…Но Буря Придёт

Гайрэ лишь уловил за спиною движение, обернувшись лицом к ослепившему сына Аэдана солнцу над краем сгоревшего сруба – как три острых зубца деревянных оструганных вил точно пика ударили в спину. Он ещё ощутил, как ладонь проползла по шершавым углям потемневших бревенчатых стен, и эта тяжёлая чернь полетела навстречу ему.

– Что там, почтенный? – окликнул его забежавший на шум в сруб Камбр – округлив глаза и стремительно взявшись за черен клинка.

– Пусть живут они… – вновь промолвил старик, разжав пальцы и выронив ставшее алым шершавое древко на землю средь черни углей – и с безмолвной покорностью зрил в глаза року, встречая судьбу.

– Пусть живут…

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 5

Миновали горячие месяцы лета, уже перешедшего в осень. Жаркими были они – и не только теплом от палящего солнца. Будто и так недостаточно было той морем разлившейся ярости, топившей просторы восточных Помежий и юга дейвóнских уделовв горячей крови всех там павших.

Всё большее число воинств Эйрэ и Дейвóнала́рдыс союзниками стягивались на север к единственному прочно удерживаемому здесь силами ёрла Хаттэ́икгейрду, служившему и доселе надёжной затворой для Винги с полуночи. Вожди двух сторон словно предчувствовали подход грядущего решающего сражения, должного положить конец сопротивлению одного из противников, переломить его воинскую мощь и низринуть перед выявленным победителем – а посему предпочли действовать быстро.

Шли по рекам суда, развозя по воде войска тех и других – обминая застывшие струпьями чёрных обугленных остовов по берегам и средь топкого русла болотистой Зыбицы мёртвые туши судов тут когда-то ходившего реками Хедина Скутлкъёре и иных челноводов. Грохотали по рытвинам битых колеями грязких дорог окованные железом колёса возов. Поднимали пыль ноги идущих к полуночи пеших загонов. Кони вытаптывали немногочисленные нынче засеянные рожью, овсом и ячменем поля. Мало кто из простых жителей отваживался растить хлеб и скотину в ту пору, когда по этим уделам огнём и железом катилась война, своей ненасытною глоткой как зверь пожирая не только добро и дома, но и самих людей – всех без разбору – забирая там если не жизни железом, то самих их в ряды шедших воинств.

Тут, в пылавших огнём не стихавших пожарищ уделах, прежде бывших под властью дейвонского ёрла, а теперь перешедших под руку владетеля Эйрэ, но часто сотрясаемых набегами и выправами обоих противников поселянам с ремесленниками и купцами проще было уйти с их кормившей земли и заброшенных наспех домов в чащи леса и прятаться там с их зарытым по ямам добром, пережидая тревогу. А иначе возможно лишь только примкнуть к тем разбойным ватагам, либо встать под стяги одного из двух воинств и разных союзников их, нежели жить в вечном страхе перед разорением и погибелью от рук всех тех, тщетно пытаясь тут вырастить хлеб со скотиной и моля жизнедавцев о мягкой зиме, которую можно быть может опять пережить хоть и впроголодь, вновь дождавшись прихода тепла. Питаясь лишь редкою дичью, а более ягодами, корнями, орехами и сопкою мякотью гриба лесов, каждый миг они жили страшась появления тут очередного захватчика, готового забрать силой оружия всё, что с трудом удалось сохранить и создать.

Владетели этих угодий и то вынуждены были искать покровительства того или другого из временных победителей, чьи воинства брали верх в этих местах, раз за разом сменяя присягу и ёрлу, и а́рвенниду – либо бежали к тому и другому, чья власть им была по нутру, оставляя уделы их предков без твёрдых хозяев на растерзание стали и пламени.

Кровью землю кропя, над полями бушующих войн, над морями железных убийственных волн, над гробами горящих домов, над краями кричащих вдов – тенью ворона реяла чёрными крыльями смерть.

Но и средь поголовного горя с разором, среди крови и гибели, засеявших пашную землю не рожью – костями – средь насилия, страха, убийств, мора, голода и людоедства, и тут находилось малейшее место для счастья. И тут жизнь не глохла, а тихо струилась незримой струёй среди прежнего шумного речища, пересохшего нынче от жара войны. И вели тихо торг, уповая на нужды воителей к мясу с овсом и горшкам с хмельным мёдом – и играли как прежде и свадьбы, рожали детей.

Жизнь всегда находила тропинку сквозь чащу смертельной тревоги, торя новые стези средь мрака кромешного зла. Такова её сущность – в малейшей надежде на лучшее…

Встречая на своём пути десятки прежде богатых и многолюдных селищ и городов –ныне покинутых или выжженных гаром дотла, лишь обугленным камнем обрушенных стен и печей возвышаясь средь чёрных сгоревших их остовов брёвен – тысячи всадников и пеших бойцов направлялись сквозь обезлюдевшие уделы всё дальше на север, следуя за воинствами обеих сторон, минуя по бродам лежавшие на пути реки, пересекая безмолвные пустоши и мрачные взгорья уже надвигавшихся с севера кряжей отрогов Стейнхаддарфъяллерне.

Р’уáйг Ламн-á-слеáна шли туда впереди всех, на острии.

Не один день уже миновал с той поры, как Áррэйнэ из Килэйд узнал от дочери Конутаправду о том, кто он есть – кем он некогда был. До сих пор невероятным казалось всё то, что рассказала ему при их встрече на пустоши Майри… невозможным… Но так было.

Втот день в его памяти словно бы рухнула прежде незримая оку плотина, преградившая те позабытые, слабые детские воспоминания – спалённые некогда в страшном огне лица и голоса его родичей, будто на крыльях незримых ветров возвратившись к нему из той бездны ушедшего времени. Раз за разом Лев вспоминал свою прежнюю жизнь, кем он был – был дейвóном – тем, чьим врагом он являлся сейчас – он, Áррэйнэ Убийца Ёрлов.

И всё чаще он видел во сне саму Майри… её глаза – словно два синих омута, бурные воды которых некогда вырвали его изустоявшихся берегов и уволокли за собой через топи и острые гряды порогов, безжалостно рвя на куски и не отпуская… А он и был рад тому, боясь хоть на миг снова вырваться из этого потока, унёсшего его от самогó себя прежнего. И опять, просыпаясь, Лев видел эти глаза перед взором – пропадавшие, едва он протягивал к ним свою руку…

Не раз ещё жизнь оторвала без жалости от души его новый кусок живой плоти, отбирая тех лучших из некогда принадлежавших ему, самых близких и дорогих. Однажды она отобрала у Рёрина сына Хедаля весь его род, всю семью, лишив его прежнего имени, крови и памяти. Потом отняла у Áррэйнэ воспитавшего и обучившего его прежнему ремеслу камника старого Ллура из Килэйд. В этой долгой безжалостной распре отняла железом друзей и соратников – павших без счёта за шедшее лето тем больше, когда сражены были в битвах на севере Долговязый, Киар из Дэирэ, Моррва Хребет и весь прежний ведомый им некогда старый десяток со многими прочими, а едва уцелевший от раны в спине Гайрэ Железный из Конналов еле живым был отправлен к горе на лечение в руки Буиры – и то Лев не знал, довезли ли товарища дышащим в Глвиддглинн… Отняла у него и её – разделив их обоих межой двух враждебных, непримиримых сторон в этой распре – разделив с ней их собственным прошлым, посеянным предками.

И словно этого было ей мало…

Стремительные Рати стояли на отдыхе в пару восьмин меж лесами средь пустошей, когда встреченные ими воители шедшей с востока от самых Помежий мор-лóхрэ из северян домов Кроммах и Инбер принесли ему вести о том, что минувшей весною в бою погиб Коммох, отправившийся с воинством старого Хуга в выправу, и полёгший там с ними его людьми– не отступившими перед окружившими их превосходившим числом конниками врага. Там он и встретил конец от чьего-то копья, умерев на руках подоспевших к ним в помощь и отбросивших недруга прочь людей áрвеннида – спрашивавший перед смертью у пришедших земляков хоть какие известные вести о нём, своём сыне. Лучший из лекарей – говорящий со смертью, возвративший с тропы в норы многих – старший брат Ллура из Килэйд, некогда встретивший вместе с ним малого Áррэйнэ в чащах Помежий и вырастивший как родного, второй из троих ему данных судьбою отцов – и теперь и его не осталось…

Над равниной хлестал стеной дождь, жаля колющим ворсом холодныхструй-пики смывая с земли суховейную пыль, когда воинство Льва стало временным станом на отдых.

Он, не говоря принесшему эту весть ни единого слова, молча встал со своего разложенного оземь и заменившего ему стул седла, и не глядя ни на кого бессловесно побрёл вперёд мимо навязанных к кольям коней, словно не ощущая бьющий емупо спине и непокрытой голове холодный ливень. Словно самою собой длань схватилась за рукоять чьей-то геары, торчавшей из ножен средь кучи составленных в кучу подобных зубов Пламенеющего. Перед глазами явилось корявое дерево, некогда росшее в сердце безжизненной пустоши – теперь мёртвое и сухое, распростёршее в стороны ветви как вязь сухих вен на руке.

Деревья всегда так походят на человека, сопровождая всю жизнь и даруя поддержку – от колыбели и ложа, костра и сохи, и до гроба и погребального пламени. Они защищают его от непогоды, обогревают теплом сотворённых им стен и пылающим жаром огня, дают силу плодами и соком, радуют цветом взор, вселяя надежду в сердца. После великих несчастий и бедствий человек высаживает деревья на приметных местах – как символ своей несокрушимой веры в преодоление зла, как знак обновлённой жизни, что не взирая на всё вечный круговорот будет продолжаться.

Но ничто так не напоминает о смерти, как мёртвое дерево – собою подобное на человека…

Безмолвно он впился в шершавую рукоять, стиснув ладонями кожу оплётки. С яростью на побелевшем лице Áррэйнэ вогнал сталь клинка глубоко в древесину, прорубив почерневшую кору и вгрызаясь в гнилую желтевшую мякоть ствола. Снова и снова оберучь ударял он мечом, не глядя на порезанные от прикасавшегося к ним лезвия пальцы, на хлеставший с небес стылый дождь, на раскисшую липкую грязь под ногами – лишь почерневший ствол древа он видел перед собой, разлетавшийся в стороны жёлтой трухлявой щепой из проруба. Гулко ухал удар за ударом клинок, осыпались на его непокрытую голову колкие мёртвые ветви – а он всё рубил и рубил как охваченный страшным безумием, сжав зубы и не произнося ни единого слова.

Смотревшие издали на своего ратоводца взволнованные воители не отваживались подойти к нему ближе, издали наблюдая за тем, как яростные удары Льва Арвейрнов с силой крошат ствол усохшего ясеня, и раскачивается его верхушка, вздрагивая от каждого секущего взмаха геáры. Кто-то всё же пытался унять, взять за руку их вершнего, но угрюмо взиравший на охватившую их товарища ярость безумия Кáллиах остановил того – сказав, что услышавшего страшные песни скáйт-ши человека нельзя удержать на земле, если только тот сам не найдёт в себе силы, дабы вырваться духом из пут увлекавших его в иной мир мрачных сил бездны Эйле.

Так он неистово бил и бил сталью наотмашь, пока перерубленный ствол с резким хрустом не треснул, и тяжёлое дерево со скрипом вдруг рухнуло наземь, ломая колючие мёртвые ветви как кости, закачавшись в примятой траве и застыв, замерев. Áррэйнэ резко, устало швырнул от себя весь изщербленный меч, павший в липкую мокрую грязь у корней повалённого ясеня и сел на комель.

Ледяной дождь неистово бил по лицу человека, слепя влагой глаза и сводя резкой судорогой разгорячённые от работы конечности – а он так и сидел без единого слова, пока ливень не стих, и пробившись из туч солнце вновь осветило равнину, уже опускаясь к закату. Лишь тогда он встал на ноги и пошёл назад к стану, где его ждал встревоженный конь, тряся пепельно-серой головой и взволнованно выбивая копытами землю. Со страхом встречали его расступавшиеся перед Львом, отводя от него свои взгляды – точно зрив пред собой мертвеца.

С рассветом Р’уáйг Ламн-á-слеáна быстро снялись с места и двинулисьдальше на север точно смертоносный вихрь копий, стрел и мечей – туда, куда сходились в предвестии большой битвы множество а́рвейрнских воинств, следуя за áрвеннидом и Д'аобгой, идя первыми – туда, где их ждал уже враг…

Предвещавший грозу и ненастье, лишь раздувавшийся с каждой восьминою ветер с Закатного океана в порывах трепал своей дланью десятки стяжков и полотнищ всех родовых знаков уже прибывавших семейств, что входили сейчас в ходагейрд. Ржание с цокотом сотен копыт скакунов и быков из обозов доносились с умощенных камнем проездов. Грохотали колёса возов. Лязгали гулом железа броня и оружие воинов.

Храфнварр стоял меж зубцов перехода у врат на закатной стене Верхней укрепи, и хмуро взирал вниз на двор, глядя на лившуюся живую реку закованных в сталь их кольчуг, чешуйниц и цельных тяжёлых плитчаток шагавших воителей множества семейств. В сердце острой иглой билась в беге его кровотока тревога, не стихавшая там ни на миг.

Много зим проведя в южных землях, верша воинствами в долголетних и непростых Распрях Городов, общаясь с их владетелями и могущественными купцами, сын Торда привык к тому, что порой твой давни́шний союзник теперь переметнулся к врагу – или всегда служил двум господам – а недавний ещё злостный недруг уже отирает кровь твоих людей со своей рукавицы, коей жмёт тебе руку как новый пособник, присягая богами и на двоих пригубляя из чаши вина, в коей прежде плескалась отрава. Но теперь…

С того рокового дня в самом начале лета, как в своей опочивальне во сне умер немощный малолетний ёрл Вигар, в ходагéйрде установилась невнятная, гнетущая всех жителей тревога. Сильнее иных ощущал её Гераде – опытный воитель, видавший всего и почувствовавший, что его прежде спокойная жизнь подле семьи и любящей Гвенхивер внезапно опять завершилась, и теперь вокруг Красной Палаты клубилось незримое оку поветрие смерти, более тревожащее его нежели приход мора или начало осады городища врагом – бедствия намного меньшие в сравнении с предстоящей кровавою распрей всех орновза власть.

Став на вершине стены своего стерквéгга он с тревогой осматривал вливающиеся в ходагéйрд войска самых разных семейств всех дейвóнских уделов: как союзные – пока ещё – владетельному – пока ещё – дому Скъервиров, так и давно враждебные его орну. И если первые занимали вверенную ему Верхнюю укрепь, то вторые закрепились по городищу, засев в соседних с ним малых стерквеггах и ху́гтандах. Пока ещё между ними не пролилось крови, но это лишь только пока ещё… Съехавшиеся в Хатхáлле скригги великих и малых домов пока ещё намеревались сообща договориться о восшествии за Стол Ёрлов нового владетеля мирно – пока ещё…

Подле вершнего чуть в отдалении встал его верный помощник Подкова, так же цепко оглядывая стекавшиеся к Хатхáлле потоки вооружённых воителей, всматриваясь в их стяги семейств и подсчитывая силы у каждого – и взор его тоже всё больше мрачнел. Как и их военачальник, он обжился на новом месте после долгих лет ратных трудов в южных уделах Дейвóнала́рды, погрузнел от спокойной тут жизни с хорошей едой, также отыскал себе добрую жену среди молодых служанок Высокого Чертога и завёл с ней потомство – а поэтому с той же подспудной тревогой смотрел со стены на надвигавшееся море воздетых жал копий.

– Агиль! – негромко обратился к нему Гераде – и помощник торопливо подошёл к вершнему.

– Да, тиу́рр! Что скажешь?

– Сперва ты мне скажи, что сам думаешь? Я тебе много лет доверял в Аскхаддгéйрде как своему собственному оку, и сейчас точно так же считаю. Чего ожидать нам в ближайшее время?

– Крови, тиу́рр. Крови… – хмуро пробурчал долговязый Агиль, почесав бороду, – глянь, сколько слетелось тут алчных до Красной Палаты.

– Как на свежую падаль ягнятники с сипами… – сквозь сжатые зубы процедил Прямой тихо, озирая входившие в Вингу загоны воителей.

– Во-во! Не верится мне, что их скригги сумеют поладить друг с другом… А дальше ты сам уже знаешь что будет – когда вместо слов начинают решать споры сталью. В Распрях Городов было меньше вонищи, чем сколько сейчас засмердит за владетельный стол…

– Ты верно всё мыслишь, Агиль. Нас тут в Верхней укрепи с людьми Горма едва сотни четыре людей, кто охраняет Высокий Чертог. А это лишь пыль по сравнению со всеми войсками.

– Пока силы спорящих поровну. Но это до первой победы кого-то – а дальше трусливые первыми переметнутся под длань победителя. И кто это будет – сказать не могу.

– И я то предречь нам не в силах… Даже прорицающий Свейн сам не дал мне ответа, увы – что грядёт нам назавтра – тут всё в руках смертных.

– Боги… Жди от них ясности, как же! – покривился Подкова, – а что повелел тебе скригга? Какие отдал распоряжения?

Агиль на миг обернулся к полудню, где вдали по течению Широкой вихрь ветра зыби́л гладь воды, бья волною о берег.

– Может послать за арднурцами? Их же загоны в трёх днях от Бирксведде… Рубящий Меч ещё там, он поможет быть может.

– Арднурцы уходят. Сын Зейда последним отходит на юг к перевалу. Все иные давно уже там, примыкают к тому иль иному из занявших трон на Седалище Твёрдых в занявшийся смуте.

– Так и что будем делать, старшой? Что ваш скригга велел хоть?

– Сигвар теперь озабочен лишь тем, как суметь прочь из Винги все силы противников выставить. Мы же обязаны укрепь сберечь – и не для дома Скъервиров Агиль – а для нас самих в первую очередь, где с тобой наши семьи живут.

Прямой пристально взглянул Подкове в глаза.

– Плевать мне, чей зад будет завтра Стол Ёрлов просиживать. Я не хочу тут пролития крови с насилием, как было полвека назад в доме арвеннидов – когда братья не поделили Высокое Кресло, и один из них после призвав себе в помощь дом Гилрэйдэ втянул Эйрэ в кровавую смуту на многие годы.

– Верно молвишь, почтенный, – буркнул с тревогою Агиль, не отводя глаз от моря закованных в сталь людей многих семейств, всё вливавшихся волнами в укрепь, – Гедда моя-то на самых сносях снова ходит, вот-вот к повитухе – да и первый сын малый ещё. К спокойной жизни у печи с хорошею бабой привыкнуть легко, а вот снова пуститься в скитания в поисках ратного хлеба наймитом уже мне не жаждется, как в Городов Распрях было у нас…

Он мельком взглянул на своего вершнего, наблюдавшего за живым людским морем входивших в ворота воителей.

– Сам ведь знаешь – как оно тяжело начинать всё сначала…

– Знаю… И мне уж не жаждется, Агиль. Стар наверное становлюсь – или размяк тут совсем, пятый год скоро сидя на месте.

– Какое ты стар, почтенный! Ты мужик то что надо – ратоводец каких поискать! Люди стоят за тебя, а не за старого Когтя, пусть тот и платит нам щедро. Это я тут размяк – за тобой лицедеев уже начал в празднества зрить! Даже нравится стало… – поморщился Агиль, – тьху ты, Хвёгг меня жри!

И тише добавил вполголоса:

– Только ты уж молчи – засмеют мои люди совсем как прознают…

– Дурные предчувствия гложут меня что-то, Агиль… – он повернулся к Подкове лицом, встретившись взглядами с тем.

– Слушай. Кто из вас хочет уйти – уходите, я слова вам тут не скажу, никого не нареку беглецом или трусом. Не те сейчас времена, чтобы снова геройствовать вглупую…

– А ты что, почтенный?

– Я Скъервир, Агиль – и от этого никуда не деться… – Храфнварр устало стиснул ладонями мшистый камень зубца, – да, мой дом немало сделал дурного за три века его владычества – но кровь предков из жил мне не вылить.

Он умолк на мгновение, хмурясь.

– Уходи сам с семьёй, пока время осталось. Уже скоро тут будет так жарко, что и ардну́рский песок нам снегами покажется…

Подкова пристально взглянул в глаза старого друга.

– Слушай, Прямой – ты наш вершний с десяток уж лет. Ни деньгами, ни службой ты нас не обидел, кем прежде главенствовал. Ты меня за тройную цену́ из неволи у Старкеров выкупил пленного, из-под вражеских стрел у Бирксвéдде за шиворот полудохлого вытянул, головой сам рискуя!

– И ты сам то же самое сделал бы, Агиль.

– Чтоб меня! И сделал бы – потому как ты всем был примером! Другого вождя нам не нужно, пока ты жив. Все люди тебе верны, кто из наших товарищей старых – любого спроси!

– А новые?

Агиль нахмурился, поведя под верховницей плечами.

– За этих пока не скажу… но таких тут не много, почтенный. Моя Гедда и то земляков двух пристроила в укрепь – а Хвёгг их тех знает, кто они таковы… Постараюсь я уследить, чтобы обошлось без измены. Сейчас всё возможно… Затворить бы ворота скорее, а то шляются кто ни лень по стерквеггу чужие, в рот им копыто… – сплюнул он злобно.

– Дурные у меня предчувствия, Агиль… – Храфнварр умолк на мгновение, пристально глядя на шедшее к укрепи море воителей.

– Зрил я давно, что Хатхáлле однажды мне станет могилой. Так что собери-ка ты всех наших сотников, и начнём тут готовиться к скорой осаде. Крови не избежать…

– Понял, почтенный, исполню!

Агиль вновь глянул прямо в глаза их вождя.

– Ты сам о дурном вот не думай, смекаешь? Кто гостей на поминках считать начинает заранее, тот и впрямь в норы Хвёгга спешит, как ведь знаешь…

– От судьбы своей скрыться не выйдет, Подкова. Так нам старый Свейр говорил – сам то зривший когда-то.

– Говорил… Только мы сами судьбу выбираем. Сами слепо плетём свои нити – и сами их режем вслепую.

–Эх, хорошо тут нам жи́лось… – вздохнул Агиль, оглядев лежавший под ними стерквегг, переполненный воинствами разных семейств, – да за всё час приходит платить…

Когда гонец Когтя ни с чем возвратился от скригги Несущих Кровь Дейна, посланный к тому с просьбой о руке его братовой дочери для старшего сына главы дома Скъервиров, хранитель казны и печатей был раздосадован нежданной утратой наилучшей возможности сохранить власть их орна, примирившись с первейшим среди старых дейвонских домов и тем получив их поддержку. Доннар Бурый хоть и доселе не простил его роду убийство двух братьев обоих ветвей, однако он слыл человеком разумным, понимавшим всю хрупкость нынешнего мира среди многочисленных семейств. Брак его племянницы со старшим сыном Сигвара мог бы смирить недовольные орны Прибрежий и Юга, согласных склониться перед союзом владетельного дома с семейством Несущих Кровь Дейна. Хрупкий мир был бы возможен, ступи потомки первых дейвонских правителей в Красную Палату хотя бы ногой их невесты для Горма Меткого, чьи будущие дети унаследуют дальше Стол Ёрлов в замирении двух могущественных домов.

Но почтенный Доннар отчего-то вообще не ответил на этот вопрос – ни несогласием, ни гневом, ни даже единым словцом в обратном письме – лишь о делах ратной жатвы вёл речь там. Словно и не было прочитано им то послание. Да и невеста та как в воду канула, точно одедраугр её поглотил из походного стана, как рассказали в посланиях Когтю надёжные люди из воинства.

И это означало лишь усиление бедствий их пошатнувшегося семейства. Нельзя было Скъервирам единолично владеть Высоким Чертогом, в котором отныне не обитало законного и признанного всеми домами правителя Дейвóнала́рды. А значит, прочие великие орны скоро потребуют себе прежнюю власть у их некогда всесильного и богатого семейства…

Храфнварр не ошибся. Сколько бы не прозвучало в Хатхáлле разумных речей и старинных законов, скригги собравшихся в Винге семейств так и не смогли договориться по че́сти о том, кому по преемству достанется в Красной Палате пустующий ныне Стол Ёрлов. Поддерживаемые Ройгом Твёрдое Колено, могущественным владетелем Ве́стрэсъёлхёфне и всех Островов и Прибрежий, союзные ему скригги и все прочие на ходу примыкавшие к ним как к сильнейшим союзники дружно наседали на слабеющих с каждым днёмСкъервиров – требуя своего.

Старый Сигвар пытался собрать вкруг себя ещё верные орны и пользуясь их поддержкой выбрать для сына невесту из дома одного из союзников. Даже некогда выставленная им из Хатхáлле вдова Уннира пылко встала на сторону давно враждующего с ней Когтя – уповая по древнему закону о властопреемстве посадить за Стол Ёрлов старшего из своих сыновей как племянника Къёхвара Стейне, раз ветвь того пресеклась на скончавшемся Вигаре Малом, а наследники скригги так неугодны владетелям Юга с Прибрежьями.

Но уже было поздно.

С отказом Несущих Кровь Дейна от брачного союза с наследником Когтя, о чём вскоре стало известно и остальным, все прочие великие семейства противников Скъервиров всё более громко требовали уже не свадьбы Горма Сигварсона с иной из невест. Всё громче уже раздавались их голоса с требованием скорого выбора нового владетеля – и не из хозяев Хатхáлле – не желая тем видеть за Столом Ёрлов даже детей Уннира, чья настырная мать Трюд тщетно пыталась добиться их признания будущими владетелями согласно преемству власти в роду, потрясая ветхими древними часословами и родовыми свитками своего дома.

И если в Высоком Чертоге пока ещё грохотали посохами по полу громко сварившиеся скригги семейств, то на торжищах и проездах встревоженного ходагéйрда уже начала литься кровь их стакнувшихся в сшибках людей. Вспыхивали подпаленные дома и возы, перетягивались через дороги железные цепи, жалили стрелы, звенели мечи, вздымались на пиках окровавленные головы врагов той и другой стороны.

Мать Костей жадно скалилась в ожидании жатвы…

Вечером, когда Гвенхивер притушила почти все светильники и уложила детей спать, он обнял женщину, садясь на скамью подле той – легонько отстранив ладонью её вечную вышивку на пялах и встретившись взорами.