…Но Буря Придёт

Вскоре добрые три сотни всадников со взнятыми ввысь на их копьях сплетёнными из берёзовых веток зелёными венками мира как вихрь ринулись во все стороны пустоши, подстёгивая поводьями коней – туда где лежали ближайшие уцелевшие селища.

– А теперь посторонитесь, родичи и невесты, и жениховы… – расталкивая локтями собравшихся тут мужей-свердсманов к ним подскочила убравшая лук назад в сумку болтливая Гильда, хватая растерянную Майри за руку и увлекая её за собой, обминув там стоявших владетеля Дейвоналарды со Стиргéйром Сильным – и без стеснения отпихнув на пути ей мешавшего Айнира, отдававшего людям приказы.

– …остыньте пока в стороне где, раз невесту собрать нужно к свадьбе! Пойдём поскорее, подруга, а то часу осталось тебя в годный вид привести – одни слёзы… – уже никого не замечая вокруг она едва ли не волоком потащила покорно последовавшую за северянкой дочь Конута, – эти мужи тебе тут не помощники, так дай хоть бы я этим делом займусь! Эй, почтенные – позовите же вы ещё женщин кого-нибудь, а то одной не управиться в срок!

– С дочерьми моя Груна сейчас подойдёт, – кивнул северянке почтенный Стиргéйр, – ради дела такого у них да отыщутся гребни с иголками, – и обернулся к одному из людей дома Къеттир, дав поручение торопиться в их стан за супругою Сильного:

– Ну-ка за ними бегом!

– Вот и славно, почтенный! Пусть к тому вот намёту спешат – там мы будем. Да пропусти же ты, когурир – не видишь, времени нет, чтоб стоять тут столбом! – торопясь и снуя меж толпы лучница вновь отпихнула опять преграждавшего путь сына Бурого, говорившего там со своими людьми.

– Сноп я тут что ли кому-то? – тот чуть не просел от такой уже дважды нахальной настырности, не прервав разговора с помощниками.

– От снопа хоть есть прок – он, почтенный, как ты, под ногами не путается… – фыркнула та даже не обернувшись.

– Сдаётся мне, вершний – это была оплеуха такая… – ухмыльнулся узревший всё это помощник, – что ни в конский умёт тебя кто-то не ставит, саму кровь Горящего.

– Ага! А мы зря бесстрашным тебя почитали, почтенный – как ты сам и ответить какой-то козе не сумел… – добавил второй.

– Скажете тоже! Много чести вникать бабьим глупостям… – хмыкнул Айнир, недовольно поморщившись, – вот и чешет пусть… косы чесать сестре к свадьбе.

– Это точно, старшой! – согласился второй из помощников, скалясь в ухмылке, – с такой дурою спорить – дураком лишь прослыть.

Айнир было направился медленным шагом к рядам своих конников, уже последовав за товарищами –как вдруг словно после мгновения кратких раздумий стал снова спокойным, и быстро догнал двоих женщин. Беззлобно, но твёрдо поймал он чересчур говорливую девку за кисть, заставив застыть под его острым взором. Из обернувшейся к нему лучницы мигом исчез весь её прежний пыл, когда Айнир в упор глянул прямо на эту притихшую точно заяц в кустах северянку.

– Раз сама вызвалась к свадьбе невесту собрать – не опозорься, если у тебя гребень так же исправно в руках ходит, как и язык. Ты какого семейства, трещотка? – твёрдо спросил он, – чтоб знать, с кого спрашивать после за руки кривые?

Та, однако, так и стояла как оторопевшая, словно язык проглотив – не вымолвив ни единого слова.

– Не сердись на неё, Айнир, – тут вмешалась сама дочерь Конута, – не со зла Гильда так. Такая она уж – просто много болтает.

– Оно и заметно… – брат хмуро кивнул, хоть во взоре его было видно недоговорённое «…что лучница эта твоя – дура дурой».

– Ну ладно, сестрёнка – ступай. Невесту собрать – дело долгое… – добавил он чуть поостыв.

– Пойдём, Гильда… – Майри сама потянула подругу за руку, пытаясь вызволить её из цепкой хватки пятерни брата.

– Смотри, трещотка – запомню… – обернувшись к той Айнир наконец-то разжал свои пальцы, выпустив женскую руку из пятерни. Вновь придя в себя, лучница отскочила на пару шагов, и торопливо погнала дочь Конута в сторону одного из раскинутых неподалёку дейвóнских намётов.

– Ну-ка – воды нам нагретой! – повелела она на ходу, обернувшись, – чтобы невесту отмыть перед свадьбой! Чего стал словно столб, кóгурир – собрался же ты для сестры отыскать это платье – или забыл?

Однако на этот раз её норовистость была словно ушитый мешок, из которого уже не сыпались прежним горохом слова. Ещё раз опасливо и взволнованно взглянув на брата подруги, лучница настороженно отвела свой взор вбок и исчезла в проёме намёта, опустив за собой тканый полог.

Когда невеста удалилась, а посланные вестовые умчались из стана верхом во все стороны пустоши, Áррэйнэ как-то устало сел прямо на дышло оглобли уже распряжённого воза с запасом их копий и стрел, вытянув задрожавшие в коленях от усталости и волнения ноги. Подле него тут же рядом уселся и друг. Тийре и ткнул его локтем под бок, когда увидал приближавшихся к ним сквозь толпу родных Áррэйнэ из дома Килэйд – Арáвна, взрослых уже сыновей упокойного Ллура – Бедаха, Гулгадда и Килуха – и прочих из их родни, бывших тут в воинстве кийнов подле союзного им дома Донег.

Áррэйнэ устало поднялся на ноги, чуть виновато и отрешённо взирая на всех них.

– Приветствие нашего дома, áрвеннид! – поклонились они своему владетелю, затем обернувшись ко Льву.

– Рады встрече, Áррэйнэ! – новый глава их кийна, седоусый Аилдэ Волчий Взор обнял Льва Арвейрнов, – или врут мои уши, что я услышал про свадьбу?

– Не врут твои уши, гаэ́йлин, – вместо того сказал áрвеннид, кивнув головой в подтверждение, – и спеши занимать за столом подле родича лучшее место – не то столько прочих гостей набежит туда – не пробьёшься потом!

– Килэйд хоть небольшой род, но оттереть их от дел что хоть ратных, что от мирных никто не сумел ещё – не бывало такого, владетельный! – усмехнулся их фейнаг, потирая усы и гордо дотронувшись до вышитого на своей накольчужной накидке знака малого, но многославного прежде семейства – взнятых к небу на сине-лазоревом белых руках, сжавших черен тяжёлого молота – бывшего всякий раз либо их камницкой снастью, либо оружием дома, кому за века что хоть строить, что хоть крушить было всё воедино.

– Ну ладно, Лев – нынче к чему нам толпиться и только тебя лишь тревожить? Сам как вспомню, когда жениться надумал на Гвенол своей – бежать ото всех, и от невесты своей молодой безоглядно хотелось, чуть не жидкий умёт прихватил! Ты сам как?

– Не убежит… – Тийре похлопал того по плечу, словно удерживая друга на месте, – столько сейчас непосильных иным и себе разных дел он сегодня свершил, что уж некуда деться теперь. Верно, Аррэйнэ?

Но тот так и молчал, словно не слыша их слов. Все его родичи радостно захохотали, по давнему свадебному обычаю подтрунивая над женихом в такой день, и так же дружно подались назад, сыпля по пути шутками Льву, чтобы мёда с вином на стол ставил с избытком. За него весь их кийн будет с хмелем справляться, раз самому ему впору подумать уже о жене молодой лишь; и пока время есть – раз сражения больше не будет – пусть как следует копит он силы уже для иных дел копейных в ночи.

В намёт торопливо вбежала супруга Стиргéйра из Къеттиров с двумя старшими дочерьми – помогать северянке собрать, причесать и одеть молодую невесту к уже скорой свадьбе. Тийре опять отлучился куда-то, занятый помимо женитьбы товарища в этот день множеством дел, что легли на владетеля Эйрэ в сегодняшний день примирения с недругом. А Лев так и сидел на шершавой оглобле, вытянув перед собой обомлевшие ноги и безмолвно взирая на землю у грязных сапог, когда вдруг перед взором его пролегла чья-то тень.

Он поднял глаза ввысь.

В шаге от Áррэйнэ в одиночестве немо застыл скригга Ёрваров, иссеченный пашней морщин седой Áсквъёльд Долгобородый. Пристально и настороженно, что-то неслышно произнося едва шевелимыми губами, он продолжал смотреть на Льва Арвейрнов.

– Скольких родных моих ты положил насмерть в этой войне… – наконец произнёс он на западном говоре Эйрэ, – сам я поклялся Горящему не оставить живым тебя хоть и единожды встретив, пока меч буду в силах держать. Никогда я от данного слова не отступался…

Лицо его вдруг задрожало, и по морщинистой щеке старика побежала слеза.

– Как опрометчивы клятвы порою бывают… И слепым я узнал бы в тебе кровь великого Рёйрэ, моего верного друга из Ходуров. И думал ли прежде, что хоть раз ещё встречу я последь сестры моей Гедды, так рано ушедшей в обитель Гефа́дринн?

Скригга вдруг резко шагнув притянул к себе с силою парня, прижимая к груди – горько, скупо заплакав. Плечи его затряслись.

– Ведь некогда сам я держал на руках тебя в укрепи Ходуров, когда Уйла родила дитя… и с народом Троих у меня за все годы не было вражды на крови даже во время Помежных Раздоров, раз я сам отдал прежде сестру за храбрейшего Белга. Как же судьба нас с тобой разделила надвое, сделав чужими, врагами?

– Не я выбирал ту судьбу себе прежде, почтенный… – Áррэйнэ глухо ответил ему, стиснув зубы, – когда суждено было быть мне словно надвое разорвавшись…

– Такая судьба, да… Но ты всё равно быть достоин им – последним из Ходуров. Ведь в тебе и моя течёт кровь… – старик прошептал это, с тяжестью проговаривая, словно непросто давались такие совсем непростые слова седобородому скригге Ёрваров.

– Прощай. Не знаю, увидимся ли мы с тобой больше… – старый Áсквъёльд умолк, сглотнув комок в горле и успокаивая зашедшееся от волнения дыхание, – но если ты будешь в краях дома Ёрваров прежде, чем мои кости сгорят в погребальном огне и вновь лягут как пепел в ту землю у Горного Камня – то вспомни о том, что я жив ещё, и с радостью встречу тебя, последь Гедды…

– И ты прощай, почтенный, – глухо промолвил Аррэйнэ – не зная, ещё что сказать в этот миг, когда взор у владетеля Ёрваров вновь посуровел. Тот уже собирался уйти прочь, на прощание кивнув головой, как вдруг развернулся и вопрошающе взглянул на парня.

– Скажи – знаешь ли ты имена нечестивцев, кто лишил тебя прежнего имени и извёл весь твой род? Кто это был – кто забрал у меня тебя? Живы ль ещё те злодеи и семя их?

– Да, знаю… – кратко ответил ему Лев, смотря прямо в глаза скригги Ёрваров – в этот миг вспомнив вдруг взор таких же, голубых точно вешнее небо глаз мёртвого, и такую же метку на левом виске как у Áсквъёльда – и умолк, ощущая, как память змеёю ужалила горьким укором лежащей меж ними как острый клинок крови павших, им некогда забранной в чаще лесов в том урочище – и ещё не отмщённой.

Пристальный взгляд старика вопрошающе жёг его словно протягиваемое в руки отточенное копьё, требующее воздаяния кровью суровым и древним законом безжалостной родовой мести. Мести, превыше которой иным средь живых нет иного под солнцем устоя – выше которой он смог устремить своё сердце.

– Не беспокойся, почтенный. Кто это был – всех уже испросил Всеотец за свершённое, – твёрдо ответил Лев Арвейрнов, не желая сейчас говорить ничего из того, что умрёт вместе с ними двумя – с ним и его будущей женой, – и прости, если грозной секире твоей не оставил голов для возмездия. Ты знаешь, что кровь не прощают…

Взор скригги Ёрваров просветлел, словно внутри загорелся раздутым под вихрем пылающим углем костра.

– Весь ты в него – от слов делом не отступаешь, – согласно кивнул головой старый Áсквъёльд, – прощай, Аррэйнэ… внук…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 16

– Чего это ты совсем серый, словно песни скáйт-ши уже слышишь? – вновь появившись у воза Тийре шутя пихнул друга под бок, садясь на оглоблю с ним рядом, – что – и вправду живот прихватило? Или не рад ты женитьбе уже?

Лев не ответил – внимание их в этот миг отвлёк токот, донёсшийся над головами огромной толпы от закатного края заполненной воинством пустоши, откуда уже приближались вскачь конники воинства Ярнввегг из числа тех десятков, отправленных прежде на поиски Книжником.

Áррэйнэ поднял взор ввысь, а сам Тийре привстал, оглядев вестовых. Бывший неподалёку сын Доннара весь во внимании замер на месте, встречая посланцев. И через мгновения весь их загон был уже подле вершнего.

– Есть! Есть! – радостно заорал скакавший впереди всех.

– Ну что? – спросил Айнир, хватая его взмыленного жеребца за узду.

– Есть! – всадник перевёл дух, и на лице его прямо сияла улыбка – точно он хватанул с неба месяц, а тот оказался из чистого золота, – раз уж ты повелел – мы все уцелевшие селища второпях обскакали за полвосьмины, с трудом отыскали наряд тот! Во!

Он вынул из притороченной к седлу сумки свёрток простой домотканой холстины, торопливо его разворачивая.

– Раз просил отыскать для сестры твоей платье на свадьбу, мы для такого почётного дела обшарили там все лари, пока у одной совсем древней старухи не раздобыли. Сказала, сама в нём она выходила невестою замуж едва ли не век уж назад, когда Сторстрид закончилась, и любимый её возвратился из воинства.

– А уж для этого случая, раз сегодня меж нами стал мир, и его отдала… – добавил второй, – уж прости, не нашлось нам новее наряда!

– Да подлатаем коль нужно, какая беда! Сто лет не двести… Молодцы, – скоры же вы на ногу! – Айнир радостно похлопал помощника по плечу, перенимая из рук его свёрток. Но развернув ткань раздосадовано буркнул:

– Вот же волчий умёт… Сверра – вроде же ты не слепой, а сам платье не наше привёз – а из Эйрэ.

– Ну так – старуха же та была а́рвейрнка, – смущённо пожал тот плечами. Остальные товарищи дружно загомонили:

– Что нашли – то нашли!

– Ага – радуйся, почтенный, что хоть не ардну́рский наряд отыскали…

Десяток заржал со смеху, схватившись за животы.

– Мы же в самых Помежьях, почтенный! А за годы войны тут дейвóнов совсем уже мало осталось… – развёл Сверра руками, – можно, конечно, и наше невестино платье тебе разыскать – но если нам крыльев не дашь, то до вечера справиться не обещаем.

– Места́ тут за годы войны обезлюдели, одни лишь пожарища вместо тех селищ и укрепей…

– Если вдруг только другим скирам где повезёт?

– Можешь нас в Вингу послать! – пошутил дерзко Сверра, – через седмину вернёмся!

Прочие конники дружно захохотали, беззлобно потешаясь над вершним.

– Ага – тонкорунные их серебром ткани шитые на весь север прославлены!

– А уж перлами как вышивают, и тиснение по ткани набьют – загляденье одно!

– И скакать всего ничего! Посылай поскорее, тиу́рр, не то тамошние невесты ни клочка для сестры твоей нам не оставят по торжищам в ходагéйрде!

Все вновь расхохоталась, глядя на то, как залился багряною краской их юный вожак. Что поделать – иной раз дурная забота бывает похуже безделья, как про то поговорка твердит… Да и как ещё было воителям Айнира подколоть давно ведшего их храбреца, над которым никто не смеялся в час боя, преклоняясь перед отвагой и ратным умением младшего отпрыска Доннара Бруннэ? Только в мирное время и выйдет…

К раздосадованному Айниру подошёл скригга Дейнова дома, которого сопровождал Храттэ.

– Айнир – довольно тебе уж стараться, – с укоризною глянул на сына отец, – понятно, что ты лишь как лучше сестре сделать хочешь – но видно такая судьба, что и замуж ей выйти за лучшего из предводителей воинства Эйрэ, и на то нам сегодня и их платье к свадьбе сойдёт.

– Пусть и век как в ларе пролежавшее… – подмигнул дядя Мейнар, – зато вот как сегодня оно пригодилось! Чудо, что эта хозяйка невестин наряд сроком в век сберегла! Моей-то супруги одежды лет двадцать как клятый червец всё пожрал, как там Соль ни старалась…

– Верно, почтенные! – отодвинув ладонями полог намёта к ним выскочила уже снявшая проклёпанный кожаный панцирь и перевязь с сумкой для стрел северянка, хозяйски перехватывая из рук брата невесты тот свёрток с нарядом, и почтительно склонив голову перед новым владетелем Дейвоналарды.

– Да и два года невеста его среди а́рвейрнов пробыла, пусть и не по собственной воле – и не только их одеяние ей не чужое уже. Так что не упрямствуй, кóгурир, а радуйся лучше – сегодня твоя сестра будет первая из невест после окончания распри! Где и когда ещё ты таковое увидишь?

Она с укором воззрила на снова нахмурившегося сына Доннара.

– Ну хватит терзать её своей помощью, почтенный – а то и так уж она вся от счастья рыдает дождём, втроём её все мы не можем умыть!

Лучница юркнула снова за полог в намёт к ожидавшей их там и уже обряжаемой к свадьбе невесте.

– И правда, племянник, – Мейнар хлопнул вновь недовольно скривившегося Айнира по плечу, приводя того в чувства и заставив обернуться к своему дяде, – что за день? Столько событий – за год не обчесть! Рассказать бы кому – не поверят, что вместо побоища свадьба тут будет… Ну что ты всё дуешься, Айнир – словно кислого съел?

– Да не дуюсь я, дядя! – махнул тот рукой, – так… опешил наверное сам от такого…

– Ага – а с лица словно вóроньих ягод хватил… – усмехнулся племяннику Хра́ттэ, – что ты словно пришибленный нынче?

– Просто сам всё не верю всему, что узрил тут сейчас. Словно сплю наяву, чтоб в такое поверить… Ущипни меня что-ли? Ай! Чего уж так сильно?! – возмутился аж подскочивший от боли сын Доннара.

– Так брехали мне, значит, что под клещами у Хёскульда ты и не пискнул, племянник? – Мейнар снова смеясь хлопнул младшего родича по плечу, – четыре уж лета таких славных дней я не видел – и на свадьбах с тех пор не бывал вот ни разу – одни горькие тризны и погребения выпали нам в эти годы. Даст Горящий, за этой другие последуют – говорят же, что всякая свадьба другую готовит. Ну дай же ты дядьке сегодня за твою сестру рог поднять хмеля на добрую долю её!

Старший родич повлёк молодого когурира за собой от намёта с невестой.

– Пойдём-ка чуток обождём, пока сестра твоя будет готова, да я расскажу тебе свежие вести из дома. Не знаешь наверное, что дочь моя Áльда – жена вашего Гу́ттора – родила ему сына второго? Ты же ещё, как мне помнится, всё за подругой её в Э́икха́дде там бегал, – ухмыльнулся он хитро, хлопнув парня рукой по плечу, – за этой, за дочерью У́льве Хромого… да как её там…

– Мало ли за кем прежде бегал я, дядя… – спокойно ответил ему Айнир, – как сам малый у Альды? Здоров?

– Здоров. Весь в отца – тот ещё будет телёнок здоровый, что люлька тесна станет скоро. Горластый – весь Э́икха́дд по ночам от него спит без сна.

– Нарекли уже именем?

– А то как же…

– Так как, дядя? Чего ты в молчанку играешь?

– Эрха, – сказал парню Храттэ, похлопав племянника по плечу, – в честь вашего старого скригги, как Альда сама возжелала. Чтобы имя его среди нас и поныне продолжило жить.

Айнир вдруг вспомнил ещё что-то важное, что терзало вопросами сердце.

– Дядя Мейнар – а где сейчас Бундин? Второй год как о нём не слыхал. Может ты знаешь что про него?

Храттэ нахмурился.

– Видно слышал ты прежде – пошёл он служить вдруг в загоне у… этого… – зубы у Мейнара скрипнули.

Айнир умолк на мгновение, медля с ответом.

– Да – видал я его средь Копыта людей там на Круче. Хотел к себе в Стену призвать, но чего-то как будто сам Хвёгг мне язык повязал – что окликнуть его не решился…

– Слышал только сегодня от Эваров, что в ту клятую ночь он сбежал, зарубив там в Хатхалле с десяток уродов своих земляков. Где теперь – одни боги то знают. Может жив…

Мейнар резко запнулся.

– Всё надеюсь, что некогда он возвратится домой. Мир большой – но и там ему место найдётся, такому как Бундин – где не станут расспрашивать кто он… Лишь бы сам парень понял кто есть.

И помолчав миг с угрюмой тоскою добавил:

– Вот ведь как су́дьбы порою сплетаются… Кровопролитием порождённый, всю жизнь от такого стремясь – и такое же слепо теперь повторить самому, той же клятою мерой…

Они вдвоём неторопливо удалились отсюда, на ходу обсуждая принесённые Мейнаром многочисленные вести из Э́икха́дда и прочих срединных уделов дейвóнских земель и полночных владений у Къеттиров. А возле намёта, чей полог скрывал от их взоров невесту, в ожидании тихо застыли на долгой оглобле распряженного воза сам áрвеннид Эйрэ и друг его – молчаливые и сосредоточенные. Взоры их были прикованы к ткани трепещущих в ветра порывах полотняных истрёпанных стенок, однако смотрели они не на них, а куда-то поверх.

– Неужели сумел это сделать ты, Аррэйнэ? – спросил Тийре, – что на такое решился – немыслимое казалось – и удалось тебе это. Что оба с тобою мы живы, и в один день завершилась вся эта война… Тьфу ты – да ещё и сам Бурый тебе станет тестем – и их новым владетелем. Сплю я ещё, или пьян уже? Ты-то как сам?

Лев так и молчал, не ответив на этот вопрос друга детства.

– Ты сам часом от счастья не тронулся? Эй, заснул ты там что-ли?!

Áррэйнэ отозвался не сразу, безмолвно оглядывая вирующее живое море заполненной тысячами людей пустоши под синеющим своей прозрачной осенней голубизной небосводом. Он словно тот низко парящий орёл в вышине сейчас был в своих мыслях совсем далеко от намёта невесты – над всем этим полем, не изведавшим крови сражения, словно взирая на каждого – и соратников, и былых уже недругов, о чём-то сосредоточенно думая.

Выпавшая на их долю война завершилась… Здесь, в этом месте и в этот вот час – вопреки всему ходу суде́б и жестоким чая́ньям иных. Долгая и упорная, безжалостная… лишённая всяческой славы – ставшая бойней лишь ради убийства, ради мести и ненависти, засеявшая поля вместо зёрен всходами множества тысяч костей – много обильнее, чем выпало век назад предкам их. Ужели и впрямь завершилась она в этот день, когда ясное солнце так нежно ласкает их кожу своим угасающим в осень теплом? Неужели железо холодной полосчатки больше не давит на тело той тяжестью смерти, и не горячая кровь кропит брызгами им на лицо, когда не знающие пощады клыки Пламенеющего разят жизни серпами жнецов, что срезают колосья на жатве?

Неужели всё это теперь прекратилось – и жив сам он, живы те столь немногие избежавшие гибели в ней их друзья и товарищи по оружию, живы все эти чьи-то ещё не понявшие благости этого божьего дара примирения сыновья и отцы, братья и родичи из их народа… из обоих народов, к коим он воедино принадлежал словно надвое разорвавшись. Жива и она… Как ещё можно сказать, какими словами возможно всё высказать, что нагорело в душе его чёрною копотью за эти долгие годы сражений с убийствами?

Как же хотелось ему в голос высказать всё это тем, кто и доселе не принял сердцами вот этого мира, и доселе желая лишь утоления голода никогда не насытимой мести и злобы, что вела их весь час, не иссякнув и ныне – даже после знамения, дарованного свыше бессмертными жизнедавцами. Как же ему то хотелось… но он лишь молчал, изредка ощущая, ловя на себе средь толпы ликовавших воителей взоры всех тех, чьи сердца и поныне полны были гнева непримирения. Уши Льва, словно слыша их всяческий говор в этот миг в этом месте на пустоши, изредка ловили суровые, холодные, камнем летевшие эти слова в его бок говоривших с обеих сторон.

– Эх, Лев… свою славу на девку дейвонскую вмиг променял…

– А Доннар наш тоже хорош… с кем породниться решил – с этим а́рвейрнским зверем?! Небось сам он от радости, что его дом возвратил себе власть, с вражьей лапы готов мир слизать…

– А уделы все прежние наши чего – рыжим так взять и вернуть?!

– Как Áррэйнэ прежде был а́рвейрном – врагов как овец без раздумия резал; а как узнал кем он будет – в миг едва ль не в дейвóна и сам перекинулся… Мир с ними – как же!

– …чего ради людей положили мы стольких – трое братьев моих под твердынями Хлидъярн легли, мужиков на два бхаилэ целых – чтобы всё мохнорылым отдать там назад?

– Не мириться с ним Доннару надо, звериной – а в землю его за своих сыновей закопать бы живого, выблю́дка!

– Божий суд кому взялись доверить – Красной Секиры отродью паршивому… Тьху!

– Забыл Лев, наверное, то, что пролитую кровь не прощают… на закон праотцов наплевал…

– Предков прах от такого позора в земле зашевелится – а он перед врагом опустил свою сталь, и бабу взамен себе взял из их племени!

– Срамота! От стыда провалиться бы им – а они тут веселье справляют со свадьбой на крóви…

– А эта… Может и прежде была Её Тенью, да только чего с неё взять… Своею рукой не добила его, как могла, кровопийцу – а сама в него, зверя, и втюхалась, дура – как баба обычная!

– И таких же щенков от него народит! Тьху!

– Стольких товарищей сам потерял – и простил мохнорылым, словно и не было ничего…

– Позор-то какой! Сегодня же возвращаемся по домам – не желаю и зрить на такое бесчестье, что наш ёрл тут устроил перед всем своим родом с другими семействами!

– Эх, Áррэйнэ…

Он так и сидел на прогнувшейся шаткой оглобле, незримо ловя, на себе ощущая все эти укоризненные и порою презрительные взоры издалека – прежних врагов и своих же соратников – словно лицом ощущая в осеннюю пору невидимую иначе чем только тем липким прикосновением к коже тончайшую паутину. Сколько их было ещё – так и не внявших произошедшему здесь поутру, не примиривших свои разгорячённые яростью гнева сердца.