…Но Буря Придёт

– Пусть и стоят, как века прежде там же стояли… – несогласно махнул рукой Áррэйнэ, – обойти эти ты рди, пока воинства их сидят в камне, и дальше на запад идти – так скоро, чтобы наши кони шли по всяким соседним дорогам быстрее известий о нас – вот что нужно. Больше страха бывает в неведении, чем в том, как на деле.

– Так вот просто и обминуть их? – насмешливо фыркнул седоголовый Дайдрэ Клéддфа, – за спиной оставляя нетронутой сильную твердь?

– Да – неужели вот так обминуть? – поддакнул хозяину служка, что сидел подле фейнага.

– Помолчи, Лойх – тут и ты ещё вылез… – фыркнул Кледдфа, показав тому знаком ладони наполнить вином кубок фейнага, – пусть парень сам нам расскажет, как видит он это: зачем так, и главное – как это сделать?

Áррэйнэ обвёл глазами всех собравшихся в Снóйтэ-ард-нéадд.

– Эта выправа не для того будет, почтенные, чтобы нам оседать во всех взятых стерквéггах, распыляясь без проку – а дабы одним кулаком как таран по проезжим путям пронестись, все войска́ ёрла уничтожая, из их же укрепей на нас выманивая в вольный простор. А тем самым их силы, что уже у нас в Эйрэ стоят, не получат от Къёхвара помощи – ни вóрота с возом огни́щ, ни хлебной крошки со своих разорённых земель, ни единого человека туда не придёт.

Воители молча внимали словам, в раздумьях морща лбы.

– Пусть мало нас будет – а страх, что мые лучшие силы их ёрла разбили, и беспрепятственно сами пришли прямо в сердце дейвóнских владений – разить такой страх будет лучше меча, когда сами они ощутят, что неспокойно вдруг стало в их собственном доме… Такой страх остановит и самых храбрейших, принудит в своих же стенах укрываться, когда врага того даже не знаешь где ждать, и неизвестно как много их. Будет нас лишь одна только тысяча, но дерзкая и стремительная – тот страх им все десять мор-лохрэ нашепчет, в каждом уделе дейвонам бессчётное войско из Эйрэ привидится.

Воители молча сидели вкруг долгого ряда столов, задумавшись над сказанным. Кто-то задумчиво теребил усы, иные лишь напряжённо дышали, обмысливая услышанное.

– Может так оно верно… – произнёс наконец Брайнэ Кость, – этот вы́блюдок Къёхвар о столь дерзком ответе не думал – что мы сами сумеем ударить им в лоб в тот же час.

– Только мало кто там из такого вот дела вернётся живым… А нам каждый воин под счет, когда скоро придётся опять отбиваться от нового нáступа. От изменивших нам северян тоже угроза немалая есть, когда те в открытую выйдут на помощь врагу. И в Áйтэ-криóханн изменников каждый второй, кто за ёрла вознимется с войском… – добавил глава дома Кромдех.

– Нет у нас столько времени, áрвеннид, чтобы успеть собрать силы – и ещё столько коней. Вам одним половину придётся в выправу отдать, всё прочее войско пешим оставив… И так уже Дэйгрэ велел взять из каждого третьего селища в Эйрэ по скакуну больше меры к войее, – подал голос и младший брат фейнага Кинир Рудрайг Кусачий.

– Значит из каждого селища взять их придётся немедля… – сказал фейнаг Донег, – а с людьми вот толковыми после потерь этих будет непросто…

– Найдутся и люди, – вмешался Ан-Шор, – есть с оружием дружные парни в горах по лесам, и в темницах владетеля – кто событий расклад уже понял, и просит за службу помиловать. Разбой там, охота в запретных лесах… Кой-кого можно будет простить и пустить в это дело.

– Посмотрим… Толковых помилуем, – кивнул одобрительно арвеннид.

– Попробуем так поступить, как предложено. Сам Клохлам в своё время тоже ведь так воевал – скорыми выпрáвами вглубь вражьих земель, не будучи лишнего дня на одном прежнем месте, резал там мохнорылых как коса сорняки, – сказал фейнаг из Кромдех.

– Верно! – поддакнул тому глава Кинвриг.

– Тем больше нам выгоднее будет ударить внезапно, пока на юге дейвóнских земель в городищах бушует пришедшая из-за гор красная смерть. Все большаки опустели, а простой люд и воители сидят взаперти по стерквéггам, пережидая поветрие. В этот час не дадут они ёрлу ни тысячи копий, – взяв слово добавил глава выве́дных людей.

– Опасная это затея, охрани Пламенеющий… – проворчал старый Брайнэ из Гулгадд, хмуря лоб, – крепко в памяти въелось, как при владетеле Домнале брат повёл воинство на усмирение северных кийнов. И лишь десятая часть его пешцев дошла до сражения, от скосившего прочих там мора едва уцелев. Дурно идти по заразным уделам…

– Если не останавливаться на ночлег в городищах и сторониться всякого встречного, то и мор нам будет не страшен! – возразил ему Дайдрэ из Донег, – рискнём так!

– Рискнём, – кивнул Кость, – сейчас все нам средства хороши бить врага.

– Хороши нам любые. Пусть это войско не сможет сразить силы ёрла в открытом бою – но сумеет его раз за разом кусать и бежать, измотав и замедлив, – кивнул фейнаг из Дубтах, – пусть выблюдок Къёхвар попомнит, что в Эйрэ дома не подстилки, кто ляжет ему на колени по пальцев щелчку от угрозы!

– Столь неслыханное злодейство – сжечь весь ардкатрах, перебить весь род наших владетелей! – поддакнул вспыливший Бранн Гвврейддтих из Кромдех, – или он думает, мы все простим таковое ему, скотоложцу проклятому?

– Такое простить – предков прах с неба ливнем посыпется чёрным позором… – угрюмо сказал старый Брайнэ из Гулгадд, – только война охладит нечестивца. Пусть кровью своей налакается сам этот Стейне! Пусть попомнит!

– Всем нам есть вспомнить чего, что спросить с мохнорылых и ёрла, шестопёр ему в зубы – мне самому за троих так… – скрипнул челюстью Дайдрэ из Донег, – если готовы мы биться, то стоит решать.

– Так какое решение примем, почтенные? Время не ждёт. Áрвеннид будет стоять за товарища замысел – всё же верно он нам предлагает, пусть и не в меру всё то безрассудно задумав – а прочие скажут что? – спросил у всех Кость, и обернулся к владетелю Габ, – ты что скажешь, сосед? Всё молчишь…

– Ратоводцам решать, кто в том смыслит… – развёл руками глава дома Габ, кто доселе молчал, лишь внимая речам других фейнагов, – моё дело давно говорить по чести́, примиряя умы и блюдя дела́ Эйрэ – и до́ма отцов моих тоже…

– Ты уж не смыслишь, скажи… Кто три года уделы мои из-за дохлой свиньи дома Нейл разорял? – укоризненно хмыкнул земляк его Брайнэ.

– Разве я – кто уже сорок лет у горы́ безвылазно при доме владетелей? Мои данники, Шщар их рази, все бесчинства творили… – усмешка опять неприметно коснулась лица Хеб-Кроймилла, – разве я сам из тех, кто раздор настоящий вовсю разжигать будет ради свинёнка? Да – дома́ мои долг защитить, не поспоришь…

– Как послушать тебя, так мы просто камнями кидались как малые дети… Ты скажи ещё – клайомх в руках не держал за все годы! – усмехнулся ему фейнаг Гулгадд.

– Я в последний раз брал в руки сталь, когда брата родного убил за измену владетелю Домналу… – ладонь Конлойха резко согнула в дугу прижимавшую краешек свитка развёрнутой очерти чашу – смяв толстостенную медь точно воск – в теле старого фейнага Габ был отнюдь не один только ум.

– Присягнул тогда арвенниду, что сам Риангабар ножом себе глотку разрезал. Да – солгал… Кто теперь обвинит, что для дома я лучше содеял? Всё же лучше от родича быстрая смерть, раз иной нет судьбы – чем как прочим восставшим в мученьях болтаться на дубе Ард-Брена…

Он опять обернулся к внимавшему молча соседу из Гулгадд.

– Но ведь всё мы решили по че́сти, как нужно – найдя те слова и решения, а не став тот костёр разжигать ещё больше? Уповает кто только на силу – может стать из второго владетеля первым в ряду их… с конца.

– На то и надеюсь…

– Вот подумай, земляк – и ответь как родне, чьи с тобой у нас матери сёстрами были из Ни́алл – что желай мы войны, то давно пепелищами стали бы все наши земли и Твёрдая Круча с Еловым Пределом. Во́йны творят лишь тогда, когда нет больше слов, и их слушать никто не желает – и когда враг твой слабее тебя, и нет тех, кто его поддержать встанет рядом. Мы с тобой лишь плечами толкнулись, не больше. Война – она вот, за окном…

Палец фейнага Габ указал на раскрытые ставни проёма в стене, где вздымались в синь неба столбы черноты не стихавших пожарищ.

– Говоришь ты, почтенный – нет слов… Разве мы с предыдущим владетелем вовсе того не пытались – миром кончить дела с домом Скъервиров? Что же мы – стали сла́бы, выходит? – угрюмо спросил брат владетеля Конналов Фиар Набитый Мешок.

– Сколько посольств, предложений, уступок… Всё прахом пошло! Что же нам – перед Къёхваром ниц преклониться, и Фийну того посадить на Высокое Кресло? – добавил фейнаг из Кромдех.

– За которого Стейне сам править и будет! – негодуя поддакнул глава дома Кинвриг Ллур Хищник из данников Донег.

– Раньше нужно то было – склониться пред Стейне, кто милость его ожидал увидать… – голос Конлойха стал вдруг холодным и жёстким, – теперь уже поздно. Отведавший крови зверина сожрёт всех, как ты пощадить ни проси. Лишь стоять и сражаться осталось – дабы избегнуть подобного, что мы все тут узрели в ночи́…

– Устоим ли? – с сомнением в голосе переспросил Фиар Ма́ла-Лио́нта.

– Должны. Пусть считает нас слабыми ёрл – раз разжёг он подобное пламя. Пришло время действовать. Строить кузницы, делать оружие, войско готовить, коней и всё прочее. Быть всем готовым к потерям, крови́ и убыткам во всём. И немедля. Вот и решайте как быть нам.

– Тебе проще, достойный… Твои-то уделы вдали – а мой брат на меже, рядом с воинством ёрла, – взял речь родич владетеля Конналов, – может быть там уже пал Ард-Кладдах, а Глеанлох в осаде стоит!

– Там в степях подле Гулгадд и Габ есть змеиный клубок и похуже… – скривился нахмуренный Брайнэ, – сам с домами своими сижу как на куче соломы сухой. Не дай Трое там вспыхнет сейчас…

Соглашаясь с соседом Хеб-Кроймилл кивнул.

– Время слов завершилось, – сказал как отрезал Безусый, – теперь лишь железом мы будем со Стейне вести разговор, раз не внял он рассудку и тем из достойных, кто пытался унять его рвение к распре.

– Да все среди Скъервиров распрю ту жаждали, выблюдки! С кем говорить было там? – вспыхнул Рудрайг из Кинир.

– Было с кем… – фейнаг Габ усмехнулся, – и я сам до последнего был среди тех, кто стремился к уступкам – уповая, что ёрл тоже в чём-то уступит и нам, вняв рассудку… но уже слишком поздно. Война всех за собою утянет – и пылких да глупых, и тех, кто способен прозрить наперёд, устремляясь решить всё речами. Уже поздно…

– Дубтах, Слеан и мой дом пока что займутся ушедшими к югу, – добавил глава дома Кромдех Бранн Толстый Корень, подзывая к себе одного из людей.

– Кайльтэ – немедля скачи к сыновьям моим. Пусть ведут два мор-лохрэ на юг. Если враг до Речного Истока дойдёт, то сумеет уйти по долинам и речищам в Каменный Узел.

– Исполним, владетель, – кивнул головою гонец, – заодно может сына увижу, как буду у дома, коль нити Каэйдринн сплетёт.

– Увидишь, дай Трое… Чеши поживее в их стан.

– А сам не страшишься отправится в эту выпрáву ты, Аррэйнэ? – обратился к нему фе́йнаг Донег, – вернётся оттуда живым мало кто…

– Если бы все в эту ночь своей смерти боялись, гаэ́йлин – то не мы бы сейчас вот сидели в чертоге с советом, а дейвóны уже пировали победу над нами.

– Верно! – здоровяк Кáллиах хлопнул свои кулачищем по хрустнувшим доскам стола, – а сегодня не наши голо́вы, а их у ворот воронью на поживу висят! Веди нас, Áррэйнэ! Шщарову нóру им, вы́блюдкам – а не нашу погибель!

– Давай, áрвеннид, собирай войско без промедления! – согласно выкрикнул кто-то ещё.

Все дружно загомонили:

– Верно! Нечего ждать!

– Или мы – или они!

– Отец Воинства, а каким будет здесь твоё слово? – внезапно Ан-Шóр обратился к доселе молчавшему Борне – казалось, так и уснувшему на скамье после долгой дороги.

Десятки выжидающих взоров повернулись в сторону Старого.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 6

Всё это время, пока в переполненном Снóйтэ-ард-нéадд шли споры, Отец Воинства так и сидел в том углу на скамье не произнеся ни единого звука. Однако с первых слов Áррэйнэ Старый размежил глаза из-под век и внимательно посмотрел на того. Лицо Борны напряглось – он словно вздрогнул, всё оставшееся время пристально и неотрывно следя за молодым ратоводцем, точно выискивал что-то средь черт его облика – что-то известное лишь одному ему. Седые брови сына Клохлама напряжённо сошлись, а лоб ещё глубже прорезали нити глубоких морщин.

Когда Ан-Шóр обратился к нему, Борна тяжело поднялся на ноги. Он, однако, так и не повернулся к Дубовой Ручище, а продолжил взирать на Áррэйнэ. Тот поймал этот пристальный взгляд Отца Воинства Эйрэ – также оставшись безмолвным. Все в чертоге притихли, наблюдая за ними двумя – ожидая, что выречет Старый.

– Откуда у тебя этот шрам на шее? – неожиданно вымолвил Борна, не сводя взора с обличья застывшего парня.

– Оттуда, откуда и твой у тебя, Отец Воинства…

Окружавшие их взволнованно посмотрели на Борну – словно ожидая, что скажет сын Уйра на столь непочтительный дерзкий ответ. Однако Старый и бровью не двинул, пристально глядя на Áррэйнэ. Трудно было понять, что таилось в тяжёлом, суровом и напряжённом его остром взоре – словно любое из всех человеческих чувств одновременно. Но молодой вершний тысячи не отстранил взгляда, не дёрнув ни мышцей лица под жалящими будто две пики глазами Д'ао́бги.

Наконец Борна снова разлепил плотно сжатые точно кузнечные тиски губы.

– О тебе я не слышал ещё среди нашего воинства. Кто ты сам, малый – из какого семейства, откуда?

Áррэйнэ на миг помедлил с ответом.

– Я дейвóн… – произнёс он негромко, но твёрдо – не боясь признаться в тёкшей в его жилах крови тому, кому одно только имя этого народа было ненавистно всю жизнь.

Борна молчал, всё так же непроницаемо и сурово взирая на Льва.

– И лишь четвертью крови есть а́рвейрном. Но сколь себя помню я вырос здесь Бури Несущего сыном. Прежние родичи мне неизвестны, из какого там орна я был. Я Áррэйнэ Ухтáйтэ, прежде камник почтенного Ллура Тэ́йррэ-лам из кийна Килэйд и его приёмный сын, ученик Камбра Лу́айт-лáддврэ. Родной мой дом тут, в Килэйд-а-мóр…

Настороженность ощущалась под сводами Резного Чертога, заставляя собравшихся в напряжении ожидать, что же произойдёт дальше. Седоголовый как пепел Д'ао́бга молчал, не отводя своих глаз от лица сына Ллура, точно считывал каждую черту его облика.

– Ты был видно рождён на дейвонских Помежьях – на севере их? Похож ты сам чем-то на тамошних жителей… – Старый всё так же взирал в лицо парня, с каким-то сомнением хмурясь.

– Видимо так, почтенный… – пожал тот плечами, – там меня подобрали ребёнком Ллур с Коммохом, как они мне рассказали – где-то за Гáот-аг-кре́хадд-слейббóтха.

– Вот как… А когда это было, в какой год?

– В то самое лето, как в Аг-Слéйбхе был сильный пожар от грозы, и рухнула в кáдарнле бурра, погубив под камнями Кривую Ногу с людьми – так мне отец рассказал.

– А сколько хоть лет тебе? Молод ещё ты, я вижу.

– Да сам того точно не знаю… – пожал Лев плечами, – два десятка есть точно. Был мал я тогда, как нашли меня Килэйд – может четыре всего или пять только было…

Доселе хмурый и непроницаемо твёрдый Борна вдруг широко улыбнулся.

– Что же, Лев… Прости старика за предвзятость. Неважно, чья кровь тебе в матери чреве дана – твой дух среди нас. И замыслы у тебя не по годам уже дерзкие… – чуть более глухо добавил он, тяжело сев назад на скамью.

Никто так и не понял, что же сказал Отец Воинства – отрёк ли он столь дерзкий замысел, или одобрил его веским словом старейшего средь ратоводцев. В покое Резного Чертога повисло молчание. Взоры всех устремились к владетелю Эйрэ.

Тийре медленно подошёл к сидевшему на лавке Д'аобге. При его приближении Борна поднялся, тяжело встав на ноги.

– Какой совет ты мне дашь, Отец Воинства? – Тийре почтительно посмотрел на того, – как поступить нам теперь?

Д’аóбга пристально глянул на áрвеннида – словно оценивая того некими ему одному лишь понятными мерками.

– Ты ведь не желал бы на братьев от Модронов крови похожим быть, арвеннид? – внезапно спросил его Борна.

– Нутром своим чую, что нет… – Старый вдруг улыбнулся ощером зубов, завидев как дёрнулся Тийре, заслышав подобный вопрос, – и если так, то совет мой тебе будет следующий. Будь собой, каким прежде и был. То, что теперь ты воссел на Высокое Кресло – и то, что задумал твой друг – вот быть может залог той грядущей победы над ёрлом. Слишком долго мы шли худой тропкой, что нам торили Модроны, и вот что с тех всходов пожали…

Ладонь Борны взметнулась к проёму окна – туда, где ещё полыхали пожары и вздымались столбы чёрной копоти дыма.

– Так ты считаешь, почтенный, что замысел Аррэйнэ осуществим? – осторожно спросил у Д'аобги владетель, пристально глядя на старого ратоводца и ожидая ответа.

– К чему мне, старику, здесь советы давать – когда я вижу перед собой уже не мальчишек, а стаю волков, и с зубами острее моих притупившихся? Действуй как должен, как нужным считаешь ответить врагу той же мерой.

– Так что ты изречёшь нам, почтенный? Ест ли нам шанс на успех в таком деле?

– Необычайно дерзок ваш замысел. Опасен. Верная дорога во тьму та выправа в пасть смерти, иначе не молвлю… – Борна смолк на мгновение, хмурясь, – но я заглянул ему в сердце, твоему другу – и вижу, что да – это дело по силам ему. И наверное, никому другому тут больше…

Старый умолк, пристально глядя на Аррэйнэ, смутившегося от такой похвалы, но тем не менее оставшегося спокойным как камень. Глаза их вновь встретились, когда пронзительный и тяжёлый точно удар пики взор Отца Воинства резко столкнулся с уверенным взглядом приёмного сына владетеля Килэйд.

Словно вся та прошедшая жизнь точно в свитке читалась в глубоких глазах Борны Старого, жаляще взиравших их зеленью из-под бровей, когда Áррэйнэ без колебания встретил прямой взгляд седого как пепел древнего старика – ровесника той далёкой и страшной войны, доселе не гаснущей в памяти жителей Эйрэ – рождённого вместе с ней. Борна и был той кровавой войной, протянувшейся между народами запада сроком в весь век – и не знавшей доселе её завершения. Вся эта нескончаемая десятилетия рдевшая кровью река многих тысяч смертей зрилась Льву в его взоре – казалось, рассказывавшем лучше бессчётного множества слов о судьбе сына Клохлама.

В этих глазах был застывший навечнов час раннего детства тот миг сокрушительной вести о гибели всех кровных родичей, запомненный малым ещё тогда Борной – когда его могучий отец в помрачении разума сёк и рубил своим де́довским клайомхом землю их селища, выжженного дотла, став на пепельной безымянной могиле родителей и поруганной жены с малыми дочерьми, крича имена их, кого не вернуть никакою ценой… А потом наконец-то придя в себя пал на колени и плакал как будто дитя – и прощения просил у клинка, побуревшего от липкой глины – что в миг слабости духа осквернил его хищную, смерть приносящую сталь простой грязью, обещая своим нерушимым зароком отмыть её кровью врагов – и омывать так, доколе он будет жив сам.

Были в глазах старика те десятки и сотни кровавых сражений и конных выправ, когда Клохлам вёл воинства Эйрэ вперёд на врага, не щадя никого в своём страшном безжалостном мщении. Был в глазах его и тот вечно вковавшийся в них полный горького жребия день, когда конный десяток попал у реки в ту засаду и был окружён их застигнувшей сотней врага.

Борна помнил, как под превышавшим их в десять раз недругом один за другим полегли все их люди. Помнил, как вражье копьё повалило под ними всхрипевшего кровью коня, и Клохлам подхватил десятилетнего сына на руки, пытаясь добраться до спасительной чащи столь близкой дубравы, где кони дейвóнов уже не смогли бы настигнуть их – а пешего недруга Уйр не страшился. Но лес ещё был так далёк – а противники уже окружили их скопом, спешенные и конные.

Борна помнил, как его могучий и несломимый отец левой рукой удерживая у сердца испуганного сына, правой ладонью сжимал свой огромный секач, и словно таранящий свору травивших его гончих псов дикий тур пробивался вперёд сквозь врага – снося головы, разрубая с плеча и до сáмого сердца кольчуги, выпуская кишки из распоротых животов и увеча навершием клайомха всякого пытавшегося выйти против него – сшибая конных, ломая их копья, протыкая коней – словно страшный, смерть сеющий вихрь, не дававший пощады и милости – стремясть тем спасти не себя, а единственного и последнего уцелевшего средь его детей сына.

Но враги всё прибывали и прибывали, окружив их двоих, травя жалами копий и стрел. Не одно уже прежде пробившее ноги и плечи ему древко Уйр вырвал из тела, прежде чем силы оставили Клохлама прямо на самой меже у дубравы, до которой им с сыном так и не вышло добраться.

Борна помнил, как чьи-то чужие и сильные руки оторвали его от отца, в плечи которого мальчик вцепился что было сил – и с превосходившей его силы твёрдостью удерживали на месте, когда закованная в броню рукавицы ладонь безжалостно не давала зажмурить глаза, заставляя смотреть на всё то, что дейвóны там делали с его схваченным отцом, медленно режа живого его по кускам, воздавая тому за все пламя и кровь, что принёс Уйр за годы их люду, стремясь вырвать из уст его хоть бы мольбу о пощаде вместо тех страшных проклятий и стонов, свирепея с упорной нечеловеческой стойкости – словно и не его это пальцы и кожу отсекало железо ножа.

Он страшно кричал, глядя на безмолвствующего даже в столь страшных мучениях, не сломившегося отца – что прокусил эту пытавшуюся заткнуть ему горло ладонь до кости её завопившего от боли хозяина, заставлявшего сына смотреть на расправу с родителем. Потом чьи-то другие ладони потащили его по земле к корням дуба, где на низко нависшем к земле суку древа змеилась петля из поводий, чья удавка впила́сь ему в шею. Болтавшийся в ней над землёй Борна тщетно пытался сдержать ту ломавшую горло ему удушавшую скрутку, до крови сдирая с ладоней их кожу, ломая все ногти – когда дейвóны показывали всё ещё живому и молившему их о пощаде ребёнку сломившемуся Клохламу, как не останется на земле средь живых и следа его семени, дабы из этого выщенка вскоре не вырос ещё один хищный и непримиримый волк Эйрэ.

Память его оборвалась предательски в тот миг затмения в удушавшей его сыромятной петле… а он так бы хотел это помнить – то, что было потом. Высланная в поисках Уйра их конница втоптала в корнистую землю дубравы всех занятых страшной расправой врагов, не пощадив никого. Кто-то из их числа всё же успел перерезать ножом горло Уйру, связанному и искалеченному – когда всё ещё живого мальчишку земляки вытянули из едва не сломавшей ему шею петли, отец был уже мёртв. Люди Каменной Руки так и не решились до сáмого погребения своего великого ратоводца оторвать от него точно вросшего в тело ребёнка, чья ярко-рыжая прежде головка теперь от узретого стала как пепел седой.

За это и был прозван он Старым… а вовсе не за столь долгий век его лет – как болтали о том все глупцы, кто не знал ничего про жизнь Борны из Бранн.

В тот год завершилась пылавшая все десять лет уж Великая Распря. Долгожданный, уже невозможным казавшийся мир, привезённый сами́м прежде первым противником Эйрэ, Эрхой Славным из Дейнова рода, и новым ёрлом Дейвóналáрды, остановил этот рдеющий ливень той бойни. Но для него та война не закончилась – для него, вместе с нею рождённого, росшего в час её и зрившего битвы на острии копий воинства Эйрэ – возросшего в седле позади Клохлама, ведшего в бой земляков против их вековечного недруга с запада.

Борна Старый и был той войной, чья память досель негасимо жила в его взоре – навеки оставшись на шее своим нестираемым знаком – навеки оставшись в душе его тлеющим углем… негаснушим, жгущим. Обречённый нести неё, не желавший забыть и прощать, он и был той не стихшей войной, чья кровь не иссякла и ныне вопреки договорам меж правителями Хатхалле и восседавшими на Ард-Кэтэйр потомками Бхил-а-намхадда. И в каждом взгоравшемся там год от года в помежных уделах раздоре он – уже выросший и взявший в ладони родительский клайомх – был первым из первых, не зная сомнений и жалости истребляя заклятых врагов, как это делал его упокойный отец… не щадя никого.

Грозная слава его очень быстро достигла дейвонских домов, пугая и храбрых средь храбрых из их ратоводцев – бессильных сломить его натиск. И спустя сколько лет безуспешных попыток уничтожить столь дерзкого недруга владетельный Хъярульв Тунгурхэле отправил в Аг-Слéйбхе посланником славного Хекана Жёлтого из орна Къеттиров с просьбой помимо улаживания межевых споров в союзных уделах привезти к Столу Ёрлов и мир с повзрослевшим последышем Клохлама.

Когда принимавший посла дома Скъервиров áрвеннид Хуг призвал Борну явиться к подножию Ард-Кэ́тэйр, то старый девонский воитель Хекан Хальмё долго говорил молча слушавшему речи дейвóна сыну Клохлама. А затем, боясь взглянуть прямо в тот холодный огонь зеленоватых глаз этого так походившего на своего отца и обличьем, и приметою пальцев рослого парня с седой головой, он спросил у него – желает ли чего-нибудь Борна гведд-Уйр, чью просьбу ёрл Дейвоналарды исполнит беспрекословно – ради мира меж ними.