…Но Буря Придёт

– Я? Храни меня Трое – такого на душу не брал… Но тебе расскажу один случай, чему сам был свидетель, очно так это видя. А ты слушай – и после сам твёрдо реши, что избрать тебе нынче – и цену какую отдать за решение это.

– И чего же такого ты зрил? Как отец мой решал – покарать или нет каких фе́йнагов смертью, своих прежних друзей, кто восстание поднял на юге тогда?

– Не без этого тоже – видал я такое. И тебе то же выпадет вскоре – не бывало ещё без измен с вероломством войны… – Гулгадд пристально глянул в глаза сына Дэйгрэ, – уже нынче предателей столько сыскалось, кто пред сильным врагом и слабеющим домом твоим выбирает отнюдь не второе. Запад, север, восток – всё посыпалось разом. Едва треть от уделов отца под твоей ещё властью остались – а быть может и меньше останется после, коль сдержать не сумеешь врага и внушить свою силу домам, кто доселе в сомненьях, к кому до́лжно примкнуть в этот час. То тебе надо будет решать… Только тут об ином мой рассказ.

– И о чём же?

– О выборе. Ты, почтенный, хоть сам рос не в золоте прежде, и умёта в три ложки хлебнул – такового уж точно не зрил… Жил я в детстве в союзных уделах, и там же имел ремесло – был дубильщиком, кожником, сбрую тачал и шевцам да башмачникам слал свой товар постоянно.

– И за то ты Дубильщиком прозван, как слыхал от Ан-Шора я прежде?

Крóэн-дэир насмешливо хмыкнул, оскалив все зубы во рту.

– Может и так… Только лучше не знать того вовсе, владетель, кто и за что мне такое вот прозвище дал. Был я дружен с лесными людьми – не без этого в деле подобном, известно – и с разбойными всякими тоже водился порой. Были разные там – и такие, кто бедностью стал на злодейскую стежку, и воители прежние, кто теперь не у дел оказался, к ремеслу и труду не желая вернуться… и такие, о ком вспоминать не желаю и я. И с подобными был там один раз по делу.

Старый друг мой, купец из Трёхпутья по имени Освир Меняльщик тишком приторговывал краденым – и послал меня с разным добром для ватаги злодеев к ним в лес – обменять те припасы с вином на все деньги и прочий товар из обозов, что там взяли они как добычу. Сам же я собирался забрать у них шкуры, что снимали они с лесной дичи. С тем и прибыл в условное место на севере здешних владений у Ёрваров, где гнездились они среди чащ и болот, выходя к большакам и селениям грабить.

Дело гладко прошло, пили мы у костра перед тем как отправиться дальше – им в их логово в чащах, мне на запад до Горного Камня – ненадолго сплелись наши стежки в те вечер и ночь. К са́мой тьме заявились в ватагу дозоры злодеев, что шли через малое селище подле дороги. И с собой привели они женщин – мать-вдову и двух дочек-близняшек – что годами помладше чем Гована внучки наверное были. Сам поймёшь, что не тряпки стирать и варить им еду их сюда притащили в ватагу насильно…

Та вдова пала злыдням в колени, умоляла детей её прочь отпустить – что сама она всем им добычею будет по воле – лишь бы дочкам не делали зла. Но те ржали как кони, что стара она стала уже, есть мяско посвежее у них на примете. Явно уж не из тех они были, выблюдки, кто до милости близок другим по чести́, и внимает чужому несчастью.

Тут вожак их – сам был из южан, приблудился когда-то в те земли из воинства Дейнова рода – порешил вдруг устроить потеху. Был он прозван в ватаге Суровым, но шутки порою любил отколоть – и такое там молвил вдове при всех людях. Мол – стара ты, но я не злодей отобрать твоих дочек обеих за раз. Мне без разницы кто – так и так с лица годны – на всех хватит и двух, и одной… Ты сама тут реши, пока я на костёр отолью, кто из них возвратится с тобою домой – а кто в чаще останется с нами…

Тийре долго молчал, глядя Гулгадду прямо в глаза. Молчаливо стоял и глава всех выве́дных.

– Долго ли ты – даже пивши как конь целый вечер – на угли́ свою спустишь струю? Время то столь мало́, что иные обчесть не успеют на пальцев костяшках… а ей больше не дали иного там выбора эти злодеи в ту клятую ночь.

– И избрала она?

– Да, избрала. И отдала им дочь, и сама прочь сбежала с другой, затыкая в отчаяньи уши – чтобы первой не слышать тех криков и мольб. Две с лица как одна – волос в волос, как в зеркало зри. Обе в чреве её своей ножкой толкались, обе грудь её жадно сосали… им последнее всё отдавала небось, как растила без мужа в нужде. Уж не знаю, каков был ей выбор – как сумела решить, каковыми раскладами даже. Может дала им слабую дочь, кто прожить не сумеет такое с собой пережив – или ту, кто сильнее и твёрже? Может меньше любимую ей – уж не знаю, владетель…

Я сам видел немало убийств, мои руки в крови, сам пытал и был пытан – но в ту ночь сам предела достиг своего, это видя воочию. Понял я, что навек отвратилось там сердце моё от злодейств – что не с ними тропа мне грядёт, с кровопийцами подлыми – кто такое измыслить посмел, самой жертве решать избирать кому гибель. Да – знаем мы, что мир жесток и зол, что больше здесь темниц и ям, смирение и добро тут не в почёте… Да – грабят люд владетели, сосед соседа режет, кровь вокруг… Но гнать людей, травить как на охоте, срывая с них одежды на ходу, как скот терзая мучить и со смехом лицезреть беду – забыв про жалость и гордясь что хищно всё берёте. Нет – путь тот лишь во мрак, петля в конечном счёте. Предрешено злодеям на роду – кто сеял смерть, пожнёт лишь боль и горе.

Что я сделать мог сам – в одиночку с их стадом, кого было там все пять десятков убивцев? Вслед за ней я пустился в дорогу, забрав воз с их проклятым товаром, проклиная себя – что смолчал, даже будучи слаб не сказал слова против злодейства. Свою плату отдал я богам – пойман был на пути там с чужим серебром и отправлен на дыбу, а потом все пять зим просидел на цепи в тверди Фрекиров, прежде чем был отпущен и снова вернулся домой, став потом тем кем есть при дворе у владетеля Эйрэ. Но доселе в ночи просыпаюсь в поту, вспоминая ту мать – и её тяжкий выбор.

Гулгадд смолкнул на миг.

– И тебе выбирать, что нужнее теперь – к кому помощь твоя нынче выйдет…

Тийре долго молчал, став как каменный столп из святилища Трёх – лишь безмолвно шепча что-то под нос в раздумьях – словно на тех непрозримых весах постигая обмыслить и взвесить решение.

– Есть и способ иной – как когда-то в час распри с владетелем больхов содеял твой предок Гвен Резкий три века назад. Когда снова из дальних пределов Мор-Гвеллтог явились кочевники, отдал он им в растерзанье уделы востока, где хозяйствовал прежде дом Габ и их данники Гу́айрэ. За ту плату не шли войска́ хучей в иные уделы – залив земли те кровью, спалив городища и много народа угнав за собой – пока Гвен на иных полях распри у юга сумел преломить вражье войско.

Но сам знаешь из свитков – нажравшись они не ушли, а забыв уговор пошли вскоре и дальше – полагая по че́сти, что тот, кто своё не хранит, им отдаст много больше. Кто не станет беречь свой удел как мужчина – тот оплакивать будет его точно баба – уж так повелось. Так что думай скорее, владетель – пора выходить.

– А что было со злыднями теми – известно? – спросил вдруг у Гулгадда арвеннид.

– Два десятка уж зим как о них не слыхал… Знаю только, ушли они вскоре из Ёрваров этих уделов на север – там, где жили тогда у горы…

– Давай поскорей – сам сказал ведь, пора выходить! – прервал Гулгадда Тийре.

– Ну скорей так скорей. Может дальше злодействуют где-то. Может тихо осели с награбленным там серебром по далёким уделам и хозяйствуют власть – жён сношают и деток плодят.

Гулгадд смолк на мгновение.

– А быть может давно их пожрал Эйле мрак, кровопивцев проклятых… Кто сеял смерть – пожнёт лишь боль и горе.

Тийре так же молчал, но лицо его стало суровым и твёрдым – уже приняв внутри то решение, что теперь вынуждал его выбрать их рок. Рок, что весомее был за венец власти предков – и давил своей тяжестью голову сына Медвежьей Рубахи как камень – принуждая как надвое разорвавшись решать, кому жить.

– Знаю –он друг, каких нету верней, Лев тебе словно брат. Только он – не та девушка в чаще… Силы их воинства пусть и малы, но за себя постоять пред врагом они смогут. Защити сперва тех, кому это нужнее.

– Отправь срочно гонцов, чтобы шли все загоны к востоку. Пусть хозяева всех перевалов по Гвар-ог-слейбботха и прочим хребтам отворяют ворота и воинство наше снабдят всем чем нужно. Чтоб открыты все были мосты по течению Лу́айт-ллиф-э́байн.

– Так, владетель – исполню.

– Должен знать ты, почтенный – где могут враги стать на отдых, по каким тропам прежде ходили сюда, где места для добычи награбленной будут у них, где поставят обозы? Мест укромных немного таких, чтоб не знать о том было за годы набегов.

– Всё я знаю, владетель. И надёжные люди оттуда пришлют голубей – лишь не медлить нам нужно теперь, а ударить внезапно.

– Ударим…

– И ещё одна весть сейчас прибыла, арвеннид. С севера…

– Говори уж… – сын Дэйгрэ остался спокойным, встречая дурные известия утра в лицо – верно зная, что добрых их нынче не будет.

– Твой двоюродный брат Родри Гви́алл, сын Килуха – при поддержке Кривого нарёк себя арвеннидом, и уже собирает войска и сторонников в Эйрэ, дабы взять себе место владетеля.

– Я понял, почтенный, – кивнул ему Тийре, – как быстро он там управляется с этим?

– Настолько пока, что тебе нужно быстро решить все дела на востоке. Как только он что-то предпримет и выйдет к горе, я тебя извещу.

– Если я соправителем сделаю родича – как, нам удастся решить дело миром? Что ты думаешь, Гулгадд?

– С Родри? Побойся Троих – он и брата родного не чтит старшинство́… – усмехнулся Дубильщик, – а твоё и подавно. Как с ним дело решить – лишь тебе выбирать…

Солнце шло на закат, когда воинство Эйрэ покинуло гору и вышло к востоку, устремляясь по кручам дорог к перевалу Рассветному – где уже разгорался иной багровевший пожар.

Впереди была лишь неизбежность…

В тот же день в воздух возле горы взнялись несколько птиц, что несли тайнописные свитки посланий своим ожидавшим вестей. Иные поймали потоки ветров и направили крылы к востоку и югу, но почти большинство их летели на запад. И одна из них – сизая – взмыв в высоту устремилась туда же куда остальные… не отличная от большинства, но имевшая цель много дальше – в Высокий Чертог.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 8

Много дней уж дейвóнский обоз на полторы тысячи человек двигался большаками к востоку, минуя так множество твердей, селищ и гéйрдов, пока наконец не достигнул начала союзных земель. Места стали холмистыми, постепенно переходя в тянущиеся долгими грядами невысокие взгорья, и нагруженные возы медленно ползли по извилистым узким дорогам. Вершний в выправе – немолодой, опытный Освир Долгоногий из Эваров – велел отныне сбочивать с торных дорог и идти перелесками по тропам разведанным прежде союзными дому владетеля кийнами, сворачивая в прямом направлении к вражескому ардкатраху, чтобы выйти на воинство Уннира, прошедшее прежде тем самым путём и уже видимо подступившее к тверди Аг-Слéйбхе.

Дни стояли тёплые, солнце жалило землю лучами, и леса разоделись в нарядную свежую зелень листвы. Днём и ночью из зарослей граем шумели горластые птахи, и изредка доносились шумы мирно живших там селищ, ещё не тронутых хищным укосом тянувшейся вот уже с осени распри. Ещё далёк был от них неминуемый враг.

Путь мимо торных дорог хоть и был им нелёгок, но болота и чащи ведомые опытным Долгоногим дейвóнские воители обходили стороной, двигаясь по соснякам негустых перелесков сквозь редкие гряды исхолмленных взгорий, медленно приближаясь к первым из западных отрогов Срединных гор Эйрэ.

Всю дорогу с далёкого севера двигаясь в загоне Айнира, и теперь следуя вместе с обозом её родича по матери Освира Легелáнгура, сердце Майри Конутсдóттейр переполняла внезапно нахлынувшая радость. Давно уже девушка не покидала родных ей краёв – тем более так далеко и надолго как нынче – и необъятные просторы невиданных прежде земель так призывно манили взор маревом новых необозримых далей на небокрае, а в груди помимо ощущения прихода тёплого лета жило и волнительное чувство, что отныне она вольна выбрать сама себе путь.

Пусть не в неволе жила Майри прежде, и не в узах держали её в Глухом селище родичи, оберегавшие девушку от неправого гнева правителя Къёхвара… но так тяжело было ей, дочери Конута Крепкого – одного из храбрейших воителей своего времени – таиться и бояться как напуганной мышке в норе перед загнавшим её туда хищным котом. Выбор был сделан – и теперь она вместе с людьми её брата ехала на восток в самое зарево грядущих сражений начавшейся распри между владетелями Эйрэ и Дейвóнала́рды. Быть может на этой войне она сможет заслужить своими деяниями прощение перед тем гордым владетелем из дома Скъервиров, которого она даже не видела прежде в глаза иначе как только обличьем на отбитых серебряных хрингурах, но который ненавидел её – даже неизвестную ему – ненавидел лишь только за то, что она была рождена дочерью его врага и ослушника.

А если и нет, не простит этот властный правитель вину её давно ушедшего в Халльсверд родителя – и пусть даже ей суждена будет смерть в первой сшибке с врагом – но никто из людей не сумеет потом уж сказать, что она лишь по крови была дочь отца, неспособная защитить своим делом его прежде гордое имя.

Выбор был сделан – и избравшая путь подле родичей и товарищей брата юная Майри не сомневалась в своей правоте, отдавшись на волю божьего жребия, который ей выпадет нынче.

Что поделать… люди порой полагаются слепо на волю своих жизнедавцев – забывая, что сами ответственны тоже за собственный сделанный выбор, как тот повлияет потом на десятки и тысячи судеб чужих – и что самое важное, на самих их же долю в грядущем. А боги, как известно немногим, бывают всё так же подобно тем смертным слепы и безжалостны – и редко дают той неведомой людямих волеюбольше, чем потом возжелают отнять…

В пути Майри ехала в скире Айнира подле него самогó. Брат с сестрой подолгу разговаривали друг с другом, перебирая их общее минувшее и думая о грядущем – но больше всего, конечно же, их речи велись о шедшей войне, где младший сын Доннара был много лучшим рассказчиком. В час отдыха днём и во время ночлегов он учил сестру биться в кругу на мечах и копейно, призывая на помощь их родича Ульфа и более опытных товарищей по оружию – думая втайне, что все эти премудрости не понадобятся Майри. Но та, не взирая ни на усталость, ни на сперва частые неудачи, продолжала упорно входить в ратный круг, постигая все хитрости боя от смотревших на неё сперва лишь со смешком, а потом с удивлением – если не с восхищением даже – бывалых воителей.

Одноглазый блодсъёдда Устли Белое Око из Къеттиров сам вызвался научить девушку биться на ножах, в коем умении слыл он умельцем.

– Смотри, дева – крепко запоминай, в какие места бить до смерти вернее всего – и за руками врага смотри, чтобы он не настиг тебя первым… – похмыкивал тот, ловко передвигаясь по поляне с места на место и с усмешкой отражая поначалу неумелые попытки юной дейвóнки преодолеть его защиту, всякий раз ловко отводя своим лезвием её броски с зажатым в потных от волнения пальцах ножом, или умело перехватывая пятернёй за запястье.

– Потому как единожды ошибёшься ты в сшибке – и хорошо, если таким же твой промах окажется… – на миг Устли приложил холодное жало ножа к вывороченному набок слепому левому оку у пробитого некогда сталью виска.

– …а не такой вот… – его стальной клык точно молния взвился вперёд, обманув руку дочери Конута и упёршись концом прямо в горло замершей в волнении девушки.

Зато мучить тетивой руку ей было уже без нужды. Никто из людей молодого десятника не мог бы похвастаться тем, что уцелил хоть даже в стоячую ветвь, хоть в подброшенный в небо соломенный куль метче юной сестры того, или пустить в цель десяток стрел метче и даже скорее.

– Славная сестра у тебя, малый! – с почтением отозвался о той старый Освир, увидав её меткость на стрельбище, – стрелы метит шустрее, чем бабы иные болтают…

– Верно, почтеный!

– Ей бы мужем родиться, не девой – такого стрелка средь моих людей надо ещё поискать. Говоришь, даже Гуннар Дубовый её без труда одолеть похвалялся, а в состязании проиграл?

– Оплошал как мальчишка, почтенный! – Айнир с гордостью отозвался на похвальбу о сестре, – лук о колено переломил, пол-восьмины потом сквернословил с расстройства как Хвёггом укушенный! Всё поверить не мог, что какая-то девка в стрельбе одолела его.

Они стояли на улице селища возле колодца, из которого Ульф с парой крепких товарищей черпал воду для коней, наполняя и бочки с дорожными бутылями людям. Здешний житель, старик лет за восемь десятков, седой и тщедушный, нахваливал здешний источник, кой всегда сколько помнил он сам был столь свежим и чистым, что прославился вдаль по Помежьям средь здешних земель.

– Вот оно как… А на что он поспорил хоть с ней тогда, юноша? – хитро усмехнулся вдруг Освир.

– Умолчу лучше это, почтенный, – смутился отчего-то зардевшийся Айнир, – сам не поверил, что сестра отважилась на спор против него, наглеца, выйти.

Старый Освир ухмыльнулся, оскалив все зубы.

– Чего тут таить то? Эйке того давно зная и так догадаюсь, что уж точно не на серебро он с ней спорил – а на неё саму – жеребец этот наглый. Вот дева, а – как искусно сумела такого пройдоху отшить!

– Точно! Про таких ветрогонов на севере есть поговорка одна, про скотину – что…

– Слыхал я её, юноша – «не свинье кобылиц покрывать» – перебив его буркнул седой ратоводец из Ми́рихри́нге-гейрда.

– Точно, почтенный! – рассмеялся сын Бурого, – и вы у себя её тоже слыхали в Болотном Пределе?

Освир вдруг стал нахмуренным словно осеннее небо в ненастье.

– Не про то поговорка та, парень – чем тебе она кажется. И крови на ней в каждом слове разлито…

У последнего дейвóнского городища в Помежьях, окружавшего кучкою схо́ронов, домов и чертогов мурованный прочный стерквéгг Грéннискъёльд-гéйрд – Еловый Щит – их обоз стал на отдых. Больше тысячи человек под вершенством почтенного Фреки Жало из Дейнблодбéреар отделились от сил старого Освира, направляясь на юг к Каменному Узлу, а оставшееся под рукой Лéгелáнгура воинство пополнилось воинами из числа тамошних поселян – пусть ещё и молодыми, но рвущимися в бой. На починенные возы загрузили мешки и бочонки с припасами, запасы стрел, клиньев, пик – и ещё больше тяжёлых, осмоленных и окованных железной полосой и цепями зарядов-огнищ и для собственных вóротов, и для передового воинства Уннирара, который уже верно брал нáступом вражий ардкатрах.

И тут брату и сестре пришлось расстаться.

Айнира нежданно вызвал к себе вершний стерквéггом Ульф Древоруб из Фрекиров, брат их скригги Ульфсхо́фуда, и поручил парню встретить другой их обоз и загоны из северных орнов, союзных могущественным владыкам Помежий Ёрварам. Сопроводив северян до Елового Щита сыну Доннара следовало с ними нагнать людей Освира и двигаться на восток к уже взятой твердыне ардкатраха и прочим их городищам ещё большим боевым кулаком перед шагавшими следом за ними главными силами ёрла.

– Будь внимательна, сестрёнка! – в напутствие крикнул ей брат, когда во главе своего скира сын Доннара с Ульфом помчался верхом из ворот городища на север по изрытому колёсами большаку.

– Через седмину увидимся, Майри! Держись старого Освира – за тобою присмотрит он! – уже издали с пустоши донёсся его прощальный окрик.

– И ты стерегись! Веди тебя Всеотец! – крикнула она брату вдогонку, глядя как стремительно удаляется от ворот его конный десяток и исчезает в клубах поднятой пыли.

– До встречи, Айнир! – махнула ему рукой на прощание Майри – даже не подозревая, какою нескорой та может быть будет…

Обоз старого Освира весь следующий день шёл не препыняя ходы́, и к вечеру был всего в дне пути от уделов Помежий владетеля Эйрэ, находясь как раз в начале союзных арвенниду земель. Верные Скъервирам проводники из числа здешних кийнов утверждали, что местные фе́йнаги если и не присягнули на верность их ёрлу, то хотя бы не поддержали хозяина Высокого Кресла, и тем самым не выступят против дейвóнских заго́нов на земле их владений.

Возы, пешие и конники двигались негустыми сосновыми перелесками меж холмов, следуя недалеко от ближайшей дороги к Аг-Слéйбхе. На ночлег воинство стало на широкой, редко поросшей кустами поляне, последний раз отходя ко сну на ещё мирной к ним нынче земле. Назавтра им предстояло пересечь Помежья и углубиться в леса взгорий запада Дэирэ – в краях теперь уж не мирных к ним данников Конналов. Чуть раньше тут где-то прошёл на восток загон Уннира Вёрткого, но и остывшего следа не уже сыскать было в чащах среди крутых гряд.

Утро зардело над скрытой туманом и сумраком спящей поляной их стана. Люди уже пробуждались, подкреплялись приготовленной с вечера снедью, поили и седлали скакунов, впрягали животных в возы, проверяли прочность и смазку всех сцепок, колёс и осей, как уложены кладь и оружие – надёжно ли всё закреплено перед предстоящим им долгим путём бездорожья. Воины надевали броню, выстраивались для предстоящего выхода.

Сама Майри давно пробудилась на устеленном еловым лапником под плащом месте около притухшего костра, и раньше иных готова была выступать. Стянутая перевязью с ножнами лёгкая кольчуга плотно облегла тело поверх одеяний до защищённых стальной сеткой с пластинами колен. Долгую толстую косу дочь Конута вновь спрятала за воротник и надела на голову плетёный стальной наголовник поверх стёганого чепца. Ожидая, когда просыпавшиеся воители подкрепятся горячей снедью из котлов, а старый Освир наконец даст знак к выходу, она ещё раз пристально осмотрела своё снаряжение – пристёгнутый к седлу коня лук со стрельной сумкой, малое метальное копьё и одноручный блодва́рпэ, подаренный братом ещё в Глухом селище. Теперь девушка сидела у разожжённого огня, нехотя доедая из плошки обжигавшую рот разопрелый ячмень каши с салом и луком.

Лениво вороша носком сапога густой мох под ногами она погрузилась в раздумья, не замечая вокруг ничего – и потому резко вздрогнула, когда перед нею на землю вдруг рухнула мёртвая птица, раскинув в бока перебитые пёстрые крылья.

Вскинув взор к небесам Майри услышала громкий орлиный вскрик упустившего добычу охотника, и заметила только кружащую там в вышине его грозную тень, распростёршую крылья в парящем полёте. Успокоенно выдохнув она легонько отпихнула ногой от себя окровавленное тельце лесного жаворонка, прикрыв его мхом, и снова застыла над плошкой с едой, позабыв об увиденном, явленном ей.

Над поляной стоял громкий гул от всхрапывания сотен бивших подковами оземь коней. Раздавались шаги, голоса, звон металла от сбруи, брони и кольчуг, скрипели впрягаемые возы – и не сразу дочь Конута поняла, что что-то здесь было не так. Но когда шум копыт стал вдруг громче, и слился в грохочущий цокот несущейся конницы, она обернулась к востоку – и сперва ничего не узрила в ветвях редколесья. А затем вдруг постигла, что звук этот – гул от летевшего прямо на них в боевом построении клина копейных. Уже сверкала средь веток и медных стволов сосняка сталь их пик, и на глазах Майри эти незнакомые конники приближались к их стану – возникнувшие словно из ниоткуда, из глубины перелеска.

Майри резко вскочила на ноги, взволнованно оглядываясь вокруг. Многие из пробуждавшихся земляков ещё не замечали опасности, но некоторые тоже успели взглянуть на восток к голове их обоза, заметив неожиданное появление воинства, каким-то образом оставшегося незамеченным для стерёгших их стан. Не все ещё поняли, что происходило на их же глазах – но гул голосов стал уже превращаться в тревожащий ропот.

Над ухом девушки раздался взволнованный окрик первого понявшего нависшую над обозом опасность:

– Враги!

– Шщарова пасть! – отчаянно озлословил кто-то, – тревога, люди! Все в стену!

– Окружают, гады!

– Отступаем! Назад! – крикнул рядом с девушкой уже севший в седло мечник, круто разворачивая скакуна прочь на запад, – не то сгинем, как в их кольцо угодим!

– К бою! – раздался клич вершних, поднимая воителей в битву, чья кровавая пасть распахнулась пред ними негаданным вражьим наскоком. Над поляной вздымая тревогу проревел низким голосом рог.

– Копья в стену! Возы все в кольцо!

Майри уже увидала, что опасность надвигается отовсюду – почти целая сотня одоспешенных в полной броне неприятелей вихрем неслась на них с выставленными вперёд жалами пик, как тени скользя меж стройными соснами редколесья прямо к возам. Их лучники осы́пали стрелами застанных врасплох и не ожидавших атаки воителей ёрла. Враг тем более был неожидан, что возник многочисленной конной ватагой как из-под земли – а ведь обоз ещё был совсем близко к дейвóнскому краю Помежий – там, где проводники из союзных им кийнов клятвенно обещали свободный и безопасный проход.

– Шщаров хвост! – отчаянно озлословила она и стремглав вскочила в седло скакуна – даже не отвязав, а перерубив мечом верёвочный повод, которым жеребец был привязан к сосне.