Обнаженное и Сокровенное

– Так-то лучше, – улыбнулась она и, встав с дивана, прошла мимо него на кухню.

Он проводил ее взглядом, но, увидев, что она начала заглядывать в холодильник и во все кухонные шкафчики, удивленно спросил:

– Э-э… ты, что хочешь делать?

– Исходя из того, что я вижу здесь, могу приготовить тебе отменные щи. Ты щи любишь?

– Хм… смотря как приготовленные.

– Тогда готовим щи. Надеюсь, тебе понравится.

Она стала хлопотать, как заправская хозяйка, напевая что-то себе под нос, а он, тоже выйдя на кухню и присев за стол, какое-то время наблюдал за ней, а затем спросил:

– Ты, я вижу, в первый раз?

– Что в первый раз? – спросила она, но, взглянув на него, тут же поняла, о чем он. – А, ты про это. Ну… да, и что?

– И… как тебе? Понравилось?

– Я бы так не сказала, – ответила она. – Больно не было, но и… ничего приятного.

– А… что не так?

Она смерила его взглядом, полным претензии.

– Да, все не так! Чувствуешь себя беспомощной идиоткой, которая ничего не может сделать со смазливым, но ужасно сильным мужланом-эгоистом, который делает с тобой все, что хочет, и при этом никак не считается с твоими желаниями. Хоть бы извинился, что ли.

– Извини, – он с наигранной виноватостью потупил взор.

– То-то, – буркнула она. – Больше так не делай. Хорошо?

– Ладно, не буду.

Лора отвернулась и как ни в чем ни бывало продолжила хлопотать, а он – за ней наблюдать.

– А если не так, а по доброй воле? Согласишься? – Через какое-то время спросил он.

Она внимательно посмотрела на него и встретила его какой-то уже совсем другой взгляд, в котором был и вопрос, и надежда, и даже детское любопытство, и что-то еще, чего она пока не поняла. Прислушавшись к своим ощущениям, Глория вдруг осознала, что, если не будет принуждения, то она, в общем-то, не против повторения, поэтому, слегка вздохнув, ответила с напускной строгостью:

– А по доброй воле… посмотрю на твое поведение.

Он расплылся в понимающей улыбке и, продолжая за ней наблюдать, через какое-то время восхищенно сказал:

– Ловко у тебя получается. Я заранее уверен, что щи будут просто отменными.

Это было неожиданно приятно услышать, поэтому она, взглянув на него мельком, улыбнулась, но ничего не ответила.

***

Успокоив детей и уложив их, Осия подождал, пока они уснут. Его сердце так и рвалось бежать на улицу и искать супругу, но он переживал, что, услышав, как он ушел, дети могут испугаться и начать плакать. Когда они стали дышать ровно и спокойно, он тихо вышел в подъезд, вызвал лифт, но тут же вернулся и снова проверил детей. Видя, что они крепко спят, он быстро спустился вниз и вышел на улицу.

Глории нигде не было.

Он прошелся туда и сюда, обошел дом несколько раз, перешел дорогу, прогулялся до конца аллеи, проходившей мимо их дома и, не найдя жену, наконец тяжело вздохнул и сказал сам себе.

«Нельзя детей оставлять надолго одних. Господи, я доверяю Глорию в Твои руки. Ты Вездесущий. Ты знаешь, где она. Сохрани ее, пожалуйста, защити и… возврати».

Придя домой, он заглянул к детям и убедившись, что они в порядке, облегченно вздохнул.

«Все хорошо! Все будет хорошо!» – сказал он сам себе и, выйдя на кухню, преклонил колени в молитве.

– Ну-и, что теперь, Господи? Жена, которую Ты дал мне, она съела запретный плод и… куда-то ушла. Я старался быть для нее хорошим мужем, насколько только я понимаю, как это, быть хорошим мужем. Я не требовал от нее быть идеальной, и всегда благодарил Тебя за нее. Меня все устраивало, и Ты дал мне к ней такую сильную любовь, что только Тебя я люблю больше. И вот, теперь…

По его щекам текли слезы, а из сердца лилась искренняя молитва. Осия изливал душу, говоря все, как есть, и называя вещи своими именами. Он уже давно понял, что от Бога ничего нельзя скрыть, потому что Он видит и знает все, и перед Ним нужно быть максимально честным и открытым. И таким он и старался предстать пред Ним в каждой своей молитве, говоря все, что он думает, и не пытаясь подбирать слова, чтобы «выглядеть» пред Творцом лучше, чем он был.

Стараясь увидеть все свои скрытые эгоистичные мотивы и неправильные моменты в своем отношении к супруге, Осия, как только усматривал таковые, искренне просил прощения и каялся в этом пред Господом, понимая, что простить и очистить его от его плотской природы может только Он.

Он не смотрел на часы, и не знал, сколько прошло времени. Обычно, когда он молился, время летело незаметно. В какой-то момент, когда он замолчал, не зная, что сказать дальше, в его сердце неожиданно зазвучал тихий голос Святого Духа:

– Ты помнишь, как ты стал тем, кто ты есть?

Это был неожиданный вопрос, поэтому, прежде чем ответить, он подумал.

Да, он помнил. Он очень хорошо помнил, все от самого начала.

***

Это случилось жарким летним днем. Эдуард был в гостях у своего друга Шурки, с которым они познакомились на вступительных экзаменах в Питерский институт кинематографии.

Так получилось, что они оказались за одной партой, когда сдавали историю, и Эдуард знал несколько ответов на вопросы в билете у Шуры, а Шура, в свою очередь, знал ответы на вопросы в билете у Эдика. Они помогли друг другу, оба в конечном итоге поступили, и таким образом подружились. Эдуард был приезжим, и жил в студенческом общежитии, а Шура был местным, Питерским.

В тот день Эдик сидел, забравшись с ногами на диван, и слушал, как Шурка играет на гитаре и поет. Парень хорошо играл, и у него был превосходный голос. Он даже вначале подумывал поступить в музучилище на вокал, но потом все же выбрал ГИКиТ.

В какой-то момент Шурка вдруг сменил тон, возвел глаза вверх и запел торжественно и благоговейно:

– Славься Боже, славься Крепкий, Превознесенный Царь всех царей…

Было так непривычно слышать что-то подобное из уст парня, которому двадцать три. Удивленно расширив глаза, Эдуард спросил:

– Ты что такое поешь, Шура?

Парень отложил гитару и серьезно взглянув на друга ответил:

– А я верю в Бога.

После этого он встал и пошел на кухню, разогреть обед, оставив Эдика одного со своими мыслями.

Было ощущение, что в воздухе что-то взорвалось. Простые слова: «я верю в Бога», произвели невероятный эффект. Это было «как снег на голову», и, как только Шурик вышел из комнаты, перед мысленным взором Эдика поплыли воспоминания из жизни, как кадры из кино.

Вот они стоят и о чем-то разговаривают с его одноклассницей Надей возле старого здания городской бани. Сверху донесся слабый звук открывшейся оконной рамы, но Надя его не слышала. Она просто, ни с того, ни с сего, вдруг сделала шаг вперед, и в следующую секунду позади нее, как раз на то место, где она только что стояла, упало огромное стекло и разбилось вдребезги. Эдуард обратил внимание, как летело стекло и, если бы Надька не отошла, оно попало бы ей прямо в темя острым краем.

Вот Эдуард в армии. Делая свою дембельскую работу, он задержался в мастерской до поздней ночи. Неожиданно он почувствовал сильное побуждение сходить к своему другу, грузину по имени Мераб, в его каптерку. Он даже уже не помнил, что ему там понадобилось. «Скорее всего, он уже спит», – подумал он, но все равно пошел. Когда он подошел к каптерке, из-под двери сочился дымок. «Курят что ли?» – подумал Эдик и стал настойчиво тарабанить в дверь. Минут пять никто не открывал, и лишь потом щелкнул засов, и сонный кашляющий Мераб включил свет и распахнул дверь, из которой повалил густой дым. Как оказалось, раскаленный до красна отопительный тэн, лежащий на двух кирпичах, скатился на деревянный пол, и еще бы немного, и каптерка загорелась.

Одно воспоминание сменялось другим. Их было много, но суть каждого из воспоминаний была одинаковой; во всех этих ситуациях произошло что-то необъяснимое, что указывало на какое-то сверхъестественное, потустороннее вмешательство, которое спасло жизнь тому или другому человеку, а в некоторых случаях и самому Эдику.

Неожиданно ему стало обидно, и он почувствовал себя жестоко обманутым. Он родился в неверующей семье, где отец все еще верил в светлое будущее коммунизма, а мать была инженером. Оба были умными и образованными, но говорили, что Бога нет. В школе он неоднократно слышал от учителей, что в наш век научно-технического прогресса и все объясняющего материализма, верить в Бога, это глупость, невежество, узость мышления и бесполезный пережиток прошлого.

И вот теперь он вырос, и в его собственной жизни уже произошло достаточно много всего, что свидетельствует о чем-то большом и сверхъестественном. О чем-то таком, с чем люди сталкивались, и испокон веков называли это Богом. И получается, что Он все-таки есть, и неважно, как Его называть!

«Меня обманывали! Он есть! – ошарашено думал парень. – А если Он есть, то, получается, что я о Нем ничего не знаю».

В этот момент с кухни раздался голос Шуры.

– Эдик, давай сюда. Обедать будем.

Встав с дивана, Эдуард вздохнул и решил для себя, что теперь он постарается узнать о Боге все, что можно о Нем узнать.

Глава 10

Один из студентов, которого звали Лёня, оказался весьма предприимчивым, и договорившись с администрацией общежития, стал использовать актовый зал на первом этаже для показа фильмов. Поставив большой экран и видеопроектор, он предложил кому-то из своих друзей сотрудничество, и они в свою очередь обеспечили в небольшом фойе перед входом в зал чай, кофе, снеки и т.д. Цена как на фильмы, так и на перекус была вполне доступной и исключала расходы на дорогу, поэтому многие студенты с охотой приходили по вечерам в этот местный импровизированный кинотеатр, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, попить чай, съесть пару бутербродов и просто пообщаться.

В тот вечер, когда Эдуард вернулся в общежитие, он сразу заметил на дверях небольшую афишу: «Страсти Христовы. Фильм 2004 г. Режиссер Мел Гибсон».

Он взглянул на часы. До начала оставалось всего десять минут.

«Мел Гибсон… о Христе?» – с сомнением подумал он, глядя на афишу. Но тема его теперь очень даже интересовала, поэтому он достал последние пятьдесят рублей из кармана и, вздохнув, пошел в актовый зал. Однако, когда он подошел к дверям и протянул Леониду деньги, тот жестом показал ему, что это не нужно, и пояснил:

– Сегодня бесплатно.

Пожав плечами, Эдуард поблагодарил его и подумал: «Хм… интересно! Почему бесплатно? Фильм, что ли, никакой?»

Он вошел внутрь и с удивлением обнаружил, что аудитория уже заполнена почти до отказа.

Нужно было признать, что, хотя качество показа на этот раз было не самым лучшим, два часа пролетели для Эдика совершенно незаметно. В течение всего фильма он был как завороженный. На каком-то интуитивном уровне он осознавал во время просмотра, что Иисус – это не миф, и не легенда, и показанное в картине было не просто режиссерским вымыслом, а исторической реальностью. Ему даже показалось, что настоящие страдания Христа были, скорее всего, даже более сильными, чем экранизированные Мелом Гибсоном.

Сказать, что фильм его впечатлил, это ничего не сказать. Эдуард был потрясен до глубины души. Несколько дней после этого он ни о чем другом больше не мог думать. Он вспоминал кадры из фильма, он пытался нарисовать лицо Христа, хотя и понимал, что это всего лишь артист, и настоящее лицо Господа, скорее всего, другое. Он мысленно переносился во времена, показанные в фильме, и представлял себя на месте учеников Иисуса. Он думал о Нем постоянно…

В конце концов он подошел к парню, который показывал фильмы, и спросил его.

– Скажи мне, Леня, а почему ты решил показать студентам такой необычный фильм, да еще и бесплатно? Просто так?

– Нет, конечно, не просто так. Пусть просвещаются.

– В каком смысле, просвещаются?

– Ну, вот ты, например, крещенный? – спросил он со знанием дела.

– Нет, – ответил Эдуард, немного удивившись вопросу.

– Ну, так, пойди, хотя бы, покрестись, а потом спрашивай.

– А что изменится?

Леонид пожал плечами:

– Ну, вообще-то, с этого все начинается.

***

– В целом, почти готово, но, – она посмотрела в шкафчик и с сомнением покачала головой. – Желательно хотя бы какую-нибудь приправу, а то у тебя даже лаврового листа нет.

– Скажи, что купить, и я смотаюсь. Магазин в этом же доме с другой стороны, – с готовностью откликнулся Олег. – Заодно и черного хлеба принесу.

Увидев среди магнитиков на холодильнике маленькие листочки для заметок и ручку, прикрепленную здесь же, Глория быстро отклеила один листок и, написав на нем название, вручила Олегу.

– На… купишь эту приправу и лавровый лист.

– Ок, я мигом, – ответил он, и выбежал из дома.

Она выглянула в окно и проводила его глазами, поскольку квартира располагалась на втором этаже, и выход из подъезда был виден из кухни. Девушка в очередной раз поймала себя на мысли, что ей очень нравятся его широкие плечи и жилистые мускулистые руки.

«Классный парень, – подумала она. – Может быть, у меня с ним что-нибудь и получится?»

Он вернулся буквально через пять минут и принес все, что было необходимо. Протягивая ей пакет с приправами, он дождался, когда она возьмет его в руку, и в этот момент достал из-за спины маленький букет из трех тюльпанов и вручил ей.

– А это тебе…

– Мне!?

Ей еще никто и никогда в жизни не дарил вот-так-вот лично цветов, если не считать общих школьных подарков от мальчишек на восьмое марта.

Растерянно приняв букет, она понюхала его и расплылась в улыбке.

– А… в честь чего?

– Ну… ты… красивая и… ты меня осчастливила, и… в постели ты вообще прекрасна, и… просто, как извинение, что я с тобой так… бесцеремонно поступил.

Ей было безумно приятно, и от цветов, и, конечно же, от его слов.

Это было новое и удивительное чувство.

Какое-то время Глория как зачарованная смотрела счастливыми детскими глазами то на него, то на букет. В этот момент она простила ему все, что он ей причинил.

Наверное, она бы еще долго так стояла, наслаждаясь блаженством этого мгновения, но щи позади нее вдруг зашипели, так как пар приподнял крышку, и выбившиеся из-под нее капли воды сбежали по стенке кастрюли и попали на раскаленную плиту. Спохватившись, она повернулась на звук.

Приправив щи и доведя их до нужной кондиции, Глория торжественно объявила.

– Готово! Можно приступать! Тебе сразу налить, или потом?

– Конечно, сразу. От них такой аромат, что закачаешься.

Взяв с посудницы глубокую тарелку, девушка налила ему щей и подала на стол, положив рядом с тарелкой ложку и нож, завернутые в салфетку.

– Держите, сударь. Приятного аппетита.

Она достала из пакета черный хлеб, порезала его тонкими ломтиками, разложила на блюдце и тоже поставила перед ним. Потом, достав из холодильника пару помидоров, порезала и их, и посолив, тоже поставила перед Олегом на блюдце. И только после этого налила щей себе.

Все это время он удивленно за ней наблюдал и, когда она, наконец, села за стол сама, восхищенно произнес:

– Слушай, меня еще никогда так никто не обслуживал. Это ведь… прямо как в ресторане!

– Наслаждайтесь, сударь, пока есть возможность, – улыбнулась она в ответ.

Он развернул салфетку, взял ложку, опустил в тарелку, наполнил и поднес к губам.

Глория с молчаливой улыбкой наблюдала.

Он подул, отведал и, блаженно закрыв глаза, какое-то время смаковал щи у себя на языке, а потом мечтательно произнес:

– Вот это да! Просто отменно! Я еще никогда не ел ничего подобного!

– Да, ладно тебе. Щи, как щи, – смутившись, ответила она, готовая сделать для него гораздо больше после сказанных комплиментов и оказанных знаков внимания.

– Нет! Это не просто щи! Это волшебные, изумительные, необыкновенные, потрясающие щи!

Он стал с аппетитом поглощать свою порцию, периодически расхваливая кушанье, а Глория, все смотрела и смотрела на него, забыв про свою тарелку и испытывая огромное удовольствие от того, что ему так нравится ее стряпня. Наконец, она тоже попробовала свои щи и, то ли потому, что он их так похвалил, то ли еще по какой-то причине, но она нашла их действительно необыкновенно вкусными.

Закончив свою порцию, Олег попросил добавки, и с таким же аппетитом съел и вторую тарелку, продолжая время от времени восхищаться едой.

Когда они, наконец, пообедали, он вышел из-за стола и, отвесив ей пафосный поклон, торжественно поблагодарил за доставленное удовольствие.

Так много Глория, пожалуй, не улыбалась никогда. Ей показалось, что только за время этого обеда она выполнила свою месячную норму улыбок.

Счастливая, она собрала все со стола, и стала мыть посуду. Все это время Олег стоял и молча за ней наблюдал. Даже спиной она чувствовала этот его взгляд. А когда она закончила и вытерла руки, он медленно подошел к ней, положил ладони на плечи и стал нежно целовать ее в шею, а когда она повернулась… в губы. Она не сопротивлялась. Прекрасно понимая, к чему все идет, она даже не пыталась это остановить, так как теперь все ее существо желало повторения.

***

Наутро Олег поднялся под будильник, сходил в душ, а затем вернулся в спальню и стал одеваться.

– Ты куда? – спросила его Глория, с трудом открыв глаза. У них была такая бурная ночь, что теперь она бы с удовольствием поспала еще часа два-три.

– Мне сегодня на работу нужно, – ответил он.

– У-у… ясно. А кем ты работаешь?

– Скупаю и перепродаю мобильники, компьютеры, телеки, плазму и тому подобную муть.

– О! Прикольно! А вчера почему не работал?

– Мне не обязательно бывать там каждый день.

– А мне что делать?

– Хочешь, иди к отцу, хочешь, оставайся, – ответил он, как само собой разумеющееся.

– Ты хочешь, чтоб я ушла?

– Нет, я хочу, чтоб ты осталась, но, – он улыбнулся с прищуром, – ты сама решай.

– Тогда… я, пожалуй, останусь, – ответила она с таким же улыбчивым прищуром и, хотя ей и очень не хотелось, заставила себя встать с постели, чтобы пойти на кухню и разогреть ему завтрак.

Минут через пять Олег, одетый с иголочки, аккуратный, причесанный и приятно пахнущий зашел на кухню и, увидев на столе яичницу, обжаренную с колбасой, бутерброды с маслом и сыром и наскоро сделанный овощной салат, радостно воскликнул:

– О, надо же, завтрак!

Он сел за стол, смел все это за пять минут, запил чаем и, встав из-за стола, махнул ей рукой:

– До вечера.

С этими словами он шагнул в прихожую и, не успела Глория убрать тарелки со стола и выйти к нему, чтобы его проводить, как его уже и след простыл.

Растерянная и удивленная, она подбежала к окну, чтобы посмотреть, как он выходит из подъезда, но успела лишь мельком увидеть его спину, скрывшуюся в следующий миг за растущими вдоль дороги деревьями.

«Вот это да! Даже спасибо не сказал», – подумала она, и почему-то почувствовала себя, как оплеванная.

Однако, Глория постаралась утешить себя мыслями, что он просто очень сильно торопится. Что, возможно, из-за столь бурной ночи, проведенной с ней, он тоже не выспался, а может быть даже и проспал, и поэтому был слишком сосредоточен на том, чтобы быстрее собраться и уйти.

Так или иначе, она не стала принимать это близко к сердцу и, приведя себя в порядок, решила приготовиться к его приходу.

Весь день она мыла, убирала, чистила, драила, переставляла мебель, протирала пыль и, конечно же, готовила. На те немногие деньги, которые у нее оставались, она купила кое-какие продукты и моющие средства.

К шести вечера не было ни одного уголка в этой квартире, где бы не побывала ее рука, вооруженная либо тряпкой, либо щеткой, либо шваброй, либо еще чем-нибудь. На плите стоял горячий ужин, и Глория, довольная собой, села у окна и стала ждать. Ей очень хотелось есть, потому что, увлеченная всей этой домашней кутерьмой, она даже ни разу не присела, чтобы перекусить, но… она не могла себе этого позволить! Ведь она предвкушала, как он придет, будет очень рад всему, что она сделала за день, они сядут вместе за стол, и вот тогда она поест вместе с ним приготовленный ею специально для него ужин, и тогда… только тогда! она полноценно утолит свой голод с гораздо большим удовольствием.

Так она просидела час… потом два… потом три.

Ожидание становилось невыносимым.

В десять часов она положила себе в тарелку совсем немного мясного рагу, которое к этому времени уже почти остыло, и грустно без особого аппетита съела его.

В одиннадцать часов она устала его ждать и, махнув рукой, печально пошла в зал и, забравшись с ногами на диван, включила телевизор и стала безучастно листать каналы. Настроение у нее было прескверное.

«Может быть, с ним что-нибудь случилось? Мало ли, что бывает?» – утешала она себя мыслью, смотря невидящими глазами в экран телевизора, но ее женская интуиция подсказывала ей, что здесь все далеко не так просто.

Просидев до часу ночи, она положила себе под голову жесткую диванную подушку и незаметно для себя уснула.

Примерно через каждый час Глория открывала глаза, смотрела на часы, но почти бессонная предыдущая ночь и день, проведенный в труде, давали о себе знать, и она снова засыпала.

В четыре часа утра дверь резко распахнулась, отчего девушка вздрогнула и подскочила.

В следующую секунду Олег ввалился в дом и, посмотрев на нее мутными, пьяными глазами, что-то невнятное пробормотал и тут же пошел в туалет. Минут пять он стоял над унитазом, с противным звуком изрыгая из себя то, чем он, судя по всему, где-то себя накачал, после чего он, даже не умывшись и не взглянув в сторону Глории, протопал в спальню и, прямо в одежде завалился на постель и тут же уснул.

На улице уже забрезжил рассвет.

Выключив телевизор и свет, девушка испуганно прошла вслед за Олегом в спальню и, сев на кровати рядом с ним, какое-то время смотрела на его лицо, на котором были отчетливо видны два поцелуя красной помады, и один розовой.

«Ну, что девочка, ты хочешь, чтобы это с тобой происходило в течение всей жизни?» – спросила она саму себя.

От него очень неприятно пахло спиртным и блевотиной.

Тяжело вздохнув, Глория сходила в ванную, принесла оттуда влажные гигиенические салфетки и протерла ему лицо. Он даже не шелохнулся. Она сняла его кожаные щеголеватые «мокасины», с трудом стянула его коричневые зауженные джинсы. Немного подумав, она все-таки решилась, и с еще с большим трудом сняла с него рубашку, после чего робко прилегла рядом с ним и еще какое-то время смотрела на него и размышляла, а потом незаметно для себя уснула.

Проснулась она оттого, что Олег вдруг, без всякого предупреждения, резко встал и вышел из спальни. Она хотела, было, встать за ним, но тут он вернулся обратно и, не говоря ни слова, подошел к ней. В его глазах было такое же безумие, какое Глория довольно часто видела у своей матери, когда та напивалась. Какое-то мгновение он молча смотрел на нее тяжелыми глазами, а она боялась даже пошевелиться. Вдруг он резко бросился к ней, так, что она даже вскрикнула, с какой-то дикостью сорвал с нее одеяло, ночную рубашку и… молча сделал свое дело.

Ей было больно, неприятно и страшно.

Закончив, он отвалился в сторону и тут же снова заснул.

Подождав немного, Глория тихо встала с постели и вышла в зал.

На часах было десять утра.

Стараясь не издавать ни звука, она привела себя в порядок, тихо взяла свои вещи и… ушла.

***

На следующее же утро после разговора с Леонидом Эдуард отправился в ближайшую церковь, мимо которой он проходил почти каждый день, когда шел в магазин или метро.

Зайдя внутрь, он в нерешительности остановился при входе, оглядывая помещение. В церкви было почти пусто. Внутри стоял приятный чуть сладковатый запах. Перед некоторыми иконами догорали свечи. Две женщины молились в разных концах сводчатого, расписанного в стиле Микеланджело зала, каждая перед своей иконой. Где-то, судя по доносящимся до Эдика тихим звукам, репетировал хор.

– Вы что-то хотели, молодой человек? – раздался откуда-то слева женский голос.

Он повернулся на вопрос. За неким подобием прилавка, сидела уже немолодая женщина и смотрела на него с видом не то хозяйки, не то продавца. Вокруг нее на полочках были разложены иконы, свечи, крестики, молитвословы, и другая церковная утварь. На каждом из элементов был наклеен аккуратный маленький ценник.

– Э-э… да… здравствуйте, – ответил Эдуард, чувствуя себя неловко. – Я хотел покреститься.

– Шестьсот пятьдесят рублей, – бесстрастно ответила женщина.

«Ого! – подумал он. – Не дешево!»

Его немного покоробило ее бесцеремонное отношение к такому благоговейному, как он считал, действию, но он не стал на этом зацикливаться, и полез в карман за деньгами. Благо, что у него оказались в кармане эти шестьсот пятьдесят рублей, и даже немного больше. Он отдал их женщине, она выписала ему чек и сказала:

– В среду в 15-00, и не опаздывайте. При себе иметь крестильную рубашку.