Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 7. Материализм. Часть 2

Реальное, составляющее объект научного исследования, дано нам в ощущениях как нечто объективное и независимое от нас как эмпирических субъектов. В каждой точке опыта мы сталкиваемся с многогранным поведением вещей, которое никогда не может быть представлено в рамках одной формальной концептуальной системы. Процессы, которые мы распознаем и описываем как механические, то есть которые мы используем непосредственно, то есть без гипотез, и которые говорят что-то о субсенсуальном мире, образуют особое содержание. И вот опыт показывает, что с этой системой механических процессов другие группы явлений, которые как таковые могут быть определены только по их временным и пространственным характеристикам, связаны таким образом, что при определенных закономерных условиях возникают представления, которые могут быть приравнены к механическому труду. Этот факт нашел свое формульное выражение, точно описывающее смысл и границы этой связи, в законе сохранения труда. Отсюда можно развить общую энергетику, которая, полностью сохраняя специфическую природу групп явлений, тем не менее позволяет подчеркнуть их закономерную связь в математически точной форме. Но мы можем пойти еще дальше, и только по методологическим соображениям целесообразно рассмотреть конечные следствия, предлагаемые математическим естествознанием. Таким образом, мы прямо предполагаем, что для объяснения превращения энергетических форм друг в друга мы вправе выдвинуть гипотезу о механической структуре, пронизывающей контекст всей реальности и устанавливающей ее закономерность. Следует, однако, подчеркнуть, что в определенных областях это предположение не представляется ни необходимым, ни осуществимым, и, соответственно, может возникнуть возможность заменить его более подходящим. Но в той мере, в какой мы дополняем механическую структуру, мы можем сформировать и представить ее только по аналогии с теми системами, которые демонстрирует нам опыт. Поэтому, если мы выделяем из них с помощью символического представления то, что является чисто механическим, – положения и скорости пространственных единиц, – мы не должны забывать, что это не лишает факты, описываемые такими формулами, всего, что имеет более чем механическую природу, и даже не отрицает ее. К этой механической системе, предположительно существующей в природе, применимы законы сохранения. Она удовлетворяет логическим требованиям, которые научная мысль выдвигает в качестве условий наиболее совершенного объяснения. Но ни одно методологическое правило не предписывает нам признавать в явлениях, к которым подставляются механические процессы, реальность иного рода, чем та, которую эти процессы демонстрируют по аналогии с той, из которой они образованы. Не является ни противоречием принципам исследования, ни нарушением экономии предположить, что движения действительно связаны с качественными процессами, при условии только, что взаимная связь этих классов фактов должна рассматриваться как законная. Однако если учесть, что в целом далеко идущая функциональная зависимость сенсорных данных от определенных материальных процессов доказана или, по крайней мере, вероятна, поскольку мы живем не в хаосе впечатлений, то возражений против выполнения этой посылки не будет. Однако наивный взгляд на мир требует существенных и, с точки зрения всех деталей, чрезвычайно радикальных корректировок. Осознание относительности всех чувственных впечатлений показало в качестве доказательства, что качества, которые мы испытываем, не являются теми, которые мы привыкли придавать объектам. Но это, в конечном счете, касается только выбора механических контекстов, которым следует приписать воспринимаемое качество. Возможно, что связь с другими процессами, скажем, с определенными химическими процессами или с изменениями в состоянии среды, которые претерпевают модификацию в наших органах, установленная путем наблюдения за всеми нашими переживаниями, может оказаться достаточной для удовлетворительного объяснения факта относительности или вообще зависимости ощущений от работы наших органов. Однако тот факт, что необходимо дальнейшее исправление наивного взгляда на мир в смысле учения о чистой субъективности качеств, не может быть оправдан растворением природы в механической системе.

3. Аргументы физиологии

Описанная таким образом четкая позиция требует последнего дополнения: учение о субъективности чувственных качеств имеет свое историческое происхождение в развитии механистического взгляда на природу. Но так как во времена Декарта и Гоббса его развитию способствовали также особые физиологические соображения, то формальный аргумент, доказательство в его пользу, независимое от всех других соображений, появилось теперь в сенсорной физиологии, основанной Иоганном Мюллером. Сам Мюллер считал, что в своем учении о специфических энергиях органов чувств он нашел прямое подтверждение или точную формулировку субъективистских теорий, представителями которых ему казались Платон, Локк и Кант. Таким образом, возникает задача определить вклад, который физиология может внести в пересмотр естественного мировоззрения.

Качества даны нам только в виде чувственных восприятий, и опыт учит нас, что, хотя поначалу они, как правило, не приписываются нашему собственному телу, тем не менее они тесно связаны в своем возникновении и своих определениях с определенными процессами в нем. Теперь мы считаем определенным результатом психологического исследования, что ощущения, несмотря на присущую им характеристику сознания, не должны рассматриваться как содержание так называемого индивидуального сознания, то есть как психическое явление, на основании только этой особенности, которая постулируется из всего существующего, что мы можем предположить. Соответственно, объем признаваемых в физиологии условий для возникновения процесса восприятия зависит от выяснения отношения, существующего между воспринимаемым качеством и механически сопровождающим его процессом. Если удастся доказать, что характер связи между ними таков, какой научное мышление должно предполагать для обоснованного обобщения, если удастся доказать, что форма события, образующая необходимое и достаточное условие его возникновения, аналогична материальным процессам, которые мы видим реализованными в неорганической природе, то последнее препятствие, которое может быть поставлено против реалистического взгляда на природу, очевидно, устранено.

Конечно, нельзя отрицать, что при нынешнем состоянии наших знаний достаточно надежное знание материальных основ наших ощущений, можно сказать, не было достигнуто ни в какой момент. Огромный прогресс, которого добился анализ благодаря сотрудничеству анатомов, физиологов и психологов за последние десятилетия, прежде всего, выявил такое богатство и разнообразие фактов, подлежащих объяснению, что в настоящее время по крайней мере удовлетворительные теории, даже в самых узких областях сенсорной физиологии, не представляются возможными с какой-либо степенью высокой вероятности. Кроме того, реальная природа процесса нервного возбуждения до сих пор остается совершенно неясной. Трудности, с которыми сталкивается исследование того, что в конечном итоге происходит в живых нервных клетках и их процессах, настолько велики, что все наши положительные знания почти исключительно ограничиваются знанием электрических свойств, которые могут быть изучены непосредственно как функция только в очень узких пределах, а именно в области периферических нервных волокон. Формулы положительной и отрицательной работы молекул или ассимиляции и диссимиляции являются, строго говоря, лишь схемами или, скорее, постулатами, которые позволяют кратко описать самые общие моменты, не давая никакого реального объяснения природы лежащих в их основе процессов. Здесь научное воображение все еще имеет почти неограниченные возможности; действительно, как иногда выражается фон Крайес, 44даже в наиболее изученных сенсорных областях, таких как ощущение света, «мы не в состоянии установить умеренное число возможностей, между которыми мы должны были бы взвесить на основе определенных фактов».

Мы можем совершенно не принимать во внимание так называемые низшие чувства, где известна и проанализирована лишь малая часть фактического материала и где мнения исследователей до сих пор расходятся по каждому решающему вопросу, касающемуся психологических характеристик, физиологических основ и того, что следует считать адекватным стимулом; Достаточно напомнить о замечательной судьбе различных гипотез, выдвинутых в последнее и очень недавнее время в отношении чувства слуха и чувства света, где все эти отношения по-прежнему наиболее прозрачны и, во всяком случае, наиболее тщательно изучены. Если после завершения великих работ Гельмгольца казалось, что найдена точка зрения, позволяющая понять эмпирические факты, исчерпывающие во всех существенных аспектах, то теперь стало более определенным, что разработанные и осуществленные им теории, если они вообще еще жизнеспособны, означают в лучшем случае лишь зачатки понимания осложнений, которые вначале вообще нельзя было упускать из виду. Хорошо известно, как Геринг и его школа боролись против трехкомпонентной теории цветов в пользу совершенно других идей, и, несомненно, верно, что от нее пришлось отказаться, по крайней мере в версии Юнга-Гельмгольца. Но теперь, с другой стороны, появились факты, которые фон Крайес обобщил под названием теории двойственности и которые в любом случае требуют значительных ограничений и модификаций взглядов Геринга. Здесь снова все находится в движении. Теория резонанса в физиологической акустике, скорее всего, получит более широкое признание; но даже против нее, несмотря на ее далеко идущую полезность, были выдвинуты такие серьезные возражения, что, возможно, большинство исследователей все еще придерживаются ее скорее из-за отсутствия теории, которая могла бы ее заменить, чем из-за ее собственного совершенства. Кроме того, рассматривается вопрос о том, не нуждается ли вся психоакустическая теория в радикальной реорганизации.45 В этих условиях использование результатов сенсорной физиологии в интересах натурфилософских соображений, конечно, пока безнадежно. Любая попытка такого рода вынуждена вступать в конфликт с мнениями и взглядами, решение по которым может быть принято только постепенным исследованием и, в конечном счете, экспериментом. Тем не менее, состояние наших знаний должно, по крайней мере, позволить нам подчеркнуть общие точки зрения, на которых основывается этот анализ, и конкретизировать их применительно к нашей проблеме.

Отношение ощущений или ощущаемых качеств к нервным процессам, с которыми связано их возникновение, обычно обсуждается в связи с вопросом о соотношении духовного и физического, психического и физического. При этом в соответствии с учением о субъективности чувственных качеств предполагается, что ощущения как таковые относятся к духовной жизни. Но, подвергая сомнению эту предпосылку, мы должны прежде всего считать весьма проблематичным, можно ли утверждать, что те возможные отношения, которые существуют между процессами, которые, несомненно, должны рассматриваться как психические, например, феномены осуждения, ненависти и любви и некоторые материальные процессы, существуют таким же образом в сфере ощущений; или, наоборот, можно ли считать те формы отношений, которые, как предполагается, делают связь между движением и ощущением мыслимой, без ограничений и расширения действительными для реального психического опыта. Отнюдь не очевидно, что оба класса явлений, которые различаются по своему психологическому характеру настолько, что одно всегда является лишь объектом другого, должны быть одинаково связаны с физическими событиями. Если в философских исследованиях, которые в последнее время вновь обрели живой интерес, отношения между телом и душой или природой и духом не являются ни столь различными, как того требует последовательный дуализм в смысле картезианской системы, ни столь равными, как два полностью пересекающихся круга, или, скорее, означают лишь два взгляда на самотождественную реальность, например, в смысле Фехнера, для которого природа и дух – это, как однажды выразился Вундт, 46«две пересекающиеся области», «которые имеют лишь часть своих объектов, общих друг с другом.» Если предположить, что общие для обоих миров элементы – это содержание ощущений, то, с одной стороны, можно было бы требовать строгого параллелизма ощущений и движения, а с другой – считать возможными отношения взаимосвязи или взаимодействия между физическими процессами, связанными с ощущениями, и актуальными психическими функциями. Такая точка зрения, как представляется, не сопряжена с большими трудностями, чем односторонние дуалистические или монистические теории. Тем не менее, как бы ни оценивать ее полезность, она может прояснить обоснованность тщательного анализа отдельных явлений при исследовании взаимосвязи между физическими и психическими событиями.

В основе всех последних гипотез о природе связи между физическим и психологическим лежит приобретенное опытным путем и постепенно углубляющееся знание о значении нервной системы для реализации психической деятельности. Это понимание, основанное не на простом логическом постулате, а являющееся результатом реальных, кропотливых исследований, основанных на эксперименте и клиническом опыте, может быть выражено, в той мере, в какой установленный к настоящему времени фактический материал позволяет сделать самые общие выводы, следующим образом: психические функции связаны с определенными процессами материальной природы, происходящими в физических системах, в той мере, в какой они должны рассматриваться как необходимое условие их возникновения. Этот принцип корреляции, которому нельзя отказать в хотя бы эвристической обоснованности даже за пределами установленного до сих пор круга наблюдений, имеет прежде всего чисто методологическое значение; сам по себе он не содержит решения в пользу какой-либо метафизической гипотезы, и поэтому называть его принципом психофизического параллелизма было бы неверным употреблением языка. Однако предположение, долгое время сохранявшееся в научной мысли, тем самым исключается и, следовательно, может считаться навсегда опровергнутым. Перед лицом доказательства того, что психическая жизнь связана с материальными событиями, которые распространяются на большое пространственное пространство и в то же время распределяются по отдельным и независимым местам внутри него, концепция души как беспространственной, простой, нематериальной субстанции, как ее развивал Декарт и как ее еще представлял Лотце в своих ранних работах, больше не может быть сохранена. Однако это, конечно, не означает, что общеисторическое представление о взаимосвязи взаимодействия психической и физической реальностей, возникшее с этой конкретной гипотезой, было отменено. Например, в своих последних работах47 Лотце показал возможность их взаимосвязи, которая, признавая установленные опытом факты телесной основы психической деятельности, тем не менее сохраняет относительную независимость обеих областей и те формы взаимного влияния, которые еще мыслимы между ними. Если спекуляции о пунктиформном местонахождении души устарели благодаря прогрессу анатомии и физиологии центральных органов, это не оправдывает приписывания душе пространственности в определенном отношении и использования этого предполагаемого факта опыта в интересах параллелистических гипотез. 48– Скорее, эти прозрения учат проницательного исследователя прежде всего лишь более узко определять общий вопрос и разбивать его на те подвопросы, которые только и делают возможной точную формулировку и в то же время открывают перспективу подвести его к решению. Ибо особый характер отношений между телесными и духовными событиями допускает или, скорее, требует более точного определения в деталях.

В настоящее время считается существенной характеристикой психических реальностей то, что они не могут рассматриваться и встречаться как протяженные в пространстве вещи так же, как тела. Мы можем взять это положение на вооружение и, дополнив его, развить в критерий рассматриваемого вопроса.

Все научные опыты над объектами внешнего мира, включая организм ближнего как объект физиологического исследования, связаны с опосредованной деятельностью органов чувств того, кто эти опыты и наблюдения производит. Соответственно, исследование процессов, происходящих в живом и чувствующем индивиде, подчиняется тем же условиям, что и исследование любой внешней реальности; и к нему также применимо положение, которое мы уже подчеркивали в самых разных выражениях: факты, которые оно распознает и открывает, доступны постольку, поскольку они представляют собой положение дел, независимое от меня и отдельное от моих проявлений. Поэтому, прежде всего, психическое, которое предполагается существующим в телах других людей, в принципе не более и не менее гипотетично, чем сами эти тела; в любом случае, они оба вечно недоступны моему непосредственному опыту. Предположим, однако, что схема, иногда предлагаемая Сеашором, была бы осуществима, согласно которой соответствующие клетки коры головного мозга разных людей, в которых происходят материальные коррелятивные процессы определенных психических переживаний, были бы непосредственно связаны друг с другом, так что была бы возможна прямая передача конечных эффектов входящего стимула, тогда казалось бы, что в такой телепатической коммуникации чужое чувство могло бы войти в мой собственный опыт. Однако, строго говоря, я переживаю не чужое состояние как таковое, а лишь состояние, полностью сходное с ним. Феноменологически неверно говорить, что дерево, которое мы видим, является общим эмпирическим проектом для большинства индивидов; ведь мы можем видеть только при посредничестве света, который создает изображение на нашей сетчатке в соответствии с оптическими законами, и это изображение на сетчатке, если не принимать во внимание дальнейшие модификации стимула, чтобы иметь предварительную схему, и есть воспринимаемая визуальная вещь. Однако ваше изображение на сетчатке может стать содержанием моего опыта только в тех же самых гипотетических условиях, что и ваше ощущение. Соответственно, физиологические исследования имеют свободу выбора конструктивных элементов, которые они используют для объяснения жизни и жизненных явлений. Если бы теперь можно было показать, что для выполнения этой цели достаточно предположить элементы и детерминанты, которые определяются как таковые только в физических или химических терминах, другими словами, если бы то, что мы считаем психической жизнью в телах других людей, также могло быть построено по законам и в зависимости от неорганической природы, тогда не было бы больше достаточных оснований противопоставлять психическое и материальные события как особый вид реальности. В том же смысле, в каком определенные химические процессы можно объективно обнаружить в коре головного мозга своего собрата, с ними связаны также чувства и мысли. Тогда мы получили бы право описывать одушевленное тело как реальность, существенными, если не единственными, детерминантами которой являются его физические и химические свойства. И я не знал бы, чем такое объяснение отличается от материализма. Ведь тот факт, что в данном случае именно физические и химические законы определяют психические процессы в организме, а не наоборот, не может быть проигнорирован ни идеалистическим, ни феноменологическим взглядом, который видит в явной телесности лишь скрытый психический аспект. С другой стороны, предположение о существовании явлений, которые также проявляют свойства, отличные от механических или пространственных, полностью совместимо со строго материалистической базовой концепцией, если только сохраняется четкое отнесение последних к материальным элементам, их связям или их проявлениям.

Теперь, однако, кажется, что такая концепция и представление и выведение психической жизни из законов физических событий не только невозможны в настоящее время, но и вообще невозможны. И отказ от нее не основан на каком-либо априорном соображении о неразрешимости мировых загадок. Попытка объяснить духовное, как оно возникает в условиях всей природы, из этих условий, т. е. законно классифицировать его во всей природе, содержит в себе так же мало внутренней невозможности мысли, как и химическая наука, которая также должна принять появление чего-то нового в свойствах соединения, не будучи в состоянии сделать его прозрачным. Напротив, исключительно эмпирически обусловленные различия между двумя классами явлений, особый вид несопоставимости, существующий между психическими и физическими процессами, делает подчинение психической жизни признанной связи природы неосуществимым. Мы оставляем в стороне те особенности, в силу которых факты духа не могут быть поняты как свойства или стороны материи; они-то и делают невероятным растворение духовной жизни в психическом атомизме, набросанное Мёнстербергом как логический идеал научной психологии, набросанное Джемсом49 и отвергнутое им как теория стадий сознания; ибо возможность строгого параллелизма физического и психологического зависит или падает от сведения психического к системе однородных постоянных элементов. Мы также оставляем открытым вопрос о том, можно ли на основе этого понимания представить себе связь между психическими переживаниями и материальными процессами, которые, с другой стороны, образуют необходимое, если не единственно достаточное, условие их возникновения. Для нас важно только положение ощущений, которое они занимают в контексте этих двух видов реальности. Проявляют ли качества также такой момент своеобразия, что их исключение из естественных событий является необходимым? Обладают ли они также специфическим характером, который теперь с необходимостью запрещает мыслить их как стороны, свойства или параллельные явления материи или определенных материальных процессов? Если психофизика или физиология чувств действительно могут сделать вероятным, что полное представление содержания ощущений и закономерностей, наблюдаемых в их сосуществовании и последовательности, законами материальных событий лежит по крайней мере в области будущего, то с помощью средств, которые доступны в настоящее время и в пределах, в которых они могут быть использованы, доказательство их объективности, то есть их принадлежности к физической природе, было обеспечено. Ибо, исходя из этого предположения, теперь уже можно заключить о существовании качеств, аналогичных нашим чувственным содержаниям, и в области неорганической природы, насколько простирается сходство механических процессов в последней с процессами, с которыми связаны ощущения в организмах.

Если мы понимаем под механическим коррелятом чувственных данных те физические процессы, к которым они могут быть однозначно отнесены, так что все определения, которые им принадлежат, также им присущи и могут быть полностью ими обозначены – будь то вибрации или изменения положения атомов или атомных соединений, химические процессы разложения или накопления, или электрические токи – то можно считать общепринятым предположением физиологических исследований, что такие процессы существуют, что они могут быть постепенно раскрыты путем прогрессивного исследования. Это предположение, которое часто находит свое выражение в неправильно понимаемом принципе психофизического параллелизма, отнюдь не является столь самоочевидным и даже необходимым, как кажется на первый взгляд. Напротив, рассматривая все возможные варианты, следует подчеркнуть, что факты, насколько они известны на данный момент, допускают и другие интерпретации. Так, можно было бы отстоять предположение, что, возможно, не столько какой-то узко определенный материальный процесс, сколько целая совокупность процессов, от стимуляции периферического органа до возбуждения центральных сенсорных поверхностей, должна пониматься как необходимая предпосылка для возникновения сенсорного состояния, что, следовательно, это зависит от детерминант и изменений, которые распределены по различным местам физической системы. Теория действия, разработанная Мюнстербергом50, примерно соответствует этой точке зрения. Согласно этой теории, физиологическое сенсорное возбуждение само по себе не сопровождается психическими процессами, а становится психофизическим только тогда, когда возбуждение переходит от сенсорной конечной станции к двигательному аппарату. Но даже если психические элементы, таким образом, отнесены к точно отграниченному процессу в области мозговой коры, одного этого процесса недостаточно для полной характеристики его психического коррелята; напротив, качество явно ставится в зависимость от пространственного положения пути разряда, живость ощущений – от силы разряда. Здесь различные моменты ощущения, которое всегда дается нам только как целое и неразрешимое, относятся к строго обособленным и различным группам условий; только их совокупность составляет их полную материальную основу. Теперь, правда, разложение остается в тех пределах, в которых действительный анализ психических явлений ощущения находит различимые признаки. Если условием нашей чувственности является то, что содержание ощущений, ощущения в строгом смысле слова, всегда возникают в связи с моментами, исчезновение которых влечет за собой и исчезновение ощущений, то, по крайней мере, может показаться понятным, что эти моменты, поскольку они изменяются независимо друг от друга, связаны также с различными процессами, например, пространственно последовательными. Но, очевидно, эту мысль можно теперь применить и к качеству самих ощущений; для них также мыслимо, и во всяком случае не исключено с самого начала, что они, хотя во внутреннем опыте и являются совершенно простой вещью, зависят от сотрудничества большинства факторов, образующих совокупность условий для них. Вывод от психологически простого к физически простому неоднозначен и всегда чреват высокой степенью неопределенности. Возможно, что прямых и простых субстратов сенсорных восприятий вообще не существует.