Корона и тьма. Том 2. Сердце хаоса

Он разжал пальцы, ослабляя хватку на рукояти меча. Внутри всё ещё кипела буря – но не ярость, а понимание. Впервые за долгое время он не чувствовал в себе потребности убивать, не ощущал необходимости разрубить загадку мечом, сжечь её в пламени битвы. Ответ оказался не там, где он искал его прежде.

Развернувшись, Эндориан направился к выходу. Он прошёл сквозь гулкие коридоры, где свет факела бился в трещинах стен, где разлагающаяся тьма прошлого сжималась в уголках, как затухающие тени. Он не оборачивался – Элдрик не последовал за ним.

Выйдя за пределы замка, он поднял воротник чёрного плаща, защищаясь от ледяного ветра, и направился к утёсу.

Ветер свистел в пустоте, пронзая камни и едва не сбивая с ног. Где-то вдалеке море разбивалось о скалы, его гул напоминал глухие удары сердца гиганта, погребённого в пучине. Но Эндориан шёл уверенно, шаг за шагом приближаясь к обрыву, словно этот путь был предначертан с самого начала.

Именно здесь, у края, он вспомнил Мортена.

Мортен всегда появлялся из ниоткуда, говорил загадками, уводил мысли в глубины, куда не осмеливался заглядывать никто другой.

«Прими тьму», – говорил он. – «Она часть тебя».

Эндориан остановился, вглядываясь в пустоту перед собой, где земля обрывалась в бездну.

– И где же ты, Мортен? – прошептал он, не зная, обращается ли к пустоте или к самому себе. – Сейчас самое время напомнить мне, кто я.

Но ответа не последовало. Только ветер завывал, словно смеясь над его словами.

Внезапно лунный свет стал ярче.

Не просто ярче – ослепительным. Он разрезал тьму, проливая серебро на камни, превращая замок в призрачное видение, такое же далёкое, как и все воспоминания о нём. Всё вокруг стало зыбким, будто само время заколебалось.

И тогда он увидел её.

На утёсе, там, где камень заканчивался, а небо начинало обнимать пустоту, стояла женщина.

Белое платье спадало на землю, словно сотканное из самой луны. Его тонкие ткани развевались в порывах ветра, как её длинные волосы, струящиеся серебристыми волнами. Она казалась эфемерной, будто сотканной из света, но при этом настоящей, реальной.

Голос, нежный и грустный, прозвучал в его ушах, но он не исходил откуда-то снаружи – он звучал прямо в сердце.

– Элдрик…

Имя раскатилось эхом в ночи, наполняя её звоном тоски.

И в тот же миг Элдрик оказался перед ней.

Не медленно, не осторожно – он просто был там.

Стоя на коленях.

Он не сказал ни слова, лишь смотрел на неё с той болью, что жила в нём веками. Его пальцы дрожали, не смея протянуться к ней, боясь, что она снова исчезнет, снова растворится, как во всех его кошмарах.

Глаза Элис блестели в лунном свете, наполненные той же печалью, что сковала его сердце.

Они смотрели друг на друга.

Сквозь время.

Сквозь тьму.

И всё вокруг замерло.

Эндориан стоял, наблюдая за тем, как Элдрик, стоя на коленях, тянулся к Элис. Его ладонь, изувеченная временем, слабо дрожала в воздухе, словно он боялся, что прикосновение развеет её, как дым от догоревшей свечи. Элис парила над обрывом, её длинное белое платье колыхалось в такт ветру, волосы, такие же белые, как свет луны, плавно развевались за её спиной. В её глазах не было ни страха, ни боли, только бесконечная печаль. Она тянулась к Элдрику так, будто её рука могла сотворить невозможное, преодолеть проклятие, разрушить неведомую преграду, что столько лет разделяла их.

И вот, их пальцы встретились.

На миг мир замер. От их прикосновения разгорелся слепящий свет, яркий, как само полнолуние, заполнивший всё вокруг. Он вспыхнул, как рассвет среди вечной ночи, и на мгновение даже тьма, скрывающаяся в замке, отступила, поражённая этим сиянием. Ветер стих, воздух сгустился, и Эндориан вдруг понял, что он видит перед собой не любовь, не нежность, а ловушку.

Элис… или то, что казалось Элис, была самой тьмой. Она выбрала этот облик, чтобы мучить Элдрика снова и снова, чтобы подчинить его своей воле. Это не было воспоминанием, это было оковами. Потеря любимой сделала его чудовищем, её образ – его клеткой. Тьма не позволяла ему забыть, заставляла страдать, пока он сам не стал её частью.

Эндориан медленно выдохнул, разжимая пальцы. Он понял, что эта ночь – единственная возможность разорвать проклятие. Вспоминая слова монаха о крови, он посмотрел на свою руку, затем на меч. Тьма не отступит, пока её не насытить.

Не отводя взгляда от Элдрика, он вынул меч из ножен, лезвие сверкнуло в свете луны. Затем, не дрогнув, он полоснул себя по запястью, ощущая, как горячая кровь стекает по его коже. Красные капли падали на камень, на лезвие меча, окрашивая его, пропитывая древним проклятием его рода.

– Прости, – прошептал он, подходя к Элдрику.

Эндориан сделал последний шаг вперёд и, вложив всю свою силу, вонзил меч в спину Элдрика.

Клинок с лёгкостью прошёл насквозь, прорезая его тело, словно оно было лишь тенью. Элдрик вздрогнул, широко распахнув глаза, и его губы дрогнули, но не в крике боли, а в немом удивлении. Кровь Эндориана, попавшая в его тело, на миг сделала его живым. Он поднял взгляд, и увидел, как Элис начала меняться.

Её волосы потемнели, платье из белого стало серым, а затем – чёрным, её черты исказились, будто кто-то рвал её облик, словно бумагу. Из её глаз исчезла печаль, а вместо неё появилось нечто другое – злоба. Ложь, в которой Элдрик жил столько лет, наконец, раскрылась.

И тогда тьма взревела.

Из её горла вырвался истошный, нечеловеческий крик, который эхом прокатился по всему замку. Стены задрожали, пол раскололся, будто сама тьма начала умирать вместе с ней.

Эндориан резко выдернул меч из Элдрика, тот упал на землю, тяжело дыша, но его лицо больше не выражало ярость или страдание. Только облегчение. Он прислонил ладонь к ране на груди, из которой не вытекло ни капли крови.

– Наконец-то… – его голос был слабым, но в нём звучала улыбка. – Наконец-то мы будем вместе…

Эндориан наблюдал, как его тело стало растворяться в лунном свете. Исчезали очертания, исчезала сама его сущность, превращаясь в лёгкую серебристую дымку.

Прежде чем исчезнуть окончательно, Элдрик поднял взгляд на Эндориана.

– Пока ты жив… – сказал он, и его голос эхом отразился от стен. – Тьма не отступит.

И с этими словами он исчез.

В ту же секунду замок ожил.

Стены задрожали, послышался протяжный, нечеловеческий вой, словно сотни голосов кричали одновременно. Камни начали осыпаться, древние тени, скрывавшиеся в коридорах, заколыхались, их силуэты растворялись, исчезая в клубах черноты. Замок содрогался, как живое существо, которому только что вырвали сердце.

Но затем всё стихло.

Эндориан остался стоять среди руин, один, с мечом в руке. Луна снова светила, но теперь её свет не отбрасывал тени.

– Будь свободен, – прошептал он, глядя в пустоту.

Впервые за долгое время он не чувствовал присутствия Элдрика. Замок больше не шептал ему. Он был… пуст.

И Эндориан не знал, что его ждёт дальше.

Глава 22. Кровавая тень.

Эмилия сидела на краю узкой кровати, её тонкие пальцы сжимали грубое покрывало, пропитанное сыростью и запахом плесени. Каменные стены комнаты источали ледяной холод, проникающий под кожу, а единственный свет исходил от чадящей свечи на столе, чьё пламя трещало, отбрасывая зловещие тени на потрескавшийся пол. Она не отрывала глаз от тяжёлой дубовой двери, ожидая, что та вот-вот распахнётся, принеся с собой угрозу. Это мог быть Джерард, капитан с окровавленным плечом и ухмылкой, от которой воняло смертью, его грязные матросы, жаждущие разорвать её на куски, или сам Ричард, чьи шаги она уже различала – тяжёлые, уверенные, как поступь палача. Страх давно выгорел в её груди, оставив лишь пустоту, где гудел ветер, похожий на предсмертный стон её матери. Клара умерла с ножом в руке, её кровь пропитала палубу, её крик разорвал ночь, и теперь Эмилия осталась одна в этом мире, где выживают только те, кто умеет убивать.

Она не была ребёнком. Детство утонуло в той крови, в том запахе железа и соли, что въелся в её кожу на корабле. Спасение? Она не ждала его. Никто не придёт, никто не протянет руку, никто не шепнёт лживые слова утешения. Её жизнь висела на тонкой нити, и если она не научится её держать, то станет очередной тенью, растоптанной этими стенами.

Дверь скрипнула, медленно отворяясь, и Эмилия вскинула голову, готовая к удару, цепям или новому унижению. Но в проёме возник Ричард, лорд Сэлендора. Его тёмный силуэт заполнил проход, плащ свисал с плеч, как крылья ворона, а глаза, холодные и цепкие, впились в неё, будто вырезая её душу для анализа. Он не торопился. Каждый шаг был размеренным, тяжёлым, словно он нарочно растягивал момент, позволяя ей ощутить его власть, вдохнуть запах кожи, металла и чего-то острого, почти живого. Ричард опустился в кресло напротив, дерево скрипнуло под его весом, и он замер, глядя на неё с ледяным спокойствием, за которым скрывался ум, острый, как лезвие.

Эмилия встретила его взгляд, не отводя глаз. Её пальцы всё ещё сжимали покрывало, но внутри она уже готовилась – к словам, к боли, к чему угодно.

– Ты не боишься меня? – его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, как шорох гравия под ногами.

Она молчала. Ответ был бы слабостью, а её глаза говорили всё.

Ричард усмехнулся, уголок его рта дрогнул, обнажая тень хищной насмешки.

– Хорошо. Значит, в тебе есть воля. Это уже начало.

Эмилия стиснула пальцы в кулак, ногти впились в ладони, оставляя кровавые следы. Её голос, когда она заговорила, был тихим, но твёрдым, как сталь:

– Я не хочу умирать.

– Разумно, – кивнул Ричард, склонив голову чуть в сторону, будто взвешивая её на невидимых весах. – Но желания мало. Жить – это не просто дышать, девочка. Это значит вырывать своё место в этом мире, даже если придётся разорвать чужую глотку.

Он замолчал, продолжая разглядывать её. В её чертах он видел отголоски Рейнхарда – острые скулы, упрямый подбородок, глаза, горящие той же яростью, что когда-то бросила вызов Годрику. Этот мятежник мог сломать короля, его слова резали глубже мечей, а смерть оставила трещину в троне Харистейла. Теперь его дочь сидела перед ним, живая, несмотря на все усилия палачей стереть её след. Ричард видел в этом не просто иронию – он видел возможность.

Он мог бы отправить её в Харистейл, бросить к ногам Годрика, как трофей, и получить золото за её голову. Простой путь, но глупый. Укрепить тирана? Нет, Ричард мыслил шире. Если Годрик узнает, что дочь Рейнхарда жива, что она ускользнула от его клинков, это будет удар по его гордости, трещина в его броне. А если слухи пойдут дальше – что она не просто жива, а готовится продолжить дело отца, – это разожжёт пожар под троном. Но лучший ход – выковать из неё оружие. Девочка с кинжалом, ведомая местью, незаметная, как тень, пока не вонзит клинок в сердце врага. Кто заподозрит её? Кто увидит в ней смерть, пока не станет слишком поздно? Ричард уже видел, как её ненависть станет его самым острым инструментом.

Он наклонился ближе, его глаза сузились, голос стал твёрже, но сохранил холодную размеренность:

– Ты помнишь своего отца?

Эмилия напряглась, её дыхание сбилось, но взгляд остался непреклонным.

– Да.

– Каким он был?

– Сильным, – её голос дрогнул, но она быстро сжала губы, подавляя слабость.

– Но не достаточно сильным, чтобы выжить, – Ричард откинулся назад, наблюдая, как её лицо искажается от боли и гнева.

Её губы задрожали, глаза вспыхнули, но она промолчала. Он видел, как в ней закипает ярость, и это было именно то, что ему нужно.

– Ты хочешь отомстить? – спросил он, понизив голос до шёпота, словно подбрасывая угли в её внутренний огонь.

Эмилия подняла подбородок, её ответ был резким, как удар кнута:

– Да.

Ричард улыбнулся – холодно, хищно, его ум уже просчитывал каждый шаг.

– Тогда слушай внимательно, – он поднялся, нависая над ней, его тень поглотила свет свечи, превратив комнату в мрачный склеп. – Пока ты в этих стенах, ты под моей защитой. Но защита – это не дар, это сделка. Если хочешь не просто выжить, а разорвать горло тому, кто отнял у тебя всё, тебе придётся стать другой. Учиться видеть врага за его маской, слышать ложь в его дыхании, убивать так, чтобы кровь текла тихо. Ты готова заплатить эту цену?

Эмилия медленно встала, её хрупкая фигура выглядела почти нелепо перед его мощью, но в глазах горел огонь, заставивший Ричарда задержать дыхание.

– Я готова, – сказала она, и в её голосе не было ни тени сомнения.

Ричард кивнул, затем медленно вытащил из-за пояса кинжал. Лезвие блеснуло в полумраке – узкое, острое, как коготь зверя, с чёрной кожаной рукоятью, потёртой от бесчисленных убийств. Это был не парадный клинок, а орудие смерти, созданное для быстрых, точных ударов в сердце или горло. Он повертел его в пальцах, играя с отсветами, и протянул ей рукоятью вперёд.

– Возьми. Но запомни: он не коснётся никого в этом замке. Это твоя клятва мне.

Эмилия схватила кинжал с такой скоростью, что Ричард едва успел уловить движение. В следующее мгновение остриё было у его груди. Её рука не дрожала, глаза полыхали вызовом.

– А если я убью тебя сейчас? – её голос был ледяным, пропитанным яростью и дерзостью.

Ричард не шелохнулся. Его лицо осталось неподвижным, как высеченное из камня, но в глазах мелькнула искра интереса.

– Попробуй, – сказал он тихо, почти ласково. – Но тогда ты не гостья, а добыча. Гостья выбирает свой путь, добыча – лишь истекает кровью в цепях. Что ты выберешь?

Эмилия замерла, её дыхание сбилось, но она не отступила сразу. Её взгляд метался по его лицу, ища слабость, трещину в этой ледяной уверенности. Но Ричард был непроницаем – мастер игры, где каждый ход просчитан. Наконец, она опустила кинжал, отступив на шаг, и спрятала его за пояс.

– Я выбираю быть гостьей, – сказала она, её голос стал тише, но в нём всё ещё звенела сталь. – Что ты хочешь взамен?

Ричард слегка кивнул, его губы дрогнули в намёке на улыбку – не тёплую, а хищную, как у волка, почуявшего добычу.

– Пойдём. Я покажу тебе, что значит быть моим оружием.

Он развернулся и пошёл к двери, не оглядываясь, зная, что она последует. Эмилия шагнула за ним, её босые ноги бесшумно касались холодного камня. Каждый шаг отдавался эхом, усиливая ощущение, что замок живёт, дышит, следит.

Они свернули за угол, и навстречу вышла Селена. Её высокая фигура выделялась в полумраке – длинные чёрные волосы стянуты в тугой узел, тёмно-красное платье обхватывало тело, как свежая кровь на снегу. Её глаза, острые и холодные, впились в Эмилию с такой силой, что та ощутила их, как ножи под кожей. Селена скрестила руки на груди, её губы изогнулись в надменной, ядовитой усмешке.

– Что это, Ричард? – её голос был резким, как удар хлыста, пропитанным ревностью и презрением. – Новая шлюха в твоей постели? Ещё одна девка, чтобы согреть тебя, пока Лаура вынашивает твоего ребенка?

Эмилия почувствовала, как внутри неё закипает ярость. Она не знала эту женщину, но её тон, её взгляд уже резали, как клинок по живой плоти. Её кулаки сжались, ногти впились в ладони, оставляя кровавые следы.

Ричард остановился, его лицо осталось холодным, но глаза сузились, выдавая тень раздражения.

– Это не игрушка, Селена. Это гостья, – его голос был ровным, но в нём скользнула сталь.

Селена шагнула ближе, её платье шелестело, как шёпот смерти, а запах её духов – тяжёлый, с нотами мускуса – ударил в ноздри Эмилии. Она наклонила голову, её взгляд скользнул по Эмилии сверху вниз, как по куску мяса на рынке.

– Гостья? – она рассмеялась, её смех был высоким, резким, полным яда. – Ты приводишь в замок эту оборванку , и зовёшь её гостьей? Не лги мне, Ричард. Я знаю тебя. Ты смотришь на неё так же, как смотрел на меня когда-то – с этим голодом, с этой проклятой тенью в глазах. Ещё одна любовница, чтобы заполнить твои ночи?

Эмилия шагнула вперёд, её рука дёрнулась к кинжалу, но Ричард остановил её, сжав её плечо с такой силой, что она едва не вскрикнула.

– Довольно, – его голос стал резким, как удар клинка, и в нём прозвучала угроза, от которой даже Селена замолчала. – Это не твоё дело, Селена. Уйми свою ревность и иди к своим делам.

Селена выпрямилась, её глаза вспыхнули, но она не отступила сразу. Её губы изогнулись в язвительной улыбке, и она склонила голову набок, словно хищница, оценивающая добычу.

– О, я уйду, мой дорогой лорд, – протянула она, её тон сочился сарказмом и злобой. – Но не думай, что я забуду эту твою… гостью. Будь осторожна, девочка. Он любит ломать свои игрушки, когда они перестают его забавлять. А ты, судя по всему, сломаешься быстро.

Она развернулась и ушла, её шаги гулко отдавались в коридоре, оставляя за собой шлейф угрозы и ненависти. Эмилия смотрела ей вслед, её грудь вздымалась от сдерживаемой ярости. Она ненавидела эту женщину – её голос, её надменность, её уверенность, что Эмилия – лишь очередная жертва Ричарда. Её пальцы сжали кинжал за поясом, но она заставила себя выдохнуть.

– Не обращай внимания, – сказал Ричард, убирая руку с её плеча. – Её ревность – это её слабость, а не твоя.

Эмилия промолчала, но её глаза всё ещё горели. Она последовала за Ричардом, и они вышли во внутренний двор. Утренний свет резал глаза, пробиваясь сквозь тяжёлые облака, а воздух был пропитан запахом мокрой земли, железа и старой крови. Двор был суровым – голый камень, покрытый тёмными пятнами, деревянные манекены, изрубленные мечами, и мишени, расколотые стрелами. В углу юноши в грубых рубахах сражались на деревянных мечах, их удары гулко разносились в холодном воздухе, а пот и кровь смешивались с грязью под ногами.

– Добро пожаловать на твою первую арену, – произнёс Ричард, его голос был низким, почти торжественным. – Здесь ты станешь тем, что мне нужно.

Он подозвал одного из юношей резким жестом. Тот, высокий и жилистый парень лет семнадцати, с растрёпанными тёмными волосами и карими глазами, подошёл быстро, но без суеты. Его звали Арен, и в его движениях чувствовалась уверенность бойца.

– Арен, – сказал Ричард, указав на Эмилию. – Это твоя новая ученица. Покажи ей, как держать оружие.

Арен кивнул и шагнул к стойке с деревянным оружием. Он выбрал меч – грубо вырезанный, с потёртой рукоятью – и протянул его Эмилии.

– Держи, – сказал он, его голос был спокойным, но в нём сквозило любопытство.

Эмилия взяла меч обеими руками, ощутив его тяжесть. Он был холодным, шершавым, совсем не похожим на её старый нож, которым она убила матроса. Её пальцы сжали рукоять, и внутри неё вспыхнул голод – жажда узнать, как этот кусок дерева станет её силой.

Арен склонил голову, изучая её.

– Ты дралась раньше?

– Только ножом, – ответила она, её голос был хриплым, как после крика. – И не для игры.

Арен бросил взгляд на Ричарда, ожидая указаний. Ричард кивнул.

– Ударь его, – приказал он, скрестив руки на груди.

Эмилия рванулась вперёд, замахнувшись мечом с такой силой, будто хотела разрубить Арена пополам. Но он легко уклонился, отступив в сторону, и её удар рассёк воздух. Она ударила снова, ещё яростнее, вкладывая в движение всю свою боль, всю злость за смерть матери. Дерево просвистело около его плеча, но Арен снова увернулся, его движения были плавными, точными. Он не поднял свой меч, лишь наблюдал, как она тратит силы, как её дыхание становится тяжёлым, как пот стекает по её лицу.

Эмилия стиснула зубы, её грудь вздымалась, ярость кипела в венах. Она ненавидела свою слабость, каждый промах, каждый миг, когда её враг оставался невредимым. Наконец, она остановилась, тяжело дыша, и меч опустился к земле. Её руки дрожали, но не от усталости – от гнева.

Ричард смотрел на неё, его лицо было непроницаемым, но в глазах мелькнула тень удовлетворения.

– Много работы, – сказал он, качая головой, и подозвал другого юношу. – Найди Герхарда. Пусть начнёт с ней.

Юноша кивнул и исчез за воротами. Эмилия стояла, сжимая меч, её взгляд был прикован к земле. Она знала, что выглядела жалко, но жалость была ей чужда. Её путь только начинался.

Герхард появился вскоре – высокий, седой, с лицом, изрезанным шрамами, как старое дерево. Его глаза, серые и холодные, прошлись по Эмилии, оценивая её. Он подошёл к Ричарду и поклонился.

– Мой лорд, – его голос был грубым, как скрежет камня. – Что нужно?

– Новая ученица, – Ричард кивнул на Эмилию. – Сделай из неё убийцу. Быстро.

Герхард прищурился, его взгляд задержался на её хрупкой фигуре.

– Это займёт годы, – начал он, но Ричард перебил:

– Сделай что сможешь.

Герхард кивнул, затем повернулся к Эмилии.

– Имя?

– Эмилия, – ответила она, встретив его взгляд.

– Герхард, – представился он, шагнув ближе. – Я научу тебя держать оружие в руках. Сначала – дыхание. Без него ты умрёшь раньше, чем поднимешь клинок.

Он сделал глубокий вдох, его грудь поднялась, затем медленно выдохнул, показывая ритм. Эмилия повторила, чувствуя, как воздух наполняет её лёгкие, успокаивая бешено колотящееся сердце.

– Теперь стойка, – продолжил он, расставив ноги и согнув колени. – Если упадёшь, ты мертва.

Эмилия последовала его примеру, её босые ступни вцепились в холодную землю. Герхард подошёл, грубо поправив её плечи, надавив на спину, чтобы выпрямить осанку. Она стиснула зубы, но не отступила.

– Хорошо, – сказал он, отступая. – Теперь кинжал. Покажи, как держишь.

Эмилия вытащила клинок из-за пояса, сжав его обратным хватом, как на корабле. Герхард нахмурился.

– Не так, – он выдернул кинжал из её пальцев и вложил обратно, направив остриё вниз. – Так режешь горло. Попробуй.

Эмилия кивнула, её пальцы сжали рукоять, и она сделала выпад, представляя Джерарда. Герхард ударил её по руке деревянным мечом, оставив красный след. Она выронила клинок, зашипев от боли.

– Слишком медленно, – сказал он. – Ещё раз.

Эмилия подняла кинжал, её рука горела, но она повторила, быстрее. Герхард кивнул, одобряя.

Ричард смотрел на это со стороны, его ум уже строил планы. Эмилия станет его клинком, острым и незаметным. Он развернулся и пошёл прочь, оставляя её с Герхардом. Её путь начинался в грязи и боли, и он знал, что эта девочка сможет оборвать жизнь короля.

Ричард покинул тренировочный двор, оставив за спиной звон деревянных мечей и хриплые выкрики Герхарда, исправляющего стойку Эмилии. Его шаги гулко отдавались в длинных коридорах замка Сэлендора, где воздух был пропитан сыростью и запахом старого камня. Он поднимался по винтовой лестнице, узкой и крутой, чьи ступени были стёрты сотнями ног до гладкости кости. Холодные стены, покрытые трещинами и пятнами копоти от факелов, казались живыми – они шептались о прошлом, о крови, что текла здесь веками, о предательствах и победах, которые он унаследовал вместе с этим мрачным местом. Его плащ цеплялся за неровности, но Ричард не замечал – его мысли были далеко, в той тонкой игре, где каждый ход мог стать последним.

Он направлялся к верхним покоям, туда, где ждала Лаура, его вторая жена, носившая под сердцем его ребёнка. Её присутствие в этом замке было редким светом среди теней, и Ричард, несмотря на свою холодную расчётливость, чувствовал, как что-то внутри него смягчается при мысли о ней. Лестница вывела его в широкий коридор с высокими окнами, за которыми клубились серые облака, пропуская тусклый свет. Здесь было теплее, чем внизу, – стены укрывали гобелены с выцветшими сценами охоты, а пол устилали ковры, заглушавшие шаги. Ричард толкнул тяжёлую дверь, ведущую в её покои, и вошёл.

Лаура сидела на балконе, в просторном кресле, вырезанном из тёмного дуба и обитом мягкой тканью цвета спелой вишни. Кресло было массивным, с высокими подлокотниками, украшенными резьбой в виде переплетённых ветвей, а спинка слегка изгибалась, поддерживая её осанку. На сиденье лежала подушка, набитая гусиным пухом, чтобы облегчить тяжесть её положения. Балкон выходил на внутренний двор, но Лаура не смотрела вниз – её взгляд был устремлён на ткань в руках, где она вышивала сложный узор: серебряные нити сплетались в изображение ястреба, парящего над горами. Её пальцы, тонкие и ловкие, двигались с привычной грацией, игла мелькала в свете утреннего солнца, пробивавшегося сквозь облака. Её живот, округлившийся на четвёртом или пятом месяце, вырисовывался под свободным платьем из мягкого зелёного бархата – не слишком большим, но уже заметным, как обещание новой жизни. Тёмные волосы Лауры, слегка волнистые, спадали на плечи, обрамляя её лицо, спокойное и сосредоточенное.

Рядом на низком столике стоял графин с яблочным соком, отражая свет в своих гранёных стенках, и лежала стопка тканей, готовых для новых узоров. Лаура всегда любила вышивать – это было её убежищем, способом упорядочить мысли в хаосе, что окружал их жизнь. Но Ричард знал: её ум был острее любой иглы. Она не просто украшала ткани – она плела интриги, помогала ему в политических играх, подсказывала ходы, которые он сам порой упускал. Лаура была его равной, его опорой, и в этом замке, полном теней, она оставалась его светом.З