Завеса Арктара

Вира Лин

Завеса Арктара

Глава 1. Целая жизнь

В девять лет я решила жить вечно.

И даже придумала план, как это осуществить.

С моим упрямством в то время могло поспорить разве что мое воображение, поэтому план вышел так себе, но я решила, что непременно им воспользуюсь и добьюсь своего: найду в мрачном подполе амброзию, сотворю философский камень или наворую у соседей полные карманы золотых молодильных яблок.

Использую все шансы, что даст мне судьба, а потом вырасту, отомщу мальчишкам, невзлюбившим меня в школе, и из вредности переживу их всех.

Попробую столько всего. Узнаю жизнь и дам ей узнать меня.

Стану кем угодно… но не перепуганной девчонкой в кабинете врача.

– Прошу, присаживайтесь, мисс Грант. Разговор будет долгим.

За годы в покое и любви я совсем забыла, каким на самом деле может быть мир. Поверила, что чудеса случаются, а сны об огне и мертвом мальчике – это просто сны, давно сбывшиеся кошмары, которые уже не могут никому навредить.

– Все настолько плохо? – спросила я, только чтобы заглушить сумасшедший стук собственного сердца.

Никогда бы не подумала, что детские мечты о бессмертии, забытые уже к десятому дню рождения, когда неугомонная душа возжелала новую барби и велосипед с синей ленточкой на руле, настигнут меня вновь в тесном и убогом врачебном кабинете много лет спустя.

В день, когда собственное тело восстанет против меня, а разум обратится в острые осколки и крошево, ранящие до крови.

– Не хотите воды? – услужливо предложил доктор, придирчиво рассматривая результаты последнего МРТ.

На черно-белых снимках мозг – жуткий и непостижимый – больше напоминал расколотый надвое орех в лепестках полевых цветов, чем живую ткань.

Зло во плоти. Мой главный враг и мучитель. Так вот он какой?

– Давайте перейдем к сути, – попросила я.

Детские мечты неподъемным грузом обрушились на плечи, но я устояла под их натиском, решив играть в стойкость до самого конца.

– Убивайте меня смелее, доктор. Хуже от ваших слов мне точно не станет.

Я улыбнулась и лениво закинула ногу на ногу, вспомнив о роли приятной дурочки, что всегда давалась мне особенно хорошо.

Хороший все-таки совет: не можешь с чем-то совладать – хотя бы притворись, что пытаешься.

– Мисс Ева, на сколько я могу судить, ваш мозг в полном порядке.

Я так долго ждала от него диагноз – или вердикт – что теперь почувствовала себя обманутой.

Не он ли обещал мне ответы на вопросы после «финального и самого важного исследования»?

– Хотите сказать, я не больна?

Отчего-то новость совсем не казалась мне хорошей.

– Не совсем, – доктор привалился спиной к белоснежной стене и взглянул на меня сверху вниз. – Собственный организм вас убивает, и мы все еще не знаем почему. Мы не знаем, как с этим бороться. Нельзя починить то, что не сломано.

Я хотела, чтобы доктор рассмеялся собственной совсем не смешной шутке и списал мой последний припадок на репетиции, недосып, неудачную диету и что угодно еще, вернув отмеренное судьбой время назад в дырявые карманы, но он остался пугающе серьезным, пожалев для меня даже улыбки.

Словно происходящее было правдой, для которой наконец пришло время, и истиной, с которой даже спорить глупо.

– Боюсь, в вашем случае дело в генетике, мисс Грант, и редкой наследственной лотерее, – сказал доктор, а потом крепко ухватил меня за ладонь, словно боялся, что я умру или сбегу, если он не попытается меня утешить. – Если бы я мог обследовать кого-то из ваших старших родственников по женской линии, скажем, мать или бабушку, а потом взять анализы и провести некоторые исследования, мы могли бы сделать больше.

Я сухо отметила, что бросаться громкими словами вроде «вылечить» или «спасти» он не спешил, несмотря на сумму, что отец пообещал за счастливый исход.

Плохой знак, скверный. Если уж обещания Малкольма Гранта не помогли…

– Меня удочерили, – хмуро напомнила я, хотя он и так знал все из медицинской карты. – Другие идеи есть?

Грубость, не имеющая ровным счетом никакого смысла, заставила его поморщиться, но не помогла моему сердце смягчиться.

Мне не стало легче, никогда уже не станет.

Хотя злиться куда лучше и веселее, чем грустить и бесконечно раздумывать о том, что будет дальше. Как именно все случится.

Разве не сам доктор говорил об этом на нашей прошлой встречи?

– Мы можем скорректировать план лечения и попробовать что-то другое. Привлечь специалистов и купить экспериментальное лекарство в Штатах. Я возьму деньги вашей семьи, с чистым сердцем назначу новый препарат и буду следить за вашим состоянием со всем чаянием, но едва ли это приведет к приятным для всех нас результатам.

Я посмотрела ему в глаза, ожидая продолжения. Так прямо со мной давно никто не разговаривал, и это ударило больнее, чем мне того хотелось:

– И сколько мне осталось?

– Год или два. Сложно сказать наверняка.

Вот так просто.

Обстоятельства не позволили мне быть благодарной за его слова и сопровождающую их смелость, но я все же кивнула.

А потом представила все эти дни, минуты, часы. Постаралась объять их, прочувствовать и сосчитать.

Не вышло.

– Как все будет?

– Как мы выяснили, ваш контроль над телом слабеет после каждого приступа. Вероятно, вскоре вы совсем его потеряете. Видения станут сильнее, а повреждения сознания – интенсивней и чаще.

Выходит, сумасшествие и комната с мягкими стенами в каком-нибудь приличном заведении, что несомненно подберет отец, и есть будущее? Это меня ждет? Только оно?

Мне, с детства страдавшей разве что редкими простудами и легкой аллергией на серебро, было трудно принять такую перемену.

– Как свеча, – тихо сказала я.

– Что, простите?

– Напоминает догорающую свечу. Огарок.

– Признаться, я об этом даже не подумал. Красивое сравнение. Очень поэтичное.

Мы помолчали. Я нервно потерла синяк, расцветивший предплечье в недавний приступ.

– Спасибо за честность. И за то, что пытались помочь, – я подхватила сумочку и резко поднялась, собираясь сбежать с разгромленного поля боя не попрощавшись, но доктор помешал мне, вовремя заслонив проход.

Высокий и крепкий, он вдруг показался мне великаном из старых сказок. Злым и коварным, как и остальные.

– Я действительно не могу помочь вам, но это не значит, что никто другой не сможет.

И все же есть в великанах что-то особенное, чарующее, даже магическое: им веришь и надеешься на что-то, даже понимая, что никакой надежды нет. Даже когда они сами отбирают эту глупую и пустую надежду.

– Хотите сказать, вы знаете кого-то, кто сможет меня вылечить? – голос предательски дрогнул от подкатившей к горлу тревоги, но взгляд, хотелось верить, остался твердым. – Или хотя бы разобраться, что именно не так?

Я хотела жить, хотела чуда, но запретила себе верить в него и представлять счастливый исход, до которого по-прежнему оставалось как до луны и обратно и даже дальше.

Невыразимо, невозможно далеко.

Мне ни за что не дотянуться.

– Мисс Грант, если позволите, я передам вам контакты одного моего заграничного коллеги. Он – настоящее чудо медицины и весьма известное в наших кругах дарование. Но попасть к нему будет нелегко и весьма дорого.

– Деньги – не проблема, – спешно заверила я.

Его предложение, столько же щедрое, сколько неожиданное, напомнило мне сделку с дьяволом. С погубленной душой, кровью и контрактом, на который мне не дали даже взглянуть.

И все же… Устоять оказалось нелегко, даже невозможно.

Да и чем мне было рисковать? Парой лет постоянных приступов и сожалений?

– Где же оно?..

Покопавшись в ящике низенького письменного стола, слишком старого и вычурного на фоне прочей кабинетной обстановки, доктор извлек из стопки медицинских бумаг визитку и протянул мне.

Я послушно потянулась за ней, но забрать сразу не смогла. Доктор отпустил свою сторону только долгое и странное мгновение спустя. Неохотно и с улыбкой, мелькнувшей в уголках губ.

Эта улыбка совсем мне не понравилась, но вернуть визитку, зашвырнув ту доктору прямо в лицо, я все же не решилась.

Вместо этого я крепче сжала подарок в руках, провела пальцами по тесненным золотой нитью буквам, и, повторив их сложный узор, попыталась найти скрытый смысл и посыл, неприметные на беглый первый взгляд.

И не нашла ничего похожего.

Визитка выглядела как визитка, а еще – шанс не хуже любого другого. Может, единственный, что мне готовы дать. И последний.

– Спасибо.

Принять, что мне уже не служить в большом и известном театре, снова не сняться в кино и просто не выйти на сцену, задыхаясь от чужих взглядов и горячего, как солнце, света, оказалось тяжело, но я почти смогла. Убедила себя, что это мой рок и плата за то, что случилось много лет назад.

Но теперь…

«Лазло Балаш, частный врач. Будапешт, Венгрия».

Я прочла надпись трижды, каждый раз упуская нечто важное. Из вещей, что трудно заметить, хоть они и на виду.

Что-то недостающее.

Конечно!

– Но здесь ведь нет точного адреса и даже телефона? – я подняла глаза на доктора, но тот только пожал плечами. – Вы предлагаете мне обходить город с картой и стучаться в каждую дверь?

Шутка вышла грустной.

– Доктор Балаш уже много лет не берет пациентов с улицы. Чтобы попасть к нему на прием вам понадобится провожатый из своих. Если позволите, я свяжусь кое с кем из старых приятелей и найму для вас подходящего человека. Он встретит вас в аэропорту и сопроводит к доктору.

Его добродушие, безотказность и отчаянное, незамутненное желание помочь, все сильнее меня беспокоили.

Трудно поверить в бескорыстность, когда вокруг – только выгода и тлен.

Конечно, отец щедро одарит его, но только ли в этом дело?

– Это будет мужчина? – не сумев сдержаться, быстро спросила я.

После летней истории с Роуэном я старалась быть осмотрительной и не допускать ситуаций, которые могут закончиться плохо. Держаться от мужчин так далеко, как смогу.

Я могла сколько угодно притворяться, что никакого проклятия нет и случившееся – просто стечение гнусных обстоятельств, но поверить так и не смогла.

Сын моих названных родителей пострадал из-за меня, и это ничего уже не изменит.

– Моя старая знакомая – женщина. Вам не о чем переживать.

О, поводов для переживаний у меня было достаточно.

То же возращение Роуэна на рождественские праздники. Необходимость говорить, улыбаться и дышать с ним одним воздухом… Но все это потом. Еще не скоро и будто не со мной.

– Мисс Грант?

Я обещала не вспоминать о том дне, но снова вспомнила, в очередной раз нарушив данную себе клятву. И, замечтавшись, пропустила последнюю фразу доктора мимо ушей.

– Мы с доктором Балашем учились вместе много лет назад. За его профессионализм и золотые руки я готов поручиться головой.

Представив, как светлая докторская голова будет смотреться среди хищных чучел в охотничьей комнате отца, если все пойдет не по плану и вне его высоких ожиданий, я усмехнулась.

Люди вечно не представляют, о чем говорят…

– Расскажите мне о нем еще, – попросила я.

Мы вернулись к красивому докторскому столу и, вновь превратившись во врача и пациентку, расположились напротив друг друга, но будто в разных мирах. Еще никогда пропасть между нами не казалась мне такой огромной и непреодолимой.

– Что вы сделаете с визиткой? – будто не услышав моих слов, спросил доктор.

В его голосе послышался искренний интерес и… страх? Точно нечто очень близкое к нему.

Откинувшись на спинку стула, я внимательно посмотрела на доктора, но тот успел взять себя в руки и нацепить уже знакомое выражение приторного участия.

Плохой актер, деревянный и неумелый.

Такой не продержался бы и года.

– И правда, что же мне с ней делать?

Вспомнив любимую привычку еще из театральной школы и далекой теперь жизни, я ответила вопросом на вопрос, оставив доктору простор для толкований.

И без того мы оба знали, как я поступлю.

***

Сперва они заглянули в детскую.

Не бальную залу, полную музыки и разодетых людей, напоминающих фарфоровых кукол, а в маленькую комнатку на втором этаже.

Не так уж странно, раз забрались они по веревке и через открытое настежь окно. Или то была лестница?

Отсюда не рассмотреть.

Восемнадцать лет спустя все происходило снова, но одновременно было невозможно далеко.

– Где остальные, дорогая? – спросил высокий мужчина, а потом наклонился ко мне и с интересом заглянул в глаза, словно рассчитывал прочитать в них ответ.

В хороших сказках таким, как он, нужно разрешение, чтобы войти в дом, но это – плохая, и в ней все совсем перепуталось.

– Мама с папой ведь не оставили тебя одну в чужом доме?

Мне снова исполнилось шесть. Я вернулась назад и стала собой из прошлого, до одури желающей, чтобы они ушли. Не спрашивали, не смотрели так, будто мы перед ними виноваты, а просто ушли. Вниз, прочь, куда угодно.

– Мама с папой никогда не оставляют меня одну.

Ответ ему понравился. Мужчина поднялся и, вмиг потеряв ко мне интерес, грубо скомандовал остальным. На его сапогах неприятно блеснуло алое, скользкое, страшное.

Кровь.

Тогда я решила, что это краска, но теперь, повторив отвратительную сцену так много раз, знала наверняка.

– Прочь! – фыркнул мужчина, грубо оттолкнув меня в сторону.

– Стой. Смотри! – остановил его другой. – Ты тоже это видишь?

Все мужчины в комнате, слишком тесной для такой толпы, разом уставились на меня.

Прошло десять минут, восемнадцать долгих лет или целая жизнь, прежде чем внизу, оборвав танцы и музыку на половине такта, расцвел первый крик.

Глава 2. Мираж

И…

Кошмар вернул мне имя, но я забыла его, едва проснувшись. Вязкая тревога вытеснила видение из памяти, оставив лишь смутное, неуловимое воспоминание о нем.

Может, к лучшему.

Вспоминать прошлое и искать нити, связывающие меня с городом, что годами преследовал во снах и оставался неясным миражом на горизонте, в планы не входило.

Теперь, когда все окончательно сгладилось и забылось.

Я встречусь с доктором и уеду, едва представится возможность. Сделаю что должно и попрощаюсь с прошлым, ни разу не оглянувшись. Точка. Мне нечего делать в Будапеште и незачем вспоминать жизнь там.

Роз, мертвых мальчиков и крови достаточно и во снах.

Тяжело повернув на правый бок, самолет вспорол плотную массу облаков и медленно пошел на снижение.

Я выглянула в иллюминатор, но в свете салона различила лишь собственное бледное отражение: худую, незнакомую девчонку, готовую рискнуть всем, чтобы спастись. Даже вернуться в город, причинивший столько боли…

В Будапешт, все такой же великолепный, прекрасный и пугающий, как в день, когда нас разлучили.

– Приведите спинку кресла в вертикальное положение, пожалуйста, – попросила стюардесса, одарив меня смущенной улыбкой.

Я послушно выровняла кресло, еще раз проверила, пристегнут ли ремень, убрала телефон и наушники в карман перед сиденьем, но не почувствовала себя и на капельку лучше.

Полеты выжимали все силы каждый чертов раз.

Сложись актерская карьера иначе и как мне того хотелось – со съемками по миру и интервью белозубым ведущим светских новостей – перелеты превратились бы в настоящую проблему. С детства каждый из них – пытка, паника и страх.

Но теперь о таком можно не переживать.

Если неделя в Будапеште закончится провалом, чудовищным, но вполне ожидаемым, – все окончательно потеряет смысл. Какая разница, убьет меня падение сейчас или недуг несколькими годами позже? При хорошем раскладе – убьет, а не отправит в мир кошмаров и жутких грез…

О, ирония.

Даже думать о таком было больно, но я повторяла и повторяла слова доктора про себя, стараясь смириться с уготованным будущим, принять его хотя бы в собственной голове.

Получалось не очень хорошо.

А ведь еще недавно казалось, что смерть, взявшая плату жизнью самых дорогих мне людей, осталась далеко позади. Но, похоже, только казалось…

Все это время она шла по моим следам, чтобы явиться во всем величии сейчас. В момент, когда все, казалось, наконец стало таким, каким я хотела его видеть.

Так некстати.

Стараясь отвлечься от густых, как смола, мыслей, я нервно поправила шторку и снова выглянула в иллюминатор, но не увидела за ним ничего, кроме облепившей стекла темноты и капель дождя, сложившихся в замысловатый узор.

Город притаился. Замер, благоразумно решив не показываться до последнего. Пока не станет слишком поздно.

Как бы я не храбрилась днем, приблизиться к воплощению своих кошмаров оказалось нелегко. Почти так же, как убедить себя, что иногда сны – это только сны, а не обрывки детских воспоминаний, которым не место в жизни ни одного ребенка. О жизни до удочерения и семьи, давшей мне все.

– Ваша первая поездка в Венгрию?

Сосед по ряду, мирно дремавший через проход и свободное место от меня все два с половиной часа полета, грузно зашевелился в своем кресле и, ухватившись за подлокотники, резко выровнялся, продолжая смотреть прямо перед собой. Так что я не сразу поняла, что обращается он именно ко мне.

– Не бывали в Будапеште, барышня?

Приемная матушка любила говорить: от незнакомцев жди беды.

Но разве я когда-то ее слушала?

– Да, – проиграв битву с собственным благоразумием, соврала я. – Так заметно?

Удовлетворенный ответом, попутчик кивнул и облизнул пересохшие тонкие губы. Жест получился таким хищным и странным, что я невольно попятилась, прикидывая, смогу ли укрыться от новых вопросов за книгой или рекламным журналом.

Не смогла.

– Никогда не любил Будапешт, – не замечая моего замешательства, продолжил мужчина. – Дрянной, гадкий город и всегда таким был.

Я мысленно приказала себе замолчать, оставить вопрос при себе, но все равно задала его, каждой клеточкой чувствуя, что не стоит этого делать:

– Почему?

Услышать его версию было интересно, хотя я и сама могла бы кое-что рассказать о местных порядках и особом жутком колорите.

– Sár. Tűz. Halál, – задумчиво протянул он. – Провались оно все в ад.

Грязь, огонь и… Значение третьего слова я не помнила, но с таким соседством оно бы точно мне не понравилось.

А ведь я думала, что совсем забыла родной язык, что толком не успела его выучить… Странно, но даже через столько лет – не совсем.

Спасибо языковым курсам, на которых настаивал отец.

– Зачем же вы возвращаетесь? – спросила я.

Попутчик не спешил отвечать. Заплутав в лабиринте собственных мыслей – причудливых и путанных – он будто забыл обо мне. Вздохнув, вынул вынул из кармана помятого пиджака красивое кольцо, явно на женскую руку, и, щурясь, стал рассматривать его на свет.

Алый камень в обрамлении потускневших от времени креплений, напоминающих птичьи когти, показался мне уродливым и даже зловещим.

– Хотел продать его на блошином рынке или в антикварный, – сухо и без эмоций пояснил мужчина, завороженно уставившись на драгоценность. – Семь поколений в нашей семье. Реликвия.

– Разве не проще было продать его в Лондоне?

Мужчина издал сдавленный смешок.

– Моя дочь должна была надеть его на свадьбу, как делали все женщины до нее, но я бы ни за что не позволил ей прикоснуться к нему. Никогда бы не отдал.

Разговор петлял и перескакивал с одного на другое.

Я никак не могла уследить за ним или уловить суть.

– Вы хотите продать семейную реликвию, чтобы не отдавать ее родной дочери? – удивилась я.

Его тирада нравилась мне все меньше, но прервать ее поток я не могла. Что-то внутри, неосознанное и отчаянно любопытное, ни за что бы не позволило оставить все так.

– Оно мое, – сурово ответил попутчик и разве что пальцем мне не погрозил. – Пока мое.

Я подумала о хоббитах, кольцах власти и пресловутом осеннем обострении, о которых вечно все говорят.

Что-то в его словах заставляло сердце биться быстрее, тревожило мысли и заставляло ждать чего-то неправильного и дурного.

На какой-то момент мне захотелось отвернуться, притвориться частью обстановки, моля всех богов, чтобы странный мужчина больше никогда со мной не заговорил.

– Хотите я отдам его вам? – спросил попутчик, впервые за время странного диалога посмотрев прямо на меня.

Взгляд у него оказался таким же бесстрастным и пустым, как и слова. Словно передо мной сидел не человек, а восставший из могилы мертвец.

– У меня нет денег, – спешно отказалась я. – И мне не нужны украшения, простите.

И проблемы тоже. Своих хватит с головой.

– Вы должны захотеть, – сказал он, окончательно меня запутав. – Иначе ничего не выйдет.

Я бросила быстрый взгляд на часы.

И когда уже самолет приземлится, и пытка общением закончится?

– Если честно, не представляю, какого ответа вы ждете, – пробормотала я и пожала плечами.

Двадцать три пятнадцать. Значит, осталось каких-то десять минут.

Сущая ерунда. Выдержу.

– Ваша первая поездка в Венгрию? – донеслось до меня после долгой паузы. – Бывали в Будапеште раньше?

Внутри у меня все похолодело. Самолет сделал крутой вираж, заходя на невидимую пока полосу, но я едва это заметила.

Словно в плохом кино медленно повернулась к сумасшедшему попутчику, но тот ничем не выдал, что заполнил наш прошлый разговор, словно на самом деле верил, что его никогда не было.

– Простите?

Я долго всматривалась в его лицо, но так и не нашла признаков фальши или лжи. Если он и играл, то так искусно, что мне, как актрисе, оставалось только позавидовать.

– С вами все в порядке? – осторожно уточнила я.

Сосед резко и неестественно мотнул головой, а потом улыбнулся – широко и радостно.

– Баю-баю, засыпай!

Сердце ручкой прикрывай.

А не то придет вампир

Заберет тебя в свой мир.

Прозвучало пронзительно и знакомо.

Я закрыла уши руками, но воспоминания уже было не остановить.

Холодная рука, качающая колыбель. Женщина с черными, как ночные воды, глазами. Мама. Мать. Память не сохранила ее имени, но оставила образ и лицо – прекрасное и очень молодое.

Кажется, я так и не смогла забыть, как она укладывала меня, когда была в хорошем настроении, как пела глубоким сильным голосом. Колыбельные у нее все как одна были жуткие и мрачные, но тогда мне даже нравилось.

Теперь – нет.

Хватит с меня кошмаров.

– Кольцо мое. Семейная реликвия. Дочь хотела взять, а я не дал. Убил бы, но не дал. А тебе отдам! – на одной неприятной ноте заголосил попутчик, а потом поднялся и, сделав неверный шаг в сторону, едва не рухнул на свободное кресло рядом.

Попытался глотнуть воздуха, но тот комом встал у него в горле.

Мужчина удивленно посмотрел на меня, схватился за горло, словно собираясь разодрать его ногтями, а потом тяжело осел на пол.

Злосчастное кольцо выпало из его ослабевших рук и с шумом покатилось по полу. Я невольно потянулась за ним и поймала уже под своим креслом.

Красивое, тяжелое, мое. Теперь точно мое.

Sár. Tűz. Halál.

Смерть?

Знакомая тревога кольнула сердце. Снова показалось, что вот-вот случится плохое. Или уже случилось? Как же я не заметила?

– Помогите же ему! – подзывая стюардессу, я невольно сорвалась на крик и только после поняла, что мужчина рядом не шевелится и будто не дышит.

Крики пассажиров, отрывистые и уверенные команды старшего бортпроводника, гул самолета – все смешалось в один отвратительный раздражающий звук.

– Он просто упал.

Не желая мешать экипажу, окружившему притихшего сумасшедшего соседа, я покорно пересела в конец салона, едва кто-то предложил.

Снова смотреть на чужую смерть, такую близкую и осязаемую, что можно коснуться ее рукой, оказалось выше моих сил.

– Ему обязательно помогут. Скоро все закончится, мисс, – женщина рядом ободряюще сжала мою ладонь, но я поспешно высвободила руку.

Такие вещи никогда не заканчиваются, в этом их секрет и главный ужас.

Даже если попутчик выживет, его лицо, выпученные от ужаса глаза и губы, по-рыбьи хватающие воздух, мне уже не забыть.

Боги.

Пожалуйста, пусть в этот раз обойдется, пусть ему повезет!

Привычно потянувшись к шраму на запястье, самого старому из всех, круглому, как монета, ожогу в обрамлении продольных царапин, я поняла, что продолжаю сжимать в руках кольцо.

Проклятая, сводящая с ума игрушка. Зачем она мне?

Мне стоило оставить украшение рядом с пострадавшим или незаметно подкинуть в оставшуюся без присмотра кожаную сумку, но я не стала делать ни того, ни другого. Хотя могла.

Почему же не стала?

Нахмурившись, я убрала кольцо в карман и пообещала себе вернуть его законному владельцу, едва представится возможность. Или если она представится?