…Но Буря Придёт

– У меня дурное предчувствие, жена. Боги редко бывают щедры, чтобы не забрать потом больше дарованного…

– Всё так дурно теперь в ходагéйрде? – она тоже видела пугающие события последних двух дней, многое слыша от Сигрит и почтенного Брейги, и сегодняшняя тревога мужа передалась и его верной тени.

– Был бы здесь скригга Дейнблодбéреар, я бы верил ещё, что Бурый сумеет своей волей примирить сварящихся. Но тот далеко на полях битв, там грядёт у Высокой Дубравы решающее сражение с áрвеннидом – а здесь стаей собрались на падаль голодные волки в одеждах. Подавай им Стол Ёрлов для каждого!

Она молчала, с тревогой внимая ему, и взволнованно впила иголку в край вышитой ткани – неотрывно взирая в спокойные, как затихшая в безветрие луговая трава глаза Храфнварра.

– Послушай, Гвенхивер. Может я не смогу защищать вас всё время… и я не всесилен. Есть ли у тебя кто из надёжных людей в городище, подальше от Высокого Чертога и Верхнего Города– кто мог бы укрыть тебя и детей в случае беды? – спросил он.

– Да, есть! – торопливо кивнула дочь Каменной Тени, – Лейф Хромой, красильщик из Среднего городища.

– А-а – купец, что шитьё твоё жалует, серебра не жалея за нить… – усмехнулся Прямой.

– Человек он надёжный, и укроет нас всех в своём доме. Я извещу его, он немедля нас примет! – Гвенхивер рванулась было к дверям, но муж удержал её за руку.

– Моё место здесь. Мой орн, как бы он не был порою дурным, всё же мой орн, моя кровь. Я Скъервир, и буду стоять подле родичей как то и должен…

– Одумайся! – вздрогнув, точно в руку ей впились кошачьи колючие когти, она обхватила его обеими ладонями за щёки, притянув к себе, – Сигвар ни за что не уступит им власти! Он ляжет костями на пороге Красной Палаты, но Ройгу не сдастся! И ты умрёшь рядом с ним!

– Не хорони меня раньше времени, Гвенхивер. Я ещё не отправился в змеевы норы, как большинство из моего семейства за эту войну.

Она в испуге пала перед мужем на колени, обхватив его обеими руками за ноги и отчаянно рыдая.

– Молю тебя Всеотцом, молю всеми богами дейвóнов – не иди с ним, прошу! Ты не обидел меня ни единожды – ты, Скъервир из этого проклятого дома – так зачем ты сейчас меня ранишь страшнее, чем некогда Нож? Я твоя жена до скончания жизни, мать твоих деток – я ношу здесь твоего сына! – она с силой притиснула его правую ладонь к своему ещё незаметному под одеждами животу, где снова билась подаренная им в начале лета новая жизнь.

– Так зачем ты так хочешь меня вновь измучить от страха? Молю тебя – будь здесь, останься со мной!

– Успокойся, Гвенхивер, успокойся… – он поднял её на ноги, обнимая и прижимая жену к себе, гладя ладонью её долгие огненно-рыжие волосы, – ну что ты так вправду, дрожишь вся?

Рука его так и лежала на ткани одежд, осторожно касаясь её живота.

– Говоришь, снова сына?

– Так Соль предрекает… – она всё не могла унять слёзы, двумя струйками быстро бегущие по побледневшим щекам, – останься, прощу тебя…

– Ну хватит тебе, милая… Я и тебя с Бродди и девочками защитить должен, не одного только Клонсэ с семейством. А его враги не будут судить, кто из Скъервиров добр, а кто плох – всех перебьют, если я допущу их людей в Верхний город. Так что едва я дам знать, немедля уходи к своему купцу вместе с детьми. Я позже приду за тобой.

– Поклянись, что придёшь!

– Приду.

Клясться в том он не стал – зная, сколь опрометчивы часом бывают зароки…

– Ты смотри, что творится! Да чтоб меня… Вон и купцов уже дворища грабят!

– Где?

– Да во всём Нижнем городе! Полыхает огнём!

– А где стража хоть, чтоб их Шщар драл?

– Вон где – бьётся с врагами владетеля!

– Или сама кого грабит теперь под шумок…

– Ну времена!

Бундин прислушался к их разговорам. Он и так в охранении стоя на страже их Северной укрепи видел отлично пожары и драки, все копейные сшибки и конный наскок друг на друга. Городище как будто полено под острой секирою кольщика всё разделилось надво́е. Против стягов владетелей Скъервиров в вихрях закатного ветра вовсю трепетали знамёна семейств Утир, Морк, и десятков иных к ним примкнувших. Все три прочие малые укрепи стали оплотами недругов Когтя – и лишь их стерквегг был на отшибе, оставаясь ничейным – под знаменем Дейнова рода, но под твёрдою властью Копыта.

– А мы сами-то будем теперь за кого – а, Три Жала? – спросил кто-то у шедшего к ним вожака.

– За себя! – северянин ответил как будто отрезал, – почтенному это виднее как быть! Ну-ка – расселись чего, точно девки к гаданью?! Приоденьтесь-ка – вот вам обнова, почтенный велел. Ничейный, лови!

Бундин поймал отшвырнутый ему земляком туго набитый мешок, доставая оттуда чужие одежды со знаком различных семейств. Иные ещё были в свежей крови. Явно содраны с павших в боях по всему городищу.

– На какого то Хвёгга – а, Жало? – фыркнул один из помощников Брейги, – Мы чего – дому Гунноров служим теперь? Их тряпьё же!

– А у меня так и то Лэ́грисве́йны какие-то! – поддакнул второй, развернув их одежду и подняв повыше.

– Пригодится… Сейчас время такое – что каждый тут сам за себя, –буркнул Трестингур.

– Это точно! Сейчас столько ларей без присмотра… – поддакнул один из товарищей Брейги и их же сородич, – кто толковый – за ночь может взять как за три года службы! Так же, Жало?

– А кто решительный – так за всю сразу жизнь… – ухмыльнулся помощник Копыта, – как довелось так однажды на севере в…

– Брейги – старшой тебя кличет! Живее к нему! – оборвал его речь вестоносец, ворвавшийся в двери.

Бундину тоже досталась чужая одежда – верховница с парящим в лазурной выси белым соколом Альви. Натянув её поверх брони он опять сел на камни зубца, свесив ноги со стен и взирая на пламя пожарищ, что озаряли просторы дейвонского гейрда владетелей, чёрным дымом вздымаясь как страшные знаки беды.

К парню неслышно как тень подошёл вдруг сам старший. Хугиль взложил на плечо парня руку, обращаясь к тому.

– Ты ведь с нами, Ничейный? Как клялся?

Язык почему-то едва повернулся во рту, когда Бундин хотел дать ответ для Копыта. Но он кивнул, одобрительно молвив:

– Как клялся. Зароки ломать не по мне…

– Вот и славно! Надёжный ты парень, умелый в бою, как заметил давно я. Ты смотри – наготове сам будь – и коль что будет видно, как дело пойдёт, своего не теряй.

– Что за дело, почтенный? Мы вроде же служим владетелей дому, как клялись… – спросил того Бундин.

– Поживём до рассвета – увидим, кто будет тут завтра владетель… – хмыкнул Копыто, с ухмылкой взирая на пламя пожарищ во всём ходагейрде, – кто кого тут возьмёт в эту ночь. Дело их – меж собою бодаться. А сейчас такой час – каждый сам за себя, как ты видишь…

В тот вечер, медленно переходивший в безлунную ночь, рок обрушился на Высокий Чертог.

Пользуясь тем, что стан всех ушедших из Красной Палаты противников Скъервиров отошёл до рассвета ко сну, решением отчаявшегося уже достичь мира с противником Сигвара его сын Горм во главе верных свердсманов с оружием конно ворвался туда и перебил там немало враждебных их орну воителей. Скригги большинства их семейств были схвачены, закованы в цепи и брошены скопом в темницы Хатхáлле. Вслед за этим все ратные силы союзников дома владетелей вышли из укрепи и обрушили свою мощь на заго́ны соперников. Кровь рекой потекла по камням узких тёмных проездов и площадей, когда сотни воителей гибли в ночи́ под ударами пик и секир, и кони топтались по павшим и раненым, вытесняя врагов дома ёрла из Винги. Смерть пришла в ходагейрд, незримым серпом пожиная сок жизней.

Войска Скъервиров сумели копейной стеной выбить прочь обезглавленных недругов вон за Большие ворота и продолжили дальше теснить их на пустоши и поля, с наступлением утра стремясь дать решающее сражение – а большинство раненых союзников были перенесены слугами и воителями в лечебни Верхней укрепи и Высокого Чертога. После этого бдивший порядок Подкова велел снова закрыть все ворота стерквéгга и усилить охрану на стенах. Он, равно как и его опытный вершний, ясно всё понимал, что сейчас в ходагéйрде кроме них и совсем редкой стражи Хатхáлле уже не осталось каких значительных сил на стороне дома Скъервиров. И если так, то в это самое время они лишь одни с двумя сотнями воинов вынуждены оберегать ту твердыню, где так мирно жилось последние четыре года и ему с появившейся семьёй, и многим прошедшим подле Храфнваррадолголетние выправы и Распри Городов товарищам.

– Следить за проездами, никого не впускать без повеления Прямого! Только если привезут раненых, кто из наших – тех допускайте! – отдал он приказ охранявшим въезд в укрепь.

Когда Подкова ушёл на другие ворота, а стерёгшие проезд стражники не торопясь продолжили обходить долгую стену стерквéгга с полночного бока, один из них – взятый в укрепь лишь летом – немного отстал от товарищей. Вынув из-за голенища сапога небольшую оструганую дощечку, он вытащил короткий поясной нож и торопливо начертал на ней несколько знаков его остриём, прячась в тени возвышавшегося над мурáми ху́гтанда. Затем, последовав за товарищами он снова приостановился у следующей клычницы, и оглянувшись по сторонам сбросил дощечку вниз.

Недалеко от стены со стороны Среднего городища в тени домов уже кто-то его поджидал. Чёрные тени стремительно бросились к павшему им под ноги посланию, и так же поспешно исчезли во мраке, а стражник продолжил идти по камням переходам от клычницы к клычнице, удерживая на плече долгое древко шипца.

Миновала едва половина восьмины, когда во тьме Среднего городища к воротам стерквегга торопливо катясь устремились запряжённые быками возы. Люди, что лежали в соломе навалом один на другом, были обмотаны окровавленным тряпьём – у кого руки или ноги, иные без чувств с окрученной головой. Многие из них были одеты поверх их одежд и брони в накольчужницы со знаками Скъервиров или иных им союзных домов, и те же стяжки трепетали на вознятых ввысь копьях у возниц. Стоны сквозь боль и проклятия сопровождали возв по дороге до самых ворот.

– К лекарям скорее! – донёсся наверх крик возницы с первого воза, замершего у закрытых ворот, – тут люди из Гунноров и сам Освир Долговязый! В голову ему угодили клевцом!

Он торопливо указал рукой с горящим смоляком на лежавшего ниц в дорогой броне-плитчатке человека с родовым знаком Гунноров на груди. Голова того была обмотана кровавым тряпьём.

– Назовись! – окрикнули его дозорные над воротами, ожидая верного отзыва.

– Огненная Смерть! – отозвался возница, промолвив сегодняшний отклик, – открывайте скорее! Не то к лекарю не успеем мы с ним! И остальных очень много тяжёлых!

– Свои, пропускай! – донеслось из-за ворот торопливое.

Заскрежетал по металлу проёмов засов, и цепи начали приподымать закрывавшую вход кованую решётку, а огромные створы дверей стали распахиваться, открывая проезд в Верхний город. Первый из возов медленно сдвинулся с места.

Подкова издали услыхал в ночном мраке скрежет петель отворяемых в укрепь ворот, и кинулся посмотреть, кого принёс змей в поздний час – свои ли то едут, кого без их с Храфнварром ведома пропустили вдруг стражники. Но ещё на бегу с полыхавшим в руке смоляком он заметил, как въехавшие возы внезапно остановились, преградив въезд последнимиз них. Перевязанные тряпьём «раненые» дружно взвились с окровавленной соломы на ноги, схватив своё лежавшее прямо у рук либо укрытое под собоюоружие и набросились на не ожидавших засады дозорных. Один за другим защёлкали спускаемые замки крестовиков, разя клиньями стражу на стенах. В это время люди с запершего ворота воза торопливо подняли с него тяжёлые обрубки брёвен, которыми подпёрли поднятую вверх решётку, не давая теперь опустить её вниз никакоювозможностью.

Не успел ещё Агиль и озлословить, помянув зубы Хвёгга на шеи врагов и тех дурней из стражи, кто их пропустил как бараны волков в овчих шкурах, как из тёмных проездов Среднего городища в раскрытый проход словно темуравьи по тропе стали шустро вбегать всё новые и новые копейные недруги, занимая надвратную вежу ссоседнимистенами. Он ещё ощутил, как в плечо ему впился тяжёлый шип клина, свалив с ног на твёрдые камни прохода.

А затем началась бойня…

Старый Сигвар устало полулежал на кресле в Красной Палате, прикрыв глаза и отложив в сторону измятые свитки самых свежих донесений с разломанным воском печатей. Давно угасло бившееся на обугленной нити светильника пламя, и в сердце Ротхёльфележала мертвенная ночная тьма.

– Отец! Оте-е-ец!

Тяжело дыша от усталости в Красную Палату вбежал забрызганный кровью поверх брони Горм и принялся тормошить за плечо дремавшего родителя. Коготь поднял на него глаза, услышав за окнами смертные вопли и звон стали – и сразу всё понял.

– Беги, сын. Хоть ты уцелеешь.

– А тебя я что – им тут оставлю? Поднимайся скорее, успеем убраться отсюда!

Он торопливо задвинул на прочный засов затворённые двери.

– В городище нас не отыщут – а там и успеем дождаться тех наших людей, кто вернётся сюда. Мне бы сейчас хоть один когур пешцев – уже бы в крови захлебнулись эти скоты! Дурень я был, что всех в поле отправил!!! – Горм в ярости стукнул кулаком по укрытой раскрытыми свитками прочной столешнице.

– Пойдём, не сиди же! – потянул сын отца за ладонь.

– Стар я уже, чтобы прятаться. Уходи, пока есть ещё время.

Горм вытер со лба холодную испарину ужаса, охватившую его в первый миг осознания конца, когда он бежал сюда за родителем, услышав шум битвы в Хатхáлле и отбиваясь от первых ворвавшихся внутрь – зарубив там троих. Вдруг он почувствовал ту же усталость, что и сам Сигвар, презрительно зривший на затворённые двери из Красной Палаты, откуда вот-вот прибегут их убийцы – не желавший на старости лет как отстраивать заново всё им созданное, так и молить о пощаде всех тех, к кому сам жене знал снисхождения прежде.

– Как ты сказал, отец – буду ли я стоять подле тебя, когда час придёт? Вот я.

Сигвар сжал в пальцах ладоней руку своего старшего отпрыска, точно подбадривая его.

– Спасибо, сын… Только зря ты собой теперь жертвуешь. Лучше жить молодым, кто начать всё сумеет нано́во. Уходи, пока время осталось. Тебе есть защищать кого нынче…

– Не хочу умирать я – но и тебя оставлять не хочу. Зря тебя я бранил иногда – ты не узой мне был, а щитом для семейства.

Гормумолк, слыша топот за дверью и ругань собравшихся там, налегавших плечами на хлипкие створы.

– То, к чему мы привязаны сильно, иногда нас и губит. Только щит я в бою не бросал никогда! А всех Скъервиров всё равно не перебьют до последнего, вы́блюдки…

В доски створок снаружи с размаху ударил таранный торец от бревна, хрустнув треском щепа́вшихся буковых плашек дверей.

Горм умолк на мгновение, взглянув на спокойного точно тот камень родителя – безучастно, без страха смотревшего смерти в лицо.

– Детей я наделал, отцом им не став. Ёрлом не стать мне уже – так хоть твоим сыном побуду…

– Ты и так мне сын, Горм. И иных доказательств не нужно… – голос Сигвара дрогнул.

Младший из Скъервиров ногою толкнул тяжкий стол для письма, преграждая им вход у дверей, куда выбегут вскоре противники, и отошёл от трещащих с ударами створ чуть набок, выбрав место не в самом проходе, где скоро уж ринется све́рзнувший древо препоны противник – и будет с разгона спиною и боком к нему в это время, открывшись железу его кроволивца.

– Веселятся, что хитростью взять удалось им и Когтя… Ну так пусть сначала попробуют дёшево взять тебя, потаскухины дети! За такие голо́вы цена дорогая – слышите, вы́блюдки?!

За дверью в ответ раздавалась лишь брань. Створы лопались, с каждым ударом крошась на куски, постепенно срываясь с пазов и гвоздей.

Сын Сигвара стал перед отцом, заслоняя собой от смотревших на них тёмным смертным проёмом закрытых дверей, за которыми был уже слышен нарастающий топот множества чужих ног, разгонявшихся с новым ударом тарана о хрупкие створы. В руке у него неподвижно застыл приопущенный жалом к ногамкроволивец. Горм вдруг вспомнил о Дис и о сыне – и о прочих, кого он любил, и кого породил – и с надеждой подумал о том, моля всех жизнедавцев, чтобы страшная ночь не затронула все их дома в ходагейрде, обошла стороной, если он сам не в силах их всех защитить, сделав собственный выбор.

– Мы всегда выбираем между плохим и тем большеплохим – так ты сказал? Ну и пусть…

Выбитые торцом бревна двери с грохотом распахнулись, и меч его взвился в удар.

Храфнварр на первую четверть ночи́ передал своё ве́ршенство укрепью верному Агилю, дав себе сколько хоть выспаться даже не сняв всей брони, чтобы затем бдить до сáмого утра в опаснейший час. Однако сон подле семьи был недолгим.

– Прямой, измена! Враг в укрепи, чтоб их порвало! – загрохотал в доски двери тяжёлый кулак Агиля. Голос помощника был совсем слабый, как и сила удара. А где-то снаружи ужераздавались столь близкие крики, стоны ниц оседающих раненных и топот множества ног – и своих, и чужих. Звенело железо, ржали кониврывавшихся в укрепь врагов.

– Беги к этому Лейфу, живо! – сурово приказал он всё понявшей без слов жене, подавая ей на руки спящих дочерей – и посмотрел на сына, обратившись к взволнованно слушавшему отца десятилетнему мальчишке:

– Стереги мать! Встретишь врага – бей!

И дал ему в руки короткое метальное копьё.

Много бед выпало на короткий век Гвенхивер из кийна Кинир с того рокового дня, когда она пытаясь спасти жизнь младшего брата сделала выбор и растворила ворота Дуб-э́байн-сле́йбхе перед конным заго́ном Ножа. Но страшнее чем эта ночь смерти её сердце ещё не узрило…

Дворы и переходы Верхнего городабыли полны людей из Дейнова рода и многих прочих семейств старых недругов Скъервиров. Часть стражи они зарубили, прочих пленили в покоях стерквéгга спящими и безоружными, и уже брали приступом входы в Хатхалле, выбивая тяжёлыми брёвнами двери и волоча к окнам лестницы. Те немногие из людей её мужа, кто ещё мог сопротивляться, за стеной острых пик отступали по переходам стен прочь из стерквегга, поняв, что удержать егобудут не в силах, даже погибнув тут все до единого от рук большего числом противника. Так успели уйти с семьями раненый клином в плечо Агиль Подкова и прочие старые его товарищи, спустившись по съёмным лестницам с дальней клычницывниз в Среднее городище, укрываясь от преследователей среди тёмных безлюдных проездов междудомов и многочисленных торжищных лавок.

Гудел словно растревоженный улей прежде спящий Высокий Чертог, откуда уже доносились отчаянные вопли избиваемой стражи, прислуги и всех обитателей. Гвенхивер не видела, как воины вершившего малоюСеверной укрепью Вепрева Копыта из орна Дейна рубили мечами и кололи пиками бывших там Скъервиров и их людей без разбора. Она не знала, что было со старою Соль, с её верной подругою Сигрит и добрым к ней Брейги – и всеми детьми их, и прочими тут. Не видела, как северяне из воинства Хугиля жалили сталью мечей уже мёртвых родителей Гудрун – а саму её резким ударом в лицо повалили на пол, избивая ногами и заглушив её горький отчаянный вопль, не давая той вырваться, разрывая на ней одеяния. Не видела, как тщетно пытаясь спастись от безжалостной гибели выпал из оконицы горящего книжного схо́рона прямо на камни младший из сыновей Сигвара Ульф, а в Красной Палате были схвачены защищавший отца старший Горм и сам Коготь – и как пронзённые жалами копий ещё живые были взняты на их долгих древках ввысь над ликующими под кровавым дождём победителями рухнувшего в эту ночь в небытие правящего семейства, чья суровая трёхвековая власть над дейвóнскими уделами и домами завершилась с такой же жестокостью, с какой прежде вершила и она сама, пожав нынче бурю, в которой гибли виновные и невинные…

Ничего этого она не узрела. Гвенхивер следуя за догнавшим их мужем торопливо несла на руках перепуганных дочерей, когда уже у раскрытых безмолвным провалом дверей в нужный хугтанд им встретились четверо – трое мечников и копейщик в одеждах домов Лэгрисвейнов и Гунноров – преградив их дорогу на волю.

– Держи этих! – донеслось до неё из разрываемой отблесками смоляка темноты.

– Не уйдёте, вы́блюдки!

– Эй, Ничейный – ты где там? Сюда!

Храфнварр оттолкнул от себя ближе к матери юного Бродди, прикрывая его за своею спиной. Метким выпадом с перехватом лезвия правой рукою в пальчатке Прямой свалил первого, захрипевшего кровью из губ, чью броню в стык полос на груди проколол его меч.

Резко взвилось в броске древко пики противника, устремляясь железом вперёд. Отступив на шаг вбок он сумел отстранить крестовиной его смертоносный удар, устремив копьё вниз – затем выкинул жало блодварпэ вперёд и пронзил им гортань безоружного недруга – за мгновения сразу надво́е убавив число тех, пытавшихся их окружить.

Ловко кружась в узком месте меж стен он не давал двум последним напасть на него одновременно, сам тесня их и атакуя, всё время укрываясь за одним как за щитом от второго – и закрывая собой от семьи. Пара резких ударов тяжёлым навершием в голову оглушили противника, едва не свалив того с ног, сбив с макушки открытый шелом, загремевший по камню проезда. Однако внезапно ступня Храфнварра резко запнулась во тьме о лежавшего ниц им убитого первого – и пытаясь сдержатьравновесие он чуть привскинул левицу…

Этого краткого мига заминки хватило, чтобы последний противник преодолел вдруг ослабшую этим защиту Прямого. Резко шагнув к сыну Торда он метко ударил его кроволивцем в раскрывшийся бок прямо под руку, пробив жалом полосчатку вместе с подбойкой.

Гулко лязгнул о камни упавший из резко разжавшихся пальцев клинок с меткой славного мастера Хроссмунда – заглушив звук осевшего тела – откатившись под ноги замершей в оцепенении женщины.

– Из Скъервиров этот выползок тоже… кончай! – сплюнув кровь из разбитого рта в дикой ярости прохрипел потерявший клинок в сшибке третий, запыхавшийся и оглушённый ударом Прямого по голове.

– Так это же…

– Да срать мне на то – добивай его, гада!!!

Мечниквскинул в руках перехваченный в обе ладони за черен багровый на жале клинок, размахнувшись в удар.

Крики и мольбы не трогают этим сердца что людей, что богов – это дочь Ллугайда прежде постигла давно, когда Нож её силой увёз из сожжённого дома с пленёнными братьями. Лишь упорство и твёрдая воля берут собой верх над чужою жестокостью. Но в этот миг выдержка изменила ей, и женщина словно оцепенела – не в силах спасти здесь того, кто хоть был и одним из числа сокрушивших судьбу её Скъервиров, но кто за своё благородство потом стал ей мужем и отцом ихдетей – и кто стал любим ею.

Так и застыв на месте с испуганными дочерьми на руках она не в силах была сделать и шага, чтобы попытаться защитить упавшего под ноги убийцам Храфнварра, округлившимися от ужаса глазами глядя на вскинутый в руках окровавленный острый клинок – точно не веря в происходящее… что так не должно быть – но так есть…

Этот шаг без раздумий сделал юный Бродди. Перехватив копьё жалом вниз мальчик вскинул ввысь древко и сильно метнул его, как и учил прежде отец, целя в державшего теперь над ним меч – попав прямо в бедро сквозь кольчужные кольца с подбойкой.

– А-а-а-а… – тот, сгибаясь и падая ниц, выронил блодва́рпэ из пальцев, пытаясь выдернуть из глубокой раны жало копья, пробившего ему бедренную жилу, откуда алевшим потоком на камни струёй побежала горячаякровь – тщетно стараясь заткнуть её гибельный ток.

– Ах ты… ты… Скъервиров выщенок… – теряя сознание прохрипел он от боли и смолк, распростёршись на камни.

На миг ошалев от увиденного последний из недругов вскинул к удару подхваченный из-под ног кроволивец, в ярости бросаясь на кинувшегося за клинком Прямого мальчишку.

– Зарублю, сучонок! Убьююю!!!

Но тут опомнившаяся Гвенхивер спустила испуганных дочерей с рук на землю, оттолкнув их к стене, и проскользнув сбоку от кинувшегося на безоружного сына врага вырвала древко из тела четвёртого – и так же резко, с размаху всадила его остриё прямо в спину последнему. От неумелого удара о полосчатую броню жало копья обломалось по втулке – но она уже не останавливаясь продолжила бить выронившего клинок и тщетно пытавшегося защититься руками ещё живого дейвона.

– Что же ты делаешь, женщина?! Что же ты… да постой же! Стой, Скъервирова сука! Сто-о-ой!!! Аа-а-а-а-а… – испуганный вопль перешёл в дикий визг страшной боли и хрип, когда Гвенхивер безжалостно колотила его прочнымм древком по голове и уже обвисавшим рукам, не взирая на алые брызги, летевшие прямо в лицо– с каждым ударом всё ниже и ниже пригибая слабевшего недругак камню, пока тот с размозжённым лицом не затих там забитый до смерти.

Видно рок её был таковым – вожделеть всем мужам дома Скъервиров… и лишь смерть приносить им вокруг себя некогда…

В этот миг к ним из тьмы вышел пятый противник, сжимая в ладонях залитое кровью копьё. Белой меткой на синем сверкнула во тьме на груди распростёршая крылы парящая птица. Взняв своё остриё он шагнул к без боязни встречавшего недруга мальчику.