…Но Буря Придёт

– Присоединяйся, почтенный. Ты третий уж день как в пути, а вода всё смывает – сомнения, страхи, усталость. Так с тобой без одежд мы тут будем на равных – не как ратоводцы различных домов и владетелей, разные чином и возрастом, чуждых племён – а как мужчина с мужчиной лицом к лицу в речи.

Говоривший сказал это чисто, на здешнем дейвонском наречии, вольно – но с каким-то едва различимым Прямому приго́вором – впрочем, знакомым. Сын Голорукого внял предложению гостя, и прислонив меч к колонне, расстегнув все завязки своих верховницы с поножами, стянув сапоги осторожно ступил в заколовшую тело мурашками тёплую воду купальни – рассмотрев собеседника – за себя дважды бывшего младше. Тот, чуть сдвинувшись ближе от края пруда к середине тоже пристально глянул на Храфнварра.

– Гостю, подобному верной деснице почтенного Сигвара, в разных краях по обычаям их предложили бы с долгой дороги вина, щедрый пир или женщину. Если желаешь…

Прямой несогласно мотнул головой.

– Дело, с которым я прибыл, важнее стола. Что же до той, кто меня дожидается вместе с детьми, то она трижды будет достойна того, чтобы ждать возвращения к ней, не польстясь на чужие объятия.

Порождённый Железом учтиво кивнул, соглашаясь.

– Что за дело ко мне у почтенного Сигвара, охранителя дома владетельных Скъервиров?

Прямой потянулся рукой за чехлом для послания, брошенном подле меча и одежды, и извлеча его свиток с печатью подал в руку гостя, слегка подошедшему ближе сквозь воду. Тот опять прислонился спиною к обшитому мрамором с деревом кругу купальни, сев на невидимый в ней узкий бортик седушки, и надломив воск печати раскрыл свиток Когтя, внимательно всё перечёв до конца, а затем долго слушал всё то, что сказал ему Храфнварр.

– Я не могу всё исполнить, о чём меня просит почтеннейший Сигвар, твой родич, – вдруг несогласно мотнул головой Порождённый Железом, взглянув в глаза Храфнварру.

– Дом Скъервиров будет за помощь четырежды щедр, если ты про награду тебе и твоим верным людям. Мы умеем держать своё слово и быть благодарными.

– Дело вовсе не в плате. Она и теперь предостаточна Войску Песков. Я же сам сюда прибыл служить дому Скъервиров не за их серебро. На рассвете ко мне из-за Каменной Глотки гонцы привезли другой свиток, который весы перевесит двукратно, не глядя на данное слово. Вот, погляди.

Он, держа свиток Сигвара в правой руке, потянулся левицей туда, куда в самом начале их встречи убрал что-то. Порождённый Железом без всякой учтивости кинул послание в руки Прямого, одобрительно хмыкнув при виде того, как сын Торда в свои сорок с лишним поймал на лету скрутку кожи с надломленным знаком семейства Заид.

Прямой долго читал, а сын Зейда безмолвно стоял в кругу света из узкой прорези оконца, пройдя к середине купальни, задрав туда голову – глядя на солнце.

– Так всё сразу? – Прямой оторвал взор от свитка южанина.

– Как видишь. Едва лишь Волк умер, как сразу Асвад и Хосровы с обоих сторон возжелали урвать с нас кусок. А что хуже – пожар разгорится внутри – и сильнее за те два четырежды. Полный харик!!! – вдруг ругнулся доселе спокойный арднурец, в запале ударив своим кулаком по воде – и в глазах его кратким мгновением вспыхнуло тенью отчаяние. Огромная зыбь от поднятой волны налетела на Храфнварра, с шумом ударив о стенки купальни.

– Рано ли, поздно – но войско Хидджаза отсюда уйдёт. Это значит, что я прежде срока тебе вместе с Сигваром тем присягаю взять тверди мятежников, дабы руки и наши и ваши тут стали свободны.

– Тъюрвеггейрд мощный город. А тем более главный оплот мятежа во Фъяллто́ре.

– А разве Лаутванн-гейрд был слабейшей твердыней, какую я взял для почтенного Сигвара в прошлом году? Так что просто поверь – я так должен, успеть взять все гейрды не позже чем к осени. Но остаться надолго, как просит то Сигвар, не в силах. Так нужно… – добавил он глухо.

Храфнварр учтиво кивнул собеседнику, хмурясь.

– Ты не переспросил, почему же я прибыл сюда? – вдруг спросил у Прямого сын Зейда, опять сев на прежнее место в купальне.

– Неучтиво о том переспрашивать, что ведёт человека по нити судьбы. Но раз ты вопрошаешь о том, то какая причина?

– Я послушен отцу, и достойно служу для семейства Заид – пусть иные считают меня лишь выблюдком без имени, кто без брака рождён и с рождения мечен Хазат-аль-Эламом. Но не долг меня прежде привёл к вам на север за горы – и не жажда воительной славы, какую я прежде в избытке пожал на просторах Арднура.

– Я наслышан, как ты лишь в пятнадцать, возглавляя там правый загон в войске Зейда, сумел разгромить его силой всё воинство дома Асвад – а затем и иные сражения выиграл к гордости Волка за сына. Но прости, что тебя перебил.

– И как видишь, не жажду добычи в отличие от остальных, набивающих ларь серебром и обоз прочим хламом. Ты знаешь, что здесь начертал на клинке его в пламени прежде создавший Аммар из Бахрамов?

Порождённый Железом поднял свои ножны, и резко извлёк из них острый клинок, чуть изогнутый кверху. На широком оребренном доле Прямой прочитал в тонкой вязи письмен – «Порождённый Единым к Единому и возвратится».

– Смерть на мне от рождения – знаешь должно быть историю эту, почтенный. И было предсказано мне накануне отъезда за горы, что я встречу в дейвонских уделах свой рок.

– И каков он?

– Не знаю… – пожал собеседник плечами, – не предсказано то. Жизнедавцы, сколь мир пророс в свет из извечного мрака, нечасто охочи раскрыть для детей своих промыслы собственной воли. Может встречу я в ваших уделах лишь смерть, к коей все мы стремимся с рождения? Может встречу врага, с коим будет достойно скрестить в славной битве оружие – такового, как Арвейрнский Лев?

– Он с весны того года на севере, и не спешит возвращаться сюда – предпочтя там терзать наши земли и бить наше воинство.

– Жаль. Я слышал, ты видел его с глазу на глаз. Каков он?

– Как ты – если этот ответ тебе будет угоден. Говорящий с другими по че́сти, и слово способный держать. Но в глазах его жизни почти не осталось, там только война.

– И этого мне предостаточно. Ну а может тем роком я встречу тут друга, союзника – вроде тебя. Может…

– Может женщину – коей прекраснее нет, и которая смерть лишь несёт близ себя? – подсказал вдруг Прямой.

– Может быть… Рок нам неведом. Но я не страшусь – и иду в него глядя в глаза – и не знаю, спрямлю ли дорогу к кончине тем или лишь удлинню. Так что жди вместе с Сигваром добрую весть, что Рождённый Железом принёс вам все гейрды мятежников.

– Буду рад то услышать, достойный сын Зейда. Твоя слава уже превышает деяния отца, как тот полдень трёхкратно превыше рассвета.

– Похвалу эту я не добыл по чести́ ещё… – Порождённый Железом умолк, держа свиток послания Сигвара в правой руке – и вдруг резко принюхался к тонкой убеленной коже в изящном сплетении витых письмен – точно там уловив чей-то запах оставивших эти слова чужих пальцев.

– Позволь и ещё вопросить тебя, Рубящий меч достославного дома Заид?

– Гостю, подобному славой Прямому, нельзя отказать. Говори же.

– Откуда ты знаешь язык Аргвидд-Мар, коим молвят на юге в уделах астириев? – произнёс Храфнварр гостю на этом наречии.

Сын Зейда убрал свиток Сигвара в сторону, и неторопливо надел на запястье блеснувший серебряным блеском витой оберег – не в землях под верой в Единого сделанный некогда – походивший скорее на женский виток переплетеных звеньев из ликов богов Аргвидд-Мар.

– В Хидджазе меня опекала почтенная Асма, кто стала когда-то подругою матери той, кто меня принесла в свет Единого. Та её научила своим языкам, рассказала всё то, что когда-то случилось в их доме, как нить её вдруг привела дочь владетеля пленницей в Море Песков. Асма стала кормилицей матери, а потом по кончине её в тяжких родах стала мне опекуншей в Хидджазе, взрастила как внука. И я знаю кто есть, чьих кровей сильный ток в моём сердце.

Он взглянул на Прямого, с ним встретившись взглядами.

– Я кровь деда, славнейшего Зи́ри из древнего львиного дома Изе́м в Танешшу́фт-н-Ишаффéн. Я кровь отца, Мутахи́д-аль-Аэ́ды из дома Заид, повелителей севера. И я же кровь дома Эдет, древних реглей Астирии. Я кровь трёх достославных семейств под луною и солнцем – и помню про это, кто я – и стремлюсь их деяния помнить и множить. Ибо так только дóлжно под солнцем и звёздами – жить, и помнить, кто ты.

ГОД ЧЕТВЁРТЫЙ …СЛОВНО НАДВОЕ РАЗОРВАВШИСЬ… Нить 5

Утомившаяся за долгую скачку по пустошам и редколесьям кобыла жадно пила воду из болотистогоручьяна поляне посреди низкого ельника, когда Майри остановилась тут дать Огненной передохнуть и самой хоть немногопридти в себя – столь внезапным были все те роковые события этого дня. Солнце стояло ещё высоко, хоть уже и пошло на закат. Обессилевшая беглянка решила переждать тут немного, дабы затем до темноты на отдохнувшей кобыле пуститься вскачь дальше – к северным пределам дейвóнских земель.

Из полудрёмного забытья её вывело конское фырканье прямо над ухом. Дочерь Конута лениво махнула рукой от себя, желая чуть-чуть отогнать подошедшую Тиннэ – и раскрыв глаза резко застыла в волнении.

– Зря ты ручьём не пошла выше, Майри… – негромко промолвил застигший врасплох её спящей сидевший верхом в седле Ульф Твейрóкси.

Она подскочила на ноги как будто ужаленная, затравленно осматриваясь по сторонам в поисках других преследователей и отскакивая от родича на несколько шагов назад.

– Да не беги же ты прочь от меня – всё одно догоню ведь и пешим, сама это знаешь.

– Оставь меня, Ульф, умоляю! Уйди!

– Не силой вернуть тебя послан, постой ты! Давай по чести́ потолкуем с тобою, сестрица – как родичи – ведь не враг я тебе же…

– По глазам вижу ведь – и силою к дяде вернёшь меня, Ульф, не лги мне… – озираясь всё пятилась Майри от родича.

– Не враг я тебе, – повторил он, спешиваясь с коня и показав оголённые кисти ладоней в знак мира, – лишь хочу оградить тебя сам от беды. Опасно так деве одной в час войны разъезжать где-попало. Вражьи лазутчики и так в этой местности частые гости. Хочешь в неволю на несколько зим угодить опять в Эйрэ, или совсем с головоюрасстаться? А если до срока ты Халльсверд отправишься, твой дядя отгоря лишится ума.

– Скригга продать меня Скъервирам хочет –словно и не лежит между ними кровь брата его и всех родичей, ими убитых… – с горечью молвила Майри, – словно вправду забыл он про то, как твердит дядя Хугиль.

– Ты про Копыто молчи лучше, Майри – страшный он ведь человек, – буркнул парень, – обещал Бурый мне, что без воли твоей сам не даст он согласия этому браку.

Подходя ближе к замершей на месте дочери Конута он протянул свою руку к беглянке.

– Обещал он мне, что….

– Неужели ты веришь тому, Ульф?

– Чёрные времена наступили, раз родичи веры не держат уже своим кровным… – хмуро вздохнул молодой Две Секиры, обняв Майри и прижимая к себе, успокаивая.

– Куда ты подалась в бега хоть, скажи? Доведу тебя сам до тех мест в безопасности, а скригге отвечу, что не сумел твой путь в чащах застигнуть. Вон – так солнце парит на ливень, что и следа ничьего не останется после, какие там тучи на небокрай собираются к темени.

– Спасибо тебе, Ульф… – сквозь набежавшие слёзы улыбнулась дочь Конута, обняв крепко родича, – хранит тебя вечно Бреннáнди за доброе сердце.

Ульф устало растянулся на низкой траве, подложив под голову свёрнутую в ком суконную верховни́цу.

– Набери пока сколько воды на дорогу, а то после дождя одну муть пить придётся в пути, – он бросил ей в руки пустой мех, – а я отдохну хоть немного. Пока осилил догнать тебя, спешиваясь всякий раз по затухшему следу, так не меньше коня но́ги сбил…

– Я скоро – там за пригорками бьёт ключ хороший, чище этой болотной воды… – дейвóнка прикрепила к седлу пасшейся тут кобылицы перевязь с мечом и налегке торопливо отправилась вверх по пологому склону, вольной ладонью касаясь верхушек травы и кустóвий – обрадованная тем, что Ульф не станет чинить ей препятствий в том бегстве от родичей – и что самое важное, не расспрашивает её о причине.

Набирая воды в мех из жерла ключа Майри совсем позабыла про всё, и потому вновь в оторопи застыла, когда неподалёку от себя услышала фырканье множества скакунов и подняла глаза.

Прямо перед ней, окружив дочерь Конута полукольцом застыли десять конников в боевом снаряжении. Трепыхался на древке в руке одного стяг с расшитой поверх сини ткани горы с тремя хищно кружившими над её кручей тенями изубренных меток орлов. Всего в пяти шагах от дейвонки встал гнедой жеребец с рослым всадником, чьё обличье скрывал глухой шлем с искусно высеченным сбоку вокруг дыхальниц абрисом парящего сокола, чей знак стал ей памятен ещё в час приезда того в первый раз из их Тисовой тверди на север в Глухое селище.

– Вот так свернули коней к водопою! Не ждал я с тобой тут увидеться, Майри… Что же ты так хмура с лица, словно не рада совсем своему жениху?

– Не невеста тебе я давно уже, Хаукар… Что же ты весь час злою тенью за мной как тот сокол всё гонишься?

– Ну уж так меня мать нарекла! – рассмеялся тот, сняв шелом и затем наголовник с валяным подкольчужником, и пригладил рукавицей взлохмаченные волосы, – видишь – снова дороги нам рядом сплелись. Говорил же я прежде, что не отступлюсь от тебя!

– Оставь меня, Хаукар, самим Всеотцом прошу… – взмолилась отчаявшаяся дочь Конута, чуя недоброе.

– Всеотец тебя сам ко мне нынче привёл. Есть у нас вольный конь, так как раз для тебя под седло пригодится – нельзя тут одной без присмотра в лесу тебе странствовать.

– Помощь ме не нужна – доберусь и одна куда нужно. Дяди укрепь не так далеко…

– А мне в Бурого укрепь не нужно. Загон мой недалеко, а завтра как раз отходить на юг велено – к нашим родовым землям. Давно уж они ожидают обещанную хозяйку, от кого сыновей я хочу и таких же отважных и дерзких.

– Не волен ты силой меня увозить от родни… – Майри не верила, что тот решится насильно забрать её в путь с собой, тщетно озираясь по сторонам в поисках укрытия.

– Только где же родня твоя нынче? – усмехнулся ей Хаукар, оглядываясь вокруг, – до стана твоего дяди полдня пути вскачь по пустошам с чащами, а больше тут кроме нас ни единого человека не сыщешь, разве что кроме лазутчиков рыжих – так они не столь ласковы будут с тобоючем я.

Он пристально глянул на женщину, видя волнение той, как дейвонка метается взглядом по пустоши, окружённая конным загоном.

– Или думаешь, что от нас конных вдесятером ты уйти сможешь пешей, невеста? Я ведь не силой тебя хочу взять, а супружество предлагаю по че́сти…

– Тебе для того и корова в невесты сгодится – свою похоть потешить… – негромко, но дерзко ответила ему пришедшая в себя дочерь Конута, нащупав пальцами черен сокрытого в левом рукаве рубахи ножа, – а я лучше свой век до седых волос в девках отбуду, чем твоих выкормышей в чужом гнезде стану рожать…

– Люблю, как держишь ты, – ухмыльнулся ей Хаукар, протягивая в сторону Майри ладонь, – поехали, милая – хватит брыкаться уж попусту.

– И даром отцовством ты тешишься… – едко добавила Майри, взирая в глаза тому, – и от Дейновых дев зайцы львов не плодят!

Подходивший к ней Хаукар на миг весь сменился с лица, остановив скакуна в трёх шагах, и от гнева став белым – но бросив яростный взор на едва не захохотавших над ним с этой дерзкой женской шутки людей властно выкрикнул:

– По добру не желаешь женой быть – силой возьму! Никому после опозоренная не приглянешься, глупая баба!

– Много достойный твоё место занял – а двум мужьям у меня не бывать! – выкрикнула она, пятясь назад от надвигавшихся на неё всадников.

– Ещё поглядим, как ты поводишь меж нами глазами! – насмешливо фыркнул тот ей, и опять обернулся к своим.

– Эй, парни – держите, чтоб не удрала! Поедет в мешке поперёк седла взнузданная, раз со мною ей ехать зазорно. Всё одно я сказал – не отступлюсь от тебя, и моею ты будешь!

Первый из людей Хаукара, кто скорее их вершнего слез с седла наземь и бросился изловить рванувшуюся от них беглянку, не успел даже закрыться рукой, как нож резанул ему прямо по шее, перерубив там заушную жилу – и уже мёртвым свалив того ниц окровавленного.

– Ульф! – раздался над пустошью её отчаянный крик, когда Майри во весь опор бросилась в бег, кинув под ноги полный воды мех.

Тот появился как из-под земли, внезапно вынырнул на своём коне из-за кустов низко пригнувшись к седлу – и копьё молодого Твейро́кси вонзилось в бок стоявшего спиною к нему не спешившегося мечника, валя того наземь. А затем жало пики ударило в шею второго противника, и скрестились с оружием третьего, ища грудь неприятеля.

– Хвёггово рыло ты, вы́блюдок! Как гостя тебя принимали мы прежде! – яростно крикнул он, сойдясь в копейной сшибке с двумя преградившими ему путь до Хаукара противниками, – а ты наших дев похищаешь? Алую птицу тебе бы до гуза разрезать, как Айнир хотел!

– Валите его! – окрикнул своих Хаукар, вздымая клинок и устремляясь на одинокого противника, отступавшего к зарослям вслед за беглянкой, – а если первее меня кто щенкаживым свалит – серебра меру дам тому сразу, зуб Трюри свидетель мне!

– Майри, беги к своей рыжей, пока их держу! – рявкнул Ульф, вогнав обломившееся при том копьё через полосчатку в бок ещё одного врага, и выхватил из-за поясного ремня одноручную секиру.

– Девку ловите!!! – выкрикнул Хаукар, – Хаскиль, Ллотур – за ней!

Два вершника быстрою рысьюпустились за убегавшей подобно стреле пешей дейвóнкой, неумолимо настигая её.

Не стреноженнаяТиннэ паслась неподалёку за вершиной пригорка, и торчавший из стрельной сумы стянутый тетивой лук попал в руки дейвóнки прежде, чем её преследователи догнали дочь Конута, не желая мечом или пикой случайно попортить желанную вершнему живую добычу. Первый из них резко спрыгнул на землю, захватив пятернёй кисть леви́цы беглянки. Отчаявшаяся Майри, не в силах взнятьлук резко ткнула врага прямо в горло под челюсть жалом стиснутой в правой ладони стрелы, глубоко загоняя железо над воротом прочной брони в плоть едва не до сáмого позвоночника, обломав не выдержавшее такого усилия древко у втулки. По руке алым пенным потоком из раны до самого локтя потёк липкий сок его жизни, когда враг стал валиться на землю, ослабив свой хват. Дейвонке рванулась назад к кобылице, и встретилась взглядами с новым противником – ошарашенно зрившим на тело убитого.

– Братик! – выкрикнул всадник, на миг замерев и взирая на родича – а затем перевёл взгляд на ту, кто его только что поразила железом. В глазах его вспыхнула ярость.

– Ах ты змеина… Ты… сука… – второй недруг в запале забыв про приказ взять беглянку живой ухватился за рукоять в ножнах, вырывая на волю отточенный, жаждущий алого кроволивец. Этого короткого мига замешки хватило, чтобы Майри вырвала из седельной сумы вторую стрелу, и в упор выпустила её смертоносное древко в ощеренное от ярости лицо уже вознёсшего над ней свой клинок, прямо в левое око – обрушив того из седла подле мёртвого брата.

Вскочив верхом на Огненную Майри на скаку вскинула лук, натянув тетиву новым древком стрелы, готовая помочь окружённому Ульфу, погоняя кобылу как только могла, преодолев склон подъёма… но в отчаянии немо застыла на самой вершине отделявшего их друг от друга пригорка – глядя на то, как рассвирепевшие воины Хаукара в эти мгновения рубят упавшее наземь с коня тело племянника Скегге, в ярости раз за разом протыкая его окровавленными копьями – от его рук сейчас их осталось лишь четверо.

«Много смертей принесёт она некогда…» – вновь вспомнилось женщине данное прежде, ещё до рождения дочери Конута злое пророчество старого скригги – точно проклятие, раз за разом сбывавшееся… унося самых близких – всех тех, кто ей дорог.

Резко вытерев ладонью хлынувшие слёзы горечи и отчаяния, что опять она стала виною свершившегося кровопролития и гибели своего родича и верного друга с их детства, не сдержавшая рыданий Майри вскинула лук. Позабыв про не надетое на палец лучное кольцо и почти не целясь она выпустила стрелу в застывшего на месте конного Хаукара, желая всем сердцем расплаты с преследовавшим дочерь Конута точно зловещая тень хищной птицы её вожделевшим мужчиной, остановить чьё безумие в силах была только смерть. Но дунувший резкий порыв налетевшего ветра сбил древко в полёте направо, и острое жало вонзилось в плечо рядом бывшего всадника.

– А-а-а-а… Клятая сука! – долетел до неё на вершину холма его стонущий окрик. Завидев в руках у другого врага крестовик дейвóнка развернула кобылицу, уходя от летящего вслед за ней клина, и подстегнув её бросилась дикою рысью, петляя между кустовий в ближайший отсюда лесок прочь от этого страшного места вокруг рокового ключа, чья вода теперь тихо струилась меж ними бурлящим по каменным глыбам багровым потоком средь прежде зелёного моря травы.

– Уйдёт, Шщара отродье… – бессильно махнул рукой один из людей Хаукара, опустив наново взведённый крестовик с тяжёлой гранёной стрелой в его ложнице, – отсюда и клином кобылу её тут не снять через ветви по ветру такому, тиу́рр.

– Ага – не догоним в лесу её к ночи – тем больше под дождь, как весь след водой смоет! – согласно добавил второй, сплюнув от злости под ноги.

– Всё одно не уйдёт от меня эта девка – не нынче, так завтра! Моя будет, Горящим клянусь!!! – вспыливший на миг было Хаукар взял себя в руки, отёр лезвие кроволивца от алого клоком травы и резко вогнал клинок в ножны.

– Возвращаемся куда ехали, нечего время терять! – кратко велел он, усевшись в седло.

– Наших только до ливня успеть погрести бы, тиу́рр, а то волки их тут в требухах схоронят. Не дело кидать так парней…

– Нет на то времени, чтобы землю им рыть. По коням мёртвых навьючим, и дальше до стана так двинемся. Поторопись, Фреки.

– А с этим выползком дохлым что делать? Прикопать бы, чтоб глаз чужой тут не цеплялся…

Хаукар на мир призадумался, почесав подбородок.

– Голову ему отруби, и в ручье утопи где поглубже в илу. Если кто и найдёт тело раньше зверья, так на рыжих подумают – будто на вражьих лазутчиков он напоролся в пути, и это они его жёлудь с плеч сняли себе как добычу. А коня тут оставь – нам лишняя примета о нём ни к чему на чужие глаза будет в стане, если сбрую его кто признает и спрашивать пустится… Волки о нём лучше нас позаботятся.

– Понял, почтенный – сделаем.

Подручный Хаукара с размаху ударил обагрённым клинком по шее истерзанного копьями тела. За волосы подняв с земли отрубленную голову он отстранил от себя чуть подальше, дабы не забрызгаться кровью, обильно закапавшей из пересеченных жил.

– Тиу́рр – так а с серебра мерой как? Я всё же первым с коня сшиб гадёныша. Это уж парни его в той горячке потыкали пиками… – он криво зыркнул на двух остальных.

– Всё будет, Фреки. Я своё слово держу, дай в стан возвратиться и ларь отворить. Поторопитесь там, час выезжать! – обратился он к тем двоим, вьючившим трупы товарищей точно мешки через крупы коней.

– Если спросят – так с рыжими мы тут схлестнулись в пути, шестерых потеряв в этой сшибке, пока оторваться смогли, отступив – так и говорить всем!

– Фреки, подсоби стрелу вынуть… – обратился к помощнику вершнего раненый, морщась от боли и держась ладонью за кровавивший обломок древка в плече, – а то совсем изойду кровью до стана. Клятая девка, сокруши её Хвёгг – уметила же с такой дали и в ветер…

– Сейчас, Въёрн, дай щипцы лишь возьму. Давай, верховницу снимай и броню.

Он обернулся к другому товарищу.

– Нъяль, чего стал столбом точно конская жопа? Нарви живо тряпья на завязки! И дай мне воды – вон, валяется мех.

После двух дней пути через дебри и пустоши измотанная и вымаранная в чёрной болотной грязи кобылица принесла уставшую и изголодавшуюся всадницу далеко на север к стоявшей у излучины лесной реки небольшой дейвóнской укрепи, сложенной в час войны из еловых стволов, потемневших уже за три лета с её возведения. Дочь Конута подъехала к окружённому низким частоколом вокруг намётов и коновязей стерквеггу, назвавшись посланницей из зимнего стана скригги Дейнблодбéреар,и спросила у охранявших тропу копейщиков и лучника как найти тут их вершнего.

Они не признали её за одну из Несущих Кровь Дейна – однако настороженно смотрели на подъехавшую к ним конно одинокую женщину-путницу без сопровождавших её тут в дороге мужчин, одетую в поношенную боевую кольчугу и давшую им верный отзыв для входа в стерквегг. Лицо выдавало в ней странницу, проведшую круглую зиму под небом на солнце и лютом ветру – и пропустили не спрашивая дома и имени – но словно в ней чуя кого-то намного высокого нежели сами, и провожая настороженными и пристальными взорами перешёптывались между собой.

Возле указанного стражниками прокопченного дымом кострищ большого намёта дейвóнку встречал высокий, с бритой налысо головой немолодой долгобородый воитель из северян – вершний этим стерквеггом, в который она заявилась незваной и так же безвестной. Сидя на еловом чурбаке он ловко и неторопливо насаживал на изогнутую ясеневую рукоять лопасть боевого двуручного топора, и лёгким кивком головы указал на вторую седушку напротив по другой бок кострища, догоравшего алыми углями гасшего пламени.