Обнаженное и Сокровенное

– Не переживай. Пару часиков, не больше.

– Хорошо. Нет проблем.

Она благодарно поцеловала мужа и пошла на кухню, чтобы позвонить подруге.

***

В ресторане «Счастливая парочка», куда ее потащила Ленка вместо Кафе, было немного шумновато.

В соседнем зале играли свадьбу и, хотя двери туда были закрыты, шум веселья все равно доносился и во второй зал, поэтому хозяева ресторана сделали музыку погромче.

– Ну, что, рассказывай, подруга, как живешь? – весело начала беседу Ленка, когда все вопросы с меню были улажены.

– Как живу? Хорошо живу. Муж хороший, любящий, верный. Дети умные, послушные. Все хорошо, – ответила Глория.

– Это который муж, поп-то?

– Не называй его так, пожалуйста, Лен. Он не поп, а священнослужитель. Попы, они на амвон могут позволить себе пьяными выйти, и на исповеди брать на заметку женщин легкого поведения, чтобы потом с ними переспать. Им, по сути, дела до прихожан нет. Да и до Бога тоже. Эдуард совсем не такой. Он у меня – настоящий Божий человек. Праведный и честный.

– У-у, как ты теперь умеешь говорить! Надо же! Да-а, повезло тебе с мужиком. А мой-то… такой пройдоха! И зачем я за него выскочила? И ребенка зачем-то ему родила. Теперь, и хотела бы развестись, да уже, ради Витальки и не хочется как-то.

– Виталиком сына назвала?

– Ага… Мне это имя нравится. Только вот, он весь в отца. Голубоглазый, белобрысый. Но так, вообще, красивый пацан. Девки любить будут.

Перед мысленным взором Глории тут же всплыл образ алтарника Тита, светло-русого и голубоглазого, с мускулистыми плечами. Перед тем, как уйти, он дождался, когда его мать Людмила пойдет к Павлику, и вдруг неуклюже протянул Глории маленькую шоколадку с ореховой начинкой.

– Это вам, – шепотом сказал он. – Чтоб жизнь была слаще.

Затем он как-то смущенно улыбнулся и тут же, отвернувшись, подошел к раковине и стал мыть посуду.

От неожиданности Глория даже растерялась, и какое-то время стояла, молча разглядывая шоколадку в своей ладони и удивленно поглядывая на Тита, усердно моющего посуду.

– Ты детей-то как назвала? – в какой-то момент спросила ее Ленка, но она даже не услышала вопрос.

Перед ее мысленный взором все еще была шоколадка, подаренная Титом.

– Эй, Лорка! – вывела ее из воспоминаний подруга. – Ты что-то совсем куда-то улетела в мысляндию. Ничего не видишь и не слышишь. Я тебе вопрос задала.

– Ой, прости, – смутилась Глория. – Я задумалась. А что за вопрос?

– Я говорю, а ты своих детей как назвала? А ты что-то в ответ молчишь и молчишь. Я тебя три раза спросила.

– Старший Петр, ему семь. Он уже во втором классе. Очень умный мальчик. В школу пошел, еще шести лет не было. Вторая Маша. Ей уже почти пять. Помощница мне растет. А младший Павлушка. Три годика.

– Трое детей! Обалдеть! Я с одним еле справляюсь. Что-то вы быстро погнали. Всего два года разница между детьми? Не мало ли? Мне кажется, нужно как-то пореже детей делать. Ты, часом, не устаешь, подруга?

– Устаю, Ленка, а куда деваться? Детки-то хорошие. Да я и сама не знаю, как так получилось. Быстро все, незаметно. Время пролетело, кажется, только недавно поженились, а уже, хоп… трое детей, и старший уже в школе. С хорошим мужем чего не рожать-то?

– Рассказывай мне. А то я не знаю. Это потому, что вы верующие. Вам же, это, нельзя предохраняться.

– Да-нет, на самом деле, не поэтому, – засмеялась Глория. – Ничего такого у нас нет. Ты это все выдумала. Планирование семьи, это нормально. Мы с Эдиком это обсуждали. Никаких таких загонов у него нет. Я тебе говорю, это просто так получилось. С первым… там и так все понятно было. Медовый месяц, мы и не пытались ничего остановить. Мне от него ребенка хотелось так, что я только об этом и думала. Его даже иногда на меня не хватало. А с Машкой так получилось, что он уезжал в другой город, ему там послужить нужно было. Ну-и, когда вернулся, мы так друг по другу соскучились, что не до планирования было. Да-и с Павлушкой было так же. Так что, как-то так.

Ленка слушала, облокотившись на руку, а на ее губах застыла блаженная улыбка. Когда Глория договорила, она мечтательно проговорила:

– Хорошо вам. У вас любовь. Вот бы мне так с Олегом…

– Олег это кто, муж?

– Ну, да… кто ж еще-то? Муж… объелся груш.

***

Закончив свое дело, Олег поднялся и, вышел из комнаты.

Глория тут же, осмотревшись и увидев на спинке дивана свою юбку, протянула руку и взяла ее. В этот момент Олег вернулся в комнату. Она тут же стыдливо прикрылась юбкой. Он встал в дверях, держа в руке два чистых полотенца и совершенно не стесняясь своей наготы. Посмотрев, как она прикрывается юбкой, он усмехнулся и, протянув ей одно из полотенец, сказал, как ни в чем не бывало:

– После такого дела уместно принять душ. Так что, давай, ты первая. Шампунь, гель, и все такое на полке слева. Я после тебя.

С этими словами он сел на диван и, взяв пульт в руки, стал перелистывать каналы на телевизоре, не обращая на нее внимания.

Глория быстро встала и, захватив с собой свою одежду, прошмыгнула в душ.

Стоя под струей теплой воды, она прислушивалась к своим внутренним ощущениям.

«Ну, вот, это и произошло, – подумала она. – Совсем не так, девонька, как ты планировала и себе это представляла. Хотя, какая ты теперь девонька? Хорошо, хоть, что парень приличный попался, а не какой-нибудь маньяк с подворотни… и почти не больно было… и одежду не порвал».

Когда она вышла из душа, он все еще сидел и смотрел телевизор в той же позе, в которой и был.

– Ну, что, помылась? – спросил он без особых эмоций. – Теперь я.

Он встал, прошел мимо нее, от чего ее немного покоробило, и зашел в душ.

Лора тут же схватила свою женскую сумочку и бросилась к двери, чтобы уйти, но, взявшись за ручку замка, в нерешительности остановилась.

«Ну, и куда ты сейчас пойдешь? – спросила она саму себя. – Снова будешь как дура возле двери сидеть? Ждать до утра, пока отец придет?»

Этого ей совершенно не хотелось.

«Пойти, заявить в милицию, что меня изнасиловали? – Пришла ей неожиданно мысль, но она тут же ее отвергла. – Нет! Не стану я этого делать. Даже, если мне поверят, зачем я буду парню жизнь портить? Ну, не выдержал он… так я сама виновата. Сама к нему пришла, сама присела рядышком. Он еще, нужно признать, по-божески со мной обошелся. Аккуратно».

Она еще какое-то время постояла у двери, размышляя, а затем, махнув рукой, зашла в зал, села на диван так же уверенно и расслабленно, как это делал Олег и, взяв пульт, стала листать каналы.

«Хотя бы пообщаюсь с ним поближе, узнаю, кто такой», – подумала она.

***

– Ты, что-то сегодня вся задумчивая какая-то! – снова вывела ее Лена из воспоминаний. – Что-то все думаешь и думаешь… Я тебя позвала, чтоб с тобой пообщаться, а она все думает.

– Да, в самом деле. Чего это я? – Улыбнулась Глория. – Наверное, давно никуда не выходила. Отвыкла. Вот и воспоминания всякие навеваются.

В этот момент принесли еду, и подруги на какое-то время перестали разговаривать, поглощая аппетитную пищу.

– Насколько я помню, здесь всегда отменно готовят, – прокомментировала свое блюдо Ленка. – Просто пальчики оближешь.

– Мне тоже здесь нравится. И цены вполне доступные, – в тон подруге ответила Глория.

– Мне вот только бы…

– Что?

– Да… пивка мне не хватает. Хоть немного. Можно я себе закажу, а?

– Да, заказывай. Я тебе, что в этом деле, указ что ли?

Подруга тут же позвала официанта и заказала две баночки пива. Его принесли сразу, и Ленка, недолго думая, открыла одну из баночек с таким знакомым для Глории смачным щелчком, что та даже улыбнулась. Выпив несколько глотков, подруга мечтательно закатила глаза:

– М-м, холодненькое! А вкусное какое! Закачаешься… Может быть, будешь? – она заигрывающе покачала баночку в двух пальцах, предлагая Глории.

– Нет-нет, спасибо, ты пей, – с улыбкой глядя на подругу, ответила та.

Выпив пиво до дна, Ленка отставила баночку и, покачав головой, спросила уже немного другим тоном.

– Ты вот мне скажи, Лорка. Чем священник отличается от нормального человека?

– Ну и вопрос ты задала! Как же я тебе отвечу-то?

– А вот так и ответь. Ты же живешь уже с этим твоим поп… э-э… батюшкой, ну… в общем, с-священнослужителем… целых восемь лет. Должна же уже понять, отличается он от нормальных людей или нет.

– В чем-то отличается. В чем-то нет.

– А в чем? В чем он отличается?

– Ну, хотя бы в том, что он не гуляет по бабам, как обычно это делают мужики, и не напивается по выходным, – серьезным тоном ответила Глория.

– Да-а, надо сказать, это существенное отличие, – покачала головой Ленка. – А ты уверена, что он… ну… не врет тебе? Может быть он где-то втихарца, пока на эти свои службы в другие города ездит, от тебя все-таки погуливает?

– Нет, что ты, – махнула Глория рукой. – Эдуард не такой. Он не станет.

– Почему ты так уверена? А вдруг?

– Да, перестань. Я точно знаю, что нет. Сердце же женское чувствует.

Ленка печально отвернулась и, глядя в окно, с обидой в голосе сказала:

– А мой вот гуляет… гад!

Она поджала губы и с каким-то отчаянием и внутренней болью, угадывающейся в каждом ее движении, открыла вторую банку пива и немного отпила из нее.

Глории захотелось как-то посочувствовать подруге и, просто, чтобы ее поддержать, она с теплотой в голосе сказала:

– Дай, хоть, попробовать, что ли? А то я уже и вкус забыла.

– Чего? Пива?! – удивленно расширила глаза Ленка, но в следующее мгновение ее лицо озарила неподдельная радость, и она с готовностью протянула баночку подруге. – Держи, конечно. Можешь хоть всю выпить, я, если что, еще закажу.

Глория поднесла банку к губам, в то время как подруга завороженно наблюдала за каждым ее жестом, будто сейчас совершится что-то волшебное. Глядя в счастливые Ленкины глаза и улыбаясь в ответ на ее восторженность, жена священника сделала пару глотков и поставила банку на стол.

– Ух-ты! – восхищенно произнесла подруга. – Ну, ты даешь, мать! – Она медленно покачала головой. – Ты даже теперь как-то сразу роднее стала, что ли.

– Да, ладно, брось… всего лишь, пару глотков.

В это время из соседнего зала раздался взрыв хохота, после чего зазвучала музыка. Дверь туда периодически открывалась, и народ выходил и входил, то по одному, то небольшими группами, чтобы воспользоваться туалетом, пойти покурить на улицу, или просто передохнуть после обильного приема пищи и подышать свежим воздухом. Судя по всему, веселие там было в самом разгаре.

– А пойдем, потанцуем, – неожиданно предложила Ленка. – А то я с этим… своим… уже сто лет как не танцевала.

– Ты, что?! Мы же не приглашены!

– Как будто кому-то есть до этого дело, – махнула подруга рукой. – Народ пьет, гуляет. Всем по барабану. Вон они туда-сюда прохаживаются. Никто и не заметит.

– Да, как-то… неловко…

Ленка уверенно встала и, взяв Глорию за руку и потянула ее.

– Пойдем-пойдем, давай. Раз в пятилетку встречаемся, так хоть оторвемся по полной.

Она с силой выдернула подругу из-за стола и буквально потащила за собой.

Глава 9

– А почему сегодня укладываешь нас ты, а не мама? – спросила Осию его дочка Маша.

– Мама пошла на важную встречу, поэтому сегодня я, – ответил он и погладил девочку по голове.

– А почитай нам что-нибудь, а? Ну, или расскажи. Ты всегда так интересно рассказываешь, – попросил Петя.

– Хорошо. Что вам рассказать?

– Ну, какую-нибудь историю…

– Расскажи про Ною? – попросила Маша.

– Не про Ною, а про Ноя, – поправил ее старший брат. – Это история про всемирный потоп.

– Точно-точно, про потоп. Хочу про потоп, – поддержала брата Маша.

– Ладно, про потоп, значит про потоп…

Он начал рассказ, и очень скоро младший Павлушка уснул, но Петр и Мария продолжали слушать.

Когда он закончил, сын спросил:

– Пап… а как ты говоришь, что Бог добрый, если Он потопил весь мир?

– Терпение может лопнуть даже у самого доброго на свете, если ему постоянно делать зло. Бог очень долго терпел людей, а они все грешили и грешили. В конце концов и Он не выдержал.

– Я знаю-знаю… – сказала Маша. – Папа с мамой нас очень любят, но, когда мы балуемся и не слушаемся, они нас в какой-то момент тоже наказывают, потому что не выдерживают. Правильно?

– Правильно-правильно. А теперь пора спать, – с улыбкой ответил Осия и поцеловал детей перед сном.

Выйдя из детской, он обеспокоенно взглянул на электронный будильник. С момента, как жена ушла, прошло уже больше трех часов. Он взял телефон и в очередной раз позвонил ей, но бесстрастный голос оператора снова оповестил его, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Осия прислушался к своим ощущениям. На сердце было тревожно. Как ни странно, но это было первое подобное чувство за все восемь лет их совместной жизни. Ни разу, за исключением мелких семейных неурядиц, Глория не заставляла его серьезно волноваться в отношении нее ни по какому поводу.

Снова вздохнув, он взял библию и, опустившись в кресло стал читать. Однако, не успел он открыть Священное Писание, как услышал тихий голос Господа у себя в сердце:

«Тебе нужны будут деньги, Осия.»

– Деньги? – удивился он. – Я правильно услышал Тебя, Господи?

«Да, деньги. Много денег. Начни откладывать дополнительную десятую часть со всех прибытков и храни в отдельном месте. В нужный момент они тебе понадобятся».

– Но… зачем? – спросил священник, однако ответа не последовало.

Осия еще несколько раз задал Богу вопрос, надеясь получить хотя бы какие-то пояснения, но… больше в этот вечер Господь с ним не разговаривал.

Недоуменно пожав плечами, он наконец, встал и, подойдя к своему столу, открыл место, где лежали деньги. Отсчитав десятую часть, он отложил ее в другой ящик в отдельную коробочку.

Затем он немного подумал и, взяв библию, снова опустился в кресло и принялся читать.

***

Было уже за полночь, когда в прихожей раздался долгожданный звук открывающейся двери, и на пороге появилась Глория.

Осия весь извелся, ожидая ее. Он и читал, и молился, и несколько раз выходил на кухню и наливал себе чай, и снова читал, и снова молился, и даже несколько раз выходил на балкон, хотя и знал, что дорога и подъезд находятся с другой стороны дома.

Когда жена вошла, его чуткий нос тут же уловил запах спиртного.

– Глория?! Где ты была? Я весь извелся. Ты, что… выпила?

Она молча смотрела исподлобья, как маленький зверек, готовый защищаться, если к нему подойти поближе.

– Что случилось? – Он взглянул на часы. – Тебя не было целых семь часов!

– И что? Я теперь плохая, да, плохая?! Ты теперь меня не любишь? Я тебя недостойна, да? Ну, конечно! Ты ведь весь такой правильный! Такой святой! Тебя все любят и уважают, а я никто, понимаешь, никто! Я просто приставка к твоей жизни, чтобы у тебя был статус. Чтобы ты выглядел еще святее.

Ее как будто прорвало, и теперь слова неудержимым потоком лились из ее уст.

– Скажите, пожалуйста! – Она всплеснула руками. – Великий святой отец Осия взял в жены стриптизершу и сделал из нее праведницу. Какой молодец! Она теперь не пьет, не курит, не ругается матом. Она сидит послушно дома одна с детьми, не гуляет, не блудит. Какой молодец, великий отец Осия! А жена кто? Жену он подобрал на помойке! Отмыл, отскоблил от грязи, и теперь, вот это да! Вот это человек! Она теперь просто паинька…

– Глория! Остановись! Кто тебе все это наговорил? – попробовал он ее урезонить, но она его не слушала.

– О, да! Великое преступление совершила! В кои-веки вырвалась из дома, чтобы погулять с подругой, и гуляла целых семь часов! Это же какой грех великий! Так она еще и пива выпила! Целую банку ноль три литра! Ужасная падшая женщина! Великая грешница! Теперь она отбросит тень на святой и непорочный образ своего примерного мужа! Какая гадина! Нужно ее побить камнями! Как там у тебя в библии написано? Вывести за стан и побить камнями, чтобы другим неповадно было? Так ты теперь со мной поступишь, да?

– Глория, перестань пожалуйста! Разве я тебе что-нибудь подобное когда-нибудь говорил?

– Нет, не говорил. А теперь скажешь, я знаю, скажешь. Потому что я не смогла, не сумела! Ты в меня верил, ты все для меня делал, а я гадина, не оправдала твоих ожиданий. Я не смогла быть такой же святой, как ты! Я мразь! Я подлая гадина! А ты… ты слишком хороший для меня. Ты лучший! Тебя все любят! Я же постоянно слышу все эти разговоры. Если бы не отец Осия, если бы не отец Осия… Ты у них у всех вместо Бога. Они скоро твою икону нарисуют и будут на нее молиться. Стоит только появиться в этой твоей церкви, все сразу шу-шу-шу за моей спиной. Смотрите, это ведь она? Та самая стриптизерша? Какой молодец! Какой святой человек! Сумел такую падшую женщину так преобразить. А вот, не получилось! Нате вам, выкусите! Я какая была, такая и осталась! Пошла с подругой и напилась! И ведь выпила-то, всего одну баночку, а осуждения, как будто я неделю бухала! И ведь, не спрячешься никуда! Меня, ведь, наверняка кто-то видел из этих твоих, прихожан, которые сначала нагрешат, а потом бегут к тебе на исповедь, а потом снова идут и грешат напропалую. Что?! Скажешь, не так?! Видела я сегодня несколько твоих на свадьбе. Нажрался, гад, и пошел с чужой женой под деревом обжиматься. И это не первый случай. А у самого молодая жена красавица с грудным ребенком дома сидит. А завтра он к тебе припрется на исповедь! «Отец Осия, простите, я согрешил». И ты ведь ему отпустишь грехи, я знаю. А он после этого пойдет с другой так же блудить. А почему? А потому что у него жена с мальцом на руках, и она устает так, что сил никаких нет! И она хотела бы, да просто не может все его желания удовлетворить. А он, нет, чтобы ей помочь, чтобы у неё сил было побольше. Так нет! Он лучше пойдет с другой свою похоть удовлетворять. И ты им всем грехи отпускаешь. Конечно! А как же иначе!? Ты же святой! Так, ладно бы только это! Но ведь, он же меня там увидел, и теперь начнет за моей спиной слухи распускать, какая я гадина, опорочила имя святого человека…

Ее слова били больно и безжалостно. Ему хотелось закрыть уши обеими руками и закричать, что есть силы, чтобы только заглушить этот грязный поток. Ужасней всего было то, что он понимал, что она говорит правду. Пусть горькую, пусть болезненную, но правду и… и это было, пожалуй, самое страшное… у него не было ответа на эту правду.

Осия закрыл голову руками и, опустившись на диван, взмолился:

– Глория, пожалуйста, замолчи!

– Замолчать?! Ты, значит, рот мне затыкаешь? Хочешь, чтоб я сидела тихонечко и молчала в тряпочку, так, значит? Я и так молчала целых восемь лет. Только смотрела на все это лицемерие, и молчала. А теперь, не могу больше. Я пыталась. Я старалась быть такой же, как и ты. Все! Хватит! Не могу я больше это терпеть!

– Да, что с тобой стряслось? Это подруга твоя, что ли, тебя так зарядила? – не выдержал Осия.

Упоминание про подругу почему-то очень больно ударило по Глории, и она тут же выпалила:

– Не тронь Ленку! Она здесь не причем! Хотя, какая разница, кто меня зарядил? Теперь это уже на важно. Я согрешила. Я теперь тебя недостойна. И вообще, ты слишком хороший для меня. Прости.

С этими словами слезы брызнули из ее глаз, и она, резко развернувшись, открыла дверь и выбежала наружу.

– Глория, стой! Куда ты?! – вскочил он с дивана.

Быстро подбежав к двери, он выглянул и крикнул в подъезд. – Глория, вернись! Пожалуйста!

– Извини, Эдик, – крикнула она ему в ответ откуда-то снизу. – Ты слишком хороший для меня.

Через минуту он услышал, как где-то там далеко внизу хлопнула подъездная дверь, после чего стало тихо.

Растерянный, он какое-то время стоял, прислушиваясь к ночным звукам. Затем в нерешительности медленно затворил дверь и вернулся в зал. Перед входом в детскую комнату двое его детей, Петр и Маша, стояли и смотрели на него детскими грустными заплаканными глазками.

– Что случилось, папа? – спросил его Петр. – Мама, что, ушла насовсем?

Вздохнув, Осия присел на корточки и, жестом подозвав детей, обнял их и сказал:

– Нет, конечно. Мама вернется. Просто она чем-то очень сильно расстроена. Давайте, помолимся за нее.

***

Выскочив из подъезда, Глория прошла несколько шагов, в нерешительности остановилась и поежилась, так как на улицу уже опустилась ночная прохлада, а она не догадалась захватить с собой ничего теплого.

«Не до этого было!» – подумала она, прошла немного вперед и оглянулась, ожидая, что вот-вот Эдуард выбежит вслед за ней.

Несмотря на прохладу, ночь была великолепной и полной всевозможных звуков. В парке напротив кричали ночные птицы. Где-то недалеко выводил свои необыкновенно красивые трели соловей, и ему поддакивал сверчок, где-то поскрипывал ночной кузнечик, а откуда-то издалека доносились звуки ревущих автомобилей ночных гонщиков.

Ветра не ощущалось вообще. Свежий воздух так и дышал приятной прохладой, располагающей к прогулке, а сверху смотрело небо, усеянное звездами.

Глория вспомнила, как они каждый день гуляли с Эдиком вот такими вечерами, когда только познакомились. Они разговаривали, разговаривали и разговаривали, и никак не могли наговориться. А затем они останавливались под каким-нибудь деревом и целовались. Часы летели незаметно, и ей казалось, что счастливее ее нет никого на свете.

«Я не помню, когда вообще мы в последний раз гуляли, и тем более, просто вдвоем», – с обидой подумала она.

Ах, как ей не хватало таких вот прогулок!

Она сделала еще несколько нерешительных шагов прочь от дома и спросила саму себя вслух

– Ну, и куда ты пошла? Одна… на ночь глядя! Ты чокнутая?! Он ведь тебе даже слова плохого не сказал! Тебе что, делать нечего?

Не найдя ответа на этот вопрос, она оглянулась на окна дома, хотя и знала, что вид на их квартиру находится с противоположной стороны.

«И зачем ты ему все это наговорила, а?! Ну, да, накопилось! Но он-то здесь причем? Он ведь искренне служит людям! Да, насмотрелась, да, лицемеры! Но Эдуард, ведь, не лицемер! Сама ему перед Ленкой дифирамбы пела, а пришла домой и вылила на него незаслуженный ушат грязи! И зачем, спрашивается?»

Она шпыняла и шпыняла себя осуждающими мыслями, но ничего, громе горького самоосуждения у нее не выходило. Из-за этого всего Глории было очень стыдно, и она ужасно злилась и на саму себя, и при этом почему-то и на мужа, так как он, хотя и был, несомненно, очень хорошим, но ведь: «не нашел, такой-сякой, способа защитить ее от этого ужасного и всепоглощающего самоосуждения. А ведь, должен был! Он ведь святой!»

Прямо перед домом находилась детская площадка, где было несколько скамеек для родителей. Пройдя туда, Глория устало опустилась на одну из скамеек и какое-то время сидела так, обхватив себя за плечи и ожидая, что вот-вот Эдуард выскочит из подъезда и, увидев ее, решительно возьмет за руку и отведет домой. Однако время шло, а он все не выходил и не выходил.

«Видишь?! Ты ему не нужна! Была бы нужна, он бы уже давно вышел и отправился тебя искать!» – прозвучала у нее в голове противная мысль.

Глория встала и, оглянувшись, прошла к аллее, начинающейся через дорогу от их дома. В свете уличных фонарей было видно, что по алее там и здесь все еще не спеша ходят любители ночных прогулок, поэтому на Глорию никто не обратил внимания. Быстрым шагом, чтобы согреться, она прошла до конца аллеи, после чего просто продолжила идти по улицам города, особенно не думая, куда и зачем она направляется. Глупая гордость и непонятное женское упрямство не позволяли ей просто так вернуться домой после всего сказанного, поэтому она просто шла, думая о том, что только что произошло, и как ей теперь быть.

Ночь располагала к размышлению, и она не заметила, как снова погрузилась в воспоминания.

***

Олег вышел из душа и, увидев, что Глория все еще сидит на диване и смотрит телевизор, удивленно присвистнул:

– Ого! А я думал, ты уже ушла.

Она смерила его взглядом и, равнодушно отвернувшись, ответила:

– Мне пока некуда идти. Отец со смены вернется, тогда и будет куда. Если ты не против, я у тебя побуду. Могу приготовить что-нибудь, если что… хотя, если по-честному, то я за свое пребывание здесь, по крайней мере, до завтрашнего утра уж точно оплатила. – Она взглянула на него мельком и добавила: – Ты так и будешь ходить голым, или все-таки накинешь что-нибудь?

Он глупо улыбнулся в ответ.

– Я… как бы… у себя дома. Как хочу, так и хожу.

Она наигранно закатила глаза и ответила:

– Ты, конечно, ничего так, накачанный и все такое, но поверь мне, когда на тебе джинсы и майка, ты выглядишь гораздо более привлекательным, чем так.

Он хотел, было, возразить, но потом, удивленно пожав плечами, молча одел шорты и майку.