Погоня за судьбой

– И это привело к последствиям.

– Не могло не привести, – кивнула я. – Я оказалась далеко не первой, но сразу после меня все седативные спрятали в главный корпус под замок. А доступ к нему остался только у Хадсона и Травиани… – На меня вновь накатывали пенные волны воспоминаний. – Знаете, профессор, всё это заставило меня принять жестокость как неизбежность. Пока есть болевые клетки, будет и жестокость. Но она не напрасна только в одном случае – когда ею наводится справедливость.

– А что есть справедливость, если уж на то пошло? – Мэттлок вздохнул. – Ответы будут своими собственными для каждого, лично полученными от судьбы…

Врата приближались. Мне трудно было прикинуть их размер, но они поражали воображение. Угольно-чёрный овал механизма заполняла ярко-голубая переливчатая пелена, а по всему диаметру конструкции торчали зеркальные панели, непонятного назначения короба, цилиндры, сложные переплетения металлоконструкций. Целые пучки маневровых двигателей выводили причудливые узоры на фоне тьмы межзвёздного пространства, словно гирлянды на новогодней ёлке.

И сейчас, как и перед каждым гиперпрыжком, я прокручивала в памяти сценки, ситуации из прошлого, подспудно опасаясь, что этот прыжок станет последним, что туннель схлопнется, и нас разорвёт в клочья, разотрёт в пыль бешеными энергиями, которые царили там, под нашим трёхмерным пространством. Или того хуже – мы просто исчезнем в вечном нигде. Кажется, я где-то читала о том, что больше половины людей, которые хоть раз воспользовались переходом, подспудно боятся исчезнуть всю свою оставшуюся жизнь. Для этого придумали даже научный термин и занесли его в список фобий…

Когда махина надвинулась и заслонила собою весь мир, я закрыла глаза. Голос «Надюши» произнёс:

– До перехода осталось: четыре… три… две… одна. Переход.

Сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий белый свет…

Глава VIII. Перемена погоды

После ужина на интернат незаметно опустился вечер. Я осталась в комнате за чтением «Принца и нищего», бережно вынутого из-под матраса, а девочки ушли в главный корпус смотреть какой-то мультфильм. Было тихо – только трещали цикады под окном, и где-то в отдалении неразборчиво вскрикивал телевизор.

«… – Разве у них по одному только платью?

– Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же у них тела у каждой…»

Страница с шелестом перевернулась, и вдруг в окно постучали. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности, сердце ушло в пятки, а дыхание замерло в груди испуганной мышью.

– Лизка, это я! – донёсся снаружи приглушённый голос Отто. – Открывай скорее!

Я проковыляла к окну и отодвинула щеколду. Отто перелез через подоконник, бухнулся на пол, притушил лампу и, схватив меня за плечи, оттянул в сторону от окна. Я слышала, как он переводил дыхание, и почти физически чувствовала его волнение.

– Что случилось, Отто?

– Слушай, Лиза, нехорошие дела творятся… Я шёл со смены и решил сделать крюк мимо склада, а возле площадки ненароком услышал разговор Маккейна и его дружков. Я затаился за углом, а они трепались о том, что директор Травиани послезавтра собирается заключить какое-то соглашение с бандитами и впустить их внутрь.

– Ты в этом уверен? Может, послышалось?

– Да чтоб мне провалиться, если это глюки! – Отто хлопнул себя ладонями по коленям. – Я не мог ошибиться!

– А что будет с нами?

– Я не знаю, Лизка. Судя по тому, что нам рассказывали про мародёров, я боюсь даже представить, что. И на охрану, скорее всего, рассчитывать тоже нельзя. Они наверняка в доле – почти всем ведь известно, как они растаскивают то, что привозят в грузовиках. И они тут все просто за деньги работают. С чего бы им противиться?

– Надо всем рассказать! – воскликнула я, с опаской поглядывая на входную дверь. – Лагерь в большой опасности, и ребята должны знать об этом…

– Ты с ума сошла! – зашипел на меня Отто. – Тогда поднимется паника, и всех просто запрут в бараках, а если узнают, что это мы её подняли… Нет, никому нельзя рассказывать. Но надо что-то делать… Что делать?

Я лихорадочно соображала. Кого можно было бы привлечь на свою сторону? Разве что…

– Как думаешь, доктор Хадсон с ними заодно? Он вроде хороший…

– Не знаю, – пожал плечами Отто. – Завтра попробуем выяснить, а сейчас мне пора. Никому ни слова! Ясно?

Я закивала. Блеснув глазами в темноте, Отто добрался до окна, бесшумно выскочил наружу и исчез во мраке. Через некоторое время затихшие было цикады снова запели свои протяжные песни.

Остаток вечера я так и просидела в темноте, обхватив протезами колени и глядя в ночь сквозь окно, а когда услышала Веру и Аню, приближавшихся по коридору, быстро легла и сделала вид, что сплю. Они крадучись вошли в комнату, почти сразу улеглись в свои кровати, и стало совсем тихо. Смолкли даже сверчки…

* * *

Утром, вскочив с постели и умывшись, вместо завтрака я пошла в лазарет, чтобы потом успеть в цех, не вызывая подозрений. Нужно было действовать – доктор Хадсон казался мне тем, кто может изменить ход событий. В лазарет вчера поступили несколько ребят с переутомлением и тепловым ударом после работ под открытым небом, и им требовался уход. К счастью, доктор оказался в своём кабинете – он как раз раздавал указания подопечным.

… – Влажный компресс на лоб каждые полчаса. И не давайте слишком много воды, чтобы не было интоксикации. Вопросы есть?

– Нет, доктор Хадсон, – нестройным хором отозвались ребята.

– Свободны.

Мимо прошли дежурные по лазарету в больничных халатах – два мальчика и девочка из старшей группы – и направились к лестнице на второй этаж. Доктор разбирался с бумагами на столе.

– Извините, доктор Хадсон, есть минутка? – спросила я.

Не отрываясь от бумаг, он протянул:

– А, это ты, воровская душа. Разве я не запретил тебе появляться в моём кабинете?

Решимость боролась во мне со стыдом и желанием скрыться прочь с его глаз, но в его голосе я не чувствовала враждебности или неприязни, поэтому я переборола себя и отчеканила:

– Да, запретили. Но я сейчас кое-что расскажу – только пообещайте, что не выдадите меня.

– Кому не выдавать? – раздражённо пробормотал он. – О чём речь? Давай ближе к сути, я спешу.

Я сделала глубокий вдох и выпалила:

– Директор хочет сдать интернат бандитам!

– Что за вздор? – Он наконец поднял на меня усталые красные глаза.

– Старшие ребята обсуждали это между собой. И… Я случайно услышала их разговор. Не знаю, когда это произойдёт, но готовится что-то нехорошее.

– Я советую тебе не забивать голову ерундой, – устало пробормотал врач. – Возвращайся к своим делам.

– Почему вы мне не верите?

– Потому что этого не может быть! – отрезал Хадсон. – Никто на такое не пойдёт, и тем более – Травиани. За одну только мысль об этом Комендатура его живьём сожрёт.

– А если вы на минуточку представите, что я права? Что тогда?

– Если даже предположить, что ты права… – Он задумчиво поскрёб щетину. – Здесь должны быть замешаны очень большие деньги или власть. Травиани, конечно, жадный и ушлый тип, но не до такой же степени, чтобы так рисковать собой… Кстати, а почему ты пришла именно ко мне? Не боишься, что я сдам тебя? Тем более после того, что ты сделала.

Я отрицательно помотала головой.

– Вы производите впечатление порядочного человека. К тому же вы врач, поэтому давали клятву Гиппократа – не навредить людям… – При этих словах он едва заметно хмыкнул. – А ещё – мне больше не к кому обратиться. Охрана, старшие ребята… Очень многие кормятся с рук директора, и я почти никому не верю.

– Ясно. – Врач поджал губы, обдумывая услышанное. – Мой тебе совет – не нагнетай обстановку и не носись наперевес с этими идеями. Сейчас я должен уехать – меня ждут в полевом госпитале. Вернусь, скорее всего, завтра вечером, поэтому у тебя будет время подумать над своими фантазиями.

Хадсон открыл ящик стола, вытащил оттуда серую папку, щёлкнул замком, подобрал ключи со столешницы и жестом предложил мне покинуть кабинет. Я закипала внутри, но ничего поделать не могла. Что мне оставалось? Кричать и бить его? Я вышла из кабинета, он – следом за мной. Заперев дверь, он решительным шагом проследовал в дверной проём центрального выхода под солнечные лучи и скрылся за углом.

Я стояла и размышляла над тем, что можно было бы предпринять. Чувство беспомощности навалилось на меня, и вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Повернув голову, я встретилась взглядом с одной из дежурных по лазарету. Эвелин из старшей группы стояла у самой лестницы на второй этаж, облокотившись спиной на поручень и скрестив руки, и сверлила меня недобрым взглядом из-под бровей. По моей спине побежали мурашки. Неужели она всё слышала? Неужели она тоже замешана во всём этом? Стараясь унять дрожь в коленях, я проковыляла наружу. Завтрак был безнадёжно упущен, поэтому я отправилась прямо в цех. Мне вдруг захотелось оказаться среди людей…

* * *

… – Волкова!

Я вздрогнула и обернулась, а девичий щебет вокруг затих. Со стороны входа ко мне шёл высокий плотный Маккейн в сопровождении пары ребят помладше.

– Тебя хочет видеть директор. Пошли, мы тебя отведём.

Аня и Вера молча провожали меня непонимающими взглядами, пока я в сопровождении ребят ковыляла к выходу. Остальные девочки делали вид, что ничего не замечают, старательно проделывая очередную строчку в полотне…

Было жарко, время близилось к полудню. Корпус администрации и охраны располагался ближе к въездным воротам. Перед ним на небольшой площадке на высоком флагштоке ветер трепал флаг Комендатуры Каптейна – сине-красное полотнище с бараньей головой анфас.

Проследовав через площадь, мы вошли внутрь здания. Чистые ухоженные коридоры были увешаны картинами и заставлены огромными горшками с зеленью, что резко контрастировало со спартанским бытом в бараках. Прежде я здесь не была, поэтому, пока мы шли по светлым коридорам с высокими потолками, с интересом разглядывала полотна, пытаясь отвлечься от дурных мыслей, скопом лезущих в голову. Визит к директору не сулил ничего хорошего. Я почти наверняка знала, что это прямо связано с моим утренним разговором, который кроме Хадсона слышала только Эвелин. Значит, она тоже состоит в группе заговорщиков…

Наконец, мы подошли к резной дубовой двери. Маккейн постучался и заглянул внутрь:

– Директор, Волкова пришла.

– Спасибо, Гарри, пусть войдёт.

Маккейн распахнул передо мной дверь, и я вошла в кабинет директора. Приглушённый тяжёлыми шторами свет падал на огромный роскошный стол с пресс-папье и аккуратной стопкой книг и журналов. Красивые пейзажи в огромных рамах висели на стенах, а в углу возвышалось двухметровое чучело какого-то страшного дикого животного. Толстый и низкорослый директор Травиани стоял у окна, заложив руки за спину. Он повернулся ко мне, изобразив на одутловатом лице некое подобие улыбки, и вслед за этим – изящным жестом предложил мне сесть в кожаное кресло напротив стола:

– Прошу вас, садитесь, юная леди.

Я покорно опустилась в кресло и тут же потонула в нём. Директор принялся медленно прохаживаться по кабинету, а я ждала, что будет дальше.

– Могу я звать вас Лизой? – наконец заговорил он.

Я пожала плечами. Меня терзали недобрые предчувствия, хотелось поскорее уйти отсюда.

– Прекрасно, Лиза. Вы не случайно оказались здесь, и я буду предельно откровенен с вами. Мне сообщили, что вы распространяете всяческие… слухи, которые могут навредить атмосфере нашего воспитательного учреждения. Вполне допускаю, что вы ослышались или приняли чьё-то враньё за чистую монету. Такое может случиться с каждым, правда же?

Я вновь не ответила. Травиани подошёл к столу и грузно приземлился в свое кресло.

– Я знаю, Лиза, как вы попали к нам. Я сам похлопотал – не забесплатно, конечно, – о том, чтобы вас не выкинули в ближайшую канаву, а вернули вам возможность ходить… Полноценно жить… Я наслышан о вас и о том, как вы боретесь с… Кхм… неудобствами. Вы – очень целеустремлённый человек, и вы мне нравитесь даже несмотря на свой недавний проступок.

Меня внутренне передернуло, но я старалась не подавать виду. Похвала этого человека не сулила ничего хорошего.

– Спасибо, господин директор, – наконец сказала я. – Только… Я пытаюсь понять, к чему вы клоните.

– Скажу прямо. Я хочу, чтобы вы возглавили швейный цех.

– Но почему именно я?

– Вас уважают и побаиваются, а это – главные атрибуты руководителя. Его должны уважать и бояться. Кроме того, я считаю, что мы отлично сработаемся и послужим на благо друг другу и интернату…

Его маленькие поросячьи глазки поблёскивали в полумраке, а губы были растянуты ухмылкой. Я вдруг ощутила волну брезгливой ярости, нахлынувшую на меня. Щеки пылали огнём. Он что, считает меня круглой дурой?!

– Господин директор, я понимаю – вы бизнесмен, – чеканя слова, процедила я. – И задача ваша – минимизировать риски, правда ведь? Но давайте начистоту. Я месяцами копошилась где-то там, в своём бараке, и вдруг наступает сегодняшний день. Даже семилетний ребёнок может сопоставить это ваше предложение с доносом на меня. Вы хотите меня купить. Почему? Потому, что я опасна. Почему я опасна? Потому, что эти так называемые слухи – вовсе не слухи, а правда…

Меня трясло от нервного возбуждения, и я уже начинала жалеть о том, что сказала, но отступать было некуда. Улыбку сдуло с лица директора, и теперь он молчал и громко сопел. Наконец, он прошипел, словно змея:

– Как ты думаешь, девочка, благодаря кому здесь последние недели царит тишина, а? Ты слышишь стрельбу по ночам? Вы все спите спокойно только благодаря мне! Я договорился с мятежниками, и мы теперь мирно сосуществуем!

– Да, они не нападают, но что взамен? – спросила я. – Поставки? Так ведь ими дело не ограничится, да? Вы же хотите сдать им всех нас? Аппетит приходит во время еды, а эти люди, наверное, очень-очень голодные…

Шумно выдохнув, Травиани вскочил и отвернулся к окну. Плечи его, пришедшие было в движение, замерли, и уже спокойным голосом он сообщил:

– Я не заключаю невыгодных сделок. Вот увидишь, все от этого только выиграют. А тебе, пожалуй, стоит отдохнуть в одиночестве.

– Что, решили меня в клетку посадить?

– Изолировать от остальных. Для твоего же блага.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник Гарри Маккейн с приятелями. С некоторым усилием я поднялась и, горделиво расправив плечи, заковыляла к выходу. Я чувствовала какой-то неуместный задор, ведь я знала, что в этой схватке правда – на моей стороне…

Карцер располагался в полуподвальном помещении главного корпуса, так что мы просто спустились на четыре пролёта вниз по широкой резной лестнице. Меня провели сквозь узкий коридор мимо полудюжины железных дверей к самой последней. За ней открылось небольшое помещение с серой низкой кроватью и облупленным жестяным ведром в углу. Сверху, из-под самого потолка, через узкое окошко в камеру пробивался робкий уличный свет.

Гарри, дохнув перегаром, втолкнул меня внутрь и буркнул:

– Обеда не будет. Вечером принесут ужин.

Дверь с лязгом захлопнулась, и я осталась одна взаперти. Былой задор куда-то испарился, а стены начали давить почти физически. Воздуха вдруг стало не хватать, в глазах потемнело, и я опустилась на топчан, с трудом переводя дыхание. Сколько меня тут будут держать? И ведь никто не знает, где я, девчонки до сих пор на смене. Вечером они, конечно, хватятся, но кто же пойдёт меня искать по темноте?

Какой же всё-таки подлец этот директор… Настоящий делец, готовый обустроить собственное будущее на руинах чужих жизней. Всё схвачено, всё под контролем, а под ним – настоящая пирамида. Интересно, что он пообещал своим помощникам? Участие в дележе добычи? Может быть, рабов? А может, раздольную свободную жизнь бок о бок с разбойниками? Держу пари, многие были бы не прочь покинуть это прекрасное место хоть тушкой, хоть чучелом…

* * *

Я коротала время, вспоминая школьный курс математики. Формулы, уравнения, теоремы – во тьме и тишине карцера всё это очень отчетливо всплывало в мозгу, будто я только что вышла из школы с полным учебников рюкзаком, хотя с тех пор, как я в последний раз села в раскачивающийся на ветру школьный автобус, казалось, прошло три с половиной вечности…

Незаметно за окошком потемнело, под потолком загорелась тусклая лампочка, и вскоре безмолвная рука открыла маленький лючок у основания двери и поставила поднос со скудной трапезой. Есть не хотелось, но я заставила себя поужинать – хоть какое-то разнообразие и движение. Вернув поднос на место, я устроилась на топчане настолько удобно, насколько это было вообще возможно. Я лежала и глядела в никуда. Не знаю, сколько прошло времени, но сна не было ни в одном глазу, а ночь давно уже опустилась над интернатом…

Вдруг снаружи послышался шорох, за окошком мелькнула тень. Ещё до того, как скрипнула рама, я уже знала, кто это.

– Лиза, ты тут? – раздался приглушённый голос Отто.

– Здесь, – поднявшись с кровати, полушёпотом отозвалась я. – Слушай, как ты меня нашёл?

– Сказали, – неопределённо ответил мой друг. – В лагере есть и хорошие люди, здесь не только сволочи. Я тебя вытащить пришёл… Стаскивай простыню и кидай мне.

Я послушно сдёрнула простыню с матраса, скомкала и бросила её вверх. Отто ловко поймал её, на полминуты исчез из поля зрения, после чего вниз спустилась туго свитая импровизированная верёвка.

– Сможешь ухватиться?

– Попробую…

Спущенный конец простыни я намотала на протез, взялась за полотно обеими кистями и прошептала:

– Тяни…

Отто потянул, а я, молясь, чтобы ничего не оторвалось, упёрлась коленями в стену. Напряжение отозвалось острой болью в руках и ногах, и два метра этой скручивающей боли показались мне почти бесконечностью.

Наконец, Отто ухватил меня под руки и, пыхтя, вытащил через узкую щель окна. Будь я чуточку крупнее – наверняка застряла бы, но мне повезло, и, оказавшись снаружи, в прилегающих к зданию зарослях кустов, я жадно вдохнула воздух свободы. Тело ныло, как после многокилометрового марафона. Отто вытер пот со лба.

– Фух, ну ты и тяжё…

В горячем поцелуе я прижалась к его губам. Оторопев, он не смел пошевелиться, а я, закрыв глаза, с упоением ласкала губы своего спасителя и гладила его лицо металлом кисти. Как бы мне хотелось ощутить сейчас это прикосновение!

Наконец, опомнившись, я отпрянула и прошептала:

– Надо уходить отсюда, пока нас кто-нибудь не заметил!

– Аг-га, пошли. – Наверное, от волнения Отто начал забавно заикаться. – Я тебя п-провожу…

Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, мы выбрались из кустов и гуськом, перебежками пробрались к девичьему корпусу. По счастью, окно в нашу комнату было приоткрыто. Под ним я заключила Отто в объятия и ещё раз прильнула к его губам. Видимо, первый шок прошёл, и он ответил мне взаимностью.

– Ты мой герой, – прошептала я, а щёки мои пылали огнём от волнения.

– Да брось, любой бы на моём месте поступил также. Они хотели утром втихую вывезти тебя куда-то наружу, за ворота. Не думаю, что это кончилось бы чем-то хорошим… Слушай, мне пора, скоро рассветёт.

– Хорошо, мне тоже надо поспать. Очень устала…

Я разомкнула объятия. Отто помог мне взобраться на подоконник и скрылся в темноте – бесшумно, как всегда. Я закрыла окно на щеколду, быстро скинула с себя рабочую робу и с головою нырнула под одеяло. Вера спросонья едва разборчиво пробормотала:

– Любовнички… Сунула ему язычок-то в рот?

Я не ответила.

Я лежала не шелохнувшись, вслушиваясь в каждый шорох за окном. Мне казалось, что вот-вот застучат где-то снаружи тяжёлые башмаки, загремят ботинки по дощатому полу, и властная рука забарабанит в дверь, но было тихо. Если моё отсутствие в камере и было замечено, они вполне могли решить, что лезть среди ночи в корпус к девочкам – не самая хорошая идея. Снаружи уже начинало светать, и я наконец решилась прикрыть глаза…

* * *

Меня разбудил гомон детских голосов где-то в отдалении. Было уже светло, но в комнате я была одна. Похоже, девочки не стали меня будить, полагая, что я всю ночь гуляла с Отто. Я быстро оделась и вышла, улица встретила меня тёплым ветерком и необычайно жарким солнцем. Здесь царило необычайное оживление – ребята и девчонки группками кучковались возле ведущих в мальчишечий корпус дверей, которые преграждала пара охранников интерната.

Мною овладело нехорошее предчувствие. Подойдя поближе, я услышала обрывки тихого разговора:

… – Да кто знает… Может, он кому-то насолил, мало ли. У них же постоянные разборки из-за сигарет, девочек… Да и за слово неосторожное друг друга лупят только так…

Мне вдруг стало жутко тоскливо, а на плечи словно уселась огромная холодная жаба уныния. Я точно знала, что все события последних дней – это звенья одной цепи, и с каждой минутой, с каждым новым звеном становилось всё хуже. Холодный страх шевелился внутри, а я раз за разом повторяла про себя:

«Лишь бы он был в порядке, только бы с ним всё было хорошо…»

Я так и стояла там, не решаясь подойти поближе и спросить, что случилось, когда охранники расступились, и в дверях показались дежурные по лазарету с носилками. На носилках без движения лежало полностью укрытое простынёй тело. Гомон смолк, в полной тишине дежурные пронесли носилки мимо застывших детей, медленно удаляясь в сторону серого медкорпуса.

Сердце моё бешено колотилось, жаба на плечах становилась всё тяжелее. Ещё чуть-чуть – и я упаду на асфальт, раздавленная бесформенной холодной массой. Откуда-то появилась заплаканная Аня и молча обняла меня, прижавшись лицом к моим волосам. И в этот момент я всё поняла…

* * *

Я вырвалась из Аниных объятий и убежала в заросли за корпус. Слёзы ручьями лились из глаз, хотелось умереть, и я до боли сжимала кистями рук плечи, бока, бёдра – лишь бы боль физическая затмила собой всё вокруг. Не знаю, сколько я просидела так, привалившись к стене и уткнувшись лицом в колени, но через некоторое время рядом со мной бесшумно села Вера.

– Его задушили подушкой, – сказала она. – Подозревают соседей по комнате, их увели в карцер под конвоем… Знаешь, это ведь не самая худшая смерть. Может, он и не мучился почти…

Мне захотелось ее ударить, но я продолжала сидеть без движения, сдавливая побелевшие предплечья протезами кистей.

– Я понимаю, как тебе хреново сейчас. – Вера коснулась моего плеча. – Но ты жива, твоя-то жизнь продолжается. И я жива, и Анюта. Нам надо держаться вместе, и всё будет хорошо!

– Да что будет хорошо-то?! – горько воскликнула я. – Что вы можете сделать?! Вы даже не знаете, что происходит! И если хочешь знать, Отто погиб из-за меня!

– Не говори ерунды! Даже если тебя к нему кто-то приревновал, ты просто не можешь быть виновата…

Какая же ты глупая… Что с тебя взять? Святая простота… Я подняла голову и посмотрела на неё. Она вздохнула:

– Ох, милая моя, на тебе лица нет… Дай я тебя вытру… – И, достав откуда-то платок, принялась обтирать мне щёки.

– Он велел мне никому не рассказывать, но, наверное, это уже не имеет значения, – пробормотала я. – Сегодня, может быть, ночью, директор впустит сюда мародёров. Вчера меня заперли в карцере, а рано утром Отто меня оттуда вызволил. Если бы не он, не знаю, где я была бы сейчас…

Вера сделалась очень серьёзной, помолчала некоторое время, переваривая информацию, а потом встала, отряхнулась и заявила:

– Лиза, отсиживаться здесь смысла нет. Нужно вставать и действовать. Вспомни, через что ты уже прошла, и пусть это придаст тебе сил. Пойдём, лучшее лекарство для тебя сейчас – это работа…

Она протянула руку и помогла мне подняться…

Про меня, кажется, все забыли, а может быть, решили не трогать от греха подальше, и только Гарри Маккейн, сидевший с сигаретой в зубах на крыльце главного корпуса, сверлил меня взглядом красных глаз над тёмными синеватыми мешками, пока я понуро брела в цех, чтобы там отдаться делу. На душе было пусто, и мною овладевало тупое безразличие, но где-то в глубине сознания пульсировала единственная мысль, которая тонкой нитью связывала меня воедино и не давала развалиться на части – нужно было дождаться приезда доктора Хадсона и встретиться с ним, пока не поздно.

У самого цеха, вспомнив недобрый взгляд Маккейна и то, как за мной пришли вчера, я решила свернуть и добраться до лазарета, чтобы переждать в кустах под его стенами до возвращения доктора. На территории было безлюдно и, кажется, меня никто не заметил. Затаившись под окном кабинета доктора Хадсона, я слышала, как кто-то выкрикивал моё имя, но не отзывалась. Похоже, старшие обходили лагерь, пытаясь меня найти. Путь назад был надёжно отрезан. Небо постепенно затягивали привычные тучи, а мелкая морось покрывала влагой кусты и дорожки. Было промозгло и зябко, но я так и просидела почти весь день на одном месте, не шелохнувшись…

* * *