Когда происходят чудеса

Однажды его вызвали в комиссариат. Провожая мужа, Настя молилась и тревожилась о нем. Генрих отправился, попросив Бога, чтобы Он Сам дал ему ответ посредством властей. В комиссариате Генриха встретили недобрыми взглядами. Едва поздоровавшись,человек с грубым лицом и колкими глазами, недоверчиво приглядываясь к нему, сказал:

– Мы не можем больше предоставлять вам вид на жительство.

Вам необходимо решить раз и навсегда: станете ли вы гражданином или покинете страну.

– Если я решу возвращаться в Германию, я смогу забрать свою семью?

– Нет, ваша жена и ребенок – граждане Страны Советов, они останутся.

– Это невозможно, они моя семья!

– Они граждане нашей страны и не могут покинуть Родину.

– Если дело обстоит таким образом, я принимаю подданство. Я останусь с ними.

– Это ваше окончательное решение?

– Да.

– В таком случае мы займемся вашими документами.

Возвращался Генрих домой в глубокой задумчивости. Значит, это и есть Божья воля. Бог предоставил ему выбор между свободой, комфортом и любовью к семье, но в стране, где его жизнь всегда будет подвергаться опасности. Генрих и раньше был готов к испытаниям и гонениям за Христа, смущало лишь то, что за его подвижничество платить придется жене и детям. Но как выяснилось сегодня, им вообще не дано права выбора… Поэтому решение остаться показалось ему единственно верным.

Шел тридцать третий год. В семье Штайн было уже пятеро детей. Все чаще они задумывались о том, чтобы освободить мастерскую. Отношения с властями становились все труднее, тучи над семьей Штайн сгущались. Генриху все труднее было выезжать в другие церкви или проводить евангелизации. Объявленная свобода вероисповедания, также как позволение верующим не служить в армии, давно уже были отменены. Теперь твердой рукой насаждался атеизм.

И когда запретили частный бизнес в любом виде,вопрос с комнатой решился сам собой. Каждый гражданин Страны Советов обязан был работать на государство, иначе его объявляли тунеядцем и отправляли в места не столь отдаленные. Давно были уничтожены крепкие крестьянские хозяйства, которые власти назвали «кулацкими», – все было сдано в колхоз. Генрих устроился на мебельную фабрику. Но и тогда не ослабевало недремлющее око власти. Каждый его шаг, как бывшего иностранца, фиксировался, каждое слово передавалось в органы.

Глава 9

В один из дней Настя получила письмо от Агафьи. Увидев его, Настя почему-то вздрогнула. Письма всегда приходили от отца, подписанные его неровным прерывистым почерком, и Настя любила этот почерк, также как любила ту руку, которая писала эти письма… Мачеха обычно передавала привет или приписывала в конце письма несколько строк. Но этот конверт был подписан ее почерком. Почувствовав что-то неладное, Настя рывком разорвала конверт,неровно,как попало, и дрожащими руками открыла сложенный пополам листок.

Кое-где буквы были размыты… «Неужели слезы!» – вздрогнула Настя, зная, как много нужно, чтобы заставить Агафью проронить хоть слезу. Мачеха обычно не плакала, но если уж расплачется – так плачет долго и надрывно, и для этих слез нужна очень веская причина.

«Милая дочка… – начала читать Настя. Несмотря на примирение и добрые отношения, Агафья никогда не называла ее так. – Наверное, Господь не простил мне всего, что я сделала тебе и Михаилу. Иначе почему Он попустил всему этому случиться?! Или я не смогла быть хорошей женой твоему отцу? Но видит Бог,как я старалась, как молилась, чтобы Он мне посылал терпения и мудрости… Неужели твоему отцу так плохо было со мной?!Я же старалась его поддержать в служении в церкви, я же видела, что для него это важно!.. Михаил покончил с собой! Он повесился! Я никак не могу поверить, что это случилось! Только не с ним!..»

У Насти все поплыло перед глазами, земля ушла из-под ног. Она остановилась, затем еще раз перечитала страшные слова, не веря своим глазам. Женщина долго смотрела перед собой, не понимая, что происходит, затем машинально опустила глаза на листок…

«Крепись, дочка, и прости свою неразумную мачеху. Поверь, все время, что тебя не было, мы жили также тихо и дружно… Только власти запрещали Мише проповедовать. У нас даже Библию забрали…

Но это же не причина для самоубийства! Да и забрали-то ее уж четыре

месяца назад. Отец, правда, скучал по Божьему Слову, но много стихов наизусть знал. Мы всегда вспоминали их перед молитвой… И в тот вечер мы спокойно поговорили, помолились и легли спать. Я даже не услышала, когда он встал, а утром нашла его в сарае… Не знаю, почему все так случилось?! Похоронили его в тот же день,жарко сейчас очень… Не могу забыть его лица!!! Прощай, дочка, пусть Бог по может тебе перенести утрату! Не говори детям, это слишком ужасно и непонятно!..»

Дети, ничего не подозревая, играли в своей комнате, и их звонкие голоса звенели, как колокольчики. Но Настя ничего не слышала и не замечала. Потом, почувствовав головокружение, она попыталась встать, чтобы взять стакан воды… и потеряла сознание.

Из комнаты выбежала старшая дочь Оля. Увидев маму на полу, она испуганно закричала, на ее крик остальные дети высыпали из комнаты, поднялся плач и переполох; Оля, оправившись от испуга и намочив руки, брызнула маме в лицо. Та медленно открыла глаза, увидев плачущих ребятишек, проговорила:

– Успокойтесь, все в порядке… я сейчас встану, не пугайте соседей. А что случилось?

Дети, умолкнув, испуганными глазами смотрели на бледную мать, а Оля поднесла стакан воды и тихо спросила:

– Мам, а почему ты упала?

Настя всхлипнула, вспомнив причину.

– Мой папа умер, – выдавила она из себя и зарыдала.

– Но ведь у тебя наш папа есть и мы, ты же не одна. А дедушка уже был старый, не плачь так, мам, – неловко утешала ее Рита, вторая дочь.

Наконец Анастасия смогла успокоиться, она должна была взять себя в руки, чтобы не вызвать лишних расспросов, злополучное письмо она крепко сжала в руке, чтобы кто-нибудь из старших детей нечаянно не увидел того, что в нем. Слезы немного облегчили боль, но лишь на время. Всякий раз немой вопрос «Почему?» больно резал по сердцу, вновь и вновь заставляя его сжиматься. Стараясь не думать обо всем, что узнала, Настя пыталась что-то делать по дому, но ноги подкашивались, словно были налиты свинцом, руки не слушались.

Но вскоре она прекратила бесполезные попытки и легла на кровать. Оля и Рита быстро занялись малышами,доделав то,что было необходимо, они давно привыкли помогать маме.

Через несколько часов с работы пришел Генрих, не успел он войти в дом, как дети в прихожей наперебой стали делиться пережитым испугом и объяснять, что же случилось с мамой и отчего.

В спальню Генрих вошел встревоженный и расстроенный. Он тихо присел на край кровати и взял руку жены:

– Милая, мне очень жаль, что так случилось, но ты же знаешь, что эта разлука ненадолго. Все мы встретимся на небесах у Господа…

Настя не выдержала и разрыдалась. При детях, которые, как стайка притихших воробьев, стояли за спиной мужа, она не могла сказать причину своего отчаяния. Немного успокоившись, она прошептала:

– Вечером поговорим об этом, хорошо?

– Хорошо,как скажешь. Поспи немного.

Все вышли, и в тишине комнаты Настя осталась одна со своим горем. Она очень хотела сейчас поговорить, но если дети заподозрят тайну, придется что-то им отвечать. Лгать она не могла, но и правду сказать тоже считала неправильным. Молчание сейчас было единственным верным решением. Кроме того, в глубине души она надеялась, что напишет письмо Агафье, подругам, и, может быть, утверждение о самоубийстве окажется ошибкой… Тогда останется надежда на встречу с отцом у Христа… Оказавшись в пропасти неразрешимых вопросов и отчаяния, женщина не торопилась погружать в нее окружающих, а тем более детей, как бы ни было трудно молчать о своем горе.

Она не могла поверить в случившееся, ведь к этому времени отец уже был дьяконом в церкви. Этого просто не могло быть. Тем более, что письма, пусть и нечастые в последнее время, были наполнены упованием на Бога, любовью к людям, к жизни. Он лучше других знал, что покончить с собой – это навсегда потерять спасение, надежду на встречу с Богом… Но как это возможно, если отец так сильно любил Бога? Как его вера, которая казалась Насте гранитной стеной, не спасла от такого страшного шага? Что могло сломить его?!

Неужели есть в мире вещь,способная «отлучить нас от любви Божией».

Если бы Настя поверила в это сообщение, ее вера сильно пошатнулась бы, так как глубоко в душе осталось бы сомнение в правдивости Библии, сомнение в том, что библейские заветы выполнимы, и более того, что они дают счастье. Поэтому душа ее сопротивлялась, как могла, этой страшной вести. Настя знала, что не она одна чувствует это, все, кто знал Михаила, находятся сейчас в таком же состоянии растерянности и недоумения, но для нее это была еще и потеря прочной нити, которая так часто поддерживала ее в трудную минуту. Эта невидимая связь много раз помогала женщине в трудный час, но сейчас она тянула ее вглубь отчаяния и страха.

Наступил вечер, дети улеглись по постелям. И женщина наконец показала мужу письмо, тот прочел, и тень легла на его лицо.

– Этого не может быть! Мы же только на прошлой неделе получили от него такое хорошее письмо! Человек не может так быстро измениться, здесь что-то не вяжется…

– Мне тоже не верится. Самое страшное даже не смерть, а то, что у меня не остается надежды встретиться с ним в будущем! Неужели такое может случиться с верующим человеком?

– Если он действительно любит Бога и верит Его Слову – это невозможно… Я мало знаю твоего отца, но мне кажется, он был искренен в своей вере…

– Да. Сколько времени мы проводили вместе за чтением Библии и в молитве. Он всегда был для меня примером в любви к Богу и людям… Что же могло случиться? – горло Насти давил комок, мешающий дышать и говорить.

– Только Бог знает истинные причины того, что произошло, – вздохнул Генрих.

– Что ты имеешь ввиду? – в глазах Насти вспыхнул огонек надежды.

– Только сегодня мне сообщили, что нескольких пресвитеров убили, другие пропали без вести… Похоже, начинаются гонения на церковь – нужно быть готовыми ко всему. А я переживал, что принесу домой тяжелые вести… – Генрих тягостно вздохнул.

– Знаешь, если бы папу убили, мне было бы очень больно, но у меня бы осталось упование на будущую встречу, – тихо заплакала Настя.

– Не торопись с выводами и молись, чтобы Бог Сам открыл правду и дал силы принять ее, какой бы она ни оказалась…

– Да,наверное, ты прав. Я попрошу подруг более подробно написать о том, что произошло. Им будет легче рассказать все, чем матери…

Генрих склонил голову и попросил:

– Давай споем «По трудной жизненной тропе».

Настя тихо подхватила за мужем:

По трудной жизненной тропе

О дай, Спаситель, силу мне

Сказать безропотно Тебе:

«Как хочешь Ты».

И если Ты захочешь взять,

Что мне больней всего отдать,

О дай мне радостно сказать:

«Как хочешь Ты».

На следующий же день Анастасия написала письма двум подругам и ответила мачехе, утешив ее и выразив соболезнование. Настя не сомневалась в том, что Агафья действительно старалась быть хорошей женой для отца – и ни в чем ее не обвиняла. А с надеждой решила подождать, пусть Бог Сам ответит на трудные вопросы ее жизни. После потери отца Настя еще больше привязалась к мужу, который теперь остался единственным человеком, на которого она могла положиться в жизни. Конечно, там, на Украине, у нее остались дальние родственники и Агафья,но все же это были люди,которым Настя никогда не смогла бы открыть свое сердце в трудную минуту

Глава 10

Прошел год, в семье Штайн появился малыш, который был удивительно похож на деда. Словно тоскуя об отце, Анастасия передала его облик тому, кого носила под сердцем. После рождения Саши она немного успокоилась, словно глядя на сына, возвращала себе надежду на встречу с отцом в небе. Анастасия пыталась убедить себя, что, может быть, перед смертью, когда жизнь проходит перед глазами человека, Михаил все же смог попросить прощения у Бога. Посланный ребенок воскрешал в женщине добрые воспоминания об отце и тем утешал душу. Насколько необычными иногда кажутся людям Божьи способы помочь нам в наших переживаниях, но они всегда действенны для тех, кому посланы.

Письма от подруг не внесли ясности в обстоятельства смерти отца. Настя узнала лишь, что Федор, тот самый вечно пьяный и ободранный лентяй, стал комиссаром станицы. Теперь он ходит по деревне с наганом и сгоняет весь скот в пустующую усадьбу, принуждая вступать казаков в ненавистный колхоз. В станицу коллективизация пришла с большим опозданием, и жители уже насмотрелись на окружающие поселения. Все это время людям удавалось сохранить видимость колхоза, оставляя большую часть скота в домах. Но теперь Федор лютовал, отнимая последнее. Колхозом были довольны только бездельники, не имеющие даже простого хозяйства. За неделю перед смертью отца Федька приходил в дом Линковских, как всегда пьяный,и,угрожая пистолетом,требовал,чтобы Михаил с Агафьей отказались от Бога. Кричал, что они Настю отдали буржую, и что они сами буржуи… Расправы учинить ему не удалось, так как за ним пришли, но, уходя, он пригрозил скоро вернуться и убить их, если те не откажутся от своей веры. Федька и прежде не отличался чистоплотностью в делах, теперь же от него любой подлости можно было ожидать. Когда он выходил, Михаил что-то сказал ему, от чего тот побледнел и громко выругался, явно испугавшись. Но сказанное так и осталось тайной. Подруга высказала предположение, что кто-нибудь не выдержит и убьет его, ведь он и сам уже немало порешил людей. Федора даже грозили отдать под трибунал за самоуправство, и это в то время, когда убивать было даже модно…

Когда малышу исполнилось полгода, в Ленинград неожиданно приехал проповедник из родной станицы. Узнав его в церкви, Генрих пригласил гостя домой, зная, что жена будет рада встрече с земляком.

Настя, увидев Арсения, всплеснула руками и неожиданно расплакалась. Она сама не подозревала, насколько сильно скучала по родным местам. Ведь после выхода замуж женщина так и не смогла посетить родные края.

Гость много рассказал в этот вечер, но радостных событий было мало: власть все больше обагряла свои красные знамена кровью простых людей. Люди боялись говорить, боялись выходить на улицу вечерами – боялись жить. В деревне оказался еще один самоубийца – молодой пресвитер их церкви…

– После смерти Бориса, которая в точности совпала с тем, как умер Михаил, все серьезно задумались над тем, а самоубийства ли это, – вздохнул рассказчик, увидев пытливый взгляд Насти. – А через месяц Федор, перепив в местном кабаке, проговорился, что это его рук дело. Угрожал, что если эти баптисты не угомонятся, то среди их руководства появятся еще«самоубийцы». Это были страшные слова, но у всех в церкви словно камень с души свалился: значит, братья не накладывали на себя рук —их убили за преданность Богу, а это в корне меняет дело.

Сатана, сначала добившийся своей цели и ввергший всех в смятение, заставивший многих усомниться в возможностях Бога преображать души людские и их жизнь, как всегда перестарался и «перегнул палку», и вторая смерть возбудила в большинстве жителей восхищение стойкостью верующих в трудностях и бедах. Смерть Бориса сняла поношение с имени Михаила и с церкви.

Приходил Федор и к Арсению. И он с семьей решили месяц погостить у родственников в Ленинграде.

Настя, дослушав рассказ земляка, опять расплакалась, это были слезы облегчения, всхлипывая,но улыбаясь,она только и смогла произнести:

– Спасибо, брат, если бы ты знал, какой груз ты снял сейчас с моей души.

– Да у нас всех от души отлегло, хотя и оплакивали мы их… Но ведь плакать по умершему в Господе совсем не то, что по тому, кто навеки погиб! И, хотя только Бог знает судьбу и душу каждого человека и тех, кто уходит от нас, все же Он сказал, что убийцы не наследуют Царствия Божия , а самоубийца убивает человека в последний миг своей жизни… Но если их убили чужие люди за их веру – значит, мы можем надеяться на встречу в небе.

Они еще долго беседовали, затем молились. Ожидание опасности, неуверенность в завтрашнем дне придавали их молитвам особую горячность и открытость перед Богом, ведь только от Него они могли ждать помощи в трудностях и переживаниях. И каждый из них понимал, что предстоит нелегкое время.

Прошло несколько лет после памятной встречи. Настя вышла на работу, так как денег не хватало. Старшие дети ходили в школу, а самых маленьких отдали в ясли. Дома, поужинав, вся семья собиралась и вместе читала Библию и пела. Дети очень любили эти вечера, потому что родители уделяли им внимание. Но самое лучшее время было по выходным, когда отец мог подольше пообщаться с детьми.

Уже не раз Генриха вызывали в комиссариат, предупреждали, угрожали, запретили проповедовать в церкви. Он терпеливо выслушивал, но когда его спрашивали,будет ли он выполнять требования «народа», отвечал:

– Мне бы очень не хотелось огорчать вас, но ваши требования для меня невыполнимы – Бог ждет от меня другого, и я повинуюсь Ему.

– Твои дети будут расти без отца! – кричал комиссар.

– Я верю в то,что Бог позаботится о них, если меня не будет с ними. Господь обещал, что не оставит тех, кто любит Его, и я уверен, что Он способен позаботиться о них.

– Ты нарываешься на неприятности! – пригрозил комиссар, – советская власть не потерпит неподчинения!

Генрих тяжело вздохнул, вспомнив то, что случилось на родине у жены, и все, что происходило в последнее время в других церквях; он подумал, что уже неплохо знает о том,что советская власть не терпит инакомыслия и неподчинения. Все большее количество людей исчезало в тюремных застенках.

В середине тридцатых годов стало ясно, что Сталин болен. Никто не говорил этого вслух, но всякий думающий человек понимал это. И мало кто знал, что один из психиатров, прибывших в Кремль по приглашению вождя, обследовал его, провел несколько тестов и вынес вердикт: «серьезно болен, нуждается в срочном лечении». После этого врача никто уже не видел. Страшен параноик, страдающий навязчивыми мыслями о преследовании и попытках убийства, заговорах, но еще страшнее, если он наделен неограниченной властью.

Грянул ноябрь тридцать седьмого года. В один из зимних вечеров, когда уже стемнело, и семья готовилась ко сну, в квартиру громко постучали прикладами винтовок, никто не ждал бури именно сегодня. В это время у Генриха с Анастасией было восемь детей, младшему сыну Сашеньке едва исполнилось два года. Когда папа пошел открывать дверь, из комнат выглянули детские лица, тревожные, испуганные. Такого стука боялись все. Воронок, стоявший у подъезда, довершал картину опасности для семьи Штайн и всех соседей. Генриха забрали, никто не знал, за что. Осудили как врага народа и немецкого шпиона, никто не выяснял реальной причины, да ее и не было, была лишь статья кодекса, под которую убирали всех неугодных власти. А угодить ей было очень и очень сложно… Генрих был опасной фигу

рой: бывший иностранец, владеет семью языками, христианин, и не рядовой, а посланный «заграницей» миссионер. Это все равно что шпион. Люди в черном вошли в квартиру, старший по званию спокойно бросил Генриху:

– Собирайтесь.

Возражать было бессмысленно и опасно. Генрих быстро оделся, попросив жену дать что-нибудь с собой. Руки Анастасии Михайловны дрожали, когда она спешно собирала ему необходимое.

– Пусть Бог сохранит вас, я буду молиться о вас, – обняв и поцеловав всех, сказал он на прощание.

Люди в черных кожанках, на удивление, не стали делать обыск. Через четверть часа все стихло, словно и не было воронка и стука прикладов о дверь. Только Генриха не стало, и никто не знал, появится ли он когда-нибудь. Анастасия Михайловна уложила детей спать, затем, упав на кровать, не раздеваясь, стала молча смотреть в потолок.

Она знала, какая судьба у жены и детей врагов народа… Никто не будет держать на работе жену врага народа. Даже подавший кусок хлеба врагу народа или его детям может в свою очередь оказаться таким же.

Семья врага должна готовиться к голоду и холоду… если выживет. Утром Анастасия Михайловна, проведя ночь без сна, подошла к зеркалу, чтобы расчесаться и идти на кухню, готовить завтрак детям. И увидела незнакомое лицо в обрамлении седых волос.

– О Боже,помоги мне! – только и могла прошептать женщина, отшатнувшись.

Как хорошо и просто идти за Богом, когда Он со всех сторон окружает заботой, любовью и благополучием… Но что делать,когда несчастья и беды шагают по пятам? Когда кажется, что Бог молчит, взирая с небес на плачущее Свое дитя? У верующего человека остается одно – держаться за основы веры, приобретенные в дни благополучия. Чтобы в годину искушения сказать врагу: «…нет нужды нам отвечать тебе на это. Бог наш, Которому мы служим, силен спасти нас от печи, раскаленной огнем, и от руки твоей, царь, избавит. Если же и не будет того, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем, и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся». Ведь эти юноши были лишены своего хорошего положения в обществе, связи со своей родиной и родством, взяты в плен, и в случае неповиновения царскому указу их ожидала верная смерть.

Другие повиновались царю, чтоб спасти свою жизнь,поэтому не увидели чудес Божиих в своей жизни… Но не всегда эти чудеса так ярко видны, как в случае с молодыми людьми из библейской истории.

Самые страшные предположения оправдались. Генриха осудили как немецкого шпиона и врага народа. Анастасию Михайловну уволили из детского сада. Как ни экономила она продукты, они все же подходили к концу, деньги тоже. Женщина пробовала устроиться хотя бы уборщицей, но все отказывали, услышав ее анкетные данные.

Вся семья была на грани отчаяния. Тогда Анастасия Михайловна закрылась в комнату, упала на колени.

– Господи, Ты обещал не оставить. У нас нет никого, кто мог бы помочь нам, кроме Тебя. Мне не к кому идти, – взмолилась она.

Поздно ночью, пользуясь темнотой, пришла соседка.

– Анастасия Михайловна, мне белье в прачечную отнести нужно. Вот я и подумала, может быть, лучше вы постираете.

– Да благословит вас Бог!

Это была тяжелая, но все же работа, а значит и пища. Через время также ночью, таясь от всех, пришла другая соседка.

– Анастасия Михайловна, у меня картошки много, с дачи привезли. Решила принести вам немного, у вас же дети…

– Бог да благословит вас!

Так понемногу с разных сторон приходила помощь. Оля решила поехать на Украину учиться. С трудом собрав деньги, она поехала и, сдав экзамен, поступила в техникум. При хорошей учебе она могла рассчитывать на стипендию и могла там подрабатывать. Рите тоже удалось найти работу, на которой не просили заполнять анкету. Ей пришлось бросить школу,но с этого дня вся семья вздохнула с облегчением. Работа была малооплачиваемая, но все же это был постоянный заработок.

Но однажды пришла женщина, сверкающая драгоценностями, и сказала, что отныне их большая квартира принадлежит ей.

– А что же делать нам? – растерялась Анастасия Михайловна, понимая, что бесполезно и опасно идти и доказывать свое право на жилплощадь.

– Вам государство выделило квартиру недалеко от завода.

– И когда мы должны съехать? – обреченно спросила Анастасия Михайловна.

– Чем быстрее, тем лучше, – бросила женщина, брезгливо морщась, осматривая квартиру. – Наплодят же нищеты, – передернув плечом, она пошла к выходу.

Анастасия Михайловна, закрывая дверь, горько сказала:

– Плодили-то детей в достатке. А кто их делает нищетой?..

– Молчи, мама, тебе что, жизнь не дорога? Что с нами станет, если и тебя заберут? – Рита со страхом оглянулась на дверь…

– Прости, дочка, сорвалось нечаянно.

– Мам,сделай,пожалуйста,так,чтобы у тебя больше ничего такого нечаянно не срывалось, Сашеньке только два. Я всех не вытяну.

– Хорошо,постараюсь… – устало откликнулась Анастасия Михайловна и пошла собирать вещи.

Переселили их в коммунальную квартиру, в которой жила женщина с очень скандальным характером. Квартира находилась в доме,

прилегающем к заводу. Никакой детской площадки или сквера не было рядом. Вся семья теперь занимала две смежные комнаты. Ниже на ступеньку находилась дверь в кладовку,в которой стояла поломанная мебель,оставшаяся от старого хозяина. Анастасия Михайловна решила не выбрасывать ее, хотя их мебели хватило с избытком. Жизнь показала, что может пригодиться все, даже самое ненужное. Анастасия Михайловна даже удивилась тому, что новая хозяйка их квартиры не потребовала отдать ей и старинную мебель. Мебель была очень красивая – память о времени, когда семья не нуждалась. У семьи «врага народа» не было никаких прав, и всякий, хоть сколько-то приближенный к власти, мог безнаказанно отнять все, что захочет.