Завеса Даркамара

– П-простите, – с короткой запинкой произнесла я, заклиная ее остановиться и послушать. И только начав говорить, поняла, что непроизвольно перешла на ломаный венгерский. – Не подскажете, в какой стороне выход?

Она уставилась на меня большими голубыми глазами, чистыми, как ледяная горная вода.

– Это крыло для персонала, госпожа, – произнесла она глубоким низким голосом, совершенно неподходящим к миловидной внешности. – Доктор Балаш не будет рад…

– Ваш шеф отпустил меня, – вскинув подбородок, решительно заявила я. – Сказал, что не станет лечить. Можете спросить у него, если не верите.

Секунда, которую она потратила на размышления, показалась мне вечностью.

– Я не стану, мисс. Если уж вы смогли спуститься… – торопливо прервала меня девушка. – Давайте покажу, где лестница, а дальше вы и сами разберетесь. Там по прямой и совсем близко.

Она, как и обещала, проводила меня до подножья парадной лестницы, которую я бы никогда не нашла без помощи.

– Благодарю вас.

– Не стоит, госпожа, – она опустила глаза в пол, словно смотреть на меня уже было преступлением.

Я быстро добралась до знакомой прихожей и вышла на воздух, только здесь почувствовав себя лучше.

Дом душил меня, каждой своей деталью возвращал в ту ужасную ночь. Добавлял кошмаров в переполненную копилку плохих воспоминаний.

– Надо просто отсюда убраться.

День оказался богат на неприятные впечатления, и его пора было заканчивать.

Стараясь сохранять ровный шаг, я довольно долго шла к воротам, прежде чем заметила Нину, застывшую у кустов азалии. За время моего визита к доктору она успела переодеться, натянуть перепачканный землей садовый фартук и совершенно обо мне забыть. По крайней мере, весь ее вид говорил именно об этом.

– Какого черта вы здесь делаете? – спросила она, будто уже не ожидала, что я выйду из стен лечебницы на своих ногах.

Да что они делают с пациентами в так называемом «раю»? Может, пора звонить в полицию или отцу?

– А где еще мне быть? – холодно уточнила я. – Сеанс окончен, доктор мне не помог. Вы взяли свои деньги зря.

– Неужто? – Нина смотрела на меня долгое мгновение, а потом растянула губы в грустной и далекой улыбке. – Вот, значит, как?

Все это время она воинственно держала в руках грабли и будто собиралась применить их вместо меча, стоило мне двинуться, но теперь вдруг бросила орудие на землю и достала из широкого кармана фартука садовый нож.

Я интуитивно отшатнулась и закрыла лицо руками, боясь, что она попытается вернуть меня доктору силой – как хорошая собака приносит хозяину охотничий трофей – но она сделала нечто другое. Чудовищное и неожиданное.

Быстрее, чем я успела закричать или попытаться ее остановить, Нина полоснула длинным лезвием себе по руке и отбросила оружие прочь.

Рана оказалась неглубокой, и все же происходящее всерьез меня напугало. Я застыла, не в силах пошевелиться.

Нина рассеянно моргнула, посмотрела на меня и будто сквозь меня, словно вдруг перестала видеть даже своим здоровым глазом.

Или на самом деле перестала?..

Что-то странное, сквозившее в каждом ее движении, заставляло сомневаться и предполагать самое плохое.

– Зачем вы так поступаете?

Она закрыла лицо руками и размазала по нему кровь, сделав зрелище еще более чудовищным. А когда наконец отняла пальцы, оказалось, что ее здоровый глаз вовсе лишился зрачка!

Я отшатнулась, не в силах поверить.

– Все вы проклятое семя! – бросила она равнодушно.

Ее холодное безразличие к происходящему пугало куда больше, чем крики, гнев и боль, которых я ждала.

Роуан, как главный любитель страшилок в доме, как-то рассказывал, что, теряя зрение из-за травмы, человек не лишается его сразу. Сначала в поврежденном глазу расцветают фейерверки и яркие всполохи, и лишь за ними приходит темнота. Мне хотелось верить, что у Нины были эти всполохи.

– Но почему?

– Все имеет свою цену. Я поклялась доктору отдать вас и не исполнила обещание…

Происходящее не могло объясняться настолько просто. Да и возможны ли подобные метаморфозы с медицинской точки зрения?

– Какое-то сумасшествие! Люди не слепнут без причины и только по собственному желанию.

На тыльной стороне ее ладони расцвела странная точка, издали напоминавшая уродливую родинку. Такая же, как у доктора и парня в аэропорту.

Снова?

– Все мы здесь не в своем уме – и я, и ты[1].

Цитата из «Алисы в Стране чудес» показалась жутко неуместной. Отчего-то мне вспомнилась другая, подходящая к ситуации больше: «Когда чудеса становятся бредом, разум превращается в безумие[2]».

Интересно, как давно для Нины фокусы Балаша превратились из одного в другое?

– Нет, только вы здесь не в порядке. Все вы! – выдавила я.

Новый глаз сделал ее похожей на инопланетянку. Жуткую, хладнокровную и потерянную.

– Доктор ведь все простит, когда увидит мою жертву?

Я не хотела знать, что произойдет дальше. Только не теперь.

– Пойдем, принцесса. Здесь уже не на что смотреть.

Энжел возник рядом, искусно воспользовался всеобщей суматохой персонала, как по команде хлынувшего из дома, и быстро увел меня прочь.

Ривз быстро усадил меня в автомобиль и, не дав времени даже пристегнуться, шустро занял водительское место и дал по газам.

Казалось, убраться из проклятой лечебницы ему хотелось куда больше, чем мне, хотя он и половины не видел.

Впрочем, финал вышел… Эффектный.

Я с трудом подавила приступ тошноты и прислонилась лбом к холодному окну, стараясь унять учащенное сердцебиение.

– Чертовы сектанты! – зло бросил Энжел, едва мы выехали на автостраду и присоединились к потоку машин, спешивших к городу.

– Ты и представить себе не можешь, – дурнота вернулась вместе с образом пустого глаза Нины, и я сделала судорожный вдох.

И вдруг испугалась, что то была не просто реакция на весь случившийся ужас, а предчувствие нового приступа.

Только не здесь, не сейчас! При друге, который все еще считал меня нормальной.

– Хорошо, что ты заставила меня поехать. Не представляю, что эти выродки могли сделать, если…

– Ничего особенного, – твердо возразила я. – Они бы меня отпустили. Технически это ужеслучилось.

Никто насильно меня не удерживал, как и обещал доктор. Даже Нина, которая могла бы заставить меня передумать, используя нож по-другому, предпочла навредить себе.

Удивительно, но я действительно смогла покинуть комнату и противостоять злой воле, что хотела удержать меня внутри.

Остальным пациентам, похоже, везло куда меньше.

– Поразительная самонадеянность, – хмыкнул Энжел и на всякий случай увеличил скорость, будто испугался, что я заставлю его вернуться в самое жерло вулкана. – Мое уважение.

Что бы он ни думал, я не была так глупа, чтобы еще хотя бы раз переступить порог дома, с завидной регулярностью сводящего своих обитателей с ума.

– Куда мы едем? – спросила я через время.

За окном пейзажи сменяли друг друга, но город будто не становился ближе: Ривз либо выбрал незнакомый маршрут, либо ехал не в Будапешт.

Отчего-то второе предположение мне не понравилось.

Уехать сейчас – значило сдаться без достойной борьбы, признать слабость и принять недуг со всеми его последствиями.

Я не могла. Ничего из перечисленного.

Город снова пытался внушить мне ужас, но даже его сил не хватило, чтобы повернуть назад и не уцепиться за новую ниточку, которую вложил в руки Балаш.

Родственник. Или даже отец.

– В аэропорт, принцесса, – заявил Энжел тоном, не предполагавшим возражений.

Конечно, он был по-своему прав, и после сегодняшнего мне следовало убраться домой первым же рейсом. Будь я умной, так бы и поступила… но так уж вышло, что умной я никогда не была. Во всяком случае, недостаточно, чтобы остановиться вовремя.

– Поворачивай назад, – выдохнула я, не веря, что правда это говорю. – Мне нужно в город.

На мгновение Энжел отвлекся от дороги и самоубийственного маневрирования между машинами и посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка. Маленькую девочку, что его попросили защищать еще в дни, когда сам он едва ли походил на защитника и уступал мне треть фута в росте и год в возрасте.

– Я попаду туда, хочешь ты или нет, – капризно бросила я, точно зная, как сильно такой тон его бесил. Сейчас злость была нужна мне больше, чем забота, ведь на ней проще сыграть. – Но лучше, если ты проводишь меня в одно особенное место, прежде чем сдашь отцу и расскажешь обо всем, что сегодня случилось.

– И почему я должен соглашаться?

– Потому что дом, в котором мы были – мой. Настоящий дом, – быстро объяснила я, а потом, мигом почувствовав, как двусмысленно это прозвучало, исправилась. – Прежний.

Энжел припарковался у обочины, вышел из машины и закурил. Я, дав ему минутку остыть, выбралась следом и встала рядом.

– Тебе давно пора бросить. Если не хочешь познакомиться с раком, конечно.

Спорить о его дурной привычке всегда было одним из наших нелюбимых развлечений, и все же я не оставляла попыток вложить чуточку здравого смысла в его пустую голову.

– Пожалуй, ты права.

– Разумеется.

Его близость заставляла чувствовать себя в безопасности.

– Ты ведь не помнишь своего прошлого? – спросил он, выдыхая дым в низкое, грозившее разразиться дождем небо.

– Я мало помню, но с возвращением в Будапешт кое-что стало восстанавливаться. Когда меня привезли в тот дом… Понимаешь, я не могла его не узнать. Там даже пахнет так же, как в детстве. Розами и пеплом.

– Но как там обосновались эти сектанты? – покачал головой Энжел.

– В этом весь сок. Доктор-психопат рассказал мне, что хозяин дома еще жив.

Ривз присвистнул, попытался взять меня за руку, но в последний момент благоразумно одернул пальцы.

– Никогда не понимал желания приемышей найти биологическую родню, – бестактно бросил он. – Или профессор с женой не стали тебе настоящими родителями?

Мы оба остались сиротами еще в детстве, но всегда относились к ситуации по-разному. Может, потому, что мне повезло стать настоящей дочерью, пусть и неродной по крови, в то время как он остался подопечным и слугой, которого спасли от жизни на улице.

Хотя «слуга», конечно, не отражало всего, чем Энжел был для каждого из нас. Братом. Другом. Стеной, за которой всегда можно укрыться, даже когда совершенно не хочешь помощи…

– Они стали большим. Боюсь, мои настоящие родители не очень-то меня любили, раз я запомнила ковер в детской лучше, чем их объятия. А если кто-то из них действительно не умер, вопросов только больше. Не думаю, что они ответят, примись я расспрашивать, где их носило.

Я и не догадывалась, что думаю обо всем так, пока не произнесла обвинения вслух. И все же сказанное было правдой. Грустной, мучительной и единственной, которую мне удалось уяснить за годы размышлений, почему все случилось так, а не иначе.

– Тогда зачем? – Энжел задумчиво потер щетину на подбородке, дав мне время взять себя в руки и нацепить привычную и безопасную маску безразличия.

– Я медленно схожу с ума.

– Что за бред?

– Мои приступы… Не просто простуда, которая пройдет ближайшей весной. Однажды я впаду в очередную кататонию и уже из нее не выйду. Потеряю себя, понимаешь?

– Чушь.

– Правда.

– Не верю.

Мы помолчали.

– Живой родственник – кажется, единственный шанс все остановить, если даже доктор-волшебник не помог, – добавила я, так и не дождавшись внятной реакции от друга.

– Хм.

– Если продолжишь отвечать односложно, я вызову себе такси и поеду в город без тебя, клянусь.

Я потянулась в карман за телефоном, но Ривз перехватил мою руку и крепко сжал запястье.

– Я отвезу тебя, куда попросишь, – пообещал он. – И буду рядом, когда ничего не выйдет. Принцесса, боги, я сделаю все, ты же знаешь.

Мы оба знали. Уже давно.

Мы остановились у небольшой закусочной на полдороги к галерее «Роза», яркой точкой отмеченной на маршруте навигатора.

После случившегося с Ниной я и думать не могла о еде, но Энжел пропустил все возражения мимо ушей и пообещал накормить меня силой, если не пожелаю есть добровольно.

Пришлось пойти на компромисс и не сопротивляться, раз уж он согласился помочь мне почти без вопросов, которые так любил.

– Нервы не идут на пользу красоте, принцесса, – ухмыльнулся он, отвернув уголок меню, за которым я успела спрятаться. – Бургер или пиццу?

Дурная привычка смотреть в глаза вечно меня раздражала.

– Кофе, – бросила я. – И кюртош.

– Это еще что такое?

– Крученый калач. Вкусный, если я правильно помню.

– Да, Дороти, мы определенно больше не в Канзасе[3], – усмехнулся Ривз. – Тогда я тоже попробую.

Мы сделали заказ и посмотрели друг на друга через стол. Меня все еще бесило, как легко он поддавался на манипуляции отца, когда согласился следить за импровизированным побегом непутевой дочери, и в то же время была рада, что друг рядом.

– Не смотри на меня так, принцесса, – откинувшись на спинку стула, попросил Энжел. – Такой взгляд, знаешь ли, обязывает.

– К чему? – изогнула бровь я.

Нам принесли еду. Я с наслаждением сделала большой глоток капучино и откусила от кюртоша, только теперь осознав, насколько проголодалась. Не такой уж Ривз и дурачок, раз понял это раньше, чем я сама.

– Беречь и защищать, – ответил он и скрыл смущение за улыбкой, обнажившей крупные зубы. – Не зря ведь я твоя первая любовь.

Я поперхнулась кофе, которое снова решила отпить, и, закашлявшись, потеряла аппетит от столь отчаянной наглости.

– Ты ничего не перепутал?

Намека он не уловил и потому вовремя не свернул на безопасную дорогу шутки и остался серьезным.

– Ты ведь была влюблена в меня когда-то. Все время таскалась следом, появлялась в самых неожиданных местах, улыбалась так, что у меня ноги подкашивались. Помнишь?

Я уставилась на сцепленные в замок руки.

Если влюбленность и была, ее объектом, конечно, был Роуэн, который вечно представлялся мне прекрасным взрослым другом и мечтой, а не Ривз. Пожалуй, я могла бы сказать правду, почему преследовала их везде, но так и не нашла нужных слов. Слишком сложно оказалось объяснить все так, чтобы он понял правильно, а не так, как прошлое выглядело со стороны.

Как подумал отец, когда обо всем узнал.

Нет, хватит мне разочарованных родственников. Потерю Энжела я просто не переживу.

Если он предпочитает и дальше делать неправильные выводы, кто я такая, чтобы мешать?

– Помню, – тихо ответила я, не решаясь поднять взгляд. Из того счастливого, ужасного и до сладости мучительного года я помнила куда больше, чем хотела. – Может, пойдем, если ты доел? Дело ждет.

[1] Цитата из книги «Алиса в Страну чудес» Л. Кэрролла

[2] Так же цитата из книги «Алиса в Страну чудес» Л. Кэрролла

[3] Цитата из книги «Волшебник страны Оз» Ф.Баума

Глава 8. Посмертие

Мы оставили машину у ворот мрачного парка, шуршавшего желтой и огненно-красной осенней листвой у нас над головами, и пошли к галерее пешком.

Идти было недалеко, но путь все равно показался вечностью. Кажется, целую сотню раз я хотела повернуть назад и оставить бессмысленные попытки узнать правду, но так и не решилась отступить при Энжеле.

Нервы буквально дрожали от дурного предчувствия, словно тонкий весенний лед, который пошел сетью трещин. Внутреннее напряжение не давало расслабиться и оценить ситуацию здраво. Увидеть наконец, что в ней нет никакой опасности, и страх – лишь игра воображения. И потеря контроля.

– Будь рядом.

Ривз давно считал меня сумасбродной. Избалованной богатой девчонкой, что не способна совладать с собственными противоречиями. Вечно желавшей получить все и сразу.

Разве не такой я всегда и была? Не только для него, но и для себя самой. Потерянной, жаждущей и глухой – к миру и собственным дурным предчувствиям, что сонно ворочались где-то под сердцем.

Даже в присутствии друга последние не оставляли меня, а может, ощущались еще острее. И все же я предпочла не замечать бури, по старой привычке делая вид, что вокруг не происходило ничего по-настоящему любопытного.

– Ты уверена? – поинтересовался Энжел, а потом ухватил меня за запястье и заставил на секунду задержаться у двери, не давая переступить порог.

Галерея оказалась приземистым зданием из камня и цветного стекла. Почему-то вид напомнил мне кривое отражение центра города с его башенками и мягкой стариной.

Похожее внешне, но совсем не то самое, если смотреть под правильным углом. Фальшивка и новодел, пусть и симпатичный. Этакий восстановленный по чертежам крохотный замок, как павлин, разодетый во все новое, красивое и яркое.

– Да.

Время сомнений прошло.

Энжел едва ли мог меня понять, но не стал настаивать на своем – что было уже неплохо. Окажись рядом Роуан, я бы и близко не подошла к галерее и скрытой в ней тайне. Он бы ни за что не позволил рисковать…

– Держись рядом, но не слишком близко, – попросила я, а потом переступила порог и прищурилась от ударившего по глазам света.

Горячий и больнично-белый, стерильный и раздражающий, он щедро лился от подвешенных у потолка флуоресцентных ламп.

Стараясь не смотреть на Энжела, следовавшего за мной на благопристойном расстоянии пары шагов, я купила в кассе билет и прошла в основное помещение галереи.

Здесь было тише и прохладней.

Серые стены, окрашенные крупными грубыми мазками, украшали картины в тяжелых рамках. Я заметила на холсте треугольники, кубы, яркие изгибы и линии, а еще – людей. Они напоминали призраков, эфирных и невозможно далеких, и в голову невольно закрадывалась мысль, что художники пытались изобразить не реальных натурщиков, а лишь воспоминание о них, пропущенное через призму впечатлительного и воспаленного разума.

Бесчисленное количество фото и скульптур страдающих, раздавленных жизнью людей сбивало с толку. Кажется, я ожидала увидеть что угодно, кроме чего-то столь… гнетущего. Только не чужое страдание, навеки запечатленное в красках!

Мне понадобилось долгое мгновение, чтобы отвести взгляд и подавить внезапный приступ тошноты.

Я осторожно пошла по залу, одновременно желая и боясь найти среди экспонатов портрет своего зловещего двойника. Девушки, что не знала о собственной смерти и продолжала ужасное подобие жизни в посредственной бульварной мазне.

Портрет, конечно, нашелся. Не один, а целых четыре. Боги, их было четыре!

Копию дальнего из них я уже видела раньше, хотя, как оказалось, кисть уличного художника и близко не передавала истинный тон и изящную красоту.

На втором портрете автор изобразил совсем еще ребенка с жидкими косичками, перехваченными оранжевой, как апельсин, лентой, на третьем – бунтующего хмурого подростка с поджатыми губами, а на четвертом – старуху со скрюченными, напоминающими когти, пальцами.

Мне не стоило задерживать взгляд на их голубых глазах, так похожих на мои собственные, но я все равно это сделала. И будто заглянула в черную и густую, как деготь, бездну.

– С кого срисованы данные портреты? – спросила я местного сотрудника, делавшего зарисовки неподалеку.

Парень внимательно посмотрел на меня и недоумевающе развел руками, всем своим видом показывая, что ни слова не понял.

Не говорил по-английски, конечно же. И не должен.

Я могла попытаться вновь перейти на венгерский, как сделала в лечебнице, но так и не решилась попробовать.

– Могу я встретиться с кем-то, кто знает английский? Мне нужен переводчик, понимаете? – попыталась объяснить я, чувствуя себя невозможно глупой, а потом для верности добавила: – Английский язык. Пожалуйста.

Он с жаром кивнул, жестом приказал мне подождать и скрылся за неприметной дверью, ведущей в служебные помещения.

Я проводила его рассеянным взглядом.

Вопреки всему опыту, что научил меня быть рациональной даже когда обстоятельства этого не требовали, хотелось чуда. И шанса – хотя бы для одного из моих родителей.

Я представила, как отец, воспоминания о котором, казалось, давно растворились в темных и мрачных закоулках памяти, бесконечно рисует портреты и выдумывает, какой бы я могла бы стать, не случись резни и нашего расставания. Или кропотливо отбирает художников, способных воскресить потерянную дочь хотя бы на холсте и в красках…

– Хотели что-то узнать о наших экспонатах, барышня? Иштван передал мне, что вы искали консультанта. Вентер. Борис Вентер. К вашим услугам.

Столь старомодное и подчеркнуто вежливое обращение меня позабавило. Я посмотрела на подошедшего мужчину и невольно поджала губы, чтобы сдержать глупую и неуместную улыбку.

– Прошу прощения за беспокойство, – быстро извинилась я, не желая с порога предстать грубиянкой. – Вы не подскажите, с кого писали эти портреты?

Мужчина рядом был достаточно молод и свеж. Я бы дала ему лет сорок, а может, и того меньше. Красивое строгое лицо обрамляла густая борода, щедро присыпанная сединой, но глаза, казалось, принадлежали глубокому старику. Мутные, пронзительные и внимательные, они придирчиво и даже въедливо окинули меня с головы до ног.

Дорогой костюм и острый, как клинок, взгляд, которым Вентер пригвоздил меня к месту мгновение спустя, лишь усиливали тревожное ощущение несоответствия.

– Надо же! – сказал он и по-военному заложил руки за спину, очевидно, заметив сходство с портретами, которое парнишка помладше упустил. – Вы и правда похожи. Иштван был прав.

Или нет. Кажется, я не поняла истинную реакцию мальчишки и снова надумала лишнего.

– Кем была модель?

– Инесс, – имя он произнес с такой странной интонацией, будто надеялся, что я тут же догадаюсь, о ком речь. Разумеется, зря. – Девушка с портрета покинула мир много лет назад. Трагическая история для всех нас.

Могла ли она быть родственницей? Матерью, теткой или даже бабушкой? Мужчина не торопился делиться информацией, продолжая искоса рассматривать мое лицо. Сравнивая то с картиной и подмечая новые сходства?

– Вы сказали, что мы с ней похожи…

– Боюсь, сие очевидно даже слепому, – усмехнулся Борис. – Или вам видится другое?

Я покачала головой.

Врать такому, как он, совершенно не хотелось. Что-то внутри подсказывало: показательное спокойствие было лишь маской и ролью, которую он играл на удивление хорошо. Я кожей ощущала угрозу, стоявшую за ними, и потому не торопилась злить собеседника зря.

Казалось, сделать подобное – все равно что опустить руку в пламя. Опасно, больно и совершенно не нужно ни одному из нас.

– Можете рассказать больше? Она так сильно на меня похожа, что сходство выглядит пугающе.

Я хотела знать. Предчувствовала, что знание способно изменить всю мою жизнь. Даже спасти ее, если понадобится.

– Ну, внешность вы можете оценить сами, а что касается личных качеств… с ними у госпожи Инесс было куда сложнее, – мгновенно переключился на отстраненный тон опытного лектора Вентер. – Дурная порода и гнилая кровь, как у нас говорят. Местная легенда. Убивала юных дев и развешивала тела на деревьях, словно дорогие елочные игрушки.

Убийца. Слово кислотой обожгло небо, дробью ударило в висок.

Не такого родства я искала, другое хотела услышать… Правда, ведь?

Я нервно моргнула и позволила себе оглушительную секунду тишины.

– Она была сумасшедшей?

– Смотря какими критериями оценивать, – покачал головой мужчина. – Но горожане выдохнули, когда она наконец их оставила. Дело было сразу после войны, и других проблем хватало. Местные говорили, что видели ее позже, в восьмидесятом и даже девяносто седьмом, но я уверен, те слова – не более чем слухи. Городские легенды, как сейчас модно говорить.

Если я правильно посчитала ее возраст, Инесс точно не могла быть моей матерью. Секунду спустя меня буквально затопила волна горячего, как солнце, облегчения.

– О ней можно где-то почитать?

– Если знаете венгерский, можете заглянуть в старые газеты. Я напишу вам адрес центрального городского архива.

Борис остановил на мне тяжелый взгляд, отчего я вдруг почувствовала себя неуютно, точно шпион-неудачник в момент, когда неправильно назвал кодовое слово и провалил дело, едва него взявшись.

– Боюсь, я не задержусь в Будапеште надолго.

Собеседник нравился мне все меньше, и чем дальше заходил наш неприятный разговор, тем сильнее хотелось поскорее покончить с расспросами и отправиться на поиски владельца галереи. Но я медлила и сомневалась, не зная, могу ли спросить господина Вентера напрямую, не вызвав лишних подозрений.

– Инесс умерла в тюрьме?

Я невольно сделала шаг в сторону от портретов, которые уже не казались мне красивыми.

– О нет! Для нее развели костер на одной из городских площадей, – собеседник улыбнулся и по-звериному резко втянул носом воздух, словно желал уловить тяжелый дух того зловещего пепелища. – Огонь столбом поднимался в небо, и еще неделю после пожара окрестные жители ощущали зловоние.