попу. После оральных ласк без проволо́чек разом отпускает все грехи. Деревенские думают, что я с ним сплю всю ночь. Ха! Дурачьё! А он молчит как рыба. То ли боится, то ли стесняется чего. Тот ещё крендель!».

«А вот насчёт ночного недоразумения придётся идти на поклон к вонючему колдуну. Пусть починит подаренный им талисман – неправильно работает. Это ж надо! Среди ночи меня в человека обернул», – надула губы красотка.

– Да! С ним пары «прогло́тов» не прокатит. Во все дырки залезет. И не по единому разу… Обоссыт, обосрёт… Неделю мыться от прилипающей вони… Как этот гад отвратителен! Но надо перетерпеть – куда денешься? Один он в здешних лесах такой… Да и польза есть. Спасительный амулет дал… Обещания выполняет… Да и не справится мне с ним – для него оборотень, что кошка: захотел – погладил, нет – пинка дал. А обманешь, так Инквизиции вложит – подонок ещё тот!

Пора одеваться. Но остатки усталости держат в уединении с природой. К «батюшке» надо идти без смятения. Облокотившись спиной о крепкий куст и устроившись поудобнее, И́дрия раздвинула ноги. Левая ладонь снизу ухватила правую грудь. Сжимая и поглаживая её, медленно устремилась к соску. Другая же рука нежно ерошила гладь бёдер внутри. Всё ближе и ближе бархатистые коготки двигались к лону. Молодая женщина глубоко задышала. Спина стала ритмично изгибаться. Половые губы надулись. Большой и средний палец раздвинул их. А указательный игриво проник внутрь, в щёлку. Он мягкими круговыми взмахами всколыхнул колышущуюся внутри всего тела сладостную истому. В зажигательный такт задвигались широкие бёдра. Под припущенными веками зашевелились покрытые поволокой зрачки. Исступление страсти росло с каждым жестом…

Матвей очнулся. В свои двадцать с коротким хвостиком лет об отношениях с дамами ему доводилось лишь грезить. Сейчас перед ним мёртвым, предстали раздвинутые точёные женские ноги. Между которыми внутри лона мерно двигается рука. Бёдра подрагивают и совершают вращательные движения внутрь. Слух взорвал звук тяжёлого порывистого дыханья. Подобное не имело и шанса оставить девственника в равнодушии. Интерес превысил пределы.

Состояние радостного задора перебил червячок сомнения: «Почему я вижу это всё со своей стороны? Это что?! Я?! Баба?».

«Нет!» – от безумного вопля внутри всё лопнуло. Сознание мужчины не выдержало испытаний и вновь отключилось…

«О! Сейчас! Ещё чуть-чуть», – мысль сладострастницы прервалась на самом пикантном и драматичном месте новым превращением…

Огромный волкола́к нёсся через лес и злобно сверлил синими глазами пространство перед собой. Первый раз в другой жизни И́дрии случилось две вещи. Голод перекрывался тянущим неприятным чувством внизу живота. И путь ликантро́па через кроны деревьев освещало не Лок или Лия, а яркое, восходящее к зениту солнце.

***

1. Полнолуние, это когда обе луны полностью округлились (период у Лок пять суток, у Лии – семь; совпадение фаз – раз в 35 дней), ИАП

Глава 14. Мухи на мёд

Круго́м одни агенты –

не ждут их сантименты…

Джек Харрис, детектив-следователь стоял в пробке. Он ехал на личном автомобиле в Уиллоубрук на вызов в МЛК-ЛА. Возглавляемый непосредственным начальником офицера лейтенантом Биллом Райтом весь цвет отдела убийств Южного бюро – «шуршит» по больнице. Но полицейский ехал не в помощь к сослуживцам. У них своё перспективное яркое дело по чудовищному преступлению: «расчленёнка» прямо в кабинете. Джеку же сунули «висяк».Очередной «Джон Доу1». Без документов. Дактилоскопия: и генетическая, и «пальчиков» – зеро, в базе отсутствует. Беднягу измордовали, а затем добили острым предметом – ни орудия убийства, ни наличия места происшествия.

Негодование переполняло: «Пока Райт рисуется перед папара́цци, мне придётся заполнять кучу бесполезных форм без надежды на результат. Лейтенант настолько любит нигг…». Джек поперхнулся и сглотнул слюну – подобные эпитеты и в мыслях не сто́ит проговаривать. «…афроамериканцев, что берёт их на все знаковые расследования. Как сегодня! А работы по громкому душегубству, просто смешно: изучить записи понатыканных в клинике аж в сортирах камер – и город снимает перед горе-сыщиками шляпу. А мне, искушённому офицеру со стажем: рутинное и никому не нужное задание… Такой нынче жребий традиционного белого мужчины в демократическом штате. Служивший ещё при Дэвисе2дед ворочается в гробу: в те времена подобного и рядом не лежало», – продолжил свои гневные размышления Харрис.

«Обиднее всего, это столь пристрастное распределение работы в коллективе устанавливает лейтенант. Такой же белый и традиционный, как я. Одну и ту же церковь посещаем. Когда эту должность занимал Кардо́зо, латинос, что и наш капитан, или та бесноватая афроамериканская нимфоманка Росс – служилось проще», – невесело резюмировал детектив.

Джеку несказанно повезло. «Убитый» жив. Лежит на больничной койке и хлопает голубоватыми глазами. Пока детектив «толкался» на дороге, личность пациента успела проясниться. По заявлению супруги – Кристофер Ламберт. Нет необходимости копаться в базах, показаниях камер…

Осталось допросить. Но сегодня не вариант – не понимает нормальную речь. «И не мне. Мы по трупам», – улыбнулся Джек. Вскоре ожидался приезд жены. «С ней и проведут дознание. Фамилия кого-то напоминает», – последняя фраза мелькнула в голове и прилипла. «Неважно! Пусть разбирают другие», – отмахнулся от навязчивой мысли Харрис. Оставил дежурной медсестре контакты. Формально попросил перезвонить у ожившего Ламберта супругу. Будет ли семья подавать заявление на покушение или нет – офицера отдела убийств не волновало: чужая юрисдикция. Отправив рапорт о закрытии расследования в бюро, детектив решил навестить находившегося поблизости непосредственного начальника…

В национальном аэропорту имени Рональда Рейгана одинокий господин ожидал рейса из Вашингтона в Лос-Анджелес. Ничто не выдавало то, что мужчина спешит. Среднего роста, одетый в стильный бежевый костюм и белую рубашку без галстука с расстёгнутым воротом, он беспечно разглядывал окружающих через линзы светозащитных очков. Рассмотреть лицо мешала того же цвета, как и костюм – франтоватая защитная маска. Антикови́дным ограничениям кланяются все. Респектабельность пассажира подчёркивали дорогущие туфли из кордована3, известной в узких кругах торговой марки Аллен Едмонс. Скучающий путник странствовал налегке с компактным светло-коричневым чемоданчиком на колёсиках.