…Но Буря Придёт

Всего-то и путь свой успело пройти негасимое солнце, что тень от высокого ху́гтанда сдвинулась только на тройку шагов от того изначального места, где была она в миг, когда возникшие у её стен конники ударили несколькими копейными клиньями по не ожидавшим их нападения силам дейвóнского пешего кóгура, что подходил к распахнутым воротам стерквéгга. Но теперь и той тени нельзя было разглядеть за вздымавшимися к небу клубами чёрного дыма пожарищ, когда полыхавшие стены и вежи подпаленной тверди слышали вопли и плач немногих уцелевших жителей городища, в котором не осталось ни единого целого дома и схо́рона, выжженных подчистую. Лишь главная клычница-ху́гтанд поверженной укрепи и доселе возвышалась мёртвой громадой над обезлюдевшим гейрдом. Пламя пожарища пожрало её, перепалив толстое дерево перекрытий и обрушив внутри все поверхи и лестницы, оставив целыми только прочные наружные стены. Но державшийся тут до последнего с двумя взрослыми сыновьями глава воинства Греннискъёльд-гéйрда Ульф Треха́ккур не был из тех, кто бесславно решился бы угореть в том дыму на обломках поверженной тверди, которую он возначаливал прежде лет тридцать уж как. Ожидающим его слов раненым в сшибке детям он кратко сказал:

– И так, и так нам дурной выпал жребий. Нет хуже судьбы точно трусы подохнуть с позором в дыму –не встретив врага лицом. Смерть и слава почётней бесчестья, раз не отмерено больше нам срока…

И они втроём раненные вырвались из пламени пожарища прямо к оружившему их гибнущий ху́гтанд врагу – и там же со сталью в руках и встретили смерть под стеною их копий и стрел.

От сметённого быстрым ударом Греннискъёльд-гéйрда путь воинства Эйрэ лёг дальше на запад, прямо в самое сердце дейвóнских земель – туда, откуда навстречу им двигались силы врага – бесчисленные, грозные, но в своих же уделах не ожидавшие встретить тут тех, против кого несли сталь. Тех, кто мчал подобно разрушительному ветру, чьи буревийные крылья сметают всё на пути.

Путь был далёк – но подобно тому сокрушавшему ветру из бездны загон Льва не зная преград пролетал большаками Дейвóнала́рды, сминая там всякую встречную силу не ждавшего их появления недруга, сжигая обозы и схороны. Быстро врываясь в не ожидавшие нáступа стерквéгги и городища, перерезая верёвки на билах, сжигая заготовленные к войне запасы зерна, оружия и огни́щ, круша захваченные осадные снасти, вóроты и возы, забирая коней в своё воинство и подпаливая всё, что могло запылать – не щадя никого, кто пытался сопротивляться их внезапному появлению – выбивая стрелой всех взмывающих ввысь голубей, на чьих крыльях могли бы скорее коней полететь о них вести противники.

Страх сам шёл подле них, оставаясь в сердцах у узривших шаг воинства Эйрэ и даже тогда, когда рыжеволосые дети Троих исчезали вдали, устремляясь всё дальше на запад к их новым твердыням и шедшим к востоку загонам врага – и вести о вторгшихся в сердце дейвонских уделов не успевали угнаться за их взмыленными конями.

Уже к концу пятого дня их стремительного и кровавого пути воинство Эйрэ было у перекрестья дорог подле могучих и прочных твердынь, возведённых ещё при владетелях из дома Къеттиров. Железные Ворота – целая цепь из лежащих по кручам холмов древних укрепей – стерегли все пути к ходагéйрду и средним уделам через перевалы низменных Чёрных Гор, миновать каковые нельзя было тут никому из идущих, не сделав большой долгий крюк к Стейнхаддарфъяллерне или до южных уделов.

Но даже их стен не увидев за много полётов стрелы от ближайшей из твердей силы воинства Эйрэ разделились на несколько мелких заго́нов. Конница сбочила с большаков в дебри леса, прокладывая путь через чащи. Там, где им не было хода без топора, идущие впереди десятки торили узкие просеки для метальных возов, гатили связками веток пути сквозь болота и двигались дальше на запад. А где не помогали пройтии настильные тропы – а́рвейрны дружным и слаженным скопом разбирали метальные снасти по балке до остовов, перенося на плечах или волоча конями по бездорожью. Целые сутки они прорубались сквозь чащи в болотистой топкой прорехе меж круч Чёрных Гор, уйдя от сражения с многочисленными, укрытыми в твердях врагами – и на седьмой день уже были в сердце Дейвóнала́рды, после краткого отдыха снова продолжив стремительный ход к ходагейрду. Дорогами, века не знававшими прежде тут вражьей ноги, приближались они к своей цели, сметая всякое шедшее по пути на восток воинство ёрла.

Дым и огонь летели над не ожидавшим их появления краем…

Къеттиры южной и северной ве́твей готовили воинство к выходу. Тут, на севере в Стейнхаддаргейрде их люди и данники мелких домов собирались у тверди в Воротах, где уже тысяч пять конных с пешими воинов погружали припасы с оружием, подчиняли возы с перекатами, спешно ковали коней новой сталью подков перед долгой дорогой к Помежьям.

Бундин резво взбежал по истоптанным сотнями ног грязным сходам наверх, отворив дверь чертога. Там, в пустующей горнице возле стола на скамье он и встретил почтенного Храттэ, кто вернулся в Ворота с Помежий и сидел подле брата их скригги Стиргейра Сильного.

– Здравствуй, дядя! Рад видеть тебя! Здравствуй, почтенный! – кивнул он обоим.

– И тебя, сестрин сын, – Храттэ обнял того, крепко стиснув в объятьях, – ну – помог скригге в сборах к выправе?

– Все уделы успел обскакать.

– Да, в седле – не на девке – мозоли не там понатрёшь… – пошутил дядя Мейнар, – что ты кислый такой сам? Черешня ещё зелена?

– Скажешь тоже ты, дядя… – махнул рукой парень.

– Тогда что? Чья-то дочь намозолила око? Говори уж – устрою сватов хоть назавтра, а то нынче совсем засыпаю с дороги, в башке пустота.

– Ну, есть одна дочь кузнеца… но не в ней дело тут.

– С ума сошёл парень… А в чём же ещё в твои годы? – усмехнулся Стиргейр.

– Так и в чём тогда, правда? – дядя устало зевнул.

– Отчего меня в войско ты взять не желаешь, почтенный? Что я – баба? – нахмурился Бундин.

– Кхм… Так – пойду я, почтенный. Моя Груна в дорогу уже собрала́сь, и до заката в святилище надо зайти по чести́ с приношением… – кашлянув, Стиргейр резко поднялся со стула – точно зная, что он будет лишним теперь в разговоре.

Храттэ долго молчал, лишь ладонью оглаживая бороду.

– Мать твоя не желала тебя средь войны и кровищи увидеть. Ты не трус, это знаю… даже может получше иных в нашем доме.

– Тогда что же?

– Только я слово дал прежде сестре, что тебя сберегу, чтобы ты жил. Где железо речь взяло, не одна только доблесть куётся – но и пеною страшная гниль поднимается тоже средь смертных, бере́дя сердца́… Уж с тебя того хватит с рождения трижды, Горящий свидетель.

– С рождения… – парень вдруг как-то скривился, – ты не думай тут, дядя – я сам смерти искать не стремлюсь. Надоело здесь всё, эти взгляды и шёпоты сзади… А в дому́, как не стало её – и то гаже трёхкратно.

– Отчего этот вдруг?

– Я для них ведь не свой, знаешь сам ты. Разве что скригги внучка одна человеком меня почитала – да и то, как невестой ушла от нас к Стюр за их старшего Аскиля, не с кем даже обмолвиться стало… А к соседям и то не наездишься часто – ещё слухи дурные про Гильду пойдут.

– Разве дурно с тобою обходится кто тут у Къеттиров? Здесь ты свой, нашей крови – сестры моей сын.

– Чей я сын – всем известно…

Мейнар какое-то время молчал, глядя парню в глаза.

– А тебе с того что? Речь людская что ветер… Ветки гнутся, а древо растёт.

– Будто я дурачок, и истории той не слыхал от иных там за годы у родичей… С детства пальцем все тыкали тихо, шепчась за спиной кто я есть.

– Кем ты можешь быть только… То разные вещи, известно.

– Для кого-то и нет. Проще верить ведь всем, что я буду из…

– Неважно… – оборвал слова парня насупленный Мейнар, – достойные судят людей не по крови отцов и их славе – дурной или доброй – а по тому, кто те сами есть. Разве я в тебе хоть усомнился?

– Ведь иные твердили, бывало, что ты мой отец… – прищурился парень, взирая на родича.

– Что ты, что ты… – махнул рукой Храттэ, – я воитель, убийца… мои руки не то что по локоть – по шею в крови. За мной много грехов – я суров, пью как арвейрн, чтобы память порой приглушить о былом; моей Соль, уж покаюсь, неверен был раз – но по пьяни лишь, дурень… Ну а шутки мои иным кости проели. Но вот грех сестроложства на мне не висит, что бы те языки подлецов не твердили тебе, несмышлёнышу, в детстве… рты бы им натянуть на их место одно.

Дядя смолк на мгновение, пристально глядя на Бундина.

– Ты же и сам правду слышал, как быть всё могло – но лишь боги то зрят, так ли было?

Мейнар устало зевнул, развязав узелки на завязках своей верховницы, и стянув с себя пыльную ткань одеяния бросил его на скамью.

– Как собака устал… Годы силу не множат – а кому-то и разум, и совесть… как иным, с кем там был. Думаешь ты тут особенный с этим? Да историй таких ещё с Распрей Помежных и Смуты Соседей я тысячу раз услыхал. Жизнь такая – такое случается. Жить надо с этим, и сердце на нитки себе не мотать.

Бундин молчал, обернувшись к проёму окна, где с просторов двора меж чертогов звучал шум толпы собиравшихся в войско.

– А любовь земляков… Меня тоже не любят за многое. Ну так я и не хрингур отбитый, чтобы нравиться всем и лезть в руки.

Парень долго молчал, стиснув зубы и глядя в окно.

– Порой думаю, дядя – любила ли мать меня даже? Не знаю…

Бундин смолк, подойдя ещё ближе к проёму окна и взирая на воинство дома владетелей Севера – и уже краем уха лишь слушал речь дяди, чьи глаза закрывали усталость и сон:

– Ты не думай напрасно, что мать не любила тебя, раз Ничейным назвала… Её воля была – так решила сама, все сомненья отринув, тебя принеся. Ты Ничейный обоих их, двух тех мужей – лишь её сын единственный. Ты есть Къеттир – того и довольно.

Храттэ смолк, стиснув зубы. Сквозь валивший с ног сон он вновь вспомнил тот сестрин вопрос – без укора, лишь с тихою горечью: «чего ты нескоро так, брат?» Мог ли он поскорее прибыть в эту ночь, не рискуя? Мог бы – выдать её за другого, ещё в первый раз – за кого из враждебных их дому Хатгейров… Ведь сватались тоже, ища примирения в их долгой ссоре – и быть может со Снорре ему удалось примириться бы, стань свояками они – но отец вдруг иначе решил на свой лад. Может быть меньше крови бы было проли́то потом, и в иные края убыла бы невестой сестра – а не в этот проклятый удел, где сплелись им те страшные нити суде́б через годы…

А потом, уже месяца два спустя этого де́ла он вновь появился в их орне – победителем, чувствуя силу, смыв со своих рук кровь и пепел Хатгейрда, ликуя успеху во многих сражениях дома с врагами и той тишиной, что стояла в узнавшем про эту кровищу Хатхалле – пока новый их ёрл был неопытен, юн, а служивший наставником Стангир в ту пору затяжно хворал. И желая увидеть сестру отыскал её дома укрывшийся в клети – как она лишь безмолвно рыдая без жалости била себя кулаком ниже рёбер в живот. И понявшему всё, потрясённому – ухватившему руку её за запястье и лишь вопросившему женщину: «чей?» – с взором полным невиданной муки ответила шёпотом: «если бы я это знала…»

– А что сомневалась порой… И она человек, чтоб ни разу не чувствовать, душу себе не бередить. Свою цену она понесла – вот тебя – как проклятье или радость… не мне то судить, сестрин сын. Сомнение – сила, что всяко двояка. Может служить на беду лишь, взбереди́ть и ослабить, как мать. А может и быть тою меркой, что позволит душе твоей метко понять, где есть зло и добро – и себя препынить, не ступив на неверную тропку… Жаль, иным оно поздно приходит… В жизни всё так и так ведь двояко – и нет силы, чтоб то разделить… В жизни…

Мейнар вдруг захрапел, опустив на бок голову. Три дня скачки верхом и без сна подрубили его, и брат матери Бундина крепко уснул. Но сам парень взирал с высоты на кипевшее море воителей, поглощённый раздумьями, тяжестью давних обид с целым ворохом горьких сомнений – и рассудком того не постиг, не поняв того кто он.

Стяг владетельных ёрлов гордо развевался по трепавшему его большое полотнище ветру высоко над стерквéггом, трепеща над огромным хугтандом за стенами их родового владения Гъельбу́рсти-гéйрд – Крепь у Шумной Чащи на пути между Чёрными Горами и ходагéйрдом. Собранное из присланных множеством дейвóнских домов сил, возглавляемое Къёхваром войско два дня назад вышло из Винги к востоку, следуя большаками к ещё далёким Помежьям. Целые десять кóгуров конных и пеших с огромным обозом под стягами Скъервиров и их союзников стали тут утром на отдых. Скрипели щедро просаленные оси гружёных возов с перекатами, бренчала конская сбруя, стук колёс всех метальных снастей с перекатами сливался в грозную песню грядущего ливня огня над пока небом тихим всех твердей противника в Эйрэ. Солнце блестело на жалах всех тысяч взметнувшихся к небу с плеч воинов копий с шипцами, точно по лику земли распростёрлась колючая шкура ежа.

Каждый день доставляемые гонцами свежайшие вести с востока лишь усиливали радость владетеля. Сотня за сотней, тысяча за тысячей собранные из дейвóнских уделов загоны последние две седмины неостановимо входили в Помежья почти не встречая сопротивления. Прибывавшие один за другим на взмыленных скакунах вестоносцы докладывали, что доселе не замечено никаких передвижений противника к уже занимаемым дейвóнами уделам союзных земель в средней части их – чьи фе́йнаги во множестве дружно уже присягнули на верность владыке Хатхáлле. В самих же владениях Эйрэ, как говорили послания от помежных военачальников и их а́рвейрнских союзников, ещё шли далёкие от завершения сборы людей из подвластных Высокому Креслу уделов.

Последний из прискакавших гонцов доложил нынче Къёхвару, что почти три седмины назад по помежным стерквéггам и селищам Каменного Узла в ночи люди узрили, как задолго до утреннего рассвета не видящий солнца край неба на севере вдруг запылал там багряным от рвушихся всполохов – где за кряжами взгорий лежал и сам вражий ардкáтрах. Всё говорило о добром, успешном исходе выправы, задуманной ёрлом и воплощённой самим Эрхой Древним – и брат его Уннир явно не подкачал в ратоводных делах, сравняв гнездо недругов с камнем горы и всё выпалив в пепел.

Скоро, очень скоро дейвóнское войско дойдёт до Помежий – и следом за посланными впереди всех людьми его брата и старого Освира будет сметать городище за городищем сперва оставшихся верными Бейлхэ союзных земель, а потом и уделов владетеля Эйрэ, не оставляя от противника ни следа… И тогда его слава упрочится больше трёхкратно, как и единоручная власть – когда наконец вековечный противник Дейвóналáрды будет повержен и не вопрянет как некогда – несмотря на имевшуюся возможность по смерти непримиримого Клохлама воспользоваться преимуществом – недобитый по малолетней глупости его всегда осторожного деда, зря наречённого в свитках сказаний Тяжёлой Пятой.

– Есть ли вести от брата? – крикнул ёрл вниз, где во внутреннем дворе мыли их коней мальчики-служки, а Имель осматривал сбрую и проверял прочность подков, доверяя лишь собственному глазу.

– Нет пока! – отозвался тот, задрав голову к маковке хугтанда, где стоял его брат, – он уж давно у Аг-Слéйбхе! Наверное сжёг всё дотла – ты же знаешь, каков он бывает в запале! Одних только хендску́льдрэ с две сотни при нём – есть где жару дать рыжим!

– А от Долгоногого?

– Тоже пока не пришло сообщений! Последнее было уже из союзных земель – весть из Елового Щита нам прислали, что Освир там двигался во владения áрвеннида на восток.

– Если прибудут гонцы – сразу дай знать мне, Имель! – крикнул Къёхвар брату, и вновь пустил взор к далёкому рассветному небокраю, любуясь необъятными далями этой земли, которую им предстояло пройти ещё конно не за один день – дабы вскоре весь путь до последних пределов её стал ещё много дольше.

У ворот перед выходом воинства дальше к востоку Турса Бъярпотэ встал подле коня предводившего этими когурами родича, хозяина тверди в Берёзовой Круче.

– Слушай, Конут – чего же ты один сюда прибыл? А где жёны твои?

– Ты войну и постель мне не путай, – низкорослый, на две головы ниже Турсы, но крепкий и широкоплечий сын Рауда почесал свою долгую бороду как у отца, – я кровь свердсманов, мне наставником был не один лишь папаша, но и Рёйрэ и сам старый Эрха – и свой долг по чести́ несу дому. И потом – это Стиргейр свою бабу с детьми вечно возит с собою – а представь, как своих взять за раз мне?

– А их сколько всего у тебя хоть? – полюбопытствовал Турса с ухмылкой.

Вепреубийца задумавшись поднял руку, снял зубами с ладони пальчатку и стал загибать по костяшками все пальцы, считая.

– Что – баб и вправду за двадцать, как молвят? – Бъярпотэ округлил глаза в удивлении.

Конут вдруг громко заржал во всё горло, пугая коня.

– Как псы брешут! От зависти видно… Нет – пятеро. Асгрейн, красотка моя из Свартгейров, умерла пять зим как, когда тройню рожала… одна ещё вздумала к мужу вернуться, дурёха – как будто ей там не жилось как и прочим. И одну – эх, какую – отбил у меня этот хрен, муженёк её – этот, из данников Морк, как его там…

– У тебя – и отбили? – округлил глаза Турса с насмешкой.

– Ну бывает… – пожал Вепреубийца плечами смущённо, – любил её столь, что попёрся за нами до Кручи Берёзовой этот задохлик. А дрался же так, и не скажешь что тощ. Ну – я силой с собой никого не держу, не арднурец какой же…

– Ты же их, говорят…

– Ну – не все добровольно на Кручу попали… – хмыкнул Вепреубийца, – так сыты и здоровы, одежд с ожерельями всем всегда вдосталь, обласканы. Кроме той Раннхильд больше ни одна не желала вернуться же! Я же женщин не бью как иные… и по морде за то не ловлю, – он насмешливо глянул на родича.

Турса лишь криво улыбнулся сквозь сжатые губы, не отвечая. К нему подошёл тихо Винрид, шепнув что-то на ухо, и так же безмолвно исчез.

– Куда подевался твой прежний помощник – со шрамом тот… как его? – поинтересовался Вепреубийца, проводив однорукого пристальным взглядом.

– Хрот который, с дырявой щекой?

– Этот. Брат его младший был тоже отмечен железом по морде, как помню.

– Лет как шесть у Горящего Хрот. Да и Снорра как к Шщару в нору провалился куда-то, пропал в ходагейрде четыре как года уже. Славные парни были ведь оба, надёжные. Старший так вовсе из тех, кто и Ножа не боялся.

– И он же его и прирезал небось…

– Да нет… – махнул Турса рукой, – пошли язвы по телу, весь сгнил, как Ножа в ходагейрде как раз тогда не было, и остался за старшего. Говорили, от чёрного хлеба болезнь, из дурной что муки. Коготь с тех пор повелел всё зерно перед мельницей в соли растворе топить, чтобы заразу отсеивать.

– Туда и дорога таким, – хмыкнул Конут, и обернувшись к загону окрикнул:

– Ну что там – как долго папаша вас ждать будет, дети?

– Так сколько всего у тебя сыновей? – полюбопытствовал Турса у родича, – мы уж со счёту все сбились в Высоком Чертоге.

– Двадцать пять, – без запинки на счёт сказал Конут, – а с дочерьми так все тридцать.

Он с усмешкой взглянул на Бъярпотэ.

– Может владетелю нужен какой? Поделюсь, если нужно для дома…

– Смотри – ёрл за шутки такие тебя может и ниже на голову сделать.

– Ты меня не пугай. Не такие пытались сразить сына Рауда в поле, где я всегда в первом строю – и где все они нынче? В земле… – в глазах у Гальтдрепе блеснул огонёк, от которого Турсу опять передёрнуло, – я быть может обоих вас переживу, если даст то Горящий.

К ним подскакал муж за тридцать годами – явно один из сынов Вепреубийцы.

– Пора, отец. Люди готовы.

– Выводи всех к дороге. Я скоро. Ща вот с родичем только прощусь. Пусть пирует тут с ёрлом, а нам есть другие дела поважнее. Война же…

Конут опять обернулся к Бъярпотэ.

– Во, мой старший! Как ты, кстати, назван – только уж не в тебя, а в честь деда, Железные Кости который.

– Это что же – который брат Трира Кольчуги, внук Эрхи? – округлил глаза Лапа.

– И папаша у Ульглейн моей ненаглядной! – заржал громко Конут, – брат его тоже двум бабам по двух сыновей наделил – а наш ёрл их от каждой надво́е убавил, как знаешь…

Подстегнув жеребца и направив того от ворот к уходящим загонам их воинства, Вепреубийца махнул пятернёй на прощание.

– Ты смотри – если помощь владетелю ну́жна в том деле, я мигом! – хохотнул он вдогонку не оборачиваясь, – а то говорят в дому́ разное, знаешь ли…

Рассвет занимался над спящей равниной, алыми красками рдяно светля ещё тёмные дебри лесов, когда ненадолго заночлежившее в придорожных зарослях воинство Эйрэ вновь тронулось в путь, устремляясь к уже недалёкой дороге на запад с расположенными там по пути городами и укрепям на сходящихся с ней большаках – ещё не ожидавшими вскоре узреть над собою безжалостный вражеский меч. Где-то там далеко впереди двигались многочисленные дозоры лазутчиков. Легковооружённые дáламлáох прикрытия с боков и сзади оковывали главную волну воинства надёжным кольцом, не давая противнику даже попытки приблизиться теснее чем на выстрел из лука, когда четыре основные мор-лóхрэ лились конным потоком вперёд, сметая все встречные селища.

Лев скакал на Ветре в голове второй тысячи, идущей впереди всех, когда с южной стороны к их рядам стал приближаться на полном скаку одинокий гонец из дозорных.

– Эй, Áррэйнэ! – запыхавшийся всадник остановил взмыленного скакуна прямо подд носом у Ветра, недовольно всхрапнувшего и мотнувшего пепельно-серою гривой.

– А́ррэйнэ, там… – он запнулся, переводя дыхание, и нетерпеливо указал рукой куда-то к югу от себя, – там…

– Что? – спросил Лев, успокаивая фыркающего жеребца.

– Там… за тем лесом есть укрепь. Как её там…

– Гъельбу́рсти-гéйрд! – подсказал один из помощников вершнего.

– Точно! Так вчера тут прошли целых десять их кóгуров, – сбиваясь, торопливо передал запыхавшийся вестовой, указывая рукой куда именно,– шесть под стягом хозяев Биркфъяллернгейрда ушли по дороге к востоку. А четыре их всё ещё тут… вокруг стен на постое. А над главною вежей стяг ёрла!

– Точно?! – резко переспросил его Áррэйнэ, впившись глазами в гонца.

– Да чтоб меня, Лев! – ударив кулаком себя в грудь в запале подтвердил тот, – Тремя поклянусь, своими глазами я это увидел! С остальными парнями едва ли не к самим воротам в ночи подползли, всё там выведав! Вражьи речи в том стане слышны были издали – этот пёс Къёхвар сам идёт с войском! Здесь он сейчас, среди них!

– Вот он где, значит. И Вепреубийца ушёл… Оллин – зови сюда Унлада! – в то же мгновение крикнул товарищу Лев, ехавшему неподалёку. Глава метальщиков понимающе кивнул и окликнул одного из помощников. Тот подстегнул скакуна, вихрем сорвавшись на северный край их загона, где впереди своей тысячи ехал Стрелок.

– Кáллиах! – рявкнул Áррэйнэ во всё горло, озираясь назад к хвосту вóйска, – Молот! Ко мне, живо!

Исполина звать дважды не надо было, и вскоре его громадный огненно-рыжий жеребец с топотом подлетел к старшему в воинстве.

– Стряслось чего, Лев?

– Поворачиваем к югу, немедля! Готовь тысячу к бою!

– Да что там такое?

– Къёхвар сам в здешней укрепи… – левая ладонь Áррэйнэ указала на светлеющий небокрай в синей дымке далёкого леса.

– Да ну? – недоверчиво переспросил сын кузнеца.

– Правда! – кивнул головой вестовой, – их ёрл здесь, в том стерквéгге! Отделился от прочего воинства вы́блюдок!

– К югу! – Кáллиах приударил коня по бокам, – попомним всё выползку!

– Смерть псине! – пронеслось над рядами воинства, заслышавшего упоминание о вражьем правителе. Тысячи мечей и секир взмыли ввысь над загоном, ударяя об окованное дерево щитов.

– В землю гада!

– К змеям в ямы сучьего Къёхвара!

– А ну тихо! – перекрикивая всех проорал людям Аррэйнэ – приказывая, чтобы его разбушевавшееся воинство утихло, – нечего шум поднимать на рассвете!

Он вновь обернулся к гонцу.

– А места там какие хоть вокруг стерквéгга? Откуда пройти можно тихо?

– Ща расскажу всё, почтенный. Дай отдышусь… – гонец приложился губами к бутыли в оплети прута, жадно глотая вино.

– Думаешь, справимся? – осторожно спросил у их вершнего Оллин, – их тут столько же, да к тому же Железной Стены добрых тысячи две, если даже не больше…

– Должны… – после короткого мига раздумий негромко ответил товарищу Аррэйнэ, – шанса такого повторно нам вряд ли когда ещё выпадет.

– Строй – к югу! – раздался приказ, заставляя слаженные порядки загона развернуться и направиться влево к синей дымке далёкого леса, за которым был враг. Считанные мгновения понадобились для того, чтобы всё воинство свернуло с прямого пути к ходагейрду и молниеносно устремилось вслед за шедшими впереди всех дозорными.

Ёрл Къёхвар в то утро с рассветом поднялся на самую маковку клычницы, озирая далёкий, озарённый сияющим розовым светом всходившего солнца восточный край неба. Вчера весь их орн – сопровождавший ёрла брат Имель и прочие родичи, возглавлявшие сотни и тысячи войска – стал на военный совет, выслушивая донесения прибывавших посланников. Вести по-прежнему были благоприятные, и в успехе не сомневался даже немолодой уже Гаттир Седой, во времена деда Къёхвара бывший соратником великого ратоводца их дома Эльдлéйтэ, нынче вечно недоверчивый и подозрительный. Пусть он и тщетно уговаривал ёрла выдвигаться скорее в дорогу вместе с шестью тысячами Вепреубийцы, не задерживаясь тут на потраченный лишний день хода – однако же и старик успокоился, услышав от прибывших гонцов, что все созванные войска успешно идут по Помежьям, и о сопротивлении прежде наводнивших конными заго́нами весь восток Дейвóналáрды áрвейрнов пока и не слышно. Ещё больше он присмирел, когда на вечернем пиру ёрл поднял полную хмеля узорчатую витую чашу из золотистого камень-света за здравие их славного родича, прежде нещадно бившего в сшибках Помежных Раздоров противника, и теперь не убоявшегося оторвать старые кости от теплой печи и вспомнить боевое минувшее.