Завеса Даркамара

Вира Лин

Завеса Даркамара

Всем, кто рискнул пойти своим путем

Глава 1. Целая жизнь

В девять лет я решила жить вечно.

И даже придумала план, как это осуществить.

С моим упрямством в то время могло поспорить только мое воображение, потому план вышел так себе, но я решила, что непременно им воспользуюсь и добьюсь своего: найду в мрачном подполе амброзию, сотворю философский камень или наворую полные карманы яблок из сада Гесперид[1].

Использую все шансы, что даст мне судьба, а потом вырасту, отомщу мальчишкам, невзлюбившим меня в школе, и из упрямства переживу их всех.

Узнаю мир и дам ему узнать меня. Стану кем угодно, но не перепуганной девчонкой в кабинете врача.

– Прошу, присаживайтесь, мисс Грант. Разговор будет непростым.

За годы в покое и любви я совсем забыла, каким на самом деле мог быть мир. Поверила, что чудеса случаются, а сны об огне и мертвом мальчике – это просто сны. Давно сбывшиеся кошмары, которые уже не смогут никому навредить.

– Неужели все так плохо? – спросила я, только чтобы заглушить сумасшедший стук собственного сердца, не дававший вдохнуть полной грудью.

Никогда бы не подумала, что детские мечты о бессмертии, забытые уже к десятому дню рождения, когда моя беспокойная душа возжелала новую Барби и велосипед с синей ленточкой на руле, настигнут меня вновь в тесном врачебном кабинете много лет спустя. В день, когда собственное тело восстанет против меня, а мысли отрастят клыки и изранят душу до крови.

– Я бы не стал высказываться столь категорично.

– Хотите внушить мне надежду, доктор?

Я медленно села.

– Не хотите воды? – услужливо предложил мой собеседник, на секунду оторвавшись от изучения результатов последнего МРТ.

На черно-белых снимках мозг – жуткий и непостижимый механизм, управляющий моей жизнью – больше напоминал расколотый надвое орех в лепестках полевых цветов, чем живую ткань.

Зло во плоти. Мой главный враг и мучитель. Так вот он какой?

– Давайте поскорей перейдем к сути, – попросила я.

– А вы нетерпеливы, мисс Грант.

Детские мечты тяжелым грузом обрушились мне на плечи, но я устояла под их натиском, решив играть во взрослую до самого конца и на сколько хватит сил.

– Убивайте меня смелее, доктор. Хуже от ваших слов мне уже точно не станет.

Я улыбнулась и лениво закинула ногу на ногу, вспомнив о роли приятной дурочки, что всегда удавалась мне особенно хорошо.

– Мисс Ева, насколько я могу судить, ваш мозг в полном порядке.

Я так долго ждала от него диагноза – или вердикта – что теперь почувствовала себя обманутой. Не доктор ли обещал мне ответы на вопросы после «финального и самого важного исследования»?

– Хотите сказать, я не больна?

Отчего-то озвученная им новость не показалась мне хорошей.

– Не совсем, – доктор откинулся на спинку стула и пытливо взглянул на меня. – Собственный организм вас убивает, сводит с ума, если изволите, и мы все еще не знаем почему. Понятия не имеем, как с этим бороться.

– И это все, что вы можете сказать?

– К сожалению, сложно починить то, что не сломано.

Я хотела, чтобы доктор рассмеялся собственной совсем несмешной шутке и списал мой последний припадок на репетиции в театре, недосып, неудачную диету и что угодно еще, вернув отмеренное судьбой время назад в дырявые карманы, но он остался пугающе серьезным, пожалев для меня даже улыбки. Словно происходящее было правдой. Пугающей истиной, с которой и спорить глупо.

– Боюсь, в вашем случае дело в плохой наследственности, мисс Грант, и неудачной генетической лотерее, – сказал доктор, а потом потянулся вперед и крепко ухватил меня за ладонь, словно боялся, что я сбегу или даже умру на месте, не попытайся он меня утешить. – Если бы я мог обследовать кого-то из ваших старших родственников по женской линии, скажем, мать или бабушку, а потом взять анализы и провести некоторые исследования, мы могли бы сделать больше.

Похоже, бросаться громкими словами вроде «вылечить» или «спасти» он не спешил даже с оглядкой на немаленькую сумму денег, что отец посулил за счастливый исход. Плохой знак, очень и очень скверный. Если уж обещания Малкольма Гранта не помогли, то что сможет?

– Меня удочерили, – хмуро напомнила я, хотя врач и так прочел это в моей медицинской карте. – Другие идеи есть?

Грубость, не имевшая никакого смысла, заставила его поморщиться, но не смягчила моего сердца. Мне не стало легче. И все же даже злость оказалась лучше, чем грусть и бесконечные раздумья о будущем. Том, как именно все должно было случиться.

– Мы можем скорректировать план лечения и попробовать что-то новое. Привлечь специалистов и купить экспериментальное лекарство в Штатах. Я возьму деньги мистера Гранта, легкой рукой назначу новый препарат и буду следить за вашим состоянием со всем чаянием, но едва ли это приведет к приятным для нас результатам. Или успокоит мою совесть.

Я заглянула ему в глаза, терпеливо ожидая продолжения.

Так прямо и открыто со мной уже давно никто не разговаривал, и, как ни странно, это ударило по хрупкому эго больнее, чем мне того хотелось:

– И сколько мне осталось?

– Год или два. Сложно сказать наверняка.

Вот так просто.

Обстоятельства не позволили мне быть благодарной за его слова и сопровождающую их смелость, и я все же кивнула. А потом представила все оставшиеся дни, минуты и часы. Постаралась объять их, прочувствовать и сосчитать. Но быстро сбилась и оставила попытки.

– Как все будет?

– Как мы выяснили, ваш контроль над телом слабеет после каждого приступа. Вероятно, вскоре вы совсем его потеряете. Видения станут сильнее, а повреждения сознания – интенсивней.

Выходит, сумасшествие и комната с мягкими стенами в каком-нибудь приличном заведении, что, несомненно, подберет отец, и есть мое будущее? Только это ждет впереди?

Мне, с детства страдавшей разве что редкими простудами, чрезмерной бледностью и легкой аллергией на серебро, было трудно принять такую перемену в реальности.

– Как свеча, – тихо прокомментировала я.

– Что, простите?

– Теперь я, должно быть, напоминаю догорающую свечу. Огарок, что вот-вот зальют водой и выбросят вон.

– Признаться, о таком сравнении я даже не подумал. Звучит очень поэтично!

Мы помолчали, а потом я непроизвольно потерла желтоватый синяк, изуродовавший предплечье в особенно жестокий приступ накануне.

– Спасибо за честность. И за то, что хотя бы попытались помочь, – я подхватила сумочку, резко поднялась и зашагала к выходу, собираясь сбежать с разгромленного поля боя не попрощавшись, но доктор помешал мне, в последний момент заслонив путь к двери.

Высокий, крепкий и плотный, он вдруг показался мне великаном из забытых детских книжек. Злым и коварным, как и его сказочные собратья.

– Я действительно не могу помочь вам, но это не значит, что никто другой не сможет.

И все же есть в великанах нечто особенное, чарующее и даже магическое: им веришь и надеешься на лучшее, даже понимая, что никакой надежды нет. Когда они сами выбивают эту глупую и пустую надежду прямо у тебя из-под ног.

– Хотите сказать, вы знаете человека, который сможет меня вылечить? – голос предательски дрогнул от подкатившей к горлу тревоги, но взгляд, хотелось верить, остался твердым. – Или разобраться, что именно со мной не так?

Я хотела жить, хотела чуда, но запретила себе верить в него и представлять счастливый исход, до которого по-прежнему оставалось как до луны и обратно и даже дальше. Невыразимо, невозможно далеко.

Так что мне ни за что не дотянуться.

– Мисс Грант, если позволите, я передам вам контакты одного заграничного коллеги. Он – настоящее чудо медицины и известное в наших кругах дарование. Но попасть к нему будет нелегко и весьма затратно.

– Деньги – не проблема, – спешно заверила я.

Отчего-то его предложение, столь же щедрое, сколь неожиданное, напоминало сделку с дьяволом. С погубленной душой, кровью и контрактом, на который мне не дали взглянуть.

И все же устоять перед соблазном все исправить оказалось нелегко, даже невозможно.

Да и чем мне было рисковать? Парой лет постоянных приступов и сожалений?

– Погоди минутку.

Покопавшись в ящике письменного стола, слишком старого и вычурного на фоне прочей безликой обстановки, доктор извлек из стопки медицинских бумаг визитку и настойчиво протянул мне.

Я послушно потянулась за карточкой, но забрать ее сразу так и не смогла. Доктор отпустил свою сторону только долгое и странное мгновение спустя. Неохотно и с улыбкой, мелькнувшей в уголках тонких губ.

Эта улыбка совсем мне не понравилась, но вернуть визитку, зашвырнув ту доктору прямо в лицо, я все же не решилась.

Вместо этого я крепче сжала драгоценный подарок в руках, провела пальцами по тесненным золотой нитью буквам, и, повторив их сложный узор, попыталась найти мрачный скрытый смысл, незаметный на первый взгляд. И не нашла ничего похожего.

Визитка казалась совершенно обычной. Для меня она была шансом не хуже любого другого. А может, тем единственным, что готовы дать равнодушные боги. Или даже последним.

– Спасибо.

Принять, что мне уже никогда не служить в большом театре, снова не сняться в кино и просто не выйти на сцену, задыхаясь от чужих взглядов и горячего, как полуденное солнце, света прожекторов, оказалось тяжело, но я почти смирилась со всем. Убедила себя, что это – мой рок и плата за случившееся много лет назад.

Но теперь…

«Лазло Балаш, частный врач. Будапешт, Венгрия».

Я прочла надпись трижды, каждый раз упуская нечто важное. Из вещей, что трудно заметить, хоть они и на виду.

Недостающую мелочь.

Конечно!

– Но здесь ведь нет точного адреса и телефона? – я подняла глаза на доктора, но тот только пожал плечами. – Неужели вы предлагаете мне обходить город с картой и стучаться в каждую дверь?

Шутка вышла надрывной и совершенно несмешной.

– Доктор Балаш уже много лет не берет пациентов с улицы. Чтобы попасть к нему на прием, вам понадобится провожатый из своих. Если позволите, я подниму старые связи и найму для вас подходящего человека. Он встретит вас в аэропорту и сопроводит в лечебницу.

Его страстное желание помочь все сильнее меня беспокоило. Трудно было поверить в бескорыстность, когда вокруг моей жизни роились лишь бизнес, выгода и тлен.

Конечно, отец щедро одарит его, но только ли в этом дело?

– Провожатый будет мужчиной? – не сумев сдержаться, быстро спросила я.

После летней истории с Роуэном я старалась не допускать ситуаций, которые обещали закончиться плохо и намеренно держалась от мужчин так далеко, как только возможно.

Конечно, я могла сколько угодно притворяться, что никакого проклятия нет и случившееся с нами тем вечером – просто стечение гнусных обстоятельств, но только вот поверить в случайность так и не смогла. Сын моих названных родителей пострадал из-за меня, и это ничего уже не могло изменить.

– Моя знакомая – женщина. Вам не о чем переживать.

О, поводов для переживаний у меня было достаточно даже без после его слов! То же возращение Роуэна на рождественские праздники. Необходимость говорить, улыбаться и дышать с ним одним воздухом через какую-то пару месяцев. Так скоро и нескоро сразу, что иногда мне начинало казаться, будто это случится уже не со мной…

– Мисс Грант?

Я обещала не вспоминать о том дне, но в очередной раз нарушила данную себе клятву. И, замечтавшись, пропустила последнюю фразу доктора мимо ушей.

К счастью, он ее повторил.

– Мы с Лазло учились вместе много лет назад. За его профессионализм я готов поручиться головой.

Представив, как светлая докторская голова будет смотреться среди хищных чучел в охотничьей комнате отца, если все пойдет не по плану и вне высоких ожиданий семьи, я невольно усмехнулась.

И почему люди вечно не представляют, о чем говорят?

– Кажется, ваш доктор Балаш и правда особенный, – пробормотала я.

Мы вернулись к красивому докторскому столу и, вновь превратившись во врача и пациентку, расположились напротив друг друга, но будто в разных мирах. Кажется, еще никогда пропасть между нами не казалась мне такой огромной, непреодолимой и почти осязаемой.

– Так вы воспользуетесь визиткой? – будто не услышав моих слов, спросил доктор.

Мне почудилось, или в его голосе мелькнул искренний интерес и нечто очень близкое… к страху?

Придвинувшись на самый краешек стула, я внимательно посмотрела на доктора, но тот успел изобразить уже знакомое выражение приторного участия.

Плохой актер. Деревянный, неумелый и гротескный. Такой бы не продержался и года на учебной сцене, а может – вылетел сразу после первого семестра.

– И правда, что же мне с ней делать?

Вспомнив любимую привычку еще из театральной школы и далекой теперь жизни, я ответила вопросом на вопрос, оставив доктору простор для толкований.

И без того мы оба знали, как именно я поступлю.

***

Сперва они заглянули в детскую.

Не бальную залу, полную музыки и разодетых по старой моде людей, издали напоминавших фарфоровых кукол, а в маленькую комнатку на втором этаже.

Немного странный выбор, но не так уж неожиданный, раз они попали в дом по веревке и через открытое настежь окно. Или то была лестница?

Отсюда не рассмотреть.

Восемнадцать лет спустя все происходило снова, но одновременно было от меня настоящей невозможно далеко.

– Где остальные, детка? – осведомился высокий мужчина, а потом наклонился ко мне и с интересом заглянул в глаза, словно рассчитывал прочитать в них ответ.

В хороших сказках таким, как он, нужно разрешение, чтобы войти в дом, но это – жестокая сказка, и в ней все совсем перепуталось.

– Мама с папой ведь не оставили тебя одну дома?

Мне снова исполнилось шесть. Я вернулась назад и стала собой из прошлого, до одури желавшей, чтобы незнакомцы ушли. Не спрашивали, не смотрели так, будто мы все перед ними виноваты, а просто ушли. Вниз, прочь, куда угодно лишь бы подальше.

– Мама с папой никогда не оставляют меня одну.

Ответ ему понравился. Мужчина поднялся и, вмиг потеряв ко мне интерес, грубо скомандовал остальным. На его сапогах неприятно блеснуло алое, скользкое, страшное.

Кровь.

Тогда я решила, что это краска, но теперь, воскресив ту сцену с пугающей точностью, поняла, как сильно ошиблась.

– Прочь! – фыркнул мужчина, грубо оттолкнув меня от себя.

– Посмотри! – остановил его другой. – Разве эта не подойдет?

Все мужчины в комнате, слишком тесной для такой толпы, разом уставились на меня.

Прошло десять минут, восемнадцать долгих лет или целая жизнь, прежде чем внизу, оборвав танцы и музыку на половине такта, расцвел первый крик.

[1] Золотые яблоки из садов титана Атласа, охраняемые нимфами Гесперидами. 12 подвиг древнегреческого героя Геракла

Глава 2. Мираж

И…

Кошмар вернул мне имя, но я забыла его, едва проснувшись. Вязкая тревога вытеснила видение из памяти, оставив лишь смутное, неуловимое воспоминание о нем.

Может, оно и к лучшему.

Возвращаться к прошлому и искать нити, связывающие меня с городом, что годами преследовал во снах и оставался неясным миражом на горизонте, в мои планы точно не входило.

Теперь, когда все окончательно сгладилось и забылось.

Я встречусь с доктором и уеду, едва представится возможность. Сделаю, что должно, и попрощаюсь с прошлым, ни разу не оглянувшись, как уже поступила когда-то. Точка. Мне незачем оставаться в Будапеште и вспоминать жизнь там.

Роз, мертвых мальчиков и крови достаточно и во снах.

Тяжело повернув на правый бок, самолет вспорол плотную массу облаков и медленно пошел на снижение.

Я выглянула в иллюминатор, но в ярком свете из салона различила лишь собственное бледное отражение: болезненно худую, хрупкую и совсем незнакомую девчонку, готовую рискнуть всем, чтобы спастись. Даже вернуться в город, причинивший много боли…

В Будапешт, все такой же великолепный, прекрасный и пугающий, как в день, когда я его покинула.

– Приведите спинку кресла в вертикальное положение, пожалуйста, – попросила стюардесса, одарив меня смущенной улыбкой.

Я послушно выровняла кресло, еще раз проверила, пристегнут ли ремень, а потом убрала телефон и наушники в карман перед сиденьем, но не почувствовала себя и на капельку лучше.

Полеты выжимали все силы каждый чертов раз.

Сложись актерская карьера иначе и как мне того хотелось – со съемками по миру и интервью белозубым ведущим светских новостей – перелеты бы превратились в настоящую проблему, ведь с детства каждый из них – пытка, паника и ужас.

Но теперь о старых страхах можно было не переживать.

Если неделя в Будапеште закончится провалом, чудовищным, но вполне ожидаемым, – все потеряет смысл. Какая разница, убьет меня падение сейчас или недуг несколькими годами позже? При хорошем раскладе – убьет, а не отправит в мир кошмаров и жутких грез…

О, святая ирония.

Даже думать о плохом исходе было больно, но я настойчиво повторяла слова доктора про себя и как могла старалась смириться с уготованным будущим и принять его хотя бы в собственной голове.

Получалось не очень хорошо.

А ведь еще недавно казалось, что смерть, взявшая плату жизнями самых дорогих людей, осталась далеко позади. Похоже, и правда только казалось…

Все это время она шла по моим следам, чтобы явиться во всем величии сейчас. В момент, когда все, казалось, наконец стало таким, каким я хотела его видеть.

Так некстати.

Стараясь отвлечься от густых и темных, как смола, мыслей, я нервно поправила шторку и снова выглянула в иллюминатор, но не увидела за ним ничего, кроме облепившей мир черноты и капель дождя, сложившихся в замысловатый узор на толстом стекле.

Город внизу притаился. Замер, благоразумно решив не показываться на глаза блудной дочери до последнего. Пока не станет слишком поздно.

Как бы я ни храбрилась перед путешествием, приблизиться к воплощению своих кошмаров оказалось нелегко. Как и убедить себя, что иногда сны – это только сны, а не обрывки детских воспоминаний, которым не место в жизни ни одного ребенка. Осколки мира до удочерения и вступления в семью, которая дала мне все.

– Ваша первая поездка в Венгрию?

Сосед по ряду, который мирно дремал через проход и свободное место от меня все два с половиной часа полета, зашевелился в кресле, ухватился за подлокотники и резко выровнялся, продолжив смотреть прямо перед собой. Так что я не сразу поняла: отвечать на его странное замечание полагалось мне.

– Не бывали в Будапеште раньше, барышня?

Приемная матушка любила говорить: от незнакомцев жди беды. Но разве я когда-то ее слушала?

– Не приходилось, – проиграв битву с собственным благоразумием, соврала я. – Так заметно?

Удовлетворенный ответом, попутчик кивнул и облизнул пересохшие тонкие губы. Жест получился таким хищным и странным, что я невольно попятилась, прикидывая, смогу ли укрыться от новых вопросов за книгой или рекламным журналом.

Он мне не позволил.

– Никогда не любил Будапешт, – не замечая моего замешательства, продолжил мужчина. – Гадкий город и всегда таким был. Я возненавидел его еще во времена учебы.

Я приказала мозгу оставить возникший в голове вопрос при себе, но все равно задала его, каждой клеточкой чувствуя, что стоило промолчать:

– Почему?

Услышать его версию было безумно интересно, хотя и я сама могла кое-что рассказать о местных порядках и особом жутком колорите.

– Sár. Tűz. Halál[1], – задумчиво протянул он. – Провались его мостовые в ад.

Грязь, огонь и что-то еще. Значение третьего слова я так и не вспомнила, но с таким соседством то едва ли мне понравилось.

А ведь я думала, что так и не выучила родной язык даже на курсах, которые оплатил и выбрал отец… Но, видно, какие-то знания со мной все-таки остались.

– Зачем же вы возвращаетесь? – спросила я.

Попутчик не спешил отвечать. Заплутав в лабиринте собственных мыслей – причудливых и совершенно нечитаемых – он будто забыл обо мне. А потом вздохнул, вынул из кармана помятого пиджака красивое кольцо из обточенной кости, и, щурясь, стал рассматривать его на свет.

Отчего-то алый камень в середине перстня показался мне уродливым и даже зловещим.

– Хотел продать его на местный блошиный рынок или в антикварный, – сухо пояснил мужчина, завороженно уставившись на драгоценность. – Второе поколение в нашей семье. Можно сказать, реликвия.

– Разве не проще было сбыть его в Лондоне?

Мужчина издал сдавленный смешок.

– Моя дочь хотела надеть кольцо на свадьбу, как ее мать в день нашего венчания, но я бы ни за что не позволил девочке даже прикоснуться. Никогда бы не отдал.

Разговор петлял и перескакивал с одного на другое. Я никак не могла уследить за ним и хотя бы примерно уловить суть.

– Вы хотите избавиться от семейной реликвии, чтобы не отдавать ее родной дочери? – удивилась я.

Что-то внутри меня, неосознанное, тревожное и отчаянно любознательное, не позволило оборвать разговор, не добившись четкого ответа.

– Оно мое, – объяснил попутчик и разве что пальцем мне не погрозил. – Пока мое.

Я вдруг подумала о хоббитах[2], кольцах власти[3] и пресловутом осеннем обострении, о которых вечно все говорят.

Что-то в его словах заставило сердце биться чаще, растревожило мысли в ожидании чего-то неприятного и даже дурного.

На какой-то момент мне захотелось слиться с обстановкой, моля всех богов, чтобы странный мужчина больше никогда со мной не заговорил.

– Хотите, я отдам его вам? – шепотом поинтересовался попутчик, впервые за время короткого диалога посмотрев прямо на меня.

Взгляд показался мне таким же пустым и странным, как и слова. Словно передо мной сидел не человек, а восставший из могилы мертвец, которого вынуждала действовать черная магия.

– У меня нет денег, – спешно отказалась я. – И мне не нужны украшения, простите.

И проблемы тоже. Своих хватит с головой.

– Вы должны захотеть, – сказал он, окончательно меня смутив. – Прошу.

Я бросила быстрый взгляд на часы. И когда уже самолет приземлится, и пытка общением закончится?

– Если честно, не представляю, что вам ответить, – пробормотала я и пожала плечами.

Двадцать три пятнадцать. Значит, осталось каких-то десять минут.

Сущая ерунда. Такое можно выдержать.

– Ваша первая поездка в Венгрию? – донеслось до меня после долгой паузы. – Бывали в Будапеште раньше?

Внутри у меня все похолодело. Самолет сделал крутой вираж, заходя на невидимую пока посадочную полосу, но я едва это заметила.

А потом, как в плохом кино, медленно повернулась к сумасшедшему попутчику.

Тот выглядел столь непринужденно, словно на самом деле полагал, что нашего прошлого разговора просто не было.

– Простите?

Я долго всматривалась в его лицо, но так и не нашла признаков фальши или лжи. Если он и играл, то так искусно, что мне, как актрисе, оставалось только позавидовать.

– С вами все в порядке, сэр? – осторожно уточнила я.

Сосед резко и неестественно мотнул головой, а потом улыбнулся – широко и радостно.

– Баю-баю, засыпай!

Сердце ручкой прикрывай.

А не то придет вампир

Заберет тебя в свой мир.

Прозвучало до жути знакомо.

Слишком.

Я в отчаянии закрыла уши, но воспоминания уже было не остановить.

Холодная рука, качающая колыбель. Женщина с черными, как ночные воды, глазами. Мама. Мать. Память не сохранила ее имени, но оставила на подкорке образ и лицо – прекрасное и очень молодое.

Кажется, я так и не смогла забыть, как она самостоятельно укладывала меня, если была в хорошем настроении, и пела глубоким и сильным голосом.

Колыбельные у нее всегда были жуткие и мрачные, но тогда мне даже нравилось. Теперь – нет. С меня хватило кошмаров.

– Кольцо мое. Семейная реликвия. Дочь хотела взять, а я не дал. Убил бы, но не позволил ей даже притронуться. А тебе отдам! – на одной неприятной ноте заголосил попутчик, а потом поднялся и, сделав неверный шаг в сторону, едва не рухнул на свободное кресло рядом.

– Отойди от меня! – в панике закричала я.

Мужчина попытался глотнуть воздуха, но тот будто комом встал у него в горле. Несчастный удивленно посмотрел на меня, схватился свободной рукой за шею, словно собирался разодрать ее ногтями, а потом тяжело осел на пол.

Злосчастное кольцо выпало из его ослабевших пальцев и покатилось по постеленному в проходе ковру. Я невольно потянулась за ним и поймала уже под своим креслом.

Красивое, тяжелое, мое. Теперь точно мое.

Sár. Tűz. Halál.

Последнее слово ведь «смерть»?

Острая игла тревоги ударила по сердцу, едва не пронзила его насквозь.