…Но Буря Придёт

В покой всё набивались и набивались вооружённые мечники второй тысячи и подоспевшие следом за ними люди из сотни Гайрэ Иáррэ из Конналов. Всё могло произойти в любой следующий миг – когда кто-нибудь дрогнет, и обе стороны начнут друг с другом побоище насмерть, устлав весь Резной Чертог трупами.

Безмолвие нарушила старая Ронвенн. Опёршись на руку взволнованной Моры она с трудом вышла вперёд меж двумя сторонами, гневно глядя вокруг.

– Уймитесь уж люди! Довольно убийств на сегодня…

Старший из людей Онноха – немолодой уже мечник с багровым шрамом через всю его левую половину лица – осторожно опустил клайомх жалом к земле и ступил на шаг вперёд, снимая с головы шелом с узорчатой очницей и обращаясь ко Льву.

– Верно, сам Тинтрéах направил твою руку, пусть ты и дейвóном рождён. Хозяин наш был неправ, раз его постигла такая нежданная смерть – не иначе рукою богов самогó его взяв им в ту жертву. И я, Гвенбранн Лисья Шапка, благодарю тебя, кто ночью не пустил дейвóнов к укрепи, где у стен стоят дома моих сестёр и их семей… – глядя прямо в глаза парня он преклонил перед ним голову.

– Уберите оружие! – сурово повелел вершний готовым к бою встревоженным людям Модронов, – незачем нам распря между собой, когда настоящий враг стоит у горы…

Всё ещё взволнованные и настороженные, потрясённые столь внезапной гибелью их хозяина, они тем не менее подчинились слову старшего – один за другим медленно опуская копейные жала и пряча по ножнам мечи, снимая пальцы с тетив. С противной от них стороны те из воителей, кто встал на сторону Тийре, также опускали ещё не высохшее от дейвóнской крови оружие.

– Слушайте вершних, люди! Довольно нам крови сегодня – братоубийством мы лишь врага своего радуем. Пора всё решить по закону… – выйдя на шаг вперёд сурово молвил Конлойх из Габ, вскинув руку и призывно обращаясь ко всем.

– Верно, почтенный… – кивнувший ему Гвенбранн Сьóннах-á-кайпповернулся к Тийре, стоявшему в трёх шагах от своего друга и всё ещё стискивающему меч в руке, и склонил перед ним голову, припав на колено к окрашенным пятнами крови доскам половиц.

– Повелевай, гаэ́йлин. Тыпо праву áрвеннид домов Эйрэ.

Конлойх Хеб-Кро́ймилл согласно кивнул головой, своим именем фе́йнага второго в стране дома Габ и хранителя печатей áрвеннида подтверждая правоту этих слов.

Под гулкий стук посоха в середину Резного Чертога тяжело шагая вышел вершний дэирви́ддэ святилища на горе, почтеннейший Ллу́гнамар, замерев перед сыном Медвежьей Рубахи.

– Преклонись перед волей богов, сын Дэйгрэ и Бранвенн… – промолвил он тихо.

Всё ещё ошеломлённый Тийре с мечом в правой ладони покорно припал перед ним на колени, встав в кровавую лужу.

Старый дэирви́ддэ дотронулся до залитого липкой кровью клинка в руке парня, собрав её пальцами – и очертил алым вкруг головы сына Дэйгрэ незримый венец его власти.

– Встань, истинный а́рвеннид и сын а́рвеннида, внук а́рвеннида и потомок всех а́рвеннидов – семя от семени Бхил-а-на́мхадда! – громко воззвал он, повелев ему это.

– В горький час ты помазан на власть над семействами Эйрэ – не маслом и мёдом, но иными дарами земли и небес – гаром и кровью… И тяжёлыми будут твои жертвы, а решения горькими, чтобы нести эту власть и спасти свой народ от погибели, – произнёс седой Ллу́гнамар вставшему на ноги Тийре, – волей Троих – умертвляющего Ард-Брéна, живящего Ард-Да́гда и всесокрушающего властвователя Тинтрéаха будет дана тебе сильная воля рода вождей, подобная разящей штормовой мощи волны и жару неугасимого пламени. Зрю я сквозь мглу – много сил нужно будет отдать тебе, острым железом и речами по че́сти… Много собственной крови прольёшь ты, себя не жалея – но лишь так содрогнётся земля под пятой твоей поступи, и падут все враги перед домом детей Врагобойца. И род Бейлхэ из сокрушённого дуба вновь взрастёт к солнцу порослью новых побегов потомков твоих сыновей. Так и было, и есть – и так будет!

Гулко ударил об пол посох старого прорицателя, заставив умолкнувших вздрогнуть.

– Пламенеющий Ликом дал нам владетеля всех домов Эйрэ!

Потолок Резного Чертога вздрогнул от эха, когда из десятков глоток воителей разом вырвалось дружное:

– Тийре наш áрвеннид!

– На щит его!

Сына Дэйгрэ обступили воины его дáламлáох и все прочие собравшиеся тут бойцы. Чей-то пощепанный в бою вражескими клинками алый щит с вырисованным на нём убийственным зрачкомСмертоокого лёг ему под ноги. Взгромождённый туда стоймя Тийре был высоко поднят на вытянутых руках товарищей под потолок Резного Чертога – как новый вождь и владетель земель Эйрэ.

Ещё ошарашенный, не пришедший в себя после кровавого ночного сражения – он уже понял, что его жизнь с этого мига резко переменилась. И теперь, за решившие исход этого жребия мгновения он перестал быть прежним – простым дáлам-лу́адэ и побочным сыном своего владетельного отца – и стремительно осознавал, что отныне на его плечи легла целая страна их народа: обширная, могучая, но сейчас находящаяся на грани гибели в кровопролитной войне с опаснейшим недругом, и обильно переплетённая древними распрями между всеми семействами знатных домов… Поистине тяжкая ноша, в довесок с незримым венцом опустившаяся на его взлохмаченную, ещё по-юношески горячую и не готовую к такому ходу судьбы голову.

К Тийре сквозь теснившуюся внизу толпу товарищей пробился Áррэйнэ, уже отошедший от той вспышки ярости, которая и решила их обоих судьбу – вновь спокойный как камень – пусть и с ещё не сошедшей с лица тревожной белизной, встретившись взорами с ним.

– Ты теперь наш áрвеннид, Тийре. Веди нас к победе! – он протянул ему ладонь ввысь, пожав руку друга, и чуть тише добавил:

– Я с тобой.

– Опустите меня, – Тийре дал знак, что довольно уже держать его под потолком, и руки соратников осторожно спустили товарища на пол – уже не прежнего их десятника, а áрвеннида всех домов áрвейрнов, почтительно расступившись перед ним и низко преклонив головы. Не успел он ступить со щита, тут же прямо перед сыном Медвежьей Рубахи на колени рухнул побелевший чище первого снега Гваул, обняв его ноги.

– Владетель, помилуй – нашло помрачение! Не убивай за дурные слова! Присягну тебе, что…

– Здесь пришедших дейвонов не перебить, ты ещё тут такой… – оборвав его махнул рукой Тийре, – найдёшь сам ворота из кадарнле?

Всё поняв и не прося лишней помощи, уже бывший помощник вершнего стражей стремглав выбежал из Резного Чертога как заяц, радуясь сохранённой на плечах голове. Тийре меж тем нашёл взглядом Аррэйнэа и крепко обнял товарища. Затем обвёл взором всех собравшихся под сводами Снóйтэ-ард-нéадд и подошёл к не остывшему ещё телу Онноха, едва не ступив левой ногой в широко растёкшуюся из-под трупа кровавую лужу.

– Клянусь Пламенеющим – не хотел я пролить ничьей крови, обретая законное место отца – даже его, Модрона. Не хочу, чтобы родичи упокойного держали на меня зло и думали, как будто я из мести свёл Онноха в норы, и их то же ждёт… – он встретился взором с взволнованным родственником мёртвого главы воинства тверди, домоправителем дворца, – и готов в знак примирения уплатить по обычаю кровную виру.

Он опять посмотрел на того – и Броданн закивал головой в подтверждение.

– Но если вдруг кто из вашего кийна хоть рот свой раскроет, чтобы получить от меня голову убийцы – я вас самих отправлю к нему поодиночке, попробовать взять её! Поняли меня?! – рявкнул он так, что домоправитель вздрогнул.

– Думаю, владетель – с этим у них желания не возникнет, если только кого повитуха не уронила… – к Тийре подошёл старый Ан-Шóр, обнимая былого ученика, а теперь нового áрвеннида Эйрэ, – какие будут твои повеления, гаэ́йлин? Враг всё ещё рядом, а Аг-Слéйбхе открыт нараспашку что в Нижнее городище, что в кáдарнле – с такими-то проломами в стенах.

– Уже не разбить нам рассеявшегося по лесам врага… – нахмурился Тийре, – пусть хоть дозоры преследуют их до утра, чтобы знать, где эта наволочь решит снова собраться в единое воинство и уйти за подмогою в Каменный Узел. Поднимайте людей – пусть тушат пожары, ломают и валят дома на пути огня, иначе всё городище выгорит дотла, нечего будет защищать.

– Отправить гонцов на сбор воинства?

– Неужели ещё до сих пор их не выслали?!

К áрвенниду сквозь толпу ожидавших решений владетеля воинов с их ратоводцами пробился один из сотников второй тысячи.

– Áрвеннид, вот ещё какое дело! Наш лу́айд-лóхрэ погиб при обстреле. У второй нет старшего. Назначь нам нового вершнего!

– Смертоокий всё порази… – уныло выдохнул Тийре, – бедный Ворчун – не уберёгся в сражении, старик. Кого вам из сотников дать вместо него?

– Лысого Голэйдэ из десятой! Он был Кинаху первым помощником! – отозвался кто-то из толпы.

– Лысому в конной вылазке отсекли руку – еле живого снесли с перевала! Какой из него сейчас вершний? – несогласно возразил тому другой голос.

– Тогда Гийлина из шестой сотни!

– Чего выбираете, дурачьё? И думать тут нечего! – выступив на пару шагов вперёд громче всех выкрикнул забрызганный кровью здоровяк Кáллиах, потрясая в воздухе кулачищем, – Льва нам давай! Кто ещё столько храбрости за ночь показал и умения?! – рявкнул сын кузнеца, указывая на стоявшего подле него Аррэйнэ.

– Льва! – одобряя, следом уже вторил ему кто-то из толпы.

– Точно! Льва в лу́айд-лóхрэ!

– Льва!!! Льва давай!!! – заревел весь седьмой десяток и прочие воители их тысячи, кто нынче собрался под сводами Резного Чертога.

– Áррэйнэ наш старший!

Воины подхватили товарища на руки – как и ранее Тийре – и дружно взняли под потолок.

– Да довольно вам! – Áррэйнэ не особо был рад таким чествованиям, и скорее даже взволнован – причём отнюдь не выкрикнутым всеми пожеланием стать их старшим, – опустите меня, люди – я же не шишка еловая, чтоб мягко упасть!

– Или ты высоты вдруг боишься? – захохотали товарищи снизу.

– Как, Лев – готов потащить стократ больше? Берёшь на себя тысячу? – спросил его Тийре, издали обращаясь к другу.

– Ну раз уж ты всю страну на себе должен волочь, то и я как-нибудь с одной тысячей справлюсь, – шутя ответил Áррэйнэ, вновь став на ноги.

– Тогда принимай вершенство. Отправь людей прошерстить городище – вдруг где ещё по камням дейвóны скрываются?

– Выищем! Слышали, что велел áрвеннид? Две первых сотни во дворец – а остальные в кáдарнле, и десятками разбиться по городищу. А ну за мной!

Он повернулся к Кáллиаху.

– А ты, дурень набитый, раз меня на вершенство тут выкрикнул – то и сам вместо Лысого за помощника будешь! Чтобы к утру готовы все были как гвозди – все десять сотен! Эй, Коннал – вместо меня принимаешь десяток, кого там осталось из наших в живых. Прочих сам доберёшь себе – понял?

– Понял, почтенный! – кивнул головой тот копейщик.

Выстраиваясь в боевой порядок воины последовали за новым лу́айд-лóхрэ, повинуясь его приказам и готовые выходить.

Лев с какой-то усмешкой взглянул в глаза другу, словно приободряя.

– Видишь, Тийре – напредрекали тебе мы Высокое Кресло… Пусть и в шутку, но боги услышали вдруг. Так что вряд ли тебе теперь глава Конналов снова откажет?

– Без Высокого Кресла воссевший, без Полотнища Предков безродный – пока что таков я владетель… – хмуро усмехнулся в ответ товарищу Тийре, – и не легче теперь будет сватать мне Этайн, как Модрон – родня их – подох… Даже может быть хуже…

Тийре бросил взор на то место чертога, где алым окрасился пол под сражённым рукой его друга Оннохом, чьё тело уже унесли.

– Я тебя не виню – не подумай вдруг, Лев… Всё одно выбор был нам дрянной тут – подохнуть или победить. Но посмотрим! – он скрипнул зубами, привспыхнув на миг, но затем вновь остыл и нахмурился.

– Да и нынче совсем не до свадьбы мне, А́ррэйнэ, сам ты всё видишь. Война и сюда докатилась. Другие дела впереди…

– Вижу, Тийре, не слеп. Так уж выпало нам…

Багровый свет от разжигаемых смоляков замерцал на железекольчуг и чешуйниц возглавленной Львом второй тысячи, чьи шаги загрохотали по камню залитых кровью проездов Верхнего городища.

К отдававшему распоряжения áрвенниду, толковавшему что-то с хранителем печатей и Гайрэ Железным из Конналов, тем временем снова подбежала старшая из служанок, почтительно кланяясь новому владетелю и пав перед ним на колени.

– Почтенный, молю тебя… Не делай зла моему мальчику! Он не соперник тебе, Высокое Кресло по праву твоё – и он присягнёт тебе на верность как владетелю по закону! – взволнованно проговорила она.

– Ну что ты, добрая Айб? Твой мелкий для нас со Львомиз стряпных вино таскал, раз жирный Оннох не звал меня на пиры; учил я его читать и сливы красть из садов. Конайрэ тоже кровь Бейлхэ, мой племянник – и принадлежит к нашему кийну. Расти сына в покое, никто не пожелает ему дурного.

Тийрена миг приумолк, пристально взглянув в глаза Айб.

– Но лучше не покидай Аг-Слéйбхе, чтобы никто из врагов нашего дома не воспользовался малолетством Ко́найрэ – и не вознял бы его против твоей воли как стяг восстания против меня. Вот это будет плохо для обоих нас с ним… Ты понимаешь меня?

Стоявший подле владетеля Конлойх Хеб-Кро́ймилл согласно кивнул – и губы всегда прозревавшего всё наперёд хранителя печатей опять тронула неприметная усмешка.

– Как должна быть в дому у мужчины одна лишь жена по закону, так и в стране не должны быть два арвеннида…

– Не до́лжно… – добавил стоявший поблизости фейнаг хранителей средних земель Дайдрэ Мечник, глава кийна Донег, – иначе теперь в час войны нам и Смута Домов та покажется свадьбой…

– Я поняла, гаэйлин! Клянусь Пламенеющим, присягну тебе всеми Тремя – он останется подле тебя! – согласно кивнула головой Айб, в волнении вытирая слёзы ладонью.

«А тем более три…» – про себя произнёс фейнаг Габ, вспомнив то, что на севере есть ещё сын по закону от младшего брата владетеля – властный и неуступчивый Родри Плетёный.

ГОД ПЕРВЫЙ. ПРЯДЬ ВТОРАЯ "…ТЕ, КТО МНОГО СМЕРТЕЙ ПРИНЕСУТ БЛИЗ СЕБЯ…" Нить 5

Утро ещё не настало, и ночь продолжала катиться волной черноты над лесистыми взгорьями Глвидд-ог-слейббóтха, когда завершив все дела в городище Аррэйнэ возвратился назад, точно влекомый непознанной силой. В одиночку он брёл меж дымящихся гаром руин их сожженного кáдарнле, словно не находя тут пристанища.

Его колотило от дрожи как будто в трясучке – но не от страха или усталости, а от до сих пор не унявшейся ярости. Льву всё не верилось, что побоище завершено, что в кáдарнле не осталось ни одного живого врага – а руки стискивали рукояти мечей, требуя крови, пламени и убийств. Сын Ллура как ошалевший кидал взоры то на пылающие словно светочи теахи Среднего городища, то на руины Больших ворот в укрепь, то на рдевшее крошево алых углей и осколков, которые сыпались из догоравшей твердыни дворца. Пламя пожрало там всё, что возможно, перепалив перекрытия между поверхами, и снопы искр жарким огненным вихрем взмывали из бездны провала осевшей внутрь вежи чертога владетелей.

Это зарево притягивало его взор – и от него цепенело в груди гулко бившее сердце, а душу охватывал тот же ему непонятный, неодолимый никоею силою страх. И в сполохах пламени А́ррэйнэ словно воочию зрил из глубин своей памяти эти кусочки прошедшего – лики людей – тех, чьим сыном и родичем он появился когда-то на свет. Словно сгребая осколки разбитого прежде кувшина Лев собирал из них те небольшие частицы давно позабытого, тщетно пытаясь слепить их, собрать воедино… В памяти точно из бездны всплывали обличья родителей; виделись словно объятые мглой лица прочих людей, его кровной родни; зрились гордые стяги со знаком их дома, пред которыми преклоняли колени достойные свердсманы многих уделов. Яркой вспышкой мелькнуло лицо старика – крепкого, седобородого, ласково что-то шептавшего и прижимавшего длань к груди мальчика, где сейчас бешено, словно в горячке металось его трепетавшее точно у пойманной птицы дрожавшее сердце. Их размытые лица и тихие голоса оживали и вновь растворялись в бушующем пламени воспоминания, пришедшего из неведомой бездны безвременья – точно тени из Эйле являясь к нему из минувшего в эти мгновения.

Но как Áррэйнэ ни напрягал себе память, больше он ничего не мог вспомнить – ни тех позабытых событий, ни ликов, ни даже имён их – ни даже своё позабытое собственное…

Он снова очнулся от этих внезапных видений минувшего – и узрел, что стоит на обрыве стены рядом с рухнувшей частью дворца. Был час раннего утра, когда заря на восходе уже обагряет вершины хребта за ардкáтрахом, и начинают алеть прежде чёрные чащи закатных отрогов вокруг перевала. Где-то там в дебрях за Глвидд-ог-слейббóтха укрылось отбитое ночью от стен городища дейвóнское войско – опасное, грозное, но уже побеждённое – лишённое почти всех осадных хендску́льдрэ и перекатов с припасами и снастями, потерявшее большую часть их Железной Стены и Ночных Птиц. Никому из тех не удалось живым выбраться из пылающего городища. Даже отсюда с высоты кáдарнле было видно, как на озарённых пламенем улицах люди рвут на куски их тела в окровавленных чёрных одеждах, выискивая на расправу последних из уцелевших Ноттфу́глен и тщетно пытавшихся скрыться в толпе земляков северян дома Кроммах с их данниками, узнавая тех по иному, отличному от бытовавшего здешнего говору.

В эту ночь сыны Эйрэ сумели взять верх в беспощаднейшей схватке с извечным противником с запада. Но сколь высока была плата, которую взяли с них боги, даровавшие эту победу… и выкрики ликования заглушал не смолкавший стон раненых и уже отходящих в мученьях холодной тропой умирающих – и причитающий плач многих сотен осиротевших, доносясь до руин раздирающим сердце пугающим отзвуком тех голосов, тщетно звавших их сгинувших близких. Совсем неподалёку с горящего кáдарнле раздавался отчаянный девичий вопль, когда чья-то сестра или дочь, лишившаяся может быть не одного из своих кровных родичей, захлебываясь слезами кричала отчаянно в темноте «мамочка… мама…», раз за разом твердя это и заставляя сердце Аррэйнэ содрогаться. Его пересохшие губы как в забытьи тихо вторили этим словам, как некогда то же шептали они во тьме ночи над затухающим пепелищем родной ему тверди.

А сколь много тех окриков разносилось теперь среди дыма над всем городищем – что быть может и боги не ведали счёта им, раз допустили на склонах священной горы столь невиданное прежде кровопролитие, и так много смертей принесли близ себя в эту страшную ночь всепогибели?

Áррэйнэ повернул взгляд направо, где ещё продолжала пылать твердь дворца. В этот миг остатки чудом державшихся без выгоревших перекрытий стен с громким грохотом рухнули, и огромный столб искр в сером облаке пепла взлетел над ужасным костром погребения, где сегодня погибли в пожаре сам áрвеннид Эйрэ с тремя сыновьями и прочими родичами, и множество люда из стражи и слуг – где сгорели Высокое Кресло с Полотнищем Предков всего дома Бейлхэ.

Жар полыхавшего гара и издали жёг Льву глаза. Брови и волосы Áррэйнэ были истлевшими за ночь, опалённые пламенем в Славном Чертоге – и извернувший ему наизнанку нутро страшный запах той горечи чада и обуглившейся человечины вызывал у него в сердце дрожь. Он знал, он отныне смог вспомнить, что весь род его некогда так же погиб в страшном пламени… сгинул от рук их сородичей, зловещий свист чьих полыхавших огнищ жутким отзвуком бился в его обожжённой огнём детской памяти – и лицо его как и тогда точно так же пылало от жара в час их неурочной погибели.

Это он помнил. Теперь это помнил…

Ночь ещё была темна как раскинувшееся над землёй покрывало, но приближавшаяся с восхода заря начинала брать силу, и на дальних возвышенностях зарозовело. Смоляная чернь небосвода уже превратилась в густую синь сумерек. Вокруг полуразрушенных укрепи и дворца по-прежнему было светло от зарева бушевавших по городищу пожаров, и от трепещущих отблесков пламени на каменное крошево стен пролегла исполинская тень – словно тут стоял выросший к небу из недр скалы великан, неистовый и свирепый.

Позабыв про волнение Áррэйнэ встал во весь рост на краю полуосыпавшегося, искрошенного огнищами мура, молча взирая на распростёртый под ним полыхающий город, где не стихали пожары – спиной чувствуя весь тот жар смерти от рухнувшей тверди дворца. Пальцы его так и стискивали липкие рукояти залитых по черен дейвóнскою кровью мечей, не чувствуя страшной усталости. Давно смолкло тревожное било над городищем. Но его отзвук доселе стучал в кровотоке ударами сердца, не умолкая. И огонь, полыхавший вокруг, полыхал тем же жарким невидимым заревом где-то в груди – алкаякрови, звона клинков и секир, требуя убивать своих недругов, гнать их и обращать в смерть несущее бегство, слышать их смертный вопль. Этот огонь словно жил в нём, взвиваясь ввысь с каждым биением сердца. Огонь возвратил ему память, прираскрыл те ворота в незримое прошлое – и чтобы вспомнить себя, кем он некогда был, он должен последовать за этим гложущим изнутри страшным пламенем. Следовать подле – чтобы отыскать себя прежнего – и воздать за то тем, кто содеял тот ужас, кто лишил его имени с кровью… чтобы мстить как и должен – жизнь за жизнь, смерть за смерть всем врагам без пощады…

– Мама! Отец! – сам не зная, на коем наречии рявкнув во тьму над горящим ардкатрахом, во всю глотку внезапно он выкрикнул в эту ещё не пронзённую блеском рассвета синевшую мглу, – я приду к вам! Я помню!!!

Последнее слово сорвалось с его уст с такою невиданной яростной силой, что эхо как дикая птица забилось меж чёрных лесистых хребтов за ардкáтрахом, громко вторя ему: «Помню… Помню… Помню…»

И в глубине сердца Аррэйнэ словно раскат Ти́рнех-Мóртвалла рыкнул неистово издавна живший там – прежде спящий в неведении – а сейчас вдруг очнувшийся, жаждущий крови зверь… Лев.

Едва из-за кряжа Рассвета к востоку от кручи двуглавой Лесистой взошло разгоревшись багрянцем слепящее солнце, как через южные Малые ворота в ардкатрах явился большой загон конников, устремляясь ввысь к Верхнему городищу. Впереди всех, следом за нёсшим на взнятом копье белом стяге со знаком их дома в один ряд скакали три человека в полном боевом облачении – долгие кольчуги с полосчатыми вставками и щитками, проклёпанные рукавицы, в руках щиты с копьями, на поясах мечи в ножнах. Двое крайних, крепкие статные усачи по обе руки окружали ехавшего в середине всадника – рядом, но каждый на некотором почтительном отдалении от него.

Тот, кто правил вороным конём посреди тройки, был совсем уже стар. Тяжёлая, широкая в плечах угловатая стать говорила о скрытой под полосчаткой огромной телесной мощи, пусть давно уже ветхой, а сжимавшие кожу поводий ладони шире обычных были тверды. Кольчужного наголовника всадник не надевал, и глухой шелом с наличником и нашейной защитой был приторочен к седлу. Широкая голова с короткими седыми усами и такими же пепельно-серыми волосами, наискось спускавшимися прядью над лбом, возвышалась как камень клох-марвэ на жилистой шее. Взгляд холодных зеленоватых глаз из-под лохматых бровей горел неугасимым решительным пламенем на морщинистом стариковском лице. Ворот кольчуги на скаку иногда приспускался, и из-под него на обветренной шее чужому любопытному глазу показывался широкий, обхвативший кольцом её шрам, врезавшийся в кожу в давние времена.

И так был пугающ вид этого страшного всадника с пристёгнутым к седлу огромным двуручным мечом, сурово взиравшего с высоты жеребца, что даже взволнованный люд на проездах ардкáтраха стремительно расступался по обе стороны, почтительно кланяясь до земли проезжавшим. Ещё долго шепчась меж собой сотни глаз провожали встревоженным взглядом внушающего трепет им всем человека и трепыхавшееся знамя их рода – парившего низко над пламенем ворона с окровавленным клювом.

На месте разрушенных дворищ, чертогов и схо́ронов бушевали устилавшие всё едким дымом пожары. По заваленным обломками камня и брёвнами узким проездам сбившись в толпы сновали лишившиеся крова горожане – вместе с воителями круша секирами, молотами и крюками ещё уцелевшие строения на пути наступающего огня, водой из опустошенных пересохших колодцев и разбитого огнищами водовода с вершины горы туша занимавшиеся от жара и искр строения. С дымящихся завалов подбирали последних раненых жителей и защитников города, грузили на возы сотни трупов всех павших в сражении – своих и врагов.

Пролетевшие путь сквозь ардкатрах от Малых ворот люди въехавших в город южан остановились во внутреннем дворе кáдарнле перед обиталищем áрвеннидов. Их вершний медленно слез со взмыленного от долгой скачки коня, отстранив помощь молодых спутников, и тяжело зашагал к вратам в старый дворец, чьи осевшие и порушенные вежи и теахи всё ещё вздымали к небу клубы дыма.

Таков был Борна Д’аóбга из Бранн – прозванный Отцом Воинства старейший ратоводец Эйрэ. Один из немногих живущих, воочию помнивших время Мор-Кóгадд – он, единственный сын Каменной Руки.

Не торопясь он ступал по обугленным, залитым кровью ступеням мимо убиравших тела на возы горожан, шагая около рухнувшей столпницы, где прежде был Славный Чертог и Полотнище Предков их дома владетелей. У распахнутых дверей его ждал в ещё не снятом боевом облачении первый лу́айд-лóхрэ Ан-Шóр – некогда в час многолетних Помежных Раздоров помощник у Старого.