…Но Буря Придёт

Но сколь бы не было много таких среди воинств обоих народов – все прочие были возрадованы, что кровавая распря наконец завершилась. Воители бесхитростно радовались миру, который своею незримой рукой лёг им тут на сердца, и который теперь дал уверовать в то, что дорога всем нынче лежит не лишь в смерть, а в далёкий их дом – многими нынче уже позабытый и стёршийся из воспоминаний за столько лет ратных выправ – влекущий теплом родных стен, голосами их близких, оставшихся ждать возвращения тех, шепча в ожидании их имена – своих сыновей и отцов, дядьёв, братьев, мужей…

Áррэйнэ отозвался не сразу, жмурясь от слепившего взор его яркого солнца – устремляясь глазами куда-то вперёд на восток к там черневшей на небокрае гололобой вершине средь мглистых отсюда зубцов Буревийного – так звавшей к себе голосами забытых им лиц и имён в его сердце.

– Я вернулся…

– Куда? – Тийре не понял слов друга, вопрошающе глядя на Аррэйнэ, чей взор замер на уходящем за небокрай далегляде лесов, укрывавших своим порыжевшим уже густым пологом кряж вырастающих взгорий.

– Я вернулся… – словно не слыша его повторил снова Лев.

– Совсем голова завертелась… Отчего ты расселся как гость на пиру?! – Тийре резко поднялся с оглобли, толчком кулака в бок подняв за собою товарища.

– Чья будет свадьба сейчас, что я за тебя всё здесь должен справлять? Ты три года водил наше воинство в бой без советов подсказчиков – так что же ты сегодня сидишь словно пьяный? Та болтунья невесту твою повела умывать и причёсывать, чтобы всё было как у людей – а ты на себя посмотри-ка! – арвеннид окинул товарища взглядом от ног до макушки, скривившись.

– Ободранный и немытый, в грязи и крови после битвы… Как думаешь так повстречать молодую жену, дурень? На такого вонючего словно тот волчий умёт и с голодухи она не позарится!

Áррэйнэ только успел лишь подумать, что Тийре вновь прав, как áрвеннид с силой повлёк за собой его, едва ль не пинками подгоняя медлившего Убийцу Ёрлов к ближайшим намётам в их стане.

– Хоть бы достойно одеть тебя к празднику, а то словно сам скáйт-ши из чащи явился… – не переставая, ворчал на ходу его друг, – эй, люди – тяните нам вёдра с водой! И для бритья дайте лезвие хоть от косы – не смолить же его на огне словно окорок, чтоб стал гладким как бубен! Невесту щетиной проколет насквозь!

Воители захохотали шутке áрвеннида и дружно бросились выполнять повеление. Один мигом притащил деревянные вёдра с водой – не иначе поить скакунов – второй отыскал хоть какую мочалку и бритву. Отстраняя их помощь Áррэйнэ сам стянул с себя окровавленные броню со стёганкой и нательную рубаху с исподним, начав торопливо смывать с тела грязь с кислым потом и закоревшей уже бурой кровью из раны.

– Подмыться хотя б не забудь – всё же на свадьбу идёшь! – хохотнул один мечник.

– Без советчиков знает небось… – осадил его кто-то другой, подавая второе ведро.

– Ножницы дайте – оброс он теперь как овца под зиму́! – распоряжался владетель Высокого Кресла, подгоняя ему помогавших воителей, – эй, Гован – перевяжи его раны по-новой, а то Лев весь в крови! Рубаху получше нашли для него?

– Есть рубаха, владетель! – откликнулся кто-то, – у нашего тысячного имеется – но отдавать не желал!

– Верно! Всё ворчал: к жене возвратиться желаю нарядным домой, а не в ржавом железе. С трудом уговорили!

– Что ты позоришь меня – Ллуговы псы тебя жри! – возмутился Кинах Твердозубый из Донег, сам нёсший светло-зелёную рубаху с богато украшенными шитым низким воротом и нарукавьями, – не ломался я тут словно девка какая! По доброй воле всё сам отдаю – только пойдёт ли ему по плечам?

– Кому не пошло бы – того уже нет тут… – негромко промолвил сын Дэйгрэ, нахмурясь на миг – точно вспомнив о ком-то, – а на Льва всё налезет сегодня. Подошьём, если нужно! Иголку тащите!

– Прими, Áррэйнэ! – племянник старого Кледдфы подал в руки Ёрлов Убийцы развёрнутую одежду, одобрительно хлопнув того по плечу, – поведай нам хоть после пира, как это так нити богов тебя с девой из Дейнова рода путями свели? Это же надо – в ту втюхаться, кто тебя чуть не насмерть зарезала…

– Нет времени ветер гонять – невеста готова давно не иначе, а мы как на празднество Белтэ вокруг костра топчемся с этим её женихом! – погонял их всех Тийре, – отскоблите его поскорее!

– На усы хоть оставь волосьё… – безропотно попросил Áррэйнэ, терпеливо выдерживая то, как один из людей достал бритву, и взяв плошку с там взбитым пестом мыльным корнем принялся голить подбородок и шею их вершнему от щетины последних седмин завершившейся распри – пока Лев срезал длинные пряди волос первыми найденными ножницами для шевцов.

– С чего так, почтенный? Ты же раньше безусый ходил…

– Не болтай, пока бреешь, набитый ты дурень – а то ухо отрежешь ему так! – сердито одёрнул того сам владетель.

– Я же а́рвейрн… – усмехнулся вдруг Лев во весь рот, – значит пора уж усы отпустить, раз известно мне кто я.

– Так а кто же ты есть – если и мы не поймём, кто кому по родству ты? – Кинах из Донег подал Льву широкий охват в медной вязи чеканенных бляшек на коже с начищенными ножнами, помогая подпоясаться поверх праздничной шитой рубахи со множеством мелких пуговиц на запáхе.

– Я Áррэйнэ из Килэйд-а-мóр, сын Ллура и Коммоха, их приёмыш, – улыбнулся вдруг Áррэйнэ, отдав в руки Говану ножницы, – …и друг áрвеннида. Вот кто я – и того и довольно…

– Ну и славно! – Тийре с силой сжал руку товарища. Оглядев того с ног до макушки он усмехнулся, довольный тем видом.

– Вот теперь будешь первый жених! А то тут дейвóны решат, что хоть так они верх одержали. Скажут: Конута дочь словно свет в глазах между невест всех была, а люди из Эйрэлучшего из своих ратоводцев и одеть не подумали к свадьбе достойно. Да мой дом потом шейны на десять веков наперёд засмею́т в их сказаниях!

– Достойно, говоришь? – Лев окинул себя беглым взором – хорошо ли сидят на нём нынче одежды и пояс.

– Кого дважды хвалить – то примета дурная. Что я тебе, буду врать – или баба какая, чтобы зеркало вечно таскать? На плитчатку Гована вон поглядись, как блестишь её ярче!

– Тебе верю, дружище, – мельком глянув в натёртую сталь брони Гована Аррэйнэ пястью отёр вправо-влево усы, пробуя – как они вышли, ровны ли.

– Ну всё, хватит мешкать! – вновь заторопил его арвеннид, – невеста заждалась уже!

Вернувшись опять к тому самому возу Áррэйнэ с другом опустились на прогнувшееся под их тяжестью дерево толстой оглобли. Они так и сидели, забыв про ход времени, позабыв о том множестве дел, кои сегодня немедленно требовалось срочно решить им двоим с новым ёрлом Дейвоналарды, стоявшему тут подле них вместе с сыном и многочисленною роднёй – и даже о том, для чего они здесь, чего тут выжидают.

Полог намёта внезапно прираспахнулся, и уставшие было дождаться невесты жених с его другом вскочили с оглобли, пристально глядя на приподнявшийся край серой ткани. Однако из-под него первой к солнцу проворно вынырнула лучница-северянка, уже переодетая из прежних дорожных одежд в зелёное домотканое платье, шитое редкой серебряной нитью в узорах порхающих птиц и бегущих зверей по плечам и груди. Таковы уж порода и сущность у женщины – что везде, даже прямо на поле сражения она сможет себе и другим сотворить хоть немного красы и уюта с порядком, если в дорожной суме это всё уместилось.

Северянка выплеснула за порог железную миску с водой после омовения, и поправляя рукой свои долгие косы вновь скрылась за пологом. А затем ткань опять встрепенулась, вздымаемая сразу несколькими женскими руками с обеих сторон, и на пороге намёта на свет показалась невеста.

Глядя на дочь упокойного брата Доннар Бруннэ опять вспомнил пророческие слова старого Эрхи, сказанные некогда в час предшествовавший рождению Майри – о том, что сам нрав этой девы будет столь неуёмно опасным и дерзким, и что много смертей принесёт она некогда близ себя. И никто из услышавших вещую речь уже год как ушедшего в мир иной скригги и не прозрел того, что на деле суждено было долей для дочери Конута Крепкого – верно, лишь непрозримым узлом их судеб порождённой не мужем-воителем – что духом она превзойдёт многих храбрых… и что такая непостижимая доля ей выпадет – стать во плоти тенью Той, чьё суровое грозное имя несла она.

И не было чуда, что вопреки тем невзгодным чаяньям родителей их дочь так и не стала раздором для женихов, став женой лишь тому, кого выбрала прежде сама – тому, кто был непомыслимо опасным и страшным врагом всего Дейнова рода… но кто вопреки всему сам же принёс теперь мир между ними – соединённая с ним чем-то большим, нежели только их пролитой кровью в час прежней вражды.

Подняв взор в вышину круга неба Доннар в мыслях воззвал к его первым ушедшему брату, чью тень он узрил в этот час у необозримо далёких врат Халльсверд.

«Конут…» – подумал он – «смотри же сейчас ты на свадьбу своей славной дочери. Смотри на неё – и гордись…»

Стоявший подле родителя Айнир вдруг ощутил на душе невероятное прежде спокойствие, которого не было в сердце с того троекратно злосчастного мига, как он неким наитием понял, что сестра его любит их кровного недруга… убийцу их родичей – любит самогó Льва А́рвейрнов, с кем прежде сплелась её нить в землях Эйрэ. Вспоминая тот день, когда с Майри расстались они у раскрытых ворот Грéннискъёльд-гéйрда, Айнир понял, что с ней они сами избрали дороги, по которым сегодня пришли на вот это для всех роковое, судьбоносное поле, где завершилась та столь изменившая судьбы их долгая и жестокая распря. Её страх, горький вкус этой бойни он – единственный уцелевший сын Доннара Бурого – вкусил за отмеренный свыше срок трижды сполна, вспоминая теперь прежде услышанные им в детстве рассказы упокойного Эрхи уже с какой-то горечной тенью усталости и скорби – как некогда слышал из уст того, тогда ещё юным и глупым не понимая всего… и теперь сам познав это тою же мерой.

И эти дороги сплелись воедино и между ними двумя – прежними недругами – им, Айниром из дома Дейнблодбéреар, и этим человеком, которого он прежде знал и считал своим первым врагом… и кому суждено сейчас стать мужем его сестры – тем, кто смог завершить эту войну меж их странами, между их домами – и между ними двумя.

Сам же Áррэйнэ просто смотрел на невесту, до сих пор словно не веря во всё то, что он зрил – что он видел живою её и всех тех, кто стоял сейчас рядом – товарищей и прежних противников. Всех их, кому судьба была нынче погибнуть на этом вот поле в сегодняшний день, быть сражёнными сталью неминуемого сражения между ними – как и тем, кто полёг тут в ночи. Была та судьба – но вопреки её неумолимому ходу они были живы.

Он смотрел на неё, обряженную в стародавнее, обшитое по рукавам и подолу узорчатой лентой алое а́рвейрнское платье невесты, просторное и охваченное вокруг широким плетёным поясом из скрученных шерстяных нитей со вправленными между ними и свитыми одно с одним в сетку узоров медными и серебряными кольцами – то прежде немало овец или нагулявших к зиме слоя́сала свиней отдал этим умельцам-искусникам больше века назад неведомый им отец той девицы, чтобы дочь в нём смотрелась не горше иных среди дев его селища.

И вот прошли целые десятилетия с того часа, как та другая вышла в нём замуж в год завершения Великой Распри владетелей Эйрэ с дейвóнскими ёрлами; ушли из жизни целые поколения бывших тогда, чьи сердца так же храбро стучали гонимой в них кровью сурового духа детей необъятного севера – а оно так и лежало в ларе, сбережённое под пучками изгонявших жука и голодную моль едко пахнущих трав чабреца и полыни – дожидаясь времён, когда волей богов и людей в этот день примирения другая невеста наденет его.

Никому из собравшихся здесь, никому из живых не понять было всей череды роковых тех событий, несчастий и бед, крови, смерти и горечи, что свели их двоих воедино, соединяя прежде разделённые ненавистью сердца… Никому и помыслить нельзя было то, что тут знали лишь он и она – то, что было их тяжкою ношею в сердце у каждого – что прежде разъединяло сильнее, чем кого бы то ни было из людей, будучи собственной кровью их, зловещею тенью ушедших давно уже предков… То, что и свело их сегодня рука об руку, стоя друг подле друга в час собственной свадьбы. То, что заставило их примириться в себе – как переживших ужасную гибель, лишь двоим им понятную.

Никто кроме них не мог этого понять…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 17

Едва лишь невеста показалась на пороге намёта, как помогавшая собирать дочерь Конута к свадьбе вместе с Гильдой и своей матерью Груной Тихой из Эваров старшая из дочерей Стиргéйра подбежала к ней со сплетённым из зелёных листьев и последних полевых цветов венком для невесты, намереваясь надеть его той на чело. Однако Майри знаком протянутой ладони вдруг остановила девчушку. Другая ладонь дейвóнки исчезла за плетеным поясом платья, целый век дожидавшегося того дня, когда другая невеста наденет его спустя долгие годы после завершения распри между двумя великими северными народами – и внезапно оказавшегося впору, словно пошитому на неё.

Вместе с прочими собравшимися гостями Áррэйнэ с удивлением увидал в пальцах дочери Конута высохший и потемневший венок – некогда точно такой как и тот, который намеревалась надеть на его невесту молоденькая Тордис Стиргéйрсдо́ттейр. Тот венок, который сплели её пальцы в начале минувшего лета – в вечер, ставший для них там последним перед расставанием, когда наутро дейвóнское воинство северных орнов обрушило огненный вихрь обстрела на спящий ка́дарнле, и возвратившаяся война разделила их снова – так надолго, и казалось что навсегда. Тот последний венок их сплетённого мирного счастья, когда они прежде забыли о том, кто они есть, кем были – два врага, принадлежавших к разделённым столь застарелою ненавистью домам.

Лев не верил глазам, что Майри смогла сохранить его целым за эти два года, пронеся подле себя точно напоминание о том времени, когда они были счастливы вместе. Как же, казалось, давно это было…

А дочерь Конута вдруг озорно улыбнулась, и со всех сил отшвырнула засохшее до черноты колючее кольцо венка прочь от себя, точно без сожаления расставаясь со столь мучительным для них прошлым – и с сияющими от счастья глазами нагнула голову, дав дочери Стиргéйра Сильного надеть на себя теперь новый, топорщившийся резными листами во все стороны свадебный венок. Юная Тордис ловко и осторожно водрузила зелёный круг на распущенные золотою волною волос пряди невесты, струившиеся ей по плечам и груди, и довольная трудом своих рук отступила назад, дав самой Майри пройти от намёта вперёд к жениху, уже заждавшемуся её вместе с собравшимися гостями.

Сделав пару шагов дочерь Стерке застыла подле ожидавших там дяди и брата – лишь чьей волей она может быть отдана из своего рода в семейство того, кто теперь её брал себе в жёны. Напротив них в таком же взволнованном ожидании застыли Лев А́рвейрнов и его лучший друг, которому и выпало стать товарищем жениха на этой необычной и столь же внезапно начавшейся свадьбе.

– Почтенный Доннар – по обычаю, что есть у обоих наших народов, я должен отдать тебе нынче дары за невесту, дабы забрать из отцовского дома в свой собственный, – Áррэйнэ неловко замялся, опуская глаза и словно оглядывая себя в рубахе с чужого плеча, – но и дома того у меня ещё нет, проведшего полжизни в выправах и войнах – одно только имя осталось со мной и забытая слава всех предков. И мой кийн, чьё я имя ношу, богат лишь мастерством рук его сыновей – а в собственные наделы не вступал я ногой за час распри.

Он умолк на мгновение.

– Я не знаю даже, какой дар тебе нынче отдать за твою братову дочерь, почтенный ёрл. У меня есть лишь верный мой конь – но и тот мне так же дорог, как и давний товарищ мой Тийре. Проси ты, что я зароком могу пообещать тебе в скором грядущем отдать потом в дар за невесту.

– Ну ты уж прибедняешься, Лев! – возразил несогласный с тем Тийре, хлопая друга по плечу и выступая на шаг вперёд к Бурому, – не думай, почтенный ёрл, что Лев А́рвейрнов заберёт твою братову дочерь из отцовского дома, оставив сейчас руки тестя пустыми – уж верь моему слову ещё раз, раз ты нынче уже внял о мире.

– Не надо мне сейчас никаких даров, áрвеннид, – покачал головой Доннар Бурый – и обрадованный, и необычайно взволнованный одновременно, – и моя племянница достойна того, что уже всем принёс нам сегодня жених – долгожданное примирение. Я отдам её тебе, Áррэйнэ, как жену, чтобы между нами был мир.

Он на миг умолк, пристально глядя на жениха.

– Но если ты хочешь по чести сейчас соблюсти тот обычай отцов, и всё совершить по закону, как повелели нам предки – то отдай мне как виру те два клыка Пламенеющего, что забрали в бою жизнь моих сыновей. И я не испрошу большего у Льва А́рвейрнов – ради мира меж нами…

Какое-то мгновение Áррэйнэ молча смотрел на владетеля Дейвоналарды, словно вспоминая что-то забытое, и на лицо его исподволь набежала лёгкая тень. Но затем она так же внезапно исчезла, словно сдутая резким порывом извне налетевшего ветра, когда лицо Убийцы Ёрлов вновь стало ясным. С шорохом остро отточенных граней о кожу устьев два стальных клинка выскочили из убежищ, и пальцы Áррэйнэ с лёгкостью ухватили мечи в том броске за их лезвия чуть пониже узорчатых рукоятей. Лев протянул тех Доннару, почтительно преклонив голову перед ним – старшим, чужим владыкой и ставшим отцом для неё – той, кого он теперь хотел взять себе в жёны.

– Ради мира меж нами… – сказал он, согласно кивнув, – прими их за Ллотура…

Лев подал полутораручный клинок, отнявший жизнь вершнего над Ночными Птицами, чью голову некогда сам им стял с плеч, и дарованным Трём страшным жёлудем битв водрузил потом на кол у в камень порушенных Главных ворот их пылающего ардкатраха Эйрэ.

– И за Хугиля…

Остановившая в конном бою посреди переездов Аг-Слéйбхе сердце второго сына Бурого одноручная геара тоже легла в пальцы их отца.

Доннар согласно кивнул головой, и кивком подозвал к себе было притихшего младшего сына, всё время стоявшего рядом, внимательно наблюдавшего за происходящим. Айнир подошёл на шаг ближе, и скригга Дейнова рода передал ему скрещенные мечи, отстранив острия в бок от сына – дурным знаком считалось направлять их на живого человека кроме как в битве. И Доннар, свято чтивший былые обычаи и приметы, боялся даже таким дурным знаком разгневать богов, чья суровая воля уже отняла у него двоих старших потомков этой сталью двух вечноголодных клинков в его пальцах.

Айнир осторожно перехватил оружие из рук отца и обернул оба лезвия краем плаща, расстегнув на плече застёжку и завернув шерстяным пологом отточенные к бою грани железных убийц своих братьев. Подозвав к себе кивком головы Сверру он передал помощнику свёрток с вирой Áррэйнэ и вновь встал подле родителя.

– Айнир, – ёрл повернулся к сыну, негромко обращаясь к нему, чтобы слова скригги слышали только стоявшие около них сам Лев А́рвейрнов и дочь его брата.

– Я знаю, что ты, верно, до сих пор в сердце не можешь принять всего этого, что произошло… Но не иначе сам Всеотец своей волей привёл нас сюда – и дал нам мир. Нет больше места отмщению. И раз пришло время говорить – я хочу, чтобы ты, Айнир, сам отдал сестру тому, кого прежде почитал первым нашим… – Доннар умолк на миг, глядя сыну в глаза.

– …и первым своим врагом – чтобы ты это сделал ради мира меж нами.

Молчавший Айнир на миг отвернул взор от лица родителя и поймал взгляд Льва А́рвейрнов – так же внимательно и твёрдо смотревшего на предводителя Железной Стены.

Лишь они могли зрить, как же много того, что не обычными словами возможно тут передать, промелькнуло в их взорах – словно стакну́вшихся, оценивавших друг друга и взвешивавших, яростных и спокойных одновременно – в которых были и та первая стычка средь топких лугов вдоль петлявого русла Болотины, и множество ратных полей этой распри, чей обжигающий ветер из бездны они сами потом раздували, ведя свои воинства друг против друга, оба будучи на острии той прошедшей войны – неустанно и непримиримо. Была кровная месть и холодная ненависть, упорство и ярость… Наконец была сама стоявшая подле них Майри Конутсдо́ттейр – сестра одному, и другому любимая женщина…

И лишь краткий миг длился этот их взор друг на друга, не замеченный и не понятый никем более кроме них двоих – и их глаза снова стали спокойными, в которых словно от признания равенства друг перед другом исчезла та прежде незримая твердь, что отделяла сына Доннара и потомка Рёйрэ один от другого.

Айнир согласно кивнул головой, и подойдя к сестре взял её ладонь в руку. Повернувшись к стоявшим напротив áрвенниду Тийре и Убийце Ёрлов он сделал несколько шагов, ведя Майри за собой. Остановившись перед Áррэйнэ сын Доннара ещё раз внимательно встретился взглядами с тем, и затем положил в его протянутую пятерню ладонь сестры, отпустив пальцы женщины и отступив на шаг назад. Пальцы Áррэйнэ крепко сжали ладонь своей невесты, и он притянул её на шаг ближе к себе.

Вокруг них столпились собравшиеся подле молодых многочисленные родичи и товарищи – Доннар с сыном и прочей роднёй орна Дейна, Мейнар Храттэ с людьми дома Къеттиров, все вышние кóгуриры дейвóнского воинства, подле которых боченясь около невесты жалась оробевшая отчего-то и раз-пораз утиравшая слёзы лучница-северянка. Со стороны жениха были его друг-владетель с фейнагами многих домов, толкавшиеся впереди всех родичи Аррэйнэ из кийна Килэйд во главе с почтенным Áилдэ Тир-ар-Бреáтху и молодым Арáвном Файдэ – к концу войны ставшим первым из сотников в тысяче Льва.

– Так а как их женить будем, áрвеннид – по какому обычаю? – спросил у Нéамхéйглаха Бруннэ, озадаченно почесав себе за ухом.

– Думаю, ёрл, что раз боги явили нам мир – то и женить их, наверное, стоит и по обоих народов обычаям. Пусть Бреннáнди и Каитéамн-а-гвáйэлл оба одарят их милостью в этот день счастья.

– Хорошо сказано, владетель! – улыбнулся новый ёрл, – зовите вашего дэирви́ддэ – а от дейвóнов я сам буду вести обряд, прося милость Горящего.

– Хорошо, – согласно кивнул а́рвеннид Эйрэ.

Когда к молодым с а́рвейрнской стороны вышел сопровождавший воинство áрвеннида седоусый старик-дэирви́ддэ, одетый поверх дорожных одежд в просторный белый балахон с откинутым наголовником и венком-кольцом из зелёных дубовых ветвей вокруг шеи, Доннар дал знак немного погодить с обрядом и негромко обратился к жениху.

– Поклянёшься ли ты, Áррэйнэ – мне, заменившему твоей невесте родного отца – что сбережёшь её как собственные глаза до последнего часа, пока живы вы будете – потому как никого больше нет у неё из родни; и теперь кроме тебя никого уже больше не будет. Поклянись – чтобы не было мне позора перед павшим братом у сияющих врат Халльсверд, что в дурные руки его последнюю кровь я отдал неразумно…

– Поклянусь именами Троих, что лишь по сердцу возьму себе в жёны, и как собственное сердце беречь буду, – так же негромко ответил ему Áррэйнэ, – не беспокойся, владетельный – Майри мне больше, чем просто жена будет с этого дня – чего иным не постичь того просто, что нас воедино связало сердцами, какую цену за это мы с ней уплатили.

– А ты – братова дочь, Майри Конутсдóттейр? – скригга воззрил на племянницу.

Майри согласно кивнула увенчанной зелёным венком головой, и листья с переплетенными промеж ними цветами негромко зашелестели в тишине молчания тысяч собравшихся подле них.

– Тогда и начать можно, – сказал Бурый обрадованно.

В то время как старый дэирви́ддэ Диармадд и сам скригга Дейнблодбéреар по-очереди обращались в речах к жизнедавцам обоих народов, прося у них милости и заступничества для жениха и невесты, чтобы дары тех не обминули ни дочерь Конута, ни приёмного сына Ллура и Коммоха на той их дороге, покоторой отныне им суждено будет шествовать поручь – все прочие собравшиеся вокруг молодых и их родичей гости внимательно и почтительно молчали, слушая говоривших и их мольбы с воззваниями. Младший сын Доннара тоже стоял среди всех, взволнованно и обрадованно глядя на сиявшую счастьем сестру – и потому не сразу расслышал чьи-то всхлипы по левую руку подле себя.

Полюбопытствовав, кто там пускает слезу в такой радостный час, он повернул голову и с недовольством опять тут узрел эту сестрину подругу, что стояла совсем рядом подле него и всхлипывая утирала краешком рукава катившиеся из глаз частые слёзы, хлюпая носом, распухшим от влаги и красным.

– Чего же ты голосишь, трещотка? – спросил у той Айнир, полуобернувшись к ней насмешливым взглядом, – сама ведь сказала, что радоваться нужно сегодня, раз моя сестра стала первая из невест. А ты воду пустила как треснувший жбан.

– Я и радуюсь… – та всё никак не могла унять слёзы, всхлипывая и торопливо утираясь краем ладони, – не ты же как раз сейчас замуж выходишь, почтенный. Где уж тебе то понять, дураку…

– Ну уж так, раз не девкой родился… – пожал плечами младший сын Доннара, поморщившись от её очередной колкости и вполоборота наблюдая за свадебным обрядом сестры.