Полная версия
Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 4. Вещь, объект
Возможно и другое возражение. Если мы говорим о сознании или, чтобы избежать двусмысленности этого слова, скажем скорее о данном бытии, то не предполагается ли в каждом случае уже некое Я, которому что-то дается? Не теряет ли понятие данного смысл без этого Я? Не может ли утверждение, что объект дан, быть прямо заменено другим: он связан с Я?
На это я сначала должен ответить: Мы использовали примеры, чтобы прояснить, что значит «быть данным». Другими словами, мы сделали само содержание понятия данности данным и тем самым установили его единственным способом, которым, как нам известно, понятия вообще могут быть определены в терминах содержания (хотя и только в тех пределах, в которых, как нам также известно, это может произойти – поскольку понятие данности является общим понятием, оно, естественно, содержит знакомую нам проблему общих объектов как таковых). Таким образом, понятие данного определяется и вводится без того, чтобы предполагалось понятие «я», без того, чтобы оно использовалось.
Конечно, утверждение, что существование содержания может быть только отношением его к непосредственно переживаемому «я», обычно имеет в основе другую мысль. Аргумент выглядит так: если я вижу цвет, то этот цвет дан мне. Но теперь я утверждаю, что этот цвет все еще существует, когда его никто не видит, т. е. когда он не дан, когда данность, так сказать, отпадает от него. Но данность может отпасть от объекта, а объект остаться тем же самым, если он является лишь отношением к чему-то другому, в которое объект может и не может войти. Но в этом аргументе есть несколько ошибок. Прежде всего, как мы уже знаем, неверно утверждать о самом данном феноменальном содержании, что оно существует и без того, чтобы быть данным как феноменальное содержание: реальный цвет, о котором мы говорим, что он все еще существует, когда мы закрываем глаза, не тождественен тому, что мы видели за мгновение до этого, но это реальная сущность, которая при данных условиях представляется мне в этом, при других условиях в другом феноменальном цвете. Если мы понимаем синий цвет здесь как эту конкретную феноменальную данность, то не имеет смысла говорить о нем, что он существует, не будучи данностью, так же как не имеет смысла говорить, что он существует, не будучи синим. Ибо тогда ничто иное не может быть понято существом этого данного факта, как данное существование; это одно и то же, говорю ли я, что определенный факт дан или определенный данный факт есть, существует15.
Наконец, утверждение, что всякое данное содержание должно быть кому-то дано, может, конечно, иметь и другой смысл. Оно может иметь смысл. Оно может иметь тот смысл, что каждое такое содержание должно появиться как звено в потоке связного события сознания, связанного с воспоминаниями, чувствами, волевыми актами, которые мы относим к одному и тому же эго. Но тогда, как вы видите, данное и данное кому-то не являются синонимами, даже если я считаю фактически верным, но потому не самоочевидным положением, что все данное также дается кому-то, то есть в контексте жизни сознания.
Возьмем личность, эго, душу, в том смысле, который был определен сейчас, как реальный, нефеноменальный, самосуществующий, постоянный, идентичный объект, с которым связаны постоянно меняющиеся приходящие и уходящие чувства, волевые акты, воспоминания и т. д. Эта личность относится к своим чертам характера, склонностям и т. д. так же, как физический объект относится к своему идентичному, постоянному реальному цвету или форме, которые по-разному проявляются в меняющихся восприятиях цвета и формы. Характер и художественные, научные склонности – это склонности воли, чувства и мысли, т. е. реальные, постоянные факты в личности, которые сами по себе не воспринимаются, но проявляются в определенных переживаемых актах воли, чувства и мысли, подобно тому как свойство золота быть легкоплавким не воспринимается само по себе, но является склонностью золота к определенным воспринимаемым изменениям. Наконец, в области психически-реального, так же как и в области физического, существуют не только постоянные, но и временные предрасположенности или реальные свойства. Я вспоминаю тождественное состояние движения сферы, которое появляется в восприятии, но само по себе не является перцептивным содержанием, и вспоминаю, например, состояние плохого настроения, которое длится некоторое время, но само по себе является преходящим, которое также не является специфическим переживанием, а проявляется во всех видах переживаний.
9. Данность отношений
а) Реляционный опыт и объективные отношения
До сих пор, когда мы говорили о данности, мы имели в виду увиденный цвет, услышанный звук, пережитое чувство. Однако это даже не затрагивает определенную группу обстоятельств.
Ограниченное количество точек распределено по листу бумаги через случайные промежутки времени. Что мы видим, когда смотрим на этот рисунок? Самый очевидный ответ, казалось бы, заключается в том, что мы видим эти точки в их своеобразном цвете и форме, а также белый фон, на котором они выделяются. То, что этот ответ недостаточен, является общим местом в современной психологии, по крайней мере со времен эссе Эренфельса о «гештальт-качествах» и последовавших за ним научных дискуссий.
Точки, которые мы там видим, не изолированы друг от друга, а образуют некую фигуру, и о фигуре как таковой можно сказать, что она есть нечто «видимое» нами, точно так же, как и о точках. Они образуют фигуру, но мы также можем сказать, что они образуют более или менее единое целое. Теперь мы думаем о том, что точки расположены не нерегулярно, как раньше, а через равные промежутки времени. Теперь есть около шести точек, которые образуют изображение шестерки игральных костей. Тогда форма изображения, которое мы видим, изменилась, но в то же время целое, которое это образование для нас представляет, стало более однородным, характер однородности, который на него накладывается, усилился. Или: мы сохраняем неравномерное распределение, но в то же время придаем отдельным точкам, а также отдельным частям фона другой цвет. И опять же, изменение цвета – не единственное изменение, произошедшее в структуре; мы одновременно видим, что однородность целого перед нами уменьшилась или что она приобрела в большей степени характер множественности. Наконец, этот характер единства и множественности фигуры может изменяться и без всякого изменения цвета или формы данного. Например, если точки расположены в виде горизонтального креста, мы можем произвольно видеть фигуру в виде креста в одном случае, а затем суммировать точки таким образом, что наше сознание увидит два прямых угла, встречающихся в одной точке. Тогда точки и расстояния между ними остаются точно такими же, но фигура в обоих случаях имеет совершенно иной вид: ведь единый характер целого нарушен или изменен16.
Помимо цветов и форм, мы, конечно, могли бы выбрать в качестве примера тона или тактильные качества. Ряд тонов также представляется нам более или менее замкнутым целым, однородность которого уменьшается по мере увеличения разнообразия отдельных тонов и регулярности отдельных интервалов. Тот факт, что здесь мы имеем дело с последовательным единством, целым, растянутым во времени, в то время как ряд точек, расположенных в легко понятной форме, обычно представляет для нашего восприятия по крайней мере одновременную сущность, не имеет существенного значения.
Таким образом, единство и множественность сущности предстают перед нами как особый, непосредственно постижимый характер, как постижимая характеристика самой этой сущности. Или, говоря иначе: существуют обстоятельства, которые дают нам повод для формирования понятий единства и множественности, в которых мы непосредственно переживаем смысл этих понятий, без которых эти слова вообще не имели бы для нас смысла. Конечно, эти содержания как обоснованные содержания, как характеристики, всегда связаны с другими содержаниями, которые мы переживаем как единые или многообразные; они также существенно зависят от обосновывающих содержаний в своей природе и силе – момент единости может быть увеличен, он всегда имеет определенную степень, – но, как показывают примеры, они также самостоятельно изменчивы в определенных пределах.
Единство и множественность – противоположности, но – за исключением пограничного случая абсолютного единства – они одновременно реализуются в каждой структуре, которая предстает перед нашим восприятием, только впечатление от ее единства является обратным впечатлению от ее множественности; если одно увеличивается, то другое уменьшается в той же пропорции. И в большем числе случаев мы также переживаем в объекте одновременно и единство, и множественность, хотя обычно не оба в одинаковой степени, но одно подчинено другому, а именно везде, где перцептивное или имагинативное содержание предстает перед нами как единое целое, и в то же время мы осознаем части, которые оно содержит. Есть, конечно, и такие случаи, когда воспринимаемое или воображаемое содержание первоначально предстает перед нами только как единое целое и когда требуется особое рассмотрение, изменение отношения, чтобы осознать множественность, большинство частей. Примером может служить тон, который звучит в течение нескольких секунд, не меняя своего качества, и в котором мы лишь впоследствии, по памяти, различаем фазы. К осознанию единства и разнообразия присоединяется еще одна группа феноменальных фактов. Я сравниваю два цвета и понимаю, что они одинаковы; в другой раз я распознаю два тона как разные. Я смотрю на два лица и нахожу их похожими; я узнаю, что два участка дороги длиннее, чем другой. Не подлежит сомнению, что во всех этих случаях в моем сознании присутствуют не только цвета, звуки, расстояния, но что с этими содержаниями связано что-то еще, что на них строится другое отдельное состояние сознания, именно сознание одинаковости, сходства, различия, то есть состояние опыта, которое заставляет меня говорить об одинаковости цветов, различии звуков и т. д. В другое время я могу видеть те же цвета и формы, но мне не приходит в голову сравнивать их; мне не хватает сознания одинаковости, различия и сходства. С другой стороны, мы, конечно, можем ощущать сходство только тогда, когда перед нами находится некое одинаковое содержание, перцептивное или имагинативное. Сознание одинаковости, как и любое другое реляционное сознание, – это «обоснованный факт», факт, который не может существовать для воображения без основы из других, независимых содержаний. Теперь мы должны прояснить: этот данный факт, который я назвал здесь непосредственным сознанием равенства, не является равенством, которое существует между двумя сравниваемыми объектами. Чтобы иметь этот феноменальный факт, я должен определенным образом удерживать сравниваемые объекты вместе, я должен их сравнивать; но объекты также равны, их равенство существует, оно есть, когда я не сравниваю, когда феноменальный факт равенства, сознание равенства, не существует. Да, объекты также могут быть равными и переживаться как неравные, как доказывает пример геометрически-оптических иллюзий – точно так же, как объективный красный цвет может показаться мне серым при определенных условиях (ночью). Объективное равенство, отношение, существующее между двумя объектами, соотносится с реляционным сознанием, с обсуждаемыми здесь фактами, точно так же, как феноменальный синий цвет соотносится с реальным синим цветом стоящей передо мной вещи.
Или короче: понятие объективного или реального равенства – это именно понятие реальной сущности, которая не дана нам как таковая, а только в своих явлениях. Мы не знали бы о синем цвете, если бы не видели синих цветов, мы ничего не знали бы о равенстве, если бы не могли постичь это феноменологическое отношение как таковое; но мы не постигаем реально существующий синий цвет, который остается тем же самым, даже если он становится невидимым, и мы не постигаем равенство, которое также остается тем же самым, даже если никакой данный факт не убеждает нас в его существовании. Таким образом, понятие объективно существующего отношения включает в себя ту же проблему, что и понятие вещи и рода.
Здесь возникает один вопрос: Как соотносятся реальные отношения, объективно существующие одинаковость, различие, единство, множественность, с физическим и психическим реальным и их различием, о которых мы говорили в предыдущих параграфах? Прежде всего, сходство и различие, очевидно, могут быть обнаружены как в одной, так и в другой области; психические и физические объекты могут быть одинаковыми и разными, могут быть едиными и реализовывать множественность внутри себя. Отношения, рассматриваемые как реальные сущности, выходят, таким образом, за рамки противопоставления физического и психического. Есть и еще один момент. Мы также можем сравнивать феноменальные факты как таковые (более того, строго говоря, по очевидным причинам это единственные вещи, которые мы можем сравнивать прямо и непосредственно) и признавать их одинаковыми и различными, едиными и составными. Замечательно, следовательно, то, что у нас не только есть феноменальное осознание одинаковости и различия по отношению к таким феноменальным реальностям, но что мы можем также говорить об объективно существующем одинаковости и различии их здесь на основе такого осознания; они равны или неравны, они содержат множественность и так далее. Это не только означает, что мы теперь имеем соответствующее сознание отношений к этим условиям, но это означает, что эти отношения существуют в действительности, объективно, и существовали бы также, если бы мы не довели их до нашего сознания. Поэтому мы можем, как бы странно это ни звучало, приписывать феноменальным обстоятельствам реальные отношения. Это основа возможности феноменологии, чистого описания как науки. Ведь если мы хотим описывать, классифицировать и систематизировать феноменальные факты как таковые, мы хотим делать это в объективно обоснованных суждениях. Сравнение и анализ (разложение целого на части) являются средствами описания, а сравнение и анализ относятся к сходству и различию, единообразию и большинству. Поэтому должно быть возможно установить эти отношения как объективно существующие в суждениях, основанных на феноменальных обстоятельствах. На чем в конечном счете основывается эта особенность отношений, будет рассмотрено позже.
Это одновременно разрешит серьезное для феноменализма возражение, которое, в частности, выдвигает Штумпф («Явления и психические функции») и на которое иногда ссылается Гуссерль, – возражение, что мы можем сказать о тоне, например, что он – этот самый тон – имеет определенную высоту и тембр, а не что он приобретает их только в результате соответствующего анализа, направленного на него.
Ведь равенство и различие существуют и между идеальными сущностями, между жанрами. Поэтому мы не должны считать отношения вообще идеальными объектами. Равенство, существующее, например, между двумя физическими вещами, – это, во-первых, нечто конкретное, а не нечто общее, и, во-вторых, оно не существует вне времени в том же смысле, что и общие объекты: эти вещи могут быть одинаковыми какое-то время, а затем стать разными. Равенство in abstracto – это, конечно, общий, а значит, идеальный объект.
б) О феноменологии реляционного сознания и теории отношений.
Сознание единства и множественности, с одной стороны, и одинаковости и различия – с другой, не случайно оказались рядом. Скорее, между ними существует внутренняя феноменологическая связь. Три факта показывают нам, что понятия одинаковости и * единства и, соответственно, разнообразия и множественности имеют отношение друг к другу.
Во-первых, в предыдущем параграфе я обратил внимание на своеобразную связь между понятиями единства и множественности. Мы можем легко увидеть, что такие же отношения существуют между одинаковостью и различием.
Во-вторых, я вижу два одинаковых цвета рядом, разделенных пространством, или слышу два тона, один за другим, разделенные промежутком времени. Если я затем сдвину их вплотную друг к другу, если позволю разделительному пространству или времени исчезнуть, цвета и звуки неизбежно сольются в единое целое. В более общем смысле осознание того, что перед нами два одинаковых объекта, сливается с осознанием того, что присутствует один объект, как только исчезают все различия, включая пространственно-временные, то есть равенство фактически становится совершенным. Там, где мы должны испытывать абсолютное равенство, мы на самом деле испытываем единство.
И наконец, в-третьих, вместо того чтобы сказать: два объекта одинаковы, мы также говорим: это «один и тот же» объект, только отличающийся в ту или иную сторону, например, пространственно, временно, по отношению к более общему контексту; или существует только один объект, но он существует дважды.
Первый факт показывает нам, что между единством и множественностью существует аналогия, второй – что между этими двумя парами понятий существует внутренняя связь. Третий, наконец, доказывает, что эта связь уже интерпретирована языком обыденной жизни таким образом, что равенство обычно представляется как некий уровень или как форма единства. Но это означало бы не что иное, как то, что сознание равенства восходит к сознанию единства. Для того чтобы такая точка зрения была оправдана, необходимо более точно определить то сознание единства, к которому можно было бы обратиться именно как к сознанию равенства.
Предположим, мы смотрим на два одинаковых цветовых пятна, разделенных небольшим промежутком. Тогда эти пятна вместе с пространством между ними могут образовать фигуру для нашего восприятия. Более того, как уже было подчеркнуто, они всегда будут это делать, когда пространство между ними исчезнет. Это сознание единства, которое превращает два сравниваемых содержания в более или менее независимые части пространственной фигуры, очевидно, не является искомым сознанием одинаковости; напротив, уже подчеркивалось, что в этом сознании полного единства сознание одинаковости скорее исчезает. Скорее, предпосылкой для возникновения сознания одинаковости является то, что объекты, одинаковость которых мы должны осознать, не противостоят нам сразу как части понятийного содержания, в случае цветов и форм как части пространственной фигуры, в случае звуков как фазы последовательного целого, но что всякая связь такого рода растворяется, что объекты резко выделяются и противостоят друг другу как двойственность или большинство, множественность. Это уже заложено в слове «отношение»; равенство – это отношение. Отношение может существовать только между двумя или более объектами; оно означает отрицание абсолютного единства. В то же время здесь мы имеем дело с сущностью сравнения: сравнивать два объекта не значит просто наблюдать их вместе, как иногда думают. Если я просто вижу комплекс штрихов в ряде нарисованных штрихов, я также наблюдаю штрихи вместе, но это совместное наблюдение не является тем, что характеризует сравнение. Напротив, характерным для сравнения является различие, взаимная отнесенность наблюдаемых вместе объектов. Если мы теперь сравним два объекта таким образом, то есть если мы будем практиковать то наблюдение, которое исключает существование единой фигуры для нашего сознания, мы все же сможем обрести сознание единства по отношению к наблюдаемым объектам. И именно это сознание мы называем сознанием единства – сознанием единства, которое неразрывно сочетается таким особым образом с сознанием множественности.
Рассмотрим этот вопрос на специальном примере. Если мы сравниваем две цветные поверхности рядом друг с другом, то, если сравнение действительно имеет место, границы поверхностей должны как можно резче отстоять друг от друга. Пространство между ними, которое может их соединять, регулярно учитывается только в той мере, в какой оно является разделяющим пространством; качества, содержащиеся в нем, меркнут на заднем плане. Точно так же, когда мы сравниваем два или более тона, эти тона не должны сливаться в один тон, и у нас не должно создаваться впечатление прерванного тона, если сравнение действительно имеет место, но они должны четко противостоять друг другу в своем отдельном временном существовании, мы должны, перефразируя, осознавать, что один тон уже закончился, а другой начинается. Временной интервал снова наблюдается только как разделяющий интервал.17 Неважно, возникает ли это отношение, входящее в сущность сравнения, произвольно или само собой, т. е. предстает ли само сравнение перед нами как «осязаемость» или нет. Вполне понятно, что осознание равенства скорее всего возникнет там, где содержание сразу же предстает перед нами как четко разграниченное и разделенное, не требующее никаких усилий внимания. Труднее всего это будет сделать там, где два содержания не имеют пространственного качества и являются одновременными, то есть обязательно переживаются как временное целое, которое, если содержания действительно одинаковы, может быть растворено только при условии, что присутствует хотя бы одно различие фундаментальных элементов, и здесь также, чтобы осуществить фактическое сравнение, всегда необходимо несколько раз обратить внимание на звуки, сначала больше внимания уделяя одному, а затем больше другому, то есть одновременность двух звуков может быть осознана только в том случае, если они действительно одинаковы. Другими словами, одновременность растворяется в последовательности. Конечно, мы можем сравнивать между собой и сами пространства и времена, но тогда сами эти пространства и времена должны находиться в разных точках «того» пространства или времени и как таковые приходить к нашему осознанию по отдельности, они не должны переживаться нами как части пространственно-временного целого. Мы не должны позволять себе обманываться термином «одновременность». Осознание одновременности двух событий – это, несмотря на слово, не переживание одинаковости, а осознание единства иного рода, осознание отрезка времени, наполненного множественностью содержаний.
Чтобы не быть неправильно понятым, я хотел бы сделать особое замечание: из того факта, что поверхность навязывает нам восприятие как совершенно однородное целое без каких-либо разделяющих частей, мы, конечно, можем заключить, что отдельные части, из которых состоит поверхность, не имеют никакого различия в цвете, но восприятие одинаковости и переживаемое сознание одинаковости – это, конечно, две разные вещи. Тем, кто считает сомнительным говорить здесь о реализации, я напомню, что в таком случае, если мы хотим говорить точно, мы не склонны говорить, что части были признаны равными, а скорее, что они были «неразличимы» и, следовательно, с большой вероятностью должны рассматриваться как равные. Сознание неразличимости часто четко отличается от позитивного сознания равенства, как показывают, в частности, тахистоскопические сравнения, и там, где это происходит, по моим наблюдениям, термин «неразличимый» почти всегда является выражением того факта, что сравнение вообще не состоялось, потому что сравниваемые объекты не смогли отличиться друг от друга – чего, с другой стороны, следовало бы ожидать, если бы существовало различие, поэтому неразличимость является признаком равенства. (В других случаях, конечно, «недифференцированный» был выбран в качестве выражения для осознания положительного равенства, чтобы сделать как можно более осторожное суждение и указать, что человек хочет выразить только свое субъективное убеждение).
Сознание единства, которое мы имеем по отношению к двум пространственно или временно разделенным феноменальным реальностям как таковым, то есть с полным осознанием их пространственно-временной разделенности, есть сознание равенства. Следует отметить, что это осознание абсолютного единства, которое уже не способно к увеличению.
Абсолютное единство противопоставляется большему или меньшему единству сущности, способной к постепенному возрастанию, и подобно тому, как сознание одинаковости есть качественное сознание единства, т. е. сознание единства, связанное с сознанием пространственно-временной множественности сравниваемого, мы находим соответствующее сознание качественного единства в факте сходства. Сходство может возрастать до одинаковости, одинаковость может рассматриваться как высшая степень сходства, так же как однородность – относительное единство – может возрастать до абсолютного единства. Равенство противоположно разнообразию, оно исключает разнообразие, так же как абсолютное единство исключает все разнообразие. Сходство же не исключает определенного качественного различия, а скорее включает его в себя – сходные объекты всегда в то же время различны, – а единообразие точно так же включает в себя относительную множественность. Сознание сходства, таким образом, содержит в себе одновременно и сознание различия, сознание множественности. Разница лишь в том, что в той мере, в какой этот момент различия или множественности выдвигается вперед и доминирует, сходство становится для нас менее важным, чтобы в конце концов перейти в чистое сознание различия.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что существует два различных типа сходства, только один из которых можно понимать как более низкий уровень одинаковости. Если я брошу шарик с высоты 1 метр, а другой – с высоты 2 метра на пластину из слоновой кости, оба звуковых впечатления будут разными по интенсивности, но в то же время похожими друг на друга. Теперь я постепенно увеличиваю высоту падения первого шарика, и одновременно с этим сходство впечатлений увеличивается, пока при одинаковой высоте падения не достигается полное равенство. Сравните это с другим случаем: сначала звучит тон, затем его октава. Тогда эти два тона также находятся в отношениях сходства – созвучие, или сходство звучания, наблюдаемое в последовательно звучащих тонах, является определенным видом сходства. Но сходство, которое, даже если оно имеет степени (два тона могут быть более или менее созвучны), никогда не может рассматриваться как меньшая степень одинаковости. Чтобы понять это своеобразное сходство, мы можем поискать его в другой области. Представьте себе два круга одинакового размера, но разного цвета. Тогда эти фигуры, с одной стороны, одинаковы по форме, а с другой – различны по цвету. Таким образом, у нас есть сознание одинаковости и сознание различия, но оба они как бы неопосредованно находятся рядом друг с другом, поскольку относятся к разным объектам. Однако мы можем также намеренно сделать так, чтобы это разделение цвета и формы исчезло для нашего внимания, и сравнить обе фигуры как единое целое. Тогда сознание единства и множественности остается, но объекты, к которым оно относится, уже не стоят отдельно, и, следовательно, сами эти впечатления также должны слиться в единое сознание отношений.