Полная версия
Сегодня в баре было, на удивление, тихо, а на парке стояла всего пара машин. Новенький опель и видавший виды фольцваген. Винц подумал, что кто-то на нем исколесил добрую половину страны. Побитая краска, грязные стекла, царапина по всему бамперу от края до края. Интересно, был ли у него самого автомобиль? А если и был, то какой? Винц бросил взгляд на подмигивающий желтым светом фонарь, поежился, толкнул дверь и медленно шагнул в полутьму. Первое, что Винц услышал, был гул пьяных голосов. Где-то хриплый динамик давился разнузданной музыкой, или тем, что принято считать музыкой – он не слишком-то разбирался в таких вещах. Барная стойка облеплена любителями дешевого пойла, налитого в мутные стаканы, а вот столики пустуют. Грязное, тонущее в смазанном свете помещение, консервировало запах спирта и застарелый табачный дым, благодаря чему, сизые клубы медленно и вальяжно плыли из стороны в сторону.
Винц не переносил алкоголя и не притрагивался к сигаретам. Как знать, может быть, когда-то, много лет назад, это и было его пагубной привычкой, но сейчас ситуация поменялась. Он стал полностью другим человеком, и эта дрянь его совершенно не интересовала. Он подошел к стойке, протиснулся сквозь толпу, кивнул паре знакомых и окликнул бармена.
– Да заткнитесь вы уже! – беззлобно пробасил огромный, как колосс, бородач, пытаясь заглушить посетителей. Насколько известно, этот парень успешно справлявшийся и с обязанностями бармена и вышибалы, – Давненько тебя не было. Тебе как обычно?
Как обычно – это стакан воды и чашка кофе. Обязательно с сахаром и непременно со сливками.
– Не сегодня. Я здесь по другому поводу.
– Понимаю. Если ты к Энни, то он у себя, – заметил бармен, и тут же добавил, – Ты с ним поосторожнее. Сегодня он сам не свой.
Винц кивнул, оторвался от стойки, отошел на несколько шагов, отряхивая куртку. И провел-то в этом гадюшнике всего пару минут, а одежду уже хочется бросить в стирку. Или выбросить. Или и то, и другое. С брезгливостью трудно спорить – она сидит так глубоко внутри, что никакая амнезия не сможет выкорчевать ее оттуда. Дело даже не в том, что весь «Дом у дороги» забит первосортными маргиналами и ублюдками – проблема в самом воздухе. Спертом, застоявшемся, густом – его передернуло. В бар ходят многие. Значит находится здесь – безопасно. Быть здесь – значит быть, как все.
Винц прошел через весь зал, толкнул одну из неприметных боковых дверей костяшками пальцев – касаться пластикового покрытия ладонью не хотелось. Такие вот маленькие кабинеты назывались vip-номерами или комнатами для гостей. «Дом у дороги» насчитывал их полдюжины. Простые смертные сюда не допускались. Обычно здесь играли в карты, рассыпали порошок и развлекались с девочками, а иногда обсуждали дела. Выбор был очевидным. Не смотря на внешнюю непритязательность заведения и общую убогость убранства, главный зал был напичкан видеокамерами системы безопасности. В отдельных кабинетах камер не установили. Винц знал это наверняка, потому что об этом знал Энни. Какую бы игру не вел настоящий хозяин «Дома у дороги», о соблюдении правил он позаботился хорошо.
Внутри комнатки царил интимный кровавый полумрак. Утопленные лампы на потолке, кожаные диваны, маленький круглый столик посредине, зеркальные вставки в стенах – тот, кто моделировал помещение, скорее всего, был совершенно не знаком с таким понятием, как чувство вкуса. Но Винца это интересовало мало. Он осторожно прикрыл за собой дверь, сделал несколько беззвучных шагов вперед, и кашлянул в кулак.
– Рад, что ты хорошо проводишь время, Энни, – произнес он, – Хоть у кого-то этот вечер задался.
Энни, развалился в кресле и натужно сопя, тискал какую-то худую девицу. Фигура ее могла иллюстрировать учебник по геометрии на странице с изображением плоского прямоугольника. На столике стояла открытая бутылка виски и два стакана. Один из них сохранил отпечаток губной помады на ободке. Сам футлярчик губной помады был недалеко. Рядом покоилась переполненная пепельница, немного в стороне – карманное зеркальце, на которое просыпано немного белого порошка, кредитная карта и свернутая в трубочку купюра.
Энни пискнул, высунулся из-за плеча подруги, сморщил недовольную гримасу.
– А вот и наш герой, мать его, Вертер, – торжественно произнес он, отстраняя от себя красотку с лихорадочно горящими глазами, – Тебя не учили, что подкрадываться невежливо?
– Я не подкрадывался. Ты сопишь так, что даже самолет не услышал бы.
– А, плевать, – отмахнулся Энни, наклоняясь к столу и беря в руки бокал, – Чего ты так рано? Мы же договаривались на…
– Сейчас одна минута восьмого, – произнес Винц, – Я пришел вовремя.
– Точен, как часы, – констатировал Энни, сделав солидный глоток, опустошивший стакан почти наполовину, – Ты такой правильный, что даже тошно становится, ты в курсе?
– Да, мне говорили.
– Ну и черт с тобой. Итак, вот этот парень с обложки боевика – Винц Вертер, – представил Энни его своей подруги, которую куда больше занимало содержимое пакетика с белым порошком, – А вот эта богиня, эта Афродита… Это… Тиффани? Клара? Эй, как там тебя?
– Мэри, – с готовностью произнесла новоявленная Афродита, – Меня зовут Мэри.
– Мое почтение, – произнес Винц равнодушно.
– Вот и прекрасно. Вежливость превыше всего, – кивнул Энни, – А теперь, Мэри, или как там тебя, выметайся отсюда. Развлечения закончены. Теперь взрослые дяди будут обсуждать взрослые дела. Но не уходи далеко. Подожди меня возле барной стойки. Можешь сказать Гарри, чтобы налил тебе за мой счет. Я скоро буду. Уяснила?
– Приятно знать, что ты всегда готов к работе, – веско заметил Винц, провожая девушку взглядом, – Даже готов отказаться от таких… форм. Кажется, это называется геометризм? Я не слишком силен в живописи.
– Это называется не твоего ума дело, – подсказал Энни, указав бутылкой на свободное кресло, – Садись. Не хочешь присоединиться?
– К геометризму? Нет, благодарю покорно.
– У тебя скверные шутки, Винц, – сморщился Энни, плеснув себе еще стаканчик, – И что самое хреновое, со временем твое чувство юмора не меняется. У тебя его просто нет. Дурной признак.
– Должно же быть хоть что-то неизменное в нашем мире, правда?
Кресло было неудобным. А от мысли, сколько людей сидело здесь до него, Винцу стало тошно. Он скрестил руки на груди, стараясь не касаться ими подлокотников.
– Так и? Вижу, свою долю от игры ты уже получил. И судя по тому, как скоро ты ее потратил, уверен, что работа как раз для меня.
Энни выпил, скривился, заговорил, дыхнув в лицо Винцу алкоголем.
– Касательно игры. Знаю я немного, но что есть – расскажу. На днях объявился один человек из Глекнера. Знаешь такой городок?
Винц неуверенно пожал плечами.
– Кажется, слышал. Но конкретики никакой. Что произошло? И почему ты решил, что эта работа меня заинтересует?
– Слушай меня, приятель, и запоминай, как все заповеди Божьи.
– Не помню ни одной, прости.
– Не перебивай. Мне и так сложно сосредоточиться, – вздохнул Энни, – Трудный день.
– Да-а, тяжело, – сочувственно кивнул Винц, смерив взглядом убранство стола – Но давай ближе к делу. Я слушаю.
– Так, вот. Этот человек из Глекнера прибыл от одного из хозяев. Если ты не знаешь, то за «Домом у дороги» стоит не один человек, а целый конгломерат. И хозяева, живут даже не в одном городе, – понизив голос сообщил Энни, – О приезде этого парня нас предупредили заранее. Он пришел позавчера, заявил, что у него совсем мало времени. Точно знал и где искать меня, и сколько платить…
– Слухами земля полнится. Тем более, что он шел по наводке.
– Самое главное в том, что он знал, какой именно человек ему нужен, – заметил Энни, – Большая редкость в наши времена, знаешь ли. Обычные клиенты у меня это перепуганные, злобные, отчаявшиеся ребята, которые…
– Избавь меня от своих профессиональных тонкостей, Энни.
– Ладно. Он не сказал для чего именно ищет человека, но дал необходимые требования к кандидату. А требования там… весьма и весьма любопытные…
– Это, например, какие?
– Например, исполнитель должен быть свободным. Предстоит небольшая поездка, знаешь ли Плюс к этому исполнитель должен держать себя в руках. Должен быть внимательным и серьезным. Или, например, уметь молчать. Знаешь, для чего нужны все эти умения?
– Для игры в «железку».
– Точно. В самое, мать твою, яблочко. Только вот давай не будем обсуждать мокруху, у меня от нее аппетит пропадает.
– Удивительно, при твоей-то диете.
– Заткнись, – буркнул Энни и покосился на порошок, – Человек проверенный, от хозяина. По его словам, дело не сложное, почти безопасное, но очень и очень важное. Платит наличными. Расходы на работу берет на себя, плюс подкинет что-то авансом…
Винц покачал головой. На лице его застыло полнейшее равнодушие.
– И сколько же теперь стоит такое несложное, почти безопасное, но очень и очень важное дело?
Энни пробежался взглядом по столу, не нашел ни карандаша, ни бумаги, и вывел цифру губной помадой на зеркале, затем подтолкнул его в сторону Винца.
– Ну, что скажешь на это? И это только аванс.
– Я бы помолчал, – констатировал Винц, – Во всяком случае пока. Цифра и цифра. Набор нулей и единичек. Знаешь что-нибудь еще?
– Ничего, – просто отозвался Энни, но Винц поверил ему, – Кроме того, что парень будет ждать тебя сегодня. В восемь. На втором этаже.
Второй этаж. Помещение администрации, или то, что в «Доме у дороги» принято считать администрацией. Видимо, заказчик, и правда, какая-то важная птица. Винц вздохнул, но не сказал ни слова.
– Парень сказал, что пробудет у нас до завтрашнего утра. Поэтому, если хочешь отказаться, у меня еще есть время предложить это задание кому-нибудь из других наших ребят. Вроде Кунца или Вайсамана. Я поговорил с ним еще раз. И узнал кое-что любопытное. Так что, ты мне очень подпортишь планы, если выйдешь из игры, да и этот парень настаивал, чтобы за это дело взялся именно ты.
– То есть?
– Он назвал твое имя. Сечешь?
– Нет, не секу. Почему именно я?
– Почему бы тебе не узнать у него самого? – буркнул Энни, и покрутил пальцем у виска, – Может он с этой твоей проблемой поможет разобраться. Знаешь, жизнь удивительная штука. И просто прекрасная, если подумать. Порою события поворачиваются так, что…
– А зачем тебе тогда эта дрянь на столе, если жизнь прекрасна?
– Потому что я максималист, и мне хочется большего, – предостерегающе заявил Энни, – Но это уже тебя не касается, если что. А вот тот парень из Глекнера – очень даже. Ты же пойдешь к нему, правда? Мне нужно знать.
Винц еще раз посмотрел на засыпанное белым порошком зеркало, нахмурился и пожал плечами.
– Я подумаю, – просто сказал он.
20. Томас Винтергрин
Город Глекнер, район Альтштадт, медиум-офис «Сорбент»
День
Сейчас
Пять лет назад, после четвертого заказа я начал вести небольшой карманный дневник. После седьмого предпочел записывать маршруты и сохранять корешки от билетов. После десятого, я купил и повестил в гостиной огромную карту Германии, и начал отмечать свои маршруты тонкими красными линиями. Едва ли это несло в себе какой-то сакральный смысл, но позволяло удерживать в памяти все, что старательно пыталось из нее выбраться. Когда твой разум разделен между множеством личностей, самое лучшее, что ты можешь сделать, это поставить железные скобы, которые не позволят голове расколоться на куски.
Я долгими вечерами всматривался в пересечение линий и пунктиров, разбирался с вязью дорог и шоссе, обводил черным маркером города и коттеджные поселки, где находил все новые и новые дела. Самый лучший способ отыскать работу по моему профилю, это отслеживать наиболее невозможные и невероятные новости, зарывшись в интернет или современную прессу, но сосредоточиться на чем-то одном тяжело. Когда внутри тебя копошатся тысячи мыслей, и девяносто процентов из них чужие, волей-неволей начинаешь сходить с ума. А был ли ты сумасшедшим раньше, или ужасная трагедия, произошедшая шесть лет назад, сделала тебя таким, покажет история. Лично я перестал копаться в собственном мироздании после третьей попытки. После первой мне стало страшно, после второй я впал в истерику, после третьей я попытался убить себя, но души внутри меня были против.
Карта провисела ровно четверть года, после чего превратилась в очередное творение оригами, и стала фигуркой котенка, которую я поставил на одну из самых верхних полок. Заказов стало меньше, а память все больше напоминала ржавый дуршлаг, но зато ничего больше не мозолило глаза, и можно было не обращать внимания, что все мои путешествия проходят по спирали, сужающейся до размеров игольного ушка, и заканчиваются в пределах Глекнера.
Если паранормальные явления можно вычислить по некой закономерности, то чаще всего, стоит это делать по принципу домино. Где-то падает одна костяшка, толкает вторую, та опрокидывает третью, и так далее, до бесконечности, пока все прямоугольники на краю стола не упадут, сложившись в один-единственный узор, названный спиритическим катаклизмом. Этим термином я давно начал называть какие-то значимые и важные события, объяснить которые с логичной точки зрения невозможно. На некоторые я могу повлиять и исправить. Некоторые – нет. Где-то ткань реальности способна сама себя исцелить, где-то требуется стороннее вмешательство.
Чем больше ты углубляешься в вопросы смерти, тем меньше ты живешь. Вера в смерть превращается в культ. Я научился предугадывать поведение потустороннего, а взамен получил проблемы со здоровьем. Кто-то начинает убивать, и сходит с ума. Средневековые могильщики жили на десятки лет меньше других людей, соседствуя с мертвецами. Природа всех миров стремится к равновесию. Настоящие медиумы не умирают в постелях, окруженные родными и близкими. Чаще всего, любителей заигрывать со смертью находят где-нибудь на обочине. Мертвыми. И без следов насилия. А уж о том, что происходит дальше, остается только гадать.
Росвита ушла уже больше часа назад, а я все так же сидел на месте, вперившись взглядом в папку с документами. Даже если у тебя в голове настоящая маленькая страна со своими тронами, тюрьмами и церквями, это не значит, что у тебя всегда есть идеи. Порою ты сам себе напоминаешь огромное пустое помещение, с отошедшими обоями, прогнившим полом, разбитыми окнами и уродливым граффити. Отреставрируют или снесут – дело техники. Построили же на месте сгоревшего торгового центра новое здание, и окрестили его «Маяк». Может быть, и на месте развалины по имени Томас Винтергрин появится что-то другое.
Гудки в телефонной трубке были долгими и оглушительными – мне пришлось держать ее на расстоянии, прижимая динамик к груди. Дозвониться до некоторых людей невозможно. Особенно в воскресенье. И особенно, если этот человек – представитель властей. В свое время мне удалось несколько раз помочь полиции. Естественно, такая помощь не афишируется, и не слишком приветствуется, но все равно приносит свои плоды. Кто-то получает деньги за хорошо проделанную работу, а кто-то поднимается по карьерной лестнице, пока рано или поздно не упрется в потолок, пробить который ему не позволяет твердолобость и упрямство.
Если по каким-то причинам разговор не состоится, можно созвониться еще с парой-тройкой человек. Конечно, область специализации у них значительно уже, но иногда помощь приходит с той стороны, с которой ее совсем не ждешь.
Я выдохнул, потянулся к бутылке пива, но тут же отдернул руку.
Голос в трубке раздался через добрые полминуты. Хриплый, мрачный, не предвещающий ничего хорошего, точно набатный колокол в глухую полночь.
– Шенк слушает. Кто это?
– Доброго дня, Симон.
– Кто это?
– Томас Винтергрин.
Наступила тишина, затем трубка выдала одно-единственное слово.
– Кто?
«Люди так ценят твои усилия, Томми. Благодарность не имеет границ. А как же заверение в вечной дружбе? Не расскажи тебе тот мертвец про убийцу, твой приятель Шенк сейчас бы катался на патрульной машине, а не просиживал штаны в кабинете»
– Томас Винтергрин. Я – медиум. Мы работали вместе над убийством четыре года назад. Убийца в коттедже…
Голос на мгновение затих, я отчетливо слышал, как щелкают шестеренки в голове моего собеседника.
– Черт. В смысле, рад слышать. Помню-помню. Чем обязан?
– Мне нужна помощь в одном деле…
«Тебе нужна не просто помощь. Тебе нужно спасение. Ты же понимаешь, что эта красотка просто вскружила тебе голову, и ты теперь суешь эту голову в петлю? Может, ты уже выпустишь меня наружу? Мне надоело до чертиков сидеть взаперти»
– Что-то случилось? Я сейчас занят.
– Есть кое-что. И мне необходима ваша консультация. Вы помните пожар в торговом центре «Пирамида»?
Симон замолчал, потом приглушенно кашлянул в трубку.
– Предположим. Пожар, как пожар. В смысле, большая трагедия, страшное дело, все такое. И что с того? Во всем уже давным-давно разобрались. Проблемы с проводкой…
– Как скажите, детектив. Но мне нужно узнать о том, что происходит там сейчас.
– А что там происходит? Строится гостиничный комплекс.
– Господин Шенк, я слышал про убийства на строительной площадке. Целая серия убийств.
– Кто вам это сказал? – голос полицейского напоминал расколовшееся стекло.
– В Альтштадте ходят разные слухи, – ответил я уклончиво, – У вас своя работа, а у меня…
– А у вас ложная информация, – отрезал полицейский невозмутимо, – Руины «Пирамиды» снесли. На их месте строится новый проект. И у них все в порядке. Это все, что мне известно. И это все, что я могу вам сообщить.
– И ничего необычного? Ничего такого, что поставило бы полицию в тупик?
– Ничего. Совершенно ничего. Мне известно о паре несчастных случаев, но какое производство обходится без них? Поверьте мне, Том, полиция всегда держит руку на пульсе города. Что бы вам не рассказали, это неправда.
– Но я даже не уточнил. А информация…
– А здесь и уточнять нечего. Поверьте мне, Том, если в вас возникнет необходимость, мы сами свяжемся с вами.
«Звучит как-то совсем не по-дружески. Угрожающе. Ты не нравишься этим парням в форме. И поверь, они видят в тебе угрозу. Люди всегда ненавидят то, чего не могут понять. И знаешь, почему? Потому что, если ты ненавидишь что-то заранее, это гораздо проще классифицировать между черным и белым, и принять, как что-то негативное и отрицательное. Не лез бы ты в это дело. Мы оба с тобой знаем, что стряслось «Пирамиде», но для полиции гораздо проще будет обвинить в этом проводку. Или, например, тебя, как единственного выжившего. Прошло шесть лет, а ты все еще пытаешься разобраться в том, что произошло. Ты не находишь это подозрительным?»
– Том, вы слышите меня?
– Да. Да, офицер. Я здесь.
– Не знаю, что за ужасные слухи ходят по Альтштадту, но вам не стоит волноваться. Мы внимательно следим за всем, что происходит вокруг. На «Маяке» все в порядке. Можете спать спокойно.
Последние слова были откровенной ложью. Я постарался не обращать на это внимания, хотя это стоило огромных усилий.
– Простите за беспокойство, офицер. Я не хотел вас отвлекать.
– Увидимся, Том. Не пропадайте.
В трубке раздались короткие гудки, и несколько секунд я держал ее в руке, пытаясь собраться с мыслями.
– На «Маяке» все в порядке, – повторил я вслух, – Ну, если об этом говорит полиция…
«Может быть, все и правда, в полном порядке, – рассудительно произнес голос в моей голове, – Или кто-то старательно складывает одну фигурку Оригами за другой»
– Мы все знаем, что это не так.
«Какая разница, если мы все равно не возьмемся за это дело. Нам всем нужен отдых. И тебе, и Приближенным, не забывай. Еще немного, и эти расследования сведут тебя в могилу»
– Бред, – отреагировал я, – Полнейшая чушь.
«Бред – это разговаривать самому с собой, – заметил голос, – Но почему-то ты не хочешь обращать на это никакого внимания»
Я нахмурился, потянулся к пачке сигарет и раздраженно бросил трубку.
21. Кэтрин Макклер
Город Глекнер, район Альтштадт, супермаркет.
Утро
Месяц назад
– Чего вы ждете в Новом Году? Чуда? Волшебства? Или скидок? – надоедливый слоган аудиорекламы, который крутили по кругу уже в десятый раз за последние несколько минут успел не просто надоесть, но и набить оскомину. Кэтрин поморщилась от оглушительного сообщения, поглядела на динамик над головой. Для кого вообще крутят рекламы? Да еще и в это время?
В такой ранний час круглосуточный супермаркет, один из немногих, уцелевших на окраине Альтштадта, пустовал. Какому идиоту приспичит бежать в магазин ни свет, ни заря! Сегодня среда – люди только открывают глаза, выключают настырные будильники и пьют кофе. Кто-то занимается любовью, кто-то смотрит новости, кто-то слушает радио, а кто-то сейчас умирает. Мир – это огромная сфера, наполненная игральными костями с бесконечностью граней. Никогда не знаешь, какое число выпадет на кубике, и в какую ситуацию все это выльется. Жизнь – странная штука, которую чрезвычайно трудно предугадать. Но Кэтрин могла. Во всяком случае, до определенного времени она твердо знала, чего ожидать от грядущего дня. Молитва-работа-молитва-еда-молитва-работа-наказание-наказание-наказание-молитва-молитва-молитва – работа -еда – и дальше, и дальше, пока небеса не почернеют, а из-за облаков не вывалится, распухший, точно язык висельника, крючок месяца.
Кэтрин в очередной раз пожалела, что не прихватила с собой часы. Так было бы гораздо проще ориентироваться во времени. До магазина она добралась довольно быстро – улицы пустовали, и одинокие светофоры были переведены в режим ожидания, подмигивая желтыми огнями. Наверное, только на этом участке удалось сэкономить не меньше четверти часа. Если повезет и на обратном пути, у нее будет около тридцати минут свободного времени. Даже если навестить Земляничную Поляну не получится, она потратит это время на прогулку, замерзнет и продрогнет, но не вернется домой раньше положенного срока.
Но время утекало, как вода, сквозь пальцы. С букетом было просто – она купила розы в ближайшем отделе на входе, и теперь вычеркнула его из списка. Кэтрин бродила от полки к полке, пытаясь разобраться в бисерном почерке Мины. Экономила ли старуха на бумаге, или старалась растянуть грифель карандаша – этот вопрос оставался без ответа. Уродливые буквы, набегающие друг на друга казались какой-то нелепой абстракцией. Кэтрин с трудом прочитала три позиции: «Хлеб», «Масло» и «Лук» – дальше шла полнейшая неразбериха, и угадывать приходилось только по первым слогам. «Ма», вероятно, значило майонез, «То» – скорее всего, томат, а «Мо» – это молоко. Но уверенности в этом нет никакой. Самое обидное, что не смотря на обширный список, на стол попадет от силы хлеб и лук. Все остальное, вроде «Ко» – колбасы, «Мя» – мяса и «Тво» – творога, отправится в церковь.
– Излишек пищи – суть грех, – хмуро говорила Мина, перекладывая продукты в холодильнике, – Хлеб и вода – вот, что необходимо. И пока в этом доме правлю я, ты будешь есть то, что я скажу тебе. Уяснила, мерзавка?
От воспоминания свело зубы. Кэтрин выдохнула, открыла глаза, подцепила маленькую сетку лука и отправила в тележку. Набрать необходимые продукты – это только половина беды. Вторая половина – донести все до дома, не порвав по пути пакеты. Такое уже случалось, и о том, что пришлось коротать остаток дня, стоя на крупе, лучше вообще не думать.
У холодильных витрин находился один единственный человек. Высокий, в черном пальто, он с задумчивым видом всматривался в пакет молока, словно хотел открыть для себя сакральные истины. Кэтрин прогрохотала мимо тележкой – он даже не обернулся. Она остановилась рядом, протянула руку, прихватив ближайший пакет за распахнутой дверцей, невзначай разглядывая незнакомца. На правой руке блеснули три пары часов.
«И зачем ему столько? – подумала Кэтрин, – Может, он часовщик? Или сумасшедший? Сумасшедший часовщик?»
Человек молчал. Было в нем что-то неправильное. Нетипичное. Что-то такое, что привлекало внимание подсознательно, словно в голове сработала сирена и зазвучала сигнализация. Кэтрин уже испытывала такое, когда сталкивалась с мертвецами, которые спрашивали дорогу. Но этот человек не похож на блуждающий труп. Дело в чем-то другом.
«В том, чему учил меня Ангел, – осознала она внезапно, – То, что он выводил мне своими посланиями»
Она бросила взгляд на предмет в руках неизвестного, пробежала глазами по дате.
– Просроченное, – резюмировала она просто, опуская ладони на ручку тележки.
Человек в черном дрогнул, словно приходя в себя ото сна. Три пары часов скрылись в рукаве пальто.
– Что, простите? – проговорил он отстраненно, будто стряхивая наваждение, – Я не расслышал.
– Молоко. Оно просроченное. Видите дату?
