Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Торвальд кивнул Гуннару, его взгляд задержался на охотниках, чьи кулаки ещё дрожали в воздухе после крика «Крах’дар!». Мороз кусал кожу, но он не чувствовал холода – только тяжесть слов, что повисли между ними, и облегчение, что ложь пока держалась. Он поднял руку, указав на распахнутые ворота, и его голос, низкий и властный, зазвучал на норфарийском:

– Ха’краж вар’н вах гард. Н’крог вах т’шран. (Проходите за ворота. Согрейтесь у огня.)

Гуннар коротко кивнул, его белые косы качнулись, и он махнул рукой своим людям. Охотники Ледяных Клыков двинулись вперёд, их шаги хрустели по снегу, а оружие тихо позвякивало под мехами. Они прошли через ворота, их татуированные лица были суровы, но в глазах мелькала тень усталости – долгий путь и скорбь за Хродгара оставили след. Торвальд стоял, наблюдая, как их фигуры растворяются во дворе, и только тогда позволил себе выдохнуть, пар вырвался из его рта, растворяясь в ледяном воздухе.

Двор Снежной Лавины был широким, окружённым стенами, что возвышались, как клыки древнего зверя. В центре, укрытое от ветра каменным навесом, стояло сооружение, что в этих краях называли Зимним Пристанищем. Это была грубая постройка из толстых брёвен, скреплённых железом, с низкой крышей, покрытой мхом и снегом. Внутри пылала печь, сложенная из чёрного камня, её жар вырывался через щели, бросая багровые отблески на сугробы вокруг. Над огнём висел закопчённый котёл, полный горячего отвара – густого, с запахом трав и мёда, что смешивался с дымом. Вокруг печи стояли скамьи, вырезанные из цельных стволов, их дерево было исцарапано ножами тех, кто приходил сюда согреться: кузнецы, чьи руки чернели от сажи, стражники, пахнущие льдом и железом, конюхи, чьи пальцы дрожали от мороза. Рядом с печью блестел кувшин из потемневшего серебра, его бока покрывал иней, но внутри плескался тот же отвар, ещё дымящийся, готовый обжечь горло и прогнать стужу из костей. Зимнее Пристанище было сердцем двора – местом, где жизнь цеплялась за тепло среди мёртвой белизны Севера.

Торвальд шагнул за охотниками, его протез оставлял глубокие вмятины в снегу, а тулуп Гриммарда волочился за ним, слишком велик, но тяжёлый, как память отца. Рядом появилась Катарина, её лицо было бледным, но глаза горели решимостью, когда она догнала брата, голос был низким, но твёрдым, пропитанным холодной уверенностью:

– Торвальд, сейчас самое время разобраться с Грозовыми Хищниками. Они убили Хродгара – так говорят Клыки, и этого нам хватит. Остальные дела подождут, лучшего момента не будет. Мы можем ударить, пока их племя в смятении, пока они не ждут. Давай используем это, брат, или их когти вонзятся в нас первыми.

Торвальд замедлил шаг, его взгляд скользнул к Зимнему Пристанищу, где охотники уже рассаживались у печи, их татуированные руки тянулись к кувшину. Он ответил, не глядя на сестру, его голос был глубоким, но в нём чувствовалась тень усталости:

– Я понимаю, Катарина. Грозовые Хищники – угроза, и их кровь давно просит топора. Но сейчас люди нужны в Ледяном Кряже. Волки там лютуют, рвут скот, уносят детей. Если мы не пошлём отряд, деревня не переживёт зиму. Я не могу бросить их ради мести, даже если Хищники того заслуживают.

Катарина резко остановилась, её рука сжала рукоять меча, и она шагнула ближе, перебивая его, её голос стал резче, как удар клинка о камень:

– Просто не будет, Торвальд. Ты думаешь, я не знаю, как тяжело выбирать? Но ты барон, и тебе придётся принимать трудные решения, даже если они режут тебя самого. Волки в Кряже – беда, но Грозовые Хищники – это война, что уже стучится в наши ворота. Раздави их сейчас, пока они слабы, и люди будут уважать тебя не за доброту, а за силу. Ты хочешь, чтобы Север видел в тебе Гриммарда, а не мальчишку, что боится крови?

Торвальд повернулся к ней, его глаза сузились, но в них мелькнула тень боли, а не гнева. Он шагнул ближе, его протез звякнул, утопая в снегу, и его голос стал тише, но твёрже, пропитанный холодной решимостью:

– Я не боюсь крови, Катарина. Но я не хочу, чтобы Альфарис держался только на страхе. Гриммард учил меня защищать, а не только убивать. Волки в Кряже – это жизни, которые я обещал сберечь. Хищники подождут – их время придёт, но не сегодня.

Катарина смотрела на него, её пальцы разжались на рукояти меча, и в её взгляде мелькнула смесь уважения и раздражения. Она выдохнула, пар вырвался из её рта, и её голос стал мягче, но всё ещё звенел сталью:

– Ты прав, брат, защищать – это важно. Но не забывай, что защита иногда начинается с удара. Я верю в тебя, Торвальд, и знаю, что ты найдёшь путь. Просто… не медли слишком долго. Север не прощает слабости.

Торвальд кивнул, его взгляд вернулся к охотникам, что грелись у печи, их грубые голоса смешивались с треском огня. Он чувствовал тяжесть её слов, как тяжесть тулупа Гриммарда на плечах, и знал, что выбор между кровью и долгом будет преследовать его, как волки в ночи.

Глава 24. Клинок доверия

Эндориан въехал в Харистейл на закате, когда небо над городом пылало багрянцем, будто кто-то плеснул кровью на серые тучи, что сгущались у горизонта. Зима только протянула свои пальцы к этим землям – не свирепая, как в Альфарисе, где снег ду́шит всё живое, а робкая, словно пробующая силы. Тонкий слой снега оседал на землю, покрывая грязь и камни улиц, что блестели от первых заморозков. Ветер гнал мелкие снежинки вдоль мостовой, они вились в воздухе, цепляясь за голые ветви деревьев, что торчали вдоль дороги, похожие на обугленные кости. Воздух был холодным, с резким запахом дыма и железа, что поднимался от кузниц и очагов, чьи огни тлели в окнах приземистых домов. Улицы были узкими, заваленными стогами сена и телегами, что скрипели под грузом дров, а люди, укутанные в шерстяные плащи, торопились укрыться от вечерней стужи, бросая быстрые, насторожённые взгляды на одинокого всадника.

Чёрный конь Эндориана шёл тяжело, его копыта выбивали глухой ритм по камням, пар вырывался из ноздрей, растворяясь в морозном воздухе. Шерсть жеребца блестела, как мокрый уголь, несмотря на пыль долгих дорог, а глаза горели дикой, непокорной силой. Эндориан сидел ровно, его тёмный плащ колыхался на ветру, а меч, висевший с левой стороны на поясе, тихо звякал с каждым шагом коня. Его лицо под капюшоном было резким, с твёрдыми чертами, глаза – тёмные, непроницаемые, смотрели вперёд, к замку, что возвышался над городом, как древний хищник, готовый сомкнуть челюсти. Ему предстояло встретиться с Годриком – королём, что подчинил Крайхольм своей воле, отпустившим его после той победы, чтобы решить личные дела. Эндориан задержался дольше, чем обещал, и теперь каждый шаг к трону был шагом к расплате за это промедление.

Ворота замка, выкованные из чёрного железа с шипами, что торчали, как когти, медленно разошлись перед ним, скрипя под руками стражников. Эндориан направил коня внутрь, его фигура чернела на фоне снега, как тень, что ожила в этом ледяном вечере. Двор был просторным, окружённым стенами, покрытыми инеем, сугробы копились в углах, куда ветер сгонял первые хлопья. Солдаты у стен замерли, их руки стиснули копья, глаза расширились, когда они узнали всадника. Шёпот пронёсся среди них, быстрый и острый, как ветер, что режет кожу:

– Темный Рыцарь… Он здесь…

– Думал, он сгинул…

– Король ждал его, а он вернулся…

Эндориан не взглянул на них, его глаза были прикованы к конюшне, где суетился парень в грубой рубахе, чьи руки дрожали от холода. Лицо конюха, усыпанное веснушками, покраснело от ветра, он поспешил навстречу, дыхание вырывалось облаками. Эндориан соскочил с коня, сапоги хрустнули по снегу, и он бросил поводья парню, чей взгляд тут же упал вниз, избегая тёмных глаз рыцаря.

– Пригляди за ним, – коротко бросил Эндориан, его голос был низким, хриплым, как шорох гравия, и твёрдым, не допускающим споров. – Он устал.

Конюх кивнул, торопливо уводя жеребца, чьи копыта оставляли глубокие следы в снегу. Эндориан повернулся к замку, плащ качнулся за спиной, и он шагнул к высоким дверям. Каменные ступени скользили под инеем, стены дышали холодом, что пробирал до костей. Внутри было темно, факелы в железных держателях чадили, бросая дрожащие отблески на пол, где снег таял, оставляя лужи. В коридоре стоял слуга – худой, сгорбленный, лет сорока, с редкими седыми волосами, что свисали на лоб, и руками, покрытыми пятнами старости, сжимавшими поднос с пустыми кубками. Его звали Тарин, и его мутные глаза поднялись на Эндориана с лёгким удивлением.

– Эй, – сказал Эндориан, остановившись, голос был резким, без лишних нот. – Где король?

Тарин кашлянул, пальцы дрогнули, поднос звякнул. Он ответил, голос скрипел, как старое дерево, но был почтителен:

– Мой господин, король в своих покоях. Ему нездоровится последнее время. Он редко покидает комнаты, но если вы здесь, он захочет вас видеть. Идите по левому коридору, вверх по лестнице, там его найдёте.

Эндориан кивнул, рука легла на рукоять меча с левой стороны, пальцы сжали сталь, и он двинулся дальше, оставив Тарина в полумраке. Коридоры были длинными, стены укрыты гобеленами, выцветшими от времени, воздух пах сыростью и воском от факелов. Шаги гулко отдавались по камню, звук возвращался эхом, усиливая пустоту. Но тишина прервалась – из-за поворота выступила фигура, высокая и худая, в тёмном плаще с золотой вышивкой по краям. Это был Леонард Феор, его острое, бледное лицо выделялось в свете факелов, глаза – холодные, цепкие – впились в Эндориана с надменной насмешкой.

Леонард остановился, руки сложил за спиной, губы изогнулись в тонкой, ядовитой улыбке. Он заговорил, голос был мягким, как шёлк, но пропитанным ядом, что сочится из змеиных клыков:

– Эндориан, какая неожиданность. Я уж думал, ты решил оставить нас навсегда – раствориться в той тьме, что вечно следует за тобой. Долгие дороги, личные дела… неужели они важнее короля? А может, ты надеялся, что Годрик забудет о тебе, пока ты бродишь где-то там? Но вот ты здесь, и я гадаю – зачем? Что привело Темного Рыцаря обратно, когда все думали, что ты сгинул?

Эндориан остановился, его взгляд – твёрдый, как камень – впился в Леонарда. Он не дрогнул, рука осталась у меча, и ответил коротко, голос был холодным, уверенным, без тени сомнения:

– Займись своим делом, Леонард. Я здесь не для твоих игр. Ступай, пока я не заставил.

Леонард прищурился, улыбка стала шире, но в ней не было тепла – только коварство, что змеится в тенях. Он шагнул ближе, плащ шелестел по полу, голос понизился, стал почти шёпотом, но в нём звенела угроза, завёрнутая в сладкую ложь:

– О, как сурово, Эндориан. Но ты ведь не думаешь, что можешь просто пройти мимо, не задев никого? Мы все здесь – слуги короля, каждый на своём месте, и я лишь слежу за тем, чтобы это место не пошатнулось. Ты вернулся, и это волнует многих – одни шепчутся, что ты нужен Годрику, другие, что ты угроза. Я не враг тебе, Темный Рыцарь, но я вижу дальше, чем ты думаешь. Шагай осторожно – здесь каждый шаг оставляет след, и не все они ведут к трону.

Эндориан не шевельнулся, его глаза сузились, но лицо осталось непроницаемым. Он ответил, голос был резким, как удар топора, без лишних слов:

– Мне плевать, что ты видишь. Служи королю и держи язык за зубами. Шаг в сторону, Леонард. Сейчас.

Леонард замер, улыбка дрогнула, но он быстро взял себя в руки, отступив с лёгким поклоном, что был больше насмешкой, чем почтением. Голос стал тише, но в нём звучала холодная уверенность:

– Как скажешь, рыцарь. Иди к королю, но знай – твоё возвращение уже меняет расклад. Мы ещё поговорим, когда ты поймёшь, кто здесь держит власть.

Эндориан не ответил, шаги загудели по камню, оставляя Леонарда в полумраке. Взгляд советника сверлил ему спину, но он не обернулся – впереди ждал Годрик, и этот разговор будет тяжелее, чем змеиный шёпот Леонарда. Замок дышал холодом и тайнами, каждый шаг приближал его к судьбе, что он слишком долго откладывал.

Эндориан шёл по коридору, шаги гулко отдавались от каменных стен, что источали холод и сырость. Встреча с Леонардом оставила осадок – не из-за его слов, а из-за того, как этот змей вился, пробуя его терпение. Эндориан не дрогнул, но мысли ненадолго унеслись прочь. Он вспомнил Катарину – её острый взгляд, что резал сильнее клинка, и тот миг в лесу Крайхольма, когда их мечи скрестились, а воздух между ними стал густым, как перед ударом грома. Её лицо мелькнуло перед глазами, и он поймал себя на желании увидеть её снова – не для слов, а чтобы знать, что она жива, всё ещё там, среди снегов и теней. Он сжал кулак, отгоняя образ, – сейчас не время. Король ждал, и лестница, что вела к его покоям, была уже близко.

Коридор закончился широкой площадкой, где факелы чадили, бросая дрожащие блики на стены. Дверь в покои Годрика, тяжёлая, обитая железом, охранялась двумя стражниками – высокими, в тёмных доспехах, с копьями, что поблёскивали в свете огня. Их лица, покрытые шрамами, были неподвижны, глаза смотрели прямо, но Эндориан заметил, как их пальцы сжали древки чуть сильнее, когда он приблизился. Чуть дальше, на грубом деревянном стуле, сидел Сивард – верный слуга короля. Его тёмный плащ был потёрт, но аккуратно сложен, а руки, жилистые и сильные, лежали на коленях. Увидев Эндориана, он встал, стул скрипнул, и голос его, низкий, но твёрдый, как камень, зазвучал в тишине:

– Темный Рыцарь. Король сейчас занят. Тебе придётся подождать. Он не звал тебя, но я доложу, если будет нужно.

Эндориан остановился, его взгляд – холодный, уверенный – впился в Сиварда. Он не шевельнулся, рука осталась у меча с левой стороны, и ответил коротко, без лишних слов:

– Я здесь по его воле. Доложи сейчас.

Сивард сжал губы, но кивнул, шагнув к двери. Он постучал дважды, звук эхом отлетел от стен, и, не дожидаясь ответа, вошёл, оставив Эндориана перед стражниками. Те молчали, но их взгляды следили за каждым его движением, как волки за добычей.

Внутри покоев короля уже шёл разговор. Годрик сидел в кресле у очага, его фигура, всё ещё мощная, держалась ровно, хоть это стоило ему усилий. Лицо, изрезанное морщинами, оставалось твёрдым, глаза – острые, как клинки, сверкали под седыми бровями. Его руки, покрытые венами, сжимали подлокотники, но пальцы дрожали – не от слабости, а от напряжения, что он скрывал. Грудь стягивало, сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу, а в висках пульсировала боль, что приходила волнами. Перед ним стоял Айлред – высокий, стройный, в тёмно-зелёном костюме, что сидел безупречно, подчёркивая его изящество. Ярко-зелёные глаза блестели, голос был уверенным, с лёгкой театральностью, что цепляла внимание:

– Ваше величество, позвольте моей ученице взглянуть на вас. Настойки Дилиана – это временная тень облегчения, но они не трогают корень. Ливиана знает больше, чем лекари с их травами. Дайте ей немного времени, и мы поймём, что вас терзает.

Рядом стояла Ливиана – молодая девушка, чьи черты отличались утончённой красотой: высокие скулы, плавные линии губ, тонкий, изящный нос. Чёрная повязка, плотно обхватывающая голову, скрывала её глаза, оставляя только мягкие пряди каштановых волос, что выбивались у висков, обрамляя лицо. Она держалась прямо, с лёгким наклоном головы, её голос был готов сорваться с языка, но она ждала.

Годрик поднял взгляд, его глаза сузились, голос был тяжёл, пропитан властностью, что не гнулась даже под болью, но в нём чувствовалась усталость:

– Ты спятил там, в своих подвалах, Айлред? Она слепа, как крот в земле, а ты хочешь, чтобы я доверил ей себя? Я ещё не настолько ослаб, чтобы полагаться на девчонку, что не видит света.

Айлред улыбнулся, глаза блеснули, и он ответил, голос стал мягче, но в нём звенела уверенность, что не терпела споров:

– Ваше величество, её слепота – не преграда, а дар. Она видит то, что нам с вами не дано – глубже, яснее. Я сам порой удивляюсь, как она читает мир, и поверьте, я не привёл бы её, если б не знал, что она справится. Дайте ей шанс.

Годрик сжал подлокотники, его лицо напряглось, но любопытство мелькнуло в глазах. Он поднял руку, указательный палец вытянулся вверх, и повернулся к Ливиане, голос стал резким, но с холодным интересом:

– Докажи, что он не зря тебя хвалит. Сколько пальцев?

Ливиана чуть склонила голову, её губы дрогнули в лёгкой улыбке, и она ответила, голос был звонким, с саркастичным оттенком, но без дерзости:

– Один, ваше величество. Указательный. Простая проверка, но я не против.

Годрик хмыкнул, брови поднялись, и он вытянул три пальца, ладонь повернулась к ней, голос стал глубже, с тенью вызова:

– А теперь? Убеди меня.

Ливиана не шевельнулась, улыбка осталась, и она ответила мгновенно, голос был твёрд, но с лёгкой иронией:

– Три, ваше величество. Вы всё ещё думаете, что я гадаю?

Годрик прищурился, рука быстро ушла за спину, пальцы сжались в кулак, и он спросил, голос стал тише, но в нём звенела сила, что ждала промаха:

– А сейчас? Ошибешься – и выгоню вас обоих.

Ливиана чуть повернула голову, повязка скрывала взгляд, но её голос был холоден и точен, с лёгким сарказмом:

– Кулак за спиной, ваше величество. Сжатый крепко, как ваша воля. Я вижу не только пальцы.

Годрик замер, рука вернулась на подлокотник, пальцы разжались, и он долго смотрел на неё, взгляд был тяжёл, но в нём мелькнуло удивление. Он выдохнул, грудь стянуло, и заговорил, голос был хриплым, но властным:

– Ты остра на язык, Ливиана, но похоже, не пустословна. Раз уж ты видишь, говори – что со мной? Дилиан суёт мне свои настойки, а я всё равно чувствую, как сердце бьётся, словно хочет грудь разорвать. Отвечай, или я решу, что вы зря здесь.

Айлред шагнул ближе, костюм шелестел, он поднял руку, жест был плавным, голос стал громче, с ноткой убеждённости:

– Она не просто ответит, ваше величество, она найдёт причину. Дилиан гонит тени, а Ливиана смотрит вглубь. Дайте ей прикоснуться к вам.

Ливиана подошла, её шаги были лёгкими, и остановилась в шаге от короля. Она протянула руку, пальцы коснулись его запястья, холодные, но точные. Её лицо напряглось, она ощутила, как его сердце колотится – сильно, неровно, будто зверь, что рвётся из клетки. Кровь стучала в его венах, пульс был быстрым, тяжёлым, и она поняла: ему нужен покой. Ливиана убрала руку и заговорила, голос был ровным, но с саркастичным оттенком:

– Вам нужен отдых, ваше величество. Покой, чтобы это сердце не разнесло вас изнутри.

Годрик сжал губы, взгляд стал острым, и он ответил, голос был твёрд, пропитан силой, что не сдавалась:

– Мне ещё рано на покой, девочка. Я держу эти земли, и слабость – не мой путь.

Ливиана чуть улыбнулась, её голос стал глубже, с холодной иронией, но без издёвки:

– Если вы и дальше будете гнать себя, как коня на последнем издыхании, вечный покой найдёт вас быстрее, чем вы думаете, ваше величество. Я не о могиле – я о том, что ваше сердце не железное. Дайте ему передышку, или оно само возьмёт её, и не спросит вашего позволения.

Годрик прищурился, его пальцы дрогнули, но он не отвёл взгляд. Ливиана продолжила, голос стал тише, но увереннее:

– Я могу помочь, не только покоем. Есть травы, что утихомирят этот стук, и смеси, что снимут тяжесть с груди. Ледяной корень из Альфариса и тёмный мох с болот – они остудят жар внутри. Дайте мне день, и я принесу вам облегчение, если вы не прогоните нас раньше.

Годрик молчал, его взгляд был тяжёл, но в нём мелькнула тень раздумий. Он кивнул, голос стал резче, но в нём чувствовалась надежда, что он не хотел показывать:

– Докажи, что твои слова чего-то стоят.

Ливиана кивнула, Айлред улыбнулся, и в комнате повисла тишина, прерываемая только треском огня. Эндориан, всё ещё ждал у двери, зная, что его время разговора с королём близко.

Годрик откинулся в кресле, его взгляд, острый, как лезвие, скользнул по Ливиане и Айлреду, что стояли перед ним в полумраке покоев. Огонь в очаге трещал, бросая багровые отблески на каменные стены, но тепло не могло прогнать холод, что витал в воздухе, пропитанном запахом воска и старого дерева. Его пальцы, сильные, несмотря на дрожь, что он скрывал, сжали подлокотники, и голос, тяжёлый, пропитанный властностью, что не гнулась под тяжестью лет, разорвал тишину:

– Вы свободны. Можете идти. Докажете свои слова делом. А сейчас прочь – мне хватит ваших голосов на сегодня.

Айлред слегка улыбнулся, уголки губ дрогнули, и он сделал символический поклон – плавный, с лёгким наклоном головы, что был больше театральным жестом, чем истинным почтением. Его тёмно-зелёный костюм шелестел, подчёркивая изящество движений, а зелёные глаза блеснули в свете огня. Он ответил, голос был мягким, но с лёгкой иронией, что цепляла, как шип:

– Как пожелаете, ваше величество. Мы вернёмся, когда вы сами захотите нас видеть – или когда ваше сердце напомнит о себе громче, чем сейчас.

Ливиана, стоявшая рядом, молча кивнула, её каштановые волосы качнулись, выбиваясь из-под чёрной повязки, что плотно обхватывала голову. Она не добавила ни слова, лишь слегка повернула лицо, будто прощаясь, и последовала за Айлредом к двери. Их шаги – его лёгкие, её твёрдые – эхом отлетели от стен, когда они покинули покои, оставив Годрика в одиночестве перед очагом.

Дверь скрипнула, открываясь, и Эндориан, всё это время стоявший у стены в тени, поднял взгляд. Айлред вышел первым, его фигура выделялась в полумраке коридора, за ним – Ливиана, чья утончённая красота – высокие скулы, плавные линии губ, тонкий нос – казалась почти призрачной в дрожащем свете факелов. Её повязка скрывала глаза, но когда она прошла мимо, Эндориан ощутил, как её присутствие задело его – невидимый взгляд, что проник сквозь тьму. Она чуть повернула голову и кивнула, будто уловила его внимание, её движение было точным, без колебаний. Эндориан встретил этот жест холодным взглядом, но внутри что-то дрогнуло – её проницательность была острой, как клинок.

Айлред остановился, заметив его, и улыбнулся шире, глаза блеснули, голос стал лёгким, с ироничным оттенком, что резал, но не ранил:

– Эндориан, ты изменился с нашей последней встречи. Что-то в тебе стало… тише, но глубже. Или это просто тень от тех дорог, что ты прошёл?

Эндориан не шевельнулся, его рука осталась у меча с левой стороны, пальцы сжали рукоять, и он ответил коротко, голос был хриплым, но твёрдым, как камень:

– Это так заметно?

Айлред прищурился, его улыбка стала острее, и он шагнул ближе, голос понизился, но в нём звенела любопытная насмешка:

– Заметно для тех, кто смотрит. Скажи, нашёл ли ты ответы, что искал, бродя по этим пустошам? Или вернулся с новыми вопросами, которые тяжелее прежних?

Эндориан открыл рот, чтобы ответить, но его прервал голос Сиварда, что раздался от двери. Он шагнул к Эндориану, голос был низким, твёрдым, пропитанным верностью, что не знала сомнений:

– Король ожидает вас. Идите, он не любит ждать.

Айлред бросил взгляд на Сиварда, затем на Эндориана, и его улыбка стала тоньше, голос стал тише, с лёгким намёком, что цеплял:

– Ну что ж, не буду мешать. Сделай правильный выбор, рыцарь. Мы ещё увидимся – судьба любит такие встречи.

Он повернулся, кивнул Ливиане, и они двинулись по коридору, их шаги растворились в полумраке. Эндориан смотрел им вслед, его взгляд был холоден, но мысли ненадолго задержались на словах Айлреда. Сивард кашлянул, указав на дверь, и Эндориан шагнул внутрь, его плащ колыхнулся, а сапоги хрустнули по каменному полу.

Покои Годрика встретили его теплом очага, что пылал в углу, бросая багровые блики на стены. Воздух был тяжёл, пропитан запахом воска и тлеющего дерева, но в нём витала ещё и тень болезни, что грызла короля изнутри. Годрик сидел в кресле, его фигура всё ещё держалась ровно, плечи расправлены, но напряжение в его осанке выдавало усилие, что ему это стоило. Лицо, изрезанное морщинами, было твёрдым, а руки лежали на подлокотниках, пальцы сжимали дерево. Эндориан склонил голову, его голос был низким, спокойным, но твёрдым:

– Ваше величество.

Годрик поднял взгляд, его глаза сузились, и голос, властный, тяжёлый, как удар молота, разорвал тишину, в нём звенела холодная ярость, что не терпела промедления:

– Где ты так долго шлялся, Эндориан? Я уже собирался объявить тебя беглецом, что бросил мой стяг ради своих дел. Я дал тебе время, а ты заставил меня ждать, как какого-то торговца у ворот. Говори, где был, или я решу, что ты забыл, кому служишь.

Эндориан выпрямился, его взгляд встретил взгляд короля, рука осталась у меча, но голос был ровным, без тени сомнения:

– Тёмный замок на утёсе. Он больше не угроза. Можете поставить там гарнизон.

Годрик прищурился, его пальцы дрогнули на подлокотниках, но он не отвёл глаз, голос стал глубже, с лёгким удивлением, что он скрывал за суровостью:

– Ты решил эту проблему? Сам?

Эндориан кивнул, его голос остался спокойным, лаконичным, как удар клинка:

– Да, ваше величество. Замок принадлежал Элдрику, моему предку.