…Но Буря Придёт

Кто-то из окруживших её арвейрнов хмыкнул от неожиданности, увидев такую дерзость пленницы – искоса поглядывая на своего вершнего. Однако сотник даже не шелохнулся от её плевка – не то, что бы убил её прямо на месте, как она в душе на то и рассчитывала, желая получить как можно более скорую смерть – чем то, что её ожидало. Был тот уже немолод, чтобы вспыхивать как подпаленное искрой сухое сено, и эта отчаянная девичья ярость только насмешила и раззадорила его.

– Гляди-ка… Какая ты, ягодка – как волчье лыко кусачая. Только ты не надейся, дура, что на лёгкую смерть меня разгневать стараешься – чтобы я тебя своей же рукой тут прибил… – он спокойно отёр лицо ладонью, продолжая пристально взирать на связанную пленницу.

– Думаете, втихую вышли из Эйрэ и в спину нас рубанули – и опять за Помежья укроетесь как лисица в нору? – Майри посмотрела прямо в глаза нависшему над ней врагу, – сам Эрха Древний снова ведёт дейвóнские воинства. Быть может они уже у вас прямо за спинами стоят, да вы пока того не заметили? – дерзко бросила она ему прямо в лицо.

– Ха! – дéих-лáмнарв, а следом за ним и остальные а́рвейрны рассмеялись, торопливо загомонив меж собой, и она успевала с трудом разбирать на не столь хорошо ещё ею усвоенном говоре запада Эйрэ, понимая урывками:

– И даже не знает, куда сама сунулась…

– Думала лиса, что в курятник залезла!

– …пока самой ей там хвост не содрали!

– Ллурин – расскажи-ка ей, дуре, свежие вести с горы! – по-дейвóнски обратился кто-то из них к вершнему, чтобы эти слова поняла и прислушивавшаяся к ним пленница.

– Ты не о тех ли толкуешь нам, ягодка – что хотели с наскока взять твердь у горы, и кровью своей захлебнулись? – улыбнулся какой-то недоброй усмешкою сотник, наклоняясь ещё ближе к дочери Конута – и в ладони его заиграл ярким отблеском стали короткий клинок, заставив ту вздрогнуть в волнении, пытавшуюся всеми силами отползти как можно дальше от приближавшегося острого жала.

– Выпустить бы прямо здесь тебе кишки, ягодка – чтобы вороньё твои черева заживо выклёвывало – как моему сыну той осенью на Помежьях погибшему…

Сотник пристально взирал со зловещей ухмылкой в её взволнованные глаза, заметив там зарождавшийся от его слов испуг, когда железное жало от дрожащего сбившимся дыханием девичьего горла лениво проползло до её живота, словно ища прореху в окровавленной, выгрязненной песком и иглицей кольчужной сетке, всё сильнее вжимаясь ей в тело.

– Или к конскому хвосту тебя привязать? – шепнул он негромко, наклоняясь к ней ближе, – знаешь, как на всём скаку череп о корни лесные ломается?

Мужчина на миг смолк, точно раздумывая над чем-то.

– Только даже такой скорой смерти ты не заслужила, сучка… А нам самим из тебя жилы тянуть времени нет, чтобы долго тебе за моих людей кончалось – выправа не ждёт, да и старшие не велели…

– Так что делать с ней будем-то, Ллурин? – спросил у их сотника воин помладше, – прибьём?

– Да отправим её куда ехала – к нам под гору. По пути пусть посмотрит, что осталось от их хвалёного воинства, – старший встал во весь рост и обратился к людям:

– А ну давайте живей! Всех тех раненных, кто в седле не продержится – на возы, и назад к перевалу отправим. А нам дальше пора!

Клинок в его ладони вернулся в ножны, и сотник опять обернулся к дейвóнке, застывшей у ног его в путах.

– И эту ягодку перевязать, да с ними туда же. Там тебе и припомнят моих семерых, милая – сам Ан-Шора о том попрошу…

– И мы тут не дейвóнов за бок пощипать и назад опять скрыться трусливо прокрались, как ты тут подумала. Сейчас у нас рядом со Старым иной ратоводец есть, который за ночь твоим родичам там у горы горло переломал… – Ллурин резко сжал перед носом Майри свой крепкий кулак, – …как лев псам. Мы идём с ним, а как далеко – это ты ещё в Эйрэ услышать успеешь – и его имя там услышишь.

– И вот тебе от меня той же мерою, ягодка… – сотник всхрапнул и плюнул в глаза ослабевшей, лежавшей ничком у его ног дейвонке. Затем отёр губы и вскочил верхом на коня, взяв в ладони поводья.

– Стройся! Хватит медлить! – рявкнул он людям.

– В седло! – пронёсся над лесом зычный приказ, подчиняя этим словам всех áрвейрнов, выстраивая их в единый порядок. А двое воинов пинками подняли с земли обессилившую дейвонку и повели её за руки через гряду в сторону разгромленного обоза.

Мысли ворохом змей непрерывно вращались в затуманенной от удара и раны голове дочери Конута. Что бы не рассказывали ей прежде о вражеском воинстве, но сама выучка и дерзость напавших на их четырёхкратно больший загон áрвейрнов казалась невероятной – как уж и само их тут появление средь союзных уделов. Неужели все тайно вышедшие на Аг-Слéйбхе загоны были целиком сражены и разбиты? Но ведь вели их не кто-нибудь, а сыны Дейна, Несущие Его Кровь – лучшие из воителей Дейвóналáрды! Сам Эрха Древний измыслил мощнейший и стремительный наступ на вражий ардкáтрах. Разве не все Ночные Птицы дейвóнов во главе с её двоюродным братом Ллотуром должны были обрушиться на врага, а десятки тяжёлых хендску́льдрэ Сверры Бернсона сравнять твердь Аг-Слéйбхе с землёй? Или не второй из сынов дяди Доннара Хугиль – лучший из кóгуриров Я́рнвегг – повёл в бой их ряды?

Все эти мысли неотступно вертелись в голове обессилевшей Майри, упорно не желая приниматься ни разумом, ни тем более сердцем. Но дух подсказывал, что дéих-лáмнарв ей не солгал, желая устрашить и сломить так и не сдавшуюся противницу.

Но как это было возможно? Кто же это такой за воитель, если не сам Борна Старый – который сумел в одночасье сплотить кийны áрвейрнов – и не просто сокрушить обринувшиеся на Эйрэ дейвóнские воинства, а и дерзнуть выйти на ответный бой в сами уделы Дейвóналáрды, полные собранных войск, идущих нескончаемым потоком живых стальных рек на восток?

Воины вели её мимо злосчастной поляны ночлега обоза, где истоптанная трава из зелёной теперь стала алой, скользкой от пролитой крови. А́рвейрны уже выпрягли скакунов и забрали с собой вместе с частью возов, прочие же повозки спешно крушили и жгли, дабы те вновь не достались врагу. Лучники торопливо собирали устилавшие землю годные к бою клинья, стрелы и метальные пики, выдёргивая целые древки из трупов убитых, добивая топорами отходивших уже среди груд мёртвых тел раненных недругов, чьи хрипы и стоны стихали один за другим. На поживу уже слетавшемуся из чащоб чернокрылому воронью лежали сотни изрубленных трупов её земляков, с которыми поутру она проснулась в преддверии нового дня. Теперь они все поголовно были мертвы.

Её грубо затолкнули на воз, куда положили на сено ещё пятерых тяжело раненных в стычкев, кто не выдержал бы скачки в седле или на впряженной позади коня волокуше, и без помощи лекарей вряд ли сумел бы встать на ноги. Немногих тут павших уже погребли на возвышенности под пологом берёзовой рощи.

К ним снова подъехал верхом дéих-лáмнарв, остановив коня рядом с возом.

– Стерегите эту ягодку зорко, мужики. Кусачая слишком уж…

Затем вновь обратил насмешливо-угрожающий взор к дейвóнке.

– И сама смотри по пути внимательней, милая – много чего ты в дороге увидишь, чему сказанному не веришь пока… – проговорил он на дейвóнском наречии, – своих вершних приветишь. Все они у Закатных ворот проводили нас в путь – и тебя ещё встретят…

Майри упорно молчала, отведя глаза в сторону.

– Привяжите-ка её покрепче, чтоб не удрала дорогой.

Возница кратко кивнул, и найдя под руками верёвку скрутил ноги пленницы, привязав ту свободным концом за подуги повозки.

Сотник умолк на мгновение, с холодной ненавистью глядя на залитую кровью дейвонку.

– Делайте с этой дурой что хотите – но до горы чтоб живою доехала, ясно? А в ардкáтрахе передайте кому из старших там в укрепи – пусть сами решают, что с ягодкой этой им делать. На такую прыткую и дыбы не жалко будет – даром, что баба…

– Ясно, гаэ́йлин – передадим! До крюка своего живой доберёшься, сучка дейвóнская! – со злобой зыркнув на пленницу ответил возница-мечник с перевязанной окровавленною тряпицею головой, берясь за поводья, – а ты за нас дави мохнорылых без жалости!

– Не беспокойся, – вершний похлопал ладонью по черену пристёгнутого к седлу клайомха, – копий и секир у нас хватит!

– Помогай вам все Трое, гаэйлин! – пожелал вершнему и его людям удачи возница, – эх, жаль возвращаться с начала дороги, их гадам всего не попомнив!

– Успеешь ещё, Кáдауган. Вези раненых поскорее, а то Ллугайд совсем уже плох, – он глянул на тихо лежавшего человека с копейною раной в боку, все повязки которого обильно набрякли сочившейся кровью, – по пути вряд ли будут толковые лекари в здешних селениях.

Сотник привстал в стременах, озирая простор к северу от поляны, где его острый взор уже заметил среди перелесков далёкий блеск стали.

То шли прочие тысячи их воинства, стремительно продвигавшиеся редколесьями дальше на запад. И его сотня двигаясь югом в прикрытии прочих лишь ненадолго задержалась в бою с встретившимися на его пути четырьмя дейвóнскими хéрвами. Разбив их наголову они добыли себе множество кольчуг и мечей чужой выделки, стяги, вóроты с запасами огнищ и сотни так нужных им свежих коней, потеряв в сшибке только пятнадцать воителей – в том числе семерых поражённых рукой этой не по-бабьи опасной девицы. Но война есть война – и шли они малыми силами в эту выправу, дерзостью и размахом безумию равную… всего пять мор-лóхрэ против огромного воинства Дейвóналáрды.

– Ну что, ягодка? – заговорив на дейвонском наречии насмешливо хмыкнул ей мечник, подстегнув скакунов, – поехали!

Воз стронулся с места, закачавшись колёсами по выступавшим из почвы кореньям и заскрипев по ступицам осями. Зафыркали кони, шагая вперёд по тропе.

– Так ты стремилась попасть к нам под гору – вот и подвезём тебя по пути. А уж что там с тобой будет, сучка дейвóнская… – оскалившийся в недоброй ухмылке возница не договорил, многозначительно хмыкнув понимавшей его слова девушке, и отвернувшись стал править шагавшими в упряжке конями.

Так Майри Конутсдóттейр, молчавшая всю дорогу словно немая, на медленно тянувшемся по большаку возу миновала Воротный перевал меж двумя взгорьями, и через два дня на рассвете её взору в широкой долине у подножия могучей двухголовой горы Крáиннэ явился ардкатрах Эйрэ.

Его древние стены и клыки источенных временем бурр были видны издали, вздымаясь к изрезанному хребтами небокраю, вытягиваясь вверх по склонам громады Лесистой. Вдоль утоптанной копытами коней и волов, наезженной колёсами тяжких возов прямоезжей дороги, возле проезжаемых ими бхаилэ с рядами невысоких каменных оград вокруг пастбищ и пахоты взору девушки попадались заросшие дикой травой и волчцом курганы. А́рвейрны именовали их «дóльме» – упокойницы предков, или же «клох-мáрвэ» – смертные камни – высокие, возносившиеся к небу каменные столпы-святилища древнейших времён праотцов.

И тут и там её глазу всё чаще в пути попадались обугленно-чёрные выпалины от недавних сражений. Над землёй в поисках падали кружилось голодное вороньё, ищущее на поживу по лежавшим вдоль дороги к ардкáтраху чащам зловонные вздутые трупы тут павших воителей и их скакунов. Закопченные дочерна жадным пламенем потухших уже пожарищ, в каменном крошеве лежали близкие к большаку кáдарнле и сторожевые бурры. Под колёсами воза то и дело хрустели покрытые пылью, уже вбитые сотнями ног и копыт с ободами в желтевшую грязь костяки, что обломками рук или ног в сапоге их хозяина мрачною тенью мелькали среди колеи. На одном точно искра сверкнула в пыли золотая извитая плеть оберега-нашейни – точно ко́льца Грызущего Мёртвых, великого змея – разбитого некогда надвое.

Это были следы впереди них прошедшего воинства Уннира Вёрткого, которое прежде могучим ударом их вóротов и стеной копий Ярнввегг должно было смять скорым нáступом не ожидавший их появления вражий ардкáтрах. И теперь всего только седмину спустя от загонов их нынче остались лишь выгоревшие остовы разбитых хендску́льдрэ и возов с перекатами, раздувшимися и полными кишащих червей в них останками воинов и животных валяясь на поживу хищным волкам лесов Эйрэ.

Неспешно топали копытами погоняемые возницей усталые кони, фыркая и стрижа ушами под укусами вездесущих, настырно жужжащих над ухом слепней. Мимо них с токотом стали подков о выбитую каменистую землю дороги проносились скакавшие к западу заго́ны воинства Эйрэ. Шли с закинутыми на плечо копьями и долгоручными шипцами-секирами пешцы. А в сердце у молчавшей весь этот путь Майри отзывался тоскливый скрип тяжких колёс их повозки, что с каждым мгновением лишь приближал её к вражьей твердыне.

Своего имени им она так и не назвала – да и с лёгкой руки сотника Ллурина все ехавшие раненые именовали её Ягодкой – что на дейвóнский лад звучало как Ти́веле и приклеилось к ней новым прозвищем вместо родного. Не произнеся за весь день ни единого слова из сжатых в две побелевшие от волнения нити высохших губ, она молча сносила все шуточки или проклятья попутчиков – и лишь с отчаянием понимала, что всё больше отдаляется от родной стороны в ей чужие края на восток.

Кольчугу с неё возница содрал силой, заставив дать перевязать себе рану в плече от стрелы – опасаясь, как бы их пленница не умерла за дорогу от бескровицы прежде, чем до неё доберутся петля или крюк смертоубийцы. Позавчерашнее увечье от вырванного наспех жала воспалилось, и теперь причиняло девушке неотрывную тупую боль, отдаваясь в распухшем плече с каждым новым ударом бегущего в жилах её кровотока. В голове стояла тяжёлая ломота и беспамятье – верно у дейвóнки уже начался сильный жар. Силы покинули Майри, и даже те глотки воды, что с неохотой вливали ей из кожаного меха в горло так же мучаемые болью раненые противники, не помогали дочери Конута придти в себя. Теперь ничто уже не говорило, что ещё недавно она была в числе тех, кто храбро шёл с воинством старого Освира на подмогу сражавшимся под осаждаемой твердью Аг-Слéйбхе загонам. Лишившаяся оружия и коня, простоволосая и нечёсаная, в истрёпанных поножах и задубелой от крови нательной рубахе без пояса, сейчас Майри опять была как та пастушка из Глухого селища – но уже со скрученными за спиной грубой верёвкой руками, вдали от родного дома, среди окружавших её непримиримых врагов.

– У горы! – правя конями возница указал на возвышавшиеся перед их взором клыки заслонивших пол-неба древних бурр и ряды могучих валуновых муров вкруг твердыни Аг-Слéйбхе. Его пробудившиеся от дрёмы раненые товарищи обрадованно загомонили между собой, передавая один одному последний, полупустой уже мех с подтухавшей на солнце нагретой водой.

– Встречай земляков, ягодка! – толкнул он под бок локтем притихшую и обессилевшую за долгий путь пленницу, – лучшие кóгуриры вашего ёрла к нам в гости явились – и так у огня тут угрелись, что ног унести не смогли!

Ослабевшая от терзавшего её всю ночь жара и ноющей боли в предплечье Майри бросила туда воспалённый взор глаз. Воз медленно приближался к полуразрушенным Закатным воротам Аг-Слéйбхе, где вдоль дороги были вбиты в землю острые обтёсанные колья тонких еловых стволов, устланные живым трепещущим пологом галдящего воронья. При приближении фыркающих коней стая взмыла ввысь к небу, недовольно галдя вселяющим тревогу граем, оголив укрытые чернью их крыльев острия. На их пиках – точно на частоколе в Глухом селище – виднелись наколотые человеческие головы, уже поклёванные и увитые чёрными мухами на посиневших вздувшихся лицах. Жёлуди битв, принесённые Трём, даровавшим победу их детям.

Самая первая с обкрученной вокруг черепа золотой нашейной цепью со знаком трёх стрел Горящего видно принадлежала ведшему эти войска на восход среднему брату их ёрла Унниру Вёрткому. А за ней дочерь Конута со страхом узрила там головы старших сынов дяди Доннара – уже тронутые гниением и ненасытными птицами, с выклеванными глазами и искажённые в чертах предсмертными болью или страхом, такие памятные ей прежде живыми на плечах этих славных воителей, единокровных братьев юного Айнира. Неужели и его голова немо скалясь ощеренными из-под выклеванных губ зубами точно так же повисла на пике там где-то на западе за Помежьями, когда их малому числом и не ожидавшему удара заго́ну суждено было встретиться с ринувшимся на Дейвóнала́рду воинством Эйрэ?

– Как там Ллугайд хоть, парни? – окликнул товарищей возница.

– Умер недавно… – негромко ответил кто-то из них, и ладонью прикрыл полуоткрытые закатившиеся глаза мертвеца.

– Чтоб меня! Припозднились едва лишь… – обернувшись к ушедшему в ярости треснул Кадауган кулаком по доскам воза, и с ненавистью взглянул на замершую в оцепенении от увиденного у ворот дейвонку.

– Если бы не ты, сучка – быстрее добрались бы! Надо было в лесу тебя там… Надо было… – скрежетнул он зубами.

Воз уже проезжал мимо следующих кольцев, с которых скалились зубами головы её родича Сверры Лаггэ и многих иных мужей Дейнова рода, которых она знала прежде – и прочих ратоводцев из орна Скъервиров и иных первейших семейств свердсманов – лучших воителей Дейвóналáрды, нежданно обретших тут смерть в этой проклятой выправе на так и оставшийся невзятым ардкáтрах. Чёрные птицы уняв испуг снова садились пернатым клубком на их лики, когтями и клювами жадно снуя в гнилой плоти, вереща и галдя в своём пиршестве.

– Звери… – мимолётом вырвалось у дочери Конута по-а́рвейрнски из задрожавших в волнении губ, не в силах принять всю жестокую правду войны. И хотя она выросла в мире суровом, где смерть им встречалась на каждом шагу – и её рука тоже уже убивала не раз, а глаза зрили многое – но смириться с гибелью ближайших из кровных родичей было невозможно, нестерпимо…

Мимо их медленно катившегося по камням большака воза проносился ещё один конный заго́н. Хрипели подгоняемые скакуны, хищным абрисом проезжали мимо взора дейвóнки тянимые в упряжи лёгкие вороты и возы со снастями, бренчали кольчужные кольца брони, скрипела кожа сбруи. Очередная собранная тысяча воителей Эйрэ под стягами дома Маэннан стремительно выправлялась на запад против шедших из Дейвóнала́рды загонов врага.

– Да?! А чем твои сами были-то лучше, а? – ответил ей злобным окриком возница, – что сделали тут ваши выползки – то и от нас получили в ответ! Хорошенько смотри туда, дура!

Грубо толкнув её в раненое плечо он указал острым жалом клинка на открывшийся за обломками Закатных ворот вид ардкатраха. Пожарища там до сих пор ещё тлели и уносили в небо горький дым. Закопченные осыпи рухнувших бурр и муров Нижнего городища скалились осколками валунов и обугленных брёвен, а в небе вилось вороньё, выискивая среди россыпей камня оставшиеся непогребёнными трупы погибших.

– Видишь? Вон туда погляди! Там, у той повалившейся бурры жили моя мать с тремя сёстрами! – меч метнулся в ту сторону, заставляя взор Майри устремиться по острому лезвию вдаль.

– Так мне и их тел из огня погрести не осталось! Мор возьми весь ваш род, мохнорылые! Чтобы гнилая болезнь вас пожрала! – разъярившись он с ненавистью плюнул на последнюю из мёртвых голов, мимо которых неспешно катился их воз.

– Ваш ёрл решил нас дотла выжечь, псина, истребить всех полюдно. А вот удачи не выпало в том ему, выползку… – сурово добавил к словам возницы один из раненных арвейрнов, приподнимаясь на локте и морщась от кольнувшей его прорубленное дейвóнской секирой плечо сильной боли.

– Теперь клятый Скъервир пусть в оба глядит, как бы наш лев за бубенцы его нынче не цапнул, змеи́ну… – произнёс он озлобленно, стиснув зубы и зажимая ладонью опять закровавивший под повязкой глубокий разруб. И обратился к вознице, морщась от боли:

– Щиплет-то как… Кáдауган, дай-ка водицы глотнуть!

– На, держи, – тот протянул ему левой рукой почти что пустой уже мех.

– Кто цапнет? – не поняла Майри, вполуха слушавшая их. Взор её всё ещё так и лежал позади, на уже скрывшихся в отдалении надетых на колья головах родных – и страшный вид склёванных мёртвых их ликов навсегда врезался в сердце девушки как кровавая руна на древе волшбы.

– Лев! – коротко ответил на её вопрос возница – и умолк, не говоря больше дейвóнке ни слова, лишь подогнав лениво шагавших скакунов.

Так впервые она услыхала то имя – тогда ещё ею непонятое – ибо никто из попутчиков больше не обмолвился с дейвóнкой ни словом, пока воз неспешно катился через порушенные в крошево Закатные ворота вглубь вражеского ардкатраха, где её – дочерь Дейна – ждала мучительная смерть. Но Майри, сжав зубы, сдержала в себе эти слёзы отчаяния, следуя навстречу своей неизвестной суровой судьбе.

Где-то в небе над взгорьями Глвидд-ог-слейббóтха раздался вдруг громкий, пронзительный крик чернокрылого ворона, эхом отдавшийся вторившим голосом птицы, летевшей за ним, чьи две тёмные тени вились над землёй – и дейвонка решила, что то верно знак самогó Всеотца, который и даже сейчас не оставит свою дочь в беде.

Загон конных воителей под лазурными стягами дома Маэннан медленной рысью стремился к стене возмывавшего к небу закатного кряжа, направляясь туда к перевалу – на запад, к объятым пожарищем распри Помежьям. Предводитель их – рослый, лысеющий спереди крепкий детина под тридцать годами – замедлил вдруг бег скакуна, и пригнувшись поддел из желтеющей грязи остриём своей пики какую-то вещь, что блеснула среди колеи ярким золотом свитых колец. На гниющем уже вражьем трупе, что понять было просто по светлому цвету волос – северянин-дейвон – на изъеденной уж до кости́ клювом птиц, ртом червя и тяжёлыми жвалами стад муравьёв впалой шее покоился в клочьях черневшего мяса чужой оберег – знак Великого Змея, Шуршащего.

Человек поднял скъюту с земли, отерев рукавицей налипшую кровь и песок с ремешка, и помянув в мыслях чтимого домом его повелителя тёмных нор мёртвых надел оберег на себя.

На удачу, как молвил обычай.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 10

Легкокрылая сизая птица порхая спускалась с небес, устремляясь к стенам ходагейрда – к той твердыне, где прежде пробила скорлупку яйца и росла, где сплела прочно ветви гнезда и нашла себе пару. Хлопот перьев гонца из далёких краёв далеко разносился над лесом в рассветном тумане, и его неприметная тень среди неба застыла уверенной метой в глазах человека. С пальчатки сорвалась стрела, уносимая вверх тетивой – и пернатая птаха кружась стала падать на землю как камень.

Что есть сил в хрупком тельце измазанный кровью подраненный птах полз по склону, волоча за собой перебитые крылья и быстро слабея. Он без сил обвис в пальцах, когда руки стрелка приподняли несчастную птицу и резко свернули головку, оказав той последнюю горькую милость. Те же руки сорвали с подломанной лапки уво́щенный плотный мешочек и быстро раскрыли тончайшую мягкую скрутку промасленной ткани – торопливо прочтя то послание, что прибыло сюда из уделов владетеля Эйрэ, неся для Хатхалле важнейшие вести с востока – тревожные как никогда.

Ладонь зашвырнула мешочек со скруткой в болотистый топкий ручей, оставив пернатый комок голубка на поживу голодным лисицам – и безмолвная стать стала медленно следовать к стенам лежавшего к западу гейрда, устремляясь к уже недалёким воротам. Пара уток на поясе были добычей, что кидалась в глаза прочим людям – не давая узрить ту главнейшую дичь, что попалась сегодня стреле… и кого не дождутся с вестями иные могучие люди в Хатхалле – не узнав так того, что случилось в ардкатрахе Эйрэ за эти седмины.

После стычки с обозом противника сотня Ллурина Лысого быстро нагнала другие заго́ны их воинства, какие скакали медленной рысью на запад, узким клином двигаясь сквозь редколесья. Идущие далеко впереди в дейвонских одеждах с оружием и стягами конные дозоры скрытно, но быстро прочёсывали местность. Усматривая как кратчайший и самый лёгкий путь движения воинства, они перехватывали всех случайных путников, кто мог усмотреть нежданное появление воителей áрвеннида и успеть скрыться с этой вестью – и немедля передавали своим все сведения с гонцами.

А следом за ними точно океанская штормовая волна двигалось смехотворно малое по сравнению со всеми ожидавшими её дейвóнскими силами пятитысячное воинство конников и ставленых на колёса, обитых окованными железом защитными досками малых и средних боевых вóротов – три десятка грозных метальных пастей с опущенными пока долгими плечами, щедро набитые огни́щами. Минуя встречавшиеся на их пути всхолмья поросших сосняком перелесков, обходя густые ельники сырых впадин, стремнина всадников неудержимо неслась на закат, сопровождая тяжко катившиеся подле них кáита-гаóйта.

Воинство Эйрэ двигалась к западу.

Выбравшись из лесных зарослей на прямоезжий большак, на котором уже неподалёку, раскинувшись на пригорках стояло первое из помежных дейвóнских городищ, как сорвавшийся с горных круч вихрь люди арвеннида устремились к ещё не ожидавшему их Греннискъёльд-гéйрду – словно спущенная с тетивы убийственная стрела.

Никто не предвидел внезапного появления тут за Помежьями воинства Эйрэ. Никто не успел упредить люд Елового Щита о том, что с восхода на них надвигается враг. Все те, кто отчаянно кинулись на прорыв из окружённого и выбитого до единой души обоза Освира Долгоногого, так и остались лежать в зарослях редколесья, радуя чёрный глаз воронов и хищные пасти зверья. Никто не подоспел к воротам древней помежной укрепи со словами тревоги.