Когда происходят чудеса

Новые жильцы вскоре познакомились со многими в доме. И все соседи были расположены к ним, кроме тети Гали. Мало того, что она уже не могла рассчитывать на комнаты, которые достались им, так они еще оказались довольно шумными соседями. Как ни старались Штайны вести себя потише, женщина по любому поводу устраивала скандал, будь то лишний раз открытый кран на кухне или оставленный свет в ванной.

Через неделю после переезда Анастасию Михайловну вызвали в милицию. Не зная причины вызова, женщина предполагала все. Это могло быть связано с мужем, а мог быть и арест… Раньше, когда она ходила в милицию, чтобы узнать судьбу мужа, ее выгоняли, теперь же вызывали сами. Помолившись дома с детьми, Анастасия Михайловна пошла. В кабинете ее сдержанно, но доброжелательно встретила женщина в форме. В рангах и погонах она не разбиралась, поэтому видела перед собой только женщину.

– Анастасия Михайловна, вы знаете, по какой статье обвиняется ваш муж?

– Он невиновен.

– Все так говорят. Но я не для этого вызвала вас. Я знаю,что вы сейчас испытываете, и знаю, какие еще могут быть последствия, а ведь у вас дети. Поэтому предлагаю вам изменить национальность в паспорте и фамилию.

– Я украинка.

– Но ваши дети – немцы, и вы знаете, чем это им грозит. Я могу помочь вам сейчас изменить это. Если мы запишем их русскими, за вами не будет больше слежки.

– Как же они могут оказаться русскими, если их отец немец, а я украинка?

– Это предоставьте мне. Я смогу записать детей русскими и переписать отчества, например, Геннадьевны и Геннадьевичи.

– Если это поможет нам хоть сколько-то, я согласна. Больше не могу… – Анастасия Михайловна тяжело вздохнула.

Теперь ее предстояло принимать важные решения одной, без мужа. И предложение показалось глотком надежды.

– Ну вот, и договорились. Завтра принесите ваши документы.

Через неделю Штайн стали Штановы. Анастасия Михайловна попросила переписать хотя бы на Штайновых, но ей ответили, что второй раз никто переделывать не будет. Так фамилия и осталась, и как только дети пошли в школу на новом месте, одноклассники быстро прибавили к фамилии приставку «бес»и стали дразнить их «Бесштановы». И матери не раз пришлось напоминать, что бы было, если бы они носили свою фамилию.

Жизнь шла своим чередом. Через время Анастасия Михайловна смогла взять ставку уборщицы в магазине, потом ее перевели в продавцы. Ночами она продолжала стирать белье, спала по два-три часа.

Старший сын также нашел работу. Семья вновь получила пищу досыта, и все благодарили Бога за нее.

Воспитывать восемь детей одной, работая почти круглосуточно, было невозможно, если бы не постоянная молитва, от которой на коленях появились мозоли, твердые, почти как на ступнях. Даже на работе женщина молилась, уходя в подсобку, когда не было покупателей. Этот опыт духовной битвы за близких и друзей Анастасия Михайловна пронесла через всю жизнь.

Глава 11

Первое время кто-нибудь из старших детей или сама Анастасия Михайловна ездили на старую квартиру, выяснить, не пришло ли письмо от Генриха. Новая хозяйка страшно сердилась, всякий раз отвечая на один и тот же вопрос. Наконец ездить перестали, получив заверение на почте, что корреспонденция на фамилию Штайн будет пересылаться по новому адресу. Только все оказалось бесполезным, письма семья так и не дождалась. Генрих исчез бесследно. Через некоторое время Анастасия Михайловна послала официальный запрос, чтобы найти мужа, ей не ответили. На словах она не раз получала ответ: «Ждите, идет следствие». Затем сообщили, что он осужден на десять лет без права переписки. И лишь через много лет, когда Анастасии Михайловны уже не было в живых, внуки семьи смогли узнать судьбу деда.

Генриха и еще девятерых братьев по вере арестовали в один день, обвинив в подрыве советской власти, в шпионаже. На первых допросах все они отказались от какой бы то ни было противозаконной деятельности, объясняя, что никогда не скрывали от властей своих убеждений. Но под пытками и давлением каждый из них подписал все обвинения, что им были предъявлены.

Спустя годы, когда каждый из нас свободен и спокоен в своем тихом уголке, может быть, кто-то осудит этих мужчин в том, что они согласились взять на себя несуществующую вину. Но кто знает, на что пошел бы каждый из нас,таких смелых сейчас, если бы мы попали на их место? Когда допрашивали сутками, меняя лишь следователей, каждый из которых с новыми силами издевался, избивал. Если обвиняемый засыпал или говорил чуть медленнее, его обливали ледяной водой и вновь твердили одни и те же вопросы, превращая тело в кровавое месиво.

Через трое суток мужчинам стали угрожать, что с их семьями будет тоже,что пережили они. Генрих и остальные не смогли выдержать этой мысли. Они подписали документы не глядя. Генрих лишь добавил к ним письменную просьбу о том, чтобы не трогали его семью.

Всю группу приговорили к расстрелу и привели приговор в исполнение второго января тысяча девятьсот тридцать девятого года. А Штановы еще много лет получали ответы, что их муж и отец находится в лагере, не имея права переписки. И только внуки смогли увидеть красную черту в личном деле и запись: «расстрелян». На папке стояла красная печать с надписью «хранить вечно». Никто так и не узнал причину, почему для коммунистов это дело представляло ценность, но у Бога запись о страдании Его детей, отдавших жизнь за имя Его, действительно останется вечно.

И тут новая неожиданная и страшная беда: война. Она коснулась Ленинграда очень скоро. Красивый город, являющийся морскими воротами страны, очень интересовал Гитлера. Вражеские самолеты все чаще бомбили его, и прежде всего заводы. И Штановы одними из первых научились правилам противовоздушной обороны. Никто уже не включал свет, пока плотно не занавесят окна, а как только взвывала сирена, свет выключали совсем, чтобы не навлечь на себя огонь вражеского самолета. А в начале сентября город был отрезан от тыла и блокирован.

Стоял оглушительный грохот – били по заводам, чтобы лишить город возможности защищаться. Бомбежки не прекращались ни днем, ни ночью. В начале блокады говорили, что провизии в городе хватит на десять лет, и волноваться не о чем. Но немцы, похоже, знали, где находятся склады, и разбомбили их в первую очередь, лишив город пищи.

Семья Штановых с воем первой же сирены, предупреждающей о появлении самолетов, вставала на колени, прося защиты у Бога. Многие соседи из подъезда знали о том, что они верующие, и приходили к ним в комнату переждать бомбежку. Под взрывы бомб Анастасия Михайловна читала Библию, потом молились все, кто как хотел, и страх уходил. Адом, вздрагивающий при каждом взрыве на заводе, стоял как памятник веры и надежды на живого Бога. Бывало, бомбы падали слишком близко, или бомбежка была продолжительной, и тогда мест в маленьких комнатах уже не оставалось, и люди заполняли коридор, мешая проходу на кухню. И тетя Галя начинала кричать и ругаться. А люди, готовые верить всему в это страшное время,только поражались ожесточенности этой женщины.

Вскоре продукты стали выдавать по карточкам, которые один раз в месяц получала каждая семья по месту прописки. Пайки выдавались на неделю, чтобы сэкономить продукты тех, кого убили бомбы или болезни за прошедшие семь дней, и все равно сократились до минимума. На недельный паек можно было прожить, только тщательно экономя каждую крошку.

Продовольствие можно было купить за большие деньги только в закрытых военных частях. «Военные не должны испытывать трудностей с питанием, иначе кто будет защищать город от врага», – резонно решили власти. Дополнительный паек, продукты для которого привозили через небольшой перешеек Ладожского озера, на катерах летом и по льду зимой, получали лишь те, кто работал на заводах. Из семьи Штановых никто не относился к этой категории, поэтому они получали обычные продуктовые карточки.

В такое голодное время самым вожделенным для воров всех мастей были эти карточки, поэтому их стерегли больше, чем кошелек с деньгами. В один из дней Рита пошла за продуктами. Стоя в длинной очереди, девушка вдруг почувствовала чью-то руку у себя в кармане.

Она обмерла, потом схватила карман пальто. Из-под ее руки выскользнула чужая рука. Оглядываясь вокруг, девушка проверила карман. Он оказался пустым! Карточки исчезли! Все стояли спокойно, с честными лицами, ожидая очереди. Рита ахнула:

– Мои карточки!

Очередь заволновалась, каждый кинулся проверять свои карточки. И вдруг Рита заметила, как из очереди через несколько человек позади нее выскользнул парень жуликоватого вида.

– Постойте, это вы украли мои карточки! – крикнула девушка.

Словно подстегнутый ее голосом, тот кинулся бежать. Несколько человек кинулись за парнем, но он исчез в переулке. Заплакав, Рита вышла из очереди. Все жалели девушку, но никто не мог предложить разделить с ней свой паек.

Рита попыталась уговорить продавца, утверждая, что карточки у нее были, значит, доля их семьи есть в магазине… Но женщина могла ответить только одно:

– Если я отдам паек без карточки – меня расстреляют. Придется вам протянуть как-нибудь эту неделю, оставшуюся до конца месяца. Потом вы снова получите карточки.

Домой Рита возвращалась в слезах. Идти было очень далеко; зимние сумерки быстро прятали воронки от взрывов бомб на тротуарах и пробоины в домах. Город, погружаясь во тьму, словно застывал от ночного пронизывающего ветра. Жители старались покинуть улицы, прячась в полуразрушенных домах, сжигая в «буржуйках» найденную днем древесину. Рита быстро шагала, понимая, что нужно скорее преодолеть темные переулки, но в душе она мечтала никогда не видеть голодных глаз младших братьев и сестры и не слышать вопроса матери.

Девушка зашла в квартиру, боясь протянуть пустые озябшие руки к огню и рассказать о том, что случилось. Ведь она знала, что никаких запасов дома давно нет. Неделю вся семья будет голодать. Взрослым можно это как-то объяснить,но как сказать Даниилу и Саше, которые сидят и ждут,когда мама приготовит хоть что-нибудь покушать. Братья непонимающе посмотрели на пустые руки сестры, словно от их взгляда хоть что-нибудь в них появится…Только Надя молча ушла в комнату… наверное, плакать.

Выслушав рассказ дочери, Анастасия Михайловна, тяжело вздохнув, сказала:

– Дети, у нас никого нет, кто бы мог нам помочь продержаться эту неделю. Сейчас трудно всем. Мы можем обратиться только к Богу.

И все, преклонив колени, со слезами просили у Бога хотя бы не много муки, чтобы сварить похлебку, которая уже не раз выручала их.

Когда дошла очередь до младшего, Саши, он тихо сказал:

– Боженька, я так хочу кушать! Пошли мне немножко хлеба, —

помолчал секунду и добавил, – и маленький кусочек масла, а то я уже почти не помню, какое оно… Когда все встали, Анастасия Михайловна, вытирая слезы, пожурила его:

– Саша, мы не можем указывать Богу, что нам послать. Мы должны быть благодарны за любую пищу из Его рук.

– Прости, мам, просто я так хотел чуть-чуть масла… Я постараюсь не огорчиться, если Бог не выполнит то, что я просил…

– Хорошо, сынок… Теперь ложитесь спать, утром, может быть, что-нибудь Бог пошлет нам.

Но Даниил и Саша сели на кухне на скамейку и принялись ждать, когда же Бог пошлет им пищу, к ним присоединилась и Надя. Несколько раз Анастасия Михайловна пыталась уговорить их пойти в кровать, надеясь, что в темноте спальни сон победит голод. А утром уже как-нибудь она найдет пищу с Божьей помощью. Дети все равно терпеливо продолжали сидеть, как воробьи на ветке, ожидая от Бога просимое. Анастасия Михайловна ушла в комнату и, упав на колени, снова стала молиться. Днем она могла пойти на разбомбленные продуктовые склады, которые уже проверили жители ближайших районов, и попытать счастья. Но что можно сделать ночью?

У тети Гали всегда была пища. Ее муж время от времени даже мясо приносил. Он работал на продуктовых военных складах и воровал продукты, несмотря на то, что за такое полагалась смертная казнь.

Но не пойман – не вор, и соседская дочь, Лиза, выглядела румяной пышкой рядом с полуголодными детьми. Находиться голодным в кухне, по которой витает запах вареного мяса, – это показалось бы пыткой даже для взрослых, но Галина спокойно варила мясо на общей плите и кормила свою семью, ворча на то, что Штанова не воспитала своих голодранцев, которые смотрят в рот приличным людям.

Приходилось матери настаивать, чтобы дети освободили кухню, пока семья соседей не поест. Это было в лучшие времена… Теперь тем более от соседки нельзя было ждать поддержки.

На территории продуктовых складов порой воронка перекрывала воронку – настолько тщательно немцы «прочесали» это место. Все запасы уже были вычищены, но оставалась опасная надежда на растопившийся при пожаре и впитавшийся в землю сахар. Многие выкапывали ямки и, дождавшись, когда она наполнится серо-коричневой сладкой жижей, наполняли ею принесенную посуду. Многие отравились насмерть, но голодным людям никто не мог объяснить, почему они не должны пить то, что может хотя немного утолить их голод. На эту жижу рассчитывала и Анастасия Михайловна, ожидая утра, надеясь, что Божье обещание как всегда останется верным, и что после того, как семья помолится над этим подобием пищи, сбудется обещание: «… и если что смертоносное выпьют, не повредит им…»

Но у Бога был иной план помощи своим детям. На другом конце города мирно ложилась спать семья командира части. Нина и Леонид жили вдвоем, детей у них не было. Они не голодали, так как получали военный паек, используя карточки Нины лишь наполовину, выкупая в конце месяца долго хранящиеся продукты, чтобы иметь запас на всякий случай.

Супруги знали Штайнов еще до войны. Когда транспорт ходил хорошо, Нина нередко приезжала в гости к Анастасии Михайловне. Но сейчас из-за частых бомбежек стало страшно передвигаться по городу. А в районе, где жили Штайны, трамваи уже не ходили, так как все рельсы были разбиты взрывами бомб, но в военном городке пути еще сохранились.

Слушая шум трамвая под окном, уже лежа в постели, Нина вдруг сказала:

– Мне что-то тревожно… Что-то случилось у Анастасии Михайловны.

– Если там что-то случилось, чем ты можешь помочь? Если хочешь, завтра съездишь, узнаешь, – предложил Леонид.

– Хорошо, – постаралась успокоиться Нина.

Она ворочалась с боку на бок еще несколько минут, затем встала и начала одеваться.

– Что с тобой? – приподнялся муж.

– Не могу, тревожно мне, съезжу сейчас.

– Ты что, с ума сошла?!

– Я не смогу спать все равно, а сейчас, пока трамваи еще ходят, я доеду до разворота, а там уже недалеко, пешком дойду.

– Я не пущу тебя одну! – возмутился Леонид, одеваясь: – Вечно эти бабьи «предчувствия»! Делать больше нечего, до утра подождать не может!

Когда они вышли на улицу, он вдруг вспомнил:

– Нин, у нас же карточки за этот месяц остались не отоваренны

ми. У Штайн семья большая, лишним не будет. Смотри, магазин еще открыт, странно, он же до одиннадцати работает.

В паек военных входили продукты, вкус которых гражданские люди уже забыли: двести грамм масла и белый хлеб. Но масла уже давно не было в магазинах, и этот «пункт» обычно чем-нибудь заменяли. Леонид с Ниной получили макароны, муку и сахар и уже собрались уходить, как продавец остановила их:

– Вы масло будете получать?

– Неужели есть?

– В этот раз привезли.

– Тогда, конечно, получим! – радостно ответили супруги.

Они не захватили с собой сумки, чтобы положить продукты, поэтому пришлось Леониду, согнув руку в локте, положить на нее все полученное, обхватив второй рукой сверху. Нина взяла пакеты с мукой и сахаром, вкус которого в семье Штановых уже также начали забывать.

Супруги доехали до места, где трамвай разворачивался, и пошли по темным улицам. К счастью, бомбежки не было, и они беспрепятственно пришли к дому Штайнов.

Часы уже показывали половину первого, когда Анастасия Михайловна предприняла еще одну попытку уложить детей спать.

– Дети,вы не просите у Бога, а требуете, так не пойдет.

– Мы не требуем и даже не просим, а просто ждем… – ответил Даня.

– А вдруг Бог решил послать нам пищу только завтра?

– Нет, Он же любит нас и знает, как нам сильно-сильно хочется кушать, – возразил Саша. – Он не может заставить нас ждать целую ночь!

Анастасия Михайловна ушла в комнату, чтобы не смущать детей своими слезами. Там мирно спали старшие. А на кухне малыши сидели на лавочке в ожидании чуда. Она вновь бессильно упала на колени:

– Господи, помоги, я не могу больше видеть все это!

И вдруг раздался звонок! Один, значит к ним. Но звонок все не замолкал, звенел и звенел.

– Бог нам пищу прислал! – с криком кинулись к двери дети.

Из своей комнаты выскочила соседка Галина и принялась кричать, что баптисты сами ненормальные, и гости у них такие же чокнутые: трезвонят в полночь.

От шума проснулись старшие дети – чуток сон на голодный желудок… Анастасия Михайловна поспешила в прихожую открыть дверь. На пороге ее встретила охапка хлеба и каких-то пакетов. За ней она увидела Леонида и Нину.

– Простите, что так поздно, – начал Леонид, – Нине вздумалось среди ночи к вам поехать…

Звонок наконец смолк. Оказалось, мужчина нажал на него тыльной стороной ладони и думал, что уже оторвал ее от кнопки, прислонив затекшую руку к стене. Он не почувствовал, что все еще звонит.

– Если бы вы только знали! – охнула Анастасия Михайловна. – Вы – наш ответ на молитву!

Пригласив гостей в квартиру и поставив кипятить воду, Анастасия Михайловна рассказала всю историю.

– Может быть, и масло кто-нибудь из вас «заказывал»? – спросила Нина.

– Я! – радостно закричал Саша. – Бог мне и масло прислал?!

– Да, Бог тебе и масло прислал, – прослезилась Нина. – Мы сами уже давно его не получали, а тут вдруг привезли!

Вся семья встала на колени и со слезами благодарила Бога за помощь. Отрезав по кусочку настоящего белого хлеба, Анастасия Михайловна намазала его тончайшим слоем сливочного масла, о присутствии которого можно было догадываться только по блеску хлебного кусочка, и раздала детям. Такого пиршества у них не было уже давно!

И пусть масло отдавало немного маргарином – в войну трудно было найти чистое масло, но никто из детей не смог бы определить примеси, так как вкус стопроцентного масла не помнили даже взрослые.

Леонид считал себя атеистом и не поддерживал «увлечение» жены религией, но в эту ночь, сидя за столом в семье Штайн, которых он отказывался называть новой фамилией, и глядя на сияющие лица детей, уплетающих за обе щеки белый хлеб с маслом, всерьез задумался: «А может быть, Он действительно существует? Ведь Кто-то не дал Нине спать, и мне напомнил про карточки. Время высчитал до минуты, чтобы мы успели на последний трамвай…». Леонида, как военного, последний факт удивил более всего – как точно было рассчитано время! Задержись они в постели только десять минут, и уже не успели бы сегодня привезти пищу голодным детям!

Анастасия Михайловна дала детям ровно столько, чтобы хватило пищи до конца недели. Ведь это был месячный паек двух людей, а для восьми человек продуктов хватало ровно на неделю. «Как чудесен наш Бог! – с восхищением вздыхала она – нет никого другого, так хорошо знающего наши нужды и так любящего нас!»

Этот случай запал в сердце каждому участнику этой ночи, и никто уже не мог убедить их в том,что не существует Тот, Кто с точностью до минуты рассчитал время «скорой помощи Бога».

Наевшись и помолившись еще раз,поблагодарив дядю Леонида и тетю Нину, дети улеглись спать. Взрослые еще долго сидели за столом, шепотом разговаривая, чтобы не разбудить соседку. Спать легли очень поздно, Анастасия Михайловна уступила гостям свою кровать, сама легла рядом с детьми.

Рано утром, когда дети еще спали, гости ушли: Леониду нужно было быть в подразделении в семь часов утра. Супругам пришлось долго идти пешком. Всю дорогу Леонид молчал, вспоминая все, что слышал ночью. Дойдя до поворота в часть, где они должны были разойтись, он задумчиво сказал жене:

– Наверное, все-таки есть Бог.

– Конечно, – улыбнулась Нина, – и я так рада, что Он есть!

– Да,это хорошо.

И он повернул в часть, а Нина пошла домой, прославляя Бога в душе за то, что Он показал Себя не только тем, кто нуждался в помощи, но и тому, кто им помогал.

Глава 12

От Оли не было вестей с того самого дня, как Украина была захвачена немцами. Занятия в техникуме прекратились; никто не знал, чего ждать от новой власти. Солдаты, уставшие от военного пайка, входили в деревенские дома, как в свои собственные, резали кур и свиней. Но вели себя по большей части достаточно вежливо, чем немало удивляли жителей, которых пугали зверствами немцев.

Но в один из дней во многие дома и особенно в общежития постучалась тревожная весть: всем молодым людям, способным к труду, приказывали явиться на медицинскую комиссию. После осмотра их посадили в грузовики и отправляли на вокзал для отправки на работы в Германию, в «трудовую армию». Таким образом, Оля попала на родину отца в качестве дешевой рабочей силы.

Колеса мерно постукивали, в вагоне было тесно, и дорога казалась бесконечной. Особенно тяжелой она казалась из-за боли в сердце: Оля сильно переживала о родных. «Что будет с ними? Встретимся ли мы когда-нибудь еще?» – невольно стучало в мозгу. Всякий раз, получая письма, она радовалась, словно видела их лица. Теперь все иначе: надежда на встречу таяла с каждым километром,разделявшим их.

Оля оглянулась вокруг: все сидели, сжавшись, со своими нехитрыми пожитками и молчали. Каждый из них оставил кого-то родного и любимого. Впереди всех ждала тревожная неизвестность. И в этот момент пришла мысль,осветив тьму: «У меня ведь есть надежда! Если даже мы не встретимся здесь, на земле, то увидимся на небе! Но как же все эти ребята? Есть ли надежда у них?». И вдруг так сильно захотелось, чтобы здесь оказался хотя бы один верующий любой конфессии, только чтобы любил Бога, знал Христа. Но как найти среди всех этих людей того, для кого Бог не сказка из прошлого, а живой и настоящий Друг? Тогда путь не казался бы таким тягостным и одиноким, если рядом был родной по духу.

Оля еще раз оглянулась, теперь уже внимательно всматриваясь в лица. И вдруг придумала, что делать. Немного поколебавшись, она негромко запела:

Когда окончится труд мой земной,

Даст мне Спаситель на небе покой.

Там навсегда буду с Ним пребывать

И вечно славу Его созерцать.

Голос ее,сначала робкий и негромкий, к припеву окреп и зазвучал чисто и ровно:

Славу Свою даст мне узреть,

Буду на лик Его дивный глядеть.

Славу Свою даст Он мне узреть!

Окружающие сначала с удивлением уставились на странную певунью: вряд ли сейчас кто-то из них хотел бы петь, скорее хотелось плакать, и многие втихомолку вытирали слезы, глядя в пол. И странное тихое пение, несмотря на стук колес, раздалось, как гром среди ясного неба. Но немного грустная мелодия смягчала боль утраты и страх неизвестности бальзамом тишины и надежды. И молодые люди с возрастающим вниманием слушали песню.

Место даровано в доме Отца

Мне беспредельной любовью Христа.

Ах, что за радость Его увидать

И вечно славу Его созерцать!

Вдруг недалеко от Оли зазвучал еще один женский голос, затем в другом конце вагона кто-то подхватил песню басом. Сердце Оли запело вместе с голосом! Нет, она здесь не одна, Бог дал рядом брата и сестру, которые могут разделить с ней одиночество и тревогу. А разделенная беда – уже наполовину беда. Но беда, отданная Богу, – уже не беда, она становится лишь камнем, о который Отец оттачивает характер Своего любимого дитя! Через минуту двое поющих медленно начали пробираться к певунье, и третий куплет они закончили уже, сидя рядом на деревянном полу вагона, красивым трио. Когда ребята подошли ближе, и рыжеволосая девушка, запевшая сопрано, оказалась близко, Оля перешла на вторую партию, которую ей было намного легче петь.

Там многих встречу любимых друзей —

Чудно свиданье вдали от скорбей!

Благость Христа будем все воспевать

И вечно славу Его созерцать.

После окончания песни молодые люди познакомились. Они были рады тому, что молодежь Украины так любит петь, рады тому, что знали гимн, который помог им найти друг друга, но больше всего рады тому, что знают Бога, пребывающего с ними в этих проблемах и объединившего их в одну семью. Белокурый парень повернулся к Оле.

– Как тебя зовут-то?

– Оля, – девушка смело посмотрела в глаза парню и пожала протянутую руку.

Оля была невысокого роста, с прямыми черными, как смоль, волосами, заплетенными в косу, решительная и отважная. Рука ее маленькая, но жесткая от мозолей, на мгновение буквально исчезла в ручище парня.

– А меня Анастас, можно Стас. А тебя? – обратился он ко второй девушке с немного веснушчатым милым личиком, певшей звонким сопрано.