Погоня за судьбой

– Бруно же тощий совсем, его бьют все, кому не лень. – Я вспомнила тщедушного паренька, чьё лицо и вправду было похожим на вытянутую крысиную мордочку. – Может быть, он просто так выживает? По мере сил?

– Выживать за счёт других – велико достижение… Неужели ему самому не противно? Должны же быть какие-то представления о чести, – искренне негодовал мой друг. – Мы ведь тут все товарищи по несчастью. Зачем ещё сильнее ухудшать жизнь окружающим?

– Как зачем? – Я исподволь поразилась тому, какая в нём живёт детская наивность – та самая, которую я успела подрастерять за эти месяцы. – Чтобы самому жилось легче. Прибился к сильным – и вот ты уже лучше других. Встал кому-то на голову и сам стал выше. А то, какой ценой твоя жизнь улучшилась – это пусть у других голова болит. Вот и Бруно, наверное, думает – «лучше я буду сволочью, зато при хозяевах». Раньше каждый так и норовил ему затрещину отвесить, а теперь – только его «дружки».

– Нельзя так, Лизка. Зла и так слишком много. Я же к нему хорошо относился, ни разу руку на него не поднял, а он…

– А он всё это в итоге принял за слабость, – кивнула я. – Что, думаешь, можно своим благородством перешибить глубинную человеческую суть?

– Не знаю. – Отто почесал затылок. – Но что же теперь, не пытаться, что ли?

Грузчики тем временем закрыли створки прицепа, щёлкнули задвижкой и ушли куда-то внутрь склада.

Погода стояла ясная, являя над нами редкое по меркам здешних дождливых мест солнце. Каптейн припекал макушку, лёгкий ветерок колыхал траву, а невдалеке тарахтел невидимый сверчок-пылеглот. Мне вдруг показалось, что, сбежав сегодня с обеда, мы остались одни в целом мире. Словно завороженная, я пристально наблюдала за тем, как движется скула Отто, пока он жуёт травинку. Вверх, вниз, вбок… Вверх, вниз…

Заметив мой взгляд, он повернулся.

– А ведь здесь не так уж плохо, правда? – спросил он вдруг. – И за стеной уже давно перестали стрелять. Может, мы скоро выйдем отсюда?

– А куда? – ответила я, немного помолчав. – Там, снаружи – чужой и неизвестный мир, о котором мы ничего не знаем. Ты готов к тому, что там встретишь?

– Нет. Но обязательно буду готов, когда придёт время.

– Если оно придёт. Но нас там никто не будет ждать. Мы там будем сами по себе.

– Ну что за пессимизм такой? – всплеснул руками Отто. – Нас и тут никто не ждал, но мы здесь, мы вместе, и мы тоже создаём этот мир, каждый день привнося в него что-нибудь.

– Ага… Привносим в него вручную сшитые рукавицы и свитера… А где-то этим занимаются роботы на огромных фабриках и заводах…

– Блин, Лизка, я совсем тут с тобой заболтался! – Отто хлопнул себя по лбу. – Это у тебя сегодня выходной, а мне бежать пора, там без меня конвейер стоит, меня ж прибьют!

– Ну давай, беги тогда, – согласилась я.

Треща кустами, он скрылся у меня за спиной, и я осталась одна. Сонное и жаркое послеобеденное время тягуче наваливалось сверху, поэтому я решила вернуться в барак. Пробравшись вдоль стены до корпуса, я почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась наверх и встретилась глазами с охранником на вышке. Он неодобрительно покачал головой, но отвернулся и принялся деланно рассматривать что-то по ту сторону стены. Мне вдруг стало неловко, как будто я подглядывала за каким-то интимным занятием. Об этих складских делах, впрочем, знали почти все. Таков был порядок вещей, и никто не собирался его менять.

* * *

Добравшись по коридору до нашей двери, я услышала за ней какой-то шорох и хихиканье. Дёрнула ручку. Было заперто. Я постучалась, и звуки прекратились.

– Кто там? – спросил голос Веры.

– Я это, – сказала я. – Открывай.

Через несколько секунд дверь распахнулась, и Вера, завёрнутая в простыню, ехидно поинтересовалась:

– Ну, как время с Отто провели?

Только теперь я заметила фиолетовый оттенок её волос.

– Отлично, как всегда, – ответила я, не подавая виду. – А вы тут чего хохочете?

– Зацени цвет. Как тебе?

Вера с гордостью кивнула в сторону Ани, которая расчёсывала огненно-рыжие кудри. Казалось, они горели – настолько ярким был цвет. Засмущавшись, Аня покраснела, улыбнулась и принялась орудовать расчёской ещё усерднее. Я проследовала к своей койке и плюхнулась на матрас. Вера, встретив мой скептический взгляд на фиолетовое недоразумение на её голове, тоже смутилась, и, чтобы прервать повисшее молчание, перевела тему:

– Ань, помнишь Серёжку, что за мной всё ухаживал? Ещё до всего этого. – Вера обвела взглядом комнату.

Аня кивнула.

– Так вот, однажды он меня в парк пригласил. – Вера мечтательно закатила глаза, переносясь в прошлое – она была уже не здесь, а где-то в своём собственном мире. – Мы гуляли, бродили по парку, и ко мне подбежала маленькая такая пушистенькая собачка. Я её погладила, и мы пошли дальше. Смотрю – она за нами бежит. Ну бежит и бежит, мне что, жалко, что ли? И вот мы с Серёжей останавливаемся, чтобы поцеловаться. Стоим, целуемся, а я и не заметила, как эта собачка мне все брюки обоссала, представляешь? Мне было жуть как неловко, а он такой и говорит: «Смотри, как ты обсыкалась, а теперь всё на собачку сваливаешь? Не стыдно?» И стоит ржёт, гад. Ну, я ему в бубен дала и пошла домой. Он потом целую неделю ко мне ходил и цветы таскал.

– Простила? – спросила Аня.

– Простила, конечно, а через пару дней послала подальше… Лиза, а у тебя сколько было мальчиков? – повернувшись ко мне, спросила Вера.

– Ну… – Неожиданный вопрос застал меня врасплох. – Два. Или три. Но ничего серьёзного, так – встречались только… Я думаю, они все замёрзли тогда.

Я отвернулась к окну, за котором территорию интерната обволакивало ласковым теплом солнце. Вера подошла, села рядом и приобняла меня за плечи.

– Не расстраивайся, они теперь в лучшем мире.

– Если он есть, в чём я лично не уверена, – бесцветным голосом произнесла я.

– Конечно, есть! – сказала Аня.

– Докажи! – парировала Вера.

– Если мы чего-то не видим, это не значит, что этого нет, – вдохновенно начала Аня. – Ты же не будешь утверждать, что за внешними стенами ничего нет? Хотя мы этого и не видим… Нет, конечно, есть теория о том, что всё вокруг нас – это только плод нашего воображения. Но тогда нет ни тебя… – Аня ткнула в сторону Веры пальцем, а затем – в мою: – Ни тебя. Есть только я, и я вас всех придумала.

– Чего? – Вера подняла бровь, мгновение помолчала и выпалила: – А вот это – тоже твоё воображение?

Она бросилась на Аню и принялась яростно её щекотать. Заразительный хохот наполнил комнату, и я, наконец, улыбнулась – впервые за долгие месяцы…

* * *

Аня в основном молчала, погружённая в себя, но иногда говорила странные и заумные вещи, а Вера пыталась перевести её слова на понятный язык, и когда ей это не удавалось, поднимала бровь и спрашивала в своей грубой манере, что за чушь опять несёт её подруга.

Вера же была мастером рассказов, кладезем смешных историй и душой компании, способной разговорить любого, так что до самого ужина мы просидели в комнате и проболтали обо всём на свете, вспоминая курьёзы и забавные моменты. Когда на мир за окном начал опускаться вечер, мне снова стало тоскливо, и я вспомнила о том, что уже очень давно не брала в руки книгу. Здесь, в интернате, литература мне не попадалась – ни одна из девчонок не была замечена мною за чтением, а где взять книги – я не имела ни малейшего понятия.

– Вера, – позвала я. – Ты случайно не знаешь, где я могу раздобыть что-нибудь почитать?

– Ну ты скажешь тоже! Тебе заняться что ли нечем? – усмехнулась та. – Мультиков по вечерам мало? Ишь ты, книги читать… Да ладно, шучу я, – успокаивающе произнесла она, встретив мой удивлённый взгляд. – Просто нам тут как-то не до чтения. Библиотека была, но год назад её закрыли, а книги заперли в подвале под главным корпусом.

– Кому-то не понравилось, что дети могут начитаться всякого и стать слишком умными, – подала голос Анна. – Вообще-то, я знаю кое-кого, кто знает кое-кого, кто может раздобыть что угодно, в том числе и книги. Ну, или почти что угодно.

– Познакомишь? – с надеждой в голосе спросила я.

– Завтра, – кивнула Аня. – Или тебе что, нужно прямо сейчас?

В ответ кивнула уже я. Мне почему-то ужасно захотелось увидеть бумагу, насладиться её запахом, ощутить её прикосновение к коже, подержать в руках… В руках… Машинально взглянув на протезы, я попросила Аню:

– Лучше бы сейчас. Завтра опять работать…

– Хорошо. Но что бы ни случилось, никому не говори, что это я тебе рассказала.

– Я унесу эту тайну с собой в могилу! – торжественно поклялась я.

* * *

Аня проводила меня до выхода из барака, проинструктировав на ходу, а затем скрылась в темноте коридора. Комендантский час вот-вот должен был начаться, поэтому мне следовало поспешить, чтобы не наткнуться на патруль с риском загреметь на ночь в одиночный карцер. Я аккуратно выглянула из-за угла побитой временем кирпичной стены – от корпуса мальчишек меня отделяло метров сто. Вокруг никого не было видно, и лишь со стороны плантации доносились голоса – кто-то вскрикивал, вопли смешивались с многоголосым хохотом и звонкими шлепками.

Чувствуя себя настоящей шпионкой, я торопливо пересекла открытое пространство и добралась до стены, и как раз вовремя – из дверного проёма показался дежурный охранник в серой форме. Он вышел на дорожку, пошарил по карманам, щёлкнул зажигалкой и закурил. Тусклый огонёк выхватил из полутьмы его упитанное щетинистое лицо. Достав мобильный телефон, он принялся сосредоточенно водить пальцем по экрану.

Стараясь не шуршать травой, я пробралась вдоль здания к искомому окошку на первом этаже, из которого струился робкий неяркий свет свечки. На облупленном потолке играли отсветы, а изнутри слышались приглушённые голоса. Присев под самым окном, я пыталась различить слова, но не могла. Наконец, выждав некоторое время, я схватила маленький камешек и швырнула его в стекло. Отрывистый стук – и голоса стихли. Некоторое время я ждала реакции, но не дождалась, и следом полетел камешек побольше.

За окном мелькнула тень, створка со скрипом приоткрылась, образовывая щель, и кто-то приглушённо зашипел:

– Кого азазель носит на ночь глядя, балкон дир ин коп?!

Каким-то необъяснимым чутьём я сразу поняла, что это был именно тот, кто нужен. Оглядевшись по сторонам, я произнесла кодовую фразу:

– Горит борода у соседа – свою намочи!

Несколько секунд тишины – и окошко приоткрылось наполовину, а следом показалась короткостриженная голова Кацмана, местного счетовода, который целыми днями безвылазно сидел в складской конторке.

– Тебе чего?

– Мне нужны книги.

– Тсс, тихо ты! – цыкнул на меня упитанный бухгалтер. – Никогда этого вслух не произноси, особенно слова «мне нужны»! Уж я-то знаю, что тебе по-настоящему нужно – это ума в голову. Сейчас начнётся комендантский час, так что беги-ка ты обратно, иначе у нас обоих гембель начнётся. Все наши дела завтра обсудим, барур? Придёшь в контору, охране скажешь, что нужна инвентаризация остатков сырья. А теперь – уходи!

С этими словами он захлопнул окно, а мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в корпус ни с чем. Остаток вечера я провела на кровати, уставившись в потолок в томительном ожидании завтрашнего дня…

* * *

… Облокотившись на стену возле входа на склад, я пыталась перевести дух. Минут десять назад я впопыхах затолкала в себя обед, прибежала сюда, и теперь мне нужно было успеть выторговать у Кацмана пару книг до того, как начнётся вторая смена в мануфактуре. Амбал Маккейн возле дверей выжидающе смотрел на меня сверху вниз. Наконец, я отдышалась и выпалила:

– Мне на склад, к Кацману. Кажется, в швейном цеху недочёт полотна, надо пересчитать.

– Они что, никого поздоровее прислать не могли? – Вечно полупьяный Маккейн брезгливо сплюнул на землю и посторонился, освобождая дорогу. – Валяй, только быстро, а то опоздаешь на работу.

Прошмыгнув внутрь, я добралась по коридору до небольшого кабинета, где в самом углу в гордом одиночестве, окружённый многочисленными папками и небрежными кипами бумаг, восседал Наум Кацман. Перед ним была открыта огромная конторская книга, в которой он ставил какие-то пометки, сверяясь с допотопным калькулятором. При моём появлении он перестал стучать клавишами и поднял взгляд уставших красных глаз.

– Закрой дверь, – велел он. Я послушалась и аккуратно прикрыла дверь. – Это ты вчера вечером лазила у меня под окнами? Кто тебя ко мне подослал? Это проверка?

– Никакая это не проверка! – возмущённо воскликнула я. – Неужели мир сошёл с ума настолько, что обычное чтение стало вдруг преступлением?!

– Может быть, где-то всё иначе, но здесь это не поощряется. Поэтому мы с тобой никакие правила нарушать не будем, и надеюсь, к этому разговору возвращаться тоже не станем. Фарштейт зик? – нарочито громко спросил Кацман, накорябал что-то на уголке желтоватого листа и оторвал кусок бумаги. Затем поднял овальное короткостриженное лицо, небрежно бросил скомканный клочок бумаги на край стола и продолжил: – Никаких книг, просто делай то, что делают все. А теперь оставь меня, у меня много работы.

Я некоторое время смотрела то на Кацмана, то на комок бумаги, а счетовод уже погрузился в расчёты, позабыв о моём присутствии. Неуверенно сунув клочок в карман, я попятилась к двери. Выбравшись на улицу, я украдкой развернула листок и прочла:

«3 ампулы фентанила. 9 вечера, дальняя стена склада, белый кирпич» …

* * *

Единственным местом, где я могла достать фентанил, был лазарет, но мне нужна была веская причина, чтобы туда попасть. На общем ужине, сидя за столом рядом с уплетающими за обе щёки подругами, я обдумывала план, для воплощения которого мне был необходим сообщник. Или сообщница.

– Вера, мне нужна твоя помощь! – прошептала я, наклонившись в сторону сокамерницы. Та оторвалась от макарон и уставилась на меня, а я тем временем продолжала: – Поможешь мне с небольшим спектаклем?

– Конечно помогу, спрашиваешь… А что нужно-то?

– Мне надо взять кое-что в лазарете, в приёмной Хадсона. А ты должна отвлечь внимание старшего смены.

– А с нас за это шкуру не снимут? – с неуверенностью в голосе спросила Вера.

Было видно, как в ней борется природный авантюризм и опасение за своё благополучие.

– Если всё сделаем правильно, никто ничего не узнает. Перед пересменкой остаётся только один дежурный, поэтому это будет легко…

Я изложила Вере свой план, и её авантюризм одержал полную и безоговорочную победу. После ужина мы выбрались на свежий вечерний воздух и направились в сторону больницы. До условленного часа оставалось около тридцати минут…

В ответ на робкий стук в дверь кабинета раздался голос:

– Войдите!

Напустив на себя немного трагичности, я открыла дверь. За столом сидела Эшли из старшей группы. Я проковыляла внутрь помещения, плюхнулась на кушетку и застонала:

– Всё невыносимо болит… Ноги, руки… Не могу ходить, такое чувство, будто всё горит и замерзает одновременно!

Дежурная поднялась из-за стола, подошла и аккуратно взяла меня за руку. Я застонала пуще прежнего, Эшли с неуверенным видом принялась заглядывать мне в лицо.

– Сильно болит? Где?

– Везде… Мне бы обезболить как-то, чтобы я могла добраться до своей комнаты…

Бросив неуверенный взгляд через плечо, она пробормотала:

– Доктор только завтра будет…

Я причитала и стонала пуще прежнего, и наконец Эшли сдалась.

– Ладно, я дам тебе анальгин и позову Артура, он на втором этаже. Он тебя проводит. Потерпи немного, хорошо?

С этими словами она подошла к шкафчику, достала из кармана связку ключей и щёлкнула замком. В этот самый момент дверь распахнулась, и показалась вторая актриса погорелого театра – Вера. Схватившись за живот, с диким криком она сползла по косяку на пол, а Эшли ойкнула и бросилась помогать моей подруге подняться на ноги. Секунду спустя она уже сидела возле Веры и лихорадочно её ощупывала, пока та истошно вопила:

– Живот! Мой бедный живот!

В два шага оказавшись у открытого шкафчика, я пошарила взглядом по неровным рядам пузырьков и ампул. Наконец, разглядев в полутьме стеклянные капсулы знакомой формы, я бросила взгляд на Эшли, неуклюже сгребла в платок целую горсть ампул и также стремительно метнулась к кушетке.

Пока я лежала в лазарете, я хорошо запомнила, как выглядят ампулы с анальгетиком, но в полутьме и спешке подписи было не разобрать, и оставалось лишь надеяться, что я не ошиблась.

Через секунду по комнате разлетелся звон стекла, в разные стороны брызнули мелкие осколки разбившейся о плитку пола ампулы. Вера сбавила накал трагичности, Эшли помогла ей подняться, не обратив внимания на выпавший из шкафчика пузырёк, и усадила на кушетку рядом со мной. Деланно удивившись, я воскликнула:

– Верочка, ты же прекрасно знаешь о своей аллергии на рыбу. Зачем ты её ела?!

– Я думала… Думала, что от хорошо прожаренной ничего не будет, – картинно кряхтя, отвечала подруга.

Хрустнуло под подошвами мягких тапочек разбитое стекло, Эшли ойкнула и вздохнула:

– Вот незадача, Хадсон меня теперь прибьёт…

Она сгребла осколки совком и высыпала в ведро, а затем принялась копошиться в содержимом шкафа. Вскоре она вернулась к нам, выдала по паре разноцветных таблеток и дала их запить. Мы немного посидели, Вере почти сразу «стало лучше», и она вызвалась проводить меня до нашей комнаты.

Поблагодарив Эшли, мы откланялись и покинули лазарет. В полутьме Вера подмигнула мне и отправилась в сторону корпуса, а у меня ещё оставалось незавершённое дело. В отдалении галдели дети – младшая группа стайкой галчат вприпрыжку неслась смотреть мультфильмы, а это означало, что времени почти совсем не оставалось.

Тёмными тропинками я добралась до условного места, кое-как разыскала в стене кирпич с пятном побелки, вытащила его за уголок и оставила в нише платок с завёрнутым в него фентанилом. Ампул, хоть и вовсе без подписей, я насчитала целых семь, поэтому моё задание оказалось перевыполненным…

Через какое-то время я уже сидела на своей кровати. Аня с Верой удалились на мультсеанс, а я с волнительным нетерпением ожидала, что же будет дальше. Сдержит ли Кацман своё слово? Стоил ли того мой риск? Ведь если бы Эшли поймала меня с поличным – дело, скорее всего, кончилось неделей карцера. Я предвкушала тот момент, когда смогу хоть ненадолго, но окунуться в другой мир, подальше отсюда. В мир фантазий – туда, где я могу быть кем угодно, прожить чужую жизнь от начала и до конца, хотя бы поставив на паузу свою собственную.

За размышлениями время летело незаметно, за окном совсем стемнело, и вскоре в вечернем сумраке кто-то коротко свистнул. Я встрепенулась, подошла к стеклу и выглянула наружу. В темени улицы ничего не было видно, а прямо перед глазами, на внешнем подоконнике лежала пара избитых временем томиков. Сердце моё заколотилось в предвкушении, я открыла окно и жадно схватила книги – одной оказался «Принц и нищий» Марка Твена, а у другой не было обложки и доброй трети листов – лишь понятно было, что это сборник стихов. Ну что ж, это тоже очень хорошо!

* * *

Накануне я засиделась допоздна, но это нисколько не навредило моему романтическому настроению. Изголодавшийся разум наконец получил литературную пищу, и я буквально порхала на невидимых крыльях. В общем гомоне и суете утренней столовой я долетела до стола мальчишек и дёрнула Отто за рукав:

– Приходи после смены за прачечную, я буду тебя ждать!

Оторопевший юноша уставился на меня и попытался что-то сказать, но я уже направлялась между рядов в сторону девочек. Начинался день, полный сладостного предвкушения – я наконец-то набралась смелости пригласить Отто на свидание, и теперь с нетерпением его ждала.

В цеху время летело незаметно, стежок за стежком шли ровными рядами, закройщица не успевала подкладывать материал, и я наслаждалась жизнью. Удивительно – как мало нужно человеку для счастья, но ещё более удивительным было то, что найти это счастье можно даже в детском интернате посреди войны в перерывах между ежедневным рутинным трудом…

В глухом углу огороженной территории, за корпусом прачечной, притаившись в кустах, я ждала своего друга. Над трёхметровой оградой догорало зарево уходящего дня, а я прижимала к груди драгоценный сборник стихов. В отдалении послышались приближающиеся шаги, вскоре зашуршала трава, громогласно затрещали кусты, и передо мной возник лохматый, запыхавшийся Отто.

– Фу-ух, добежал. Ни одного патруля не встретил, представляешь? А буквально пару месяцев назад они не то, что по территории ходили – они ещё и комнаты после отбоя проверяли…

– Наверное, война уже закончилась, – предположила я. – И скоро мы сможем выйти за стену.

– Очень на это надеюсь.

Отто присел рядом, покопался в кармане и чиркнул зажигалкой. Тут же противно завоняло сигаретным табаком, но мне было всё равно – я вовсю наслаждалась моментом. Сквозь плывущее над головой облако сизого табачного дыма мне загадочно подмигивали проступавшие на небосклоне звёзды. Казалось, они знали что-то очень важное для меня, и стоило мне только спросить, как они тут же поведают свою тайну.

Я достала заранее припасённую свечку и вставила её в одну из извилистых трещин в бетоне, а Отто тут же всё понял без слов и зажёг фитиль от сигареты. Робкий огонёк заплясал, колыхаясь, поддаваясь движению лёгкого летнего воздуха, освещая этот маленький кусочек огромного мира, где были только я и мой друг.

Я открыла книгу, набрала в лёгкие воздуха и начала читать:

– Мальчик с девочкой дружил, мальчик дружбой дорожил. Как товарищ, как знакомый, как приятель, он не раз провожал её до дома, до калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе он ходил на стадион, и о ней как о невесте никогда не думал он…

– И что ты хочешь этим сказать? – настороженно прервал меня Отто.

– Этот стих будто про нас написан, – ответила я, взглянув на него.

– Его ведь сочинил человек, и он написан про людей. Это к любому можно примерить, но вот лично я не хочу жениться!

– Не переживай, мне тоже об этом пока рано думать, – сказала я и почему-то расстроилась.

Я понимала умом, что огорчаться глупо, но почувствовала себя отверженной, ведь мне, кажется, нравился Отто. Удивительно – как одна короткая и незначительная фраза способна в корне изменить настроение. Отряхнувшись от набегающих мыслей, я перелистнула несколько страниц и открыла первую попавшуюся:

– На дверях висел замок. Взаперти сидел щенок. Все ушли до одного – в доме заперли его. Мы оставили Трезора без присмотра, без надзора…

– Что за детские стишки? Ну-ка, дай-ка мне! – Отто выдернул книгу у меня из протезов. – Нас учили в школе русскому, второму языку Конфедерации, но читаю я по-русски не очень…

– А говоришь отлично, совсем без акцента, – заметила я. – Совсем за русского сошёл бы.

– Были хорошие учителя… Вот, отличный стих. – Отто покряхтел и принялся размеренно, очень чётко выговаривая слова, декламировать: – Последние лучи заката лежат на поле сжатой ржи. Дремотой розовой объята трава некошеной межи. Ни ветерка, ни крика птицы! Над рощей – красный диск луны, и замирает песня жницы среди вечерней тишины…

Я машинально подняла голову – яркие огни звёзд всё также подмигивали мне, но было уже темно, и нечему было развеять тьму, кроме нашей свечки – у Каптейна не было луны. Из шести планет Сектора естественными спутниками обладали только три – притом, Циконии с еë двумя лунами повезло больше остальных, – и я вдруг поразилась тому, как причудливо распоряжается судьба – написанные на Земле много веков назад стихи пронеслись через время и пространство, чтобы оказаться тут, в световых годах от своей родины. И теперь из разодранной книги их втихомолку читают друг другу пара ребятишек.

Каково это – исчезнуть, но оставить вечный, очень чёткий след в истории? Поэт умер, но слово его живёт спустя века, и будет жить дальше, передаваться из уст в уста, из поколения в поколение, явно или тайком…

Свеча горела, а я, взяв книгу, читала, и Отто слушал. Потом читал Отто, а я слушала, тихо-тихо дыша. Я боялась спугнуть это мгновение, ведь стоит только неловко пошевелиться – и оно уйдёт безвозвратно, растворится во времени, потеряется в его бурном потоке. И оно ушло, растворилось – свеча в последний раз вспыхнула и потухла, оставив во тьме скрюченный огрызок фитиля, торчащий из лужицы воска.

Потом мы сидели в темноте, смотрели в небо, полное незнакомых звёзд, и вслух мечтали о будущем – том самом, что непременно ждёт нас за этими стенами. Каким оно будет и что принесёт? Если бы только можно было краешком глаза заглянуть вперёд и узнать свою судьбу…

Я не ведала, сколько прошло времени, но вокруг было тихо – лишь пара сверчков о чём-то спорили в зарослях вереса возле забора. Мы с Отто дождались, пока стемнеет окончательно, а потом бесшумно, украдкой, вернулись к корпусам и разошлись в разные стороны. У меня на душе было светло и спокойно…