Когда происходят чудеса

– Ты прав, ничего… по крайней мере, сейчас, – Кирилл вновь грустно вздохнул.

– Значит, больше и не надо! – когда говорил Стас,невольно казалось, что жизнь не так уж сложна, что она прекрасна, несмотря на беды и проблемы.

– Это было бы здорово, если бы было так!

– А как?! – Стас даже приподнялся на настиле, несмотря на усталость?

– Не знаю… – с сомнением протянул Кирилл.

Он еще долго не мог уснуть,позволив себе сказать «да» Богу. Свою греховность он сознавал давно. Из-за сознания своей греховности он не мог принять прощение и спасение. Но в эту ночь Кирилл рискнул довериться любви Божьей и,сказав «прости», поверить в Его прощение. Эта ночь стала особенной ночью в жизни молодого человека!

А утром Кирилл встал с блестящими глазами и, на удивление, счастливым. Кто бы мог поверить, что такое возможно? Кирилл и сам не смог бы поверить в подобное, если бы все это не происходило с ним самим.

Оля смогла прийти только через неделю. Кириллу не терпелось рассказать ей о том, что он нашел самую великую любовь в мире, поделиться радостью,хотя бы крикнуть пару слов о том, что произошло.

За прошедшую неделю Кирилл понял, как сильно ему не хватает Оли, ее силуэт в светлом легком платье,в котором он видел ее в последний раз, чудился ему каждый день. Несмотря на то, что внешние обстоятельства не изменились, Кириллу казалось, что теперь он живет в другом мире. Он принял любовь Бога и поверил в любовь Оли – эти два факта перевернули его душу. Всегда немногословный, Кирилл готов был говорить хоть целый день о Великом Боге, любящем людей, и даже жестокость некоторых конвоиров и их непримиримость не вселяли в душу молодого человека сомнения в любви Божией, напротив, подчеркивая разницу между Богом и человеком, придавали этой Любви особую величественность и прелесть.

Когда в воскресенье Кирилл наконец увидел Олю, он чуть не закричал от радости,замахав кепкой. Девушка в ответ взмахнула рукой. Его опущенный взгляд при последней встрече отрезвил ее, и она решила не навязывать своей любви, оставив лишь заботу, чтобы молодой человек не подумал, что чем-то ей обязан. Подождав удобного случая, Оля бросила то, что принесла, и собралась уходить, как вдруг Кирилл, показав на небо, крикнул:

– Мы с Богом теперь тоже друзья!

Она от радости на мгновение лишилась дара речи, затем, прослезившись, прошептала:

– Слава Богу.

Кирилл не мог услышать того, что сказала Оля, но по ее движению губ он все поняли согласно кивнул. Конвоир прикрикнул на Кирилла, чтобы тот не задерживал остальных. Молодой человек пошел было дальше, как вдруг обернулся и, поймав на себе задумчивый взгляд Ольги, неожиданно громко крикнул:

– Я люблю тебя!

Ольга совсем растерялась. При всей ее смелости и решительности этот поступок сильно смутил ее. Девушка невольно оглянулась, поймав на себе несколько сочувствующих взглядов женщин и девушек, собравшихся в большом количестве у забора по случаю воскресенья.

Видя доброжелательные, улыбающиеся лица, Оля и сама улыбнулась.

Такого сумасбродного шага от Кирилла она не ожидала, но тем приятнее была новость! Минутное замешательство отняло возможность чем-либо ответить на его признание, но это дало время прийти в себя. Когда посетители скрылись за углом барака, Стас выдохнул:

– Ну ты даешь! Я думал, что я – чокнутый, но ты перещеголял! Я бы не смог вот так, при всех!

– А какая разница при всех или не при всех. Я не хотел больше молчать, – устало, но счастливо улыбнулся Кирилл. – Вот только все это быстрее бы закончилось…

– Что?

– Война. Раньше я мирился, что это надолго, но теперь не могу дождаться!

– Не узнаю тебя!

– Я сам себя не узнаю, – сказал Кирилл, затем шепнул: – Есть достоверные новости, что немцев под Сталинградом разбили…

– Не может быть, по радио же всегда передают об их наступлении и победах… – перешел на шепот и Стас.

– У нас свои новости… В цехе один умелец радио собрал и Москву слушал.

– Это точно?

– Точно. Теперь надо только ждать. Может, домой скоро?

– Не торопись, вряд ли. Придется еще многое потерпеть.

– Можно терпеть, когда в этом есть смысл.

Глава 14

Шло время, надежды на освобождение города все оставались надеждами, блокада продолжалась. От старшей дочери с Украины давно не было писем, судя по новостям, местность, где училась Оля, была захвачена немцами. Анастасия Михайловна очень волновалась за нее, оказавшуюся в такое опасное время вдали от семьи. Но,видя все, что происходит в Ленинграде, она уже не знала, где лучше. Только бы Бог сохранил ее дочь от плена и беды.

Паек в городе становился все меньше и меньше. Теперь выдавали только на день. Приходилось выстаивать длинные очереди за кусочком черного хлеба величиной в половину ладони. Да и хлебом это было уже трудно назвать. Если сжать такой «хлеб» в ладони, он превращался в липкий комок непонятного состава. Анастасия Михайловна не могла съесть даже и этот кусочек, ведь рядом сидели дети, которые, мгновенно проглотив свою порцию, голодными глазами смотрели на хлеб в ее руках. И она отламывала половину своего кусочка и делила между ними, съедая сама оставшееся. Хлеб делили на три части – на завтрак, обед и ужин. Анастасия Михайловна кипятила воду и наливала ее в тарелки. В воду крошили хлеб и съедали своеобразный «суп».

За водой также выстаивали в очереди несколько часов. Анастасия Михайловна раньше всегда сама ходила за водой, но теперь она уже не могла выйти из дома, а только передвигалась по квартире, да и то лишь несколько шагов могла сделать без отдыха.

Люди падали и умирали прямо на улицах. Те, кто мог передвигаться, обычно это были военные, собирали по улицам трупы, чтобы избежать эпидемий. Постоянно работали печи, из труб выходил густой черный дым. В городе царила смерть и разруха. Но не всегда санитары справлялись со своей работой вовремя, и на улицах нередко лежали замерзшие тела, пугая своими открытыми глазами, глядящими в пустоту. Когда потеплело, стало еще хуже: от разлагающихся трупов исходил смрад, наполняющий город тяжелым запахом даже после того, как их вывозили, поскольку на асфальте до дождя оставались пятна и остатки одежды, пропитанной вонючей жижей.

В один из дней Лиза, дочь Галины, которую та отправила за водой, принесла воду на кухню и бросила, собираясь снова выходить:

– Мам, я не надолго, меня попросили занести одну вещь…

– Что за вещь? – удивилась Галина.

– Да женщина одна попросила записку отнести.

– Ладно, только побыстрее, – бросила мать,входя к себе в комнату.

Что-то дрогнуло в сердце Анастасии Михайловны, находившейся в этот момент в кухне и слышавшей их короткий разговор.

– Покажи,детка, записку, – обратилась она к девочке.

– Мам, тут Анастасия Михайловна просит показать ей записку, – крикнула девочка вслед матери. Галина, круто развернувшись, вернулась в кухню.

– Почему вылезете не в свое дело? – рявкнула она. – Неужели ваше любопытство не дает вам покоя!

Анастасия Михайловна хотела промолчать, но вдруг посмотрела в глаза соседке.

– Делайте,что хотите, но сердце мне подсказывает, что тут что-то неладное. Это ваш ребенок,и вам решать, – закончила она и ушла к себе.

Галина проводила соседку надменным взглядом, но потом повернулась к дочери.

– Покажи-ка записку. Правда, кто знает, что там?

Лиза протянула матери свернутый листок.

– Женщина просила не читать…

– Ничего, будет лучше, если я посмотрю ее.

Галина развернула лист и обмерла. На нем были короткие слова:

«Принимайте товар». Сердце женщины чуть не выпрыгнуло из груди! Так вот как добывают зернистый жир,который нередко странные люди продают, проходя по квартирам! Многие утверждали, что это человеческий. И мужа на работе не раз предупреждали, чтобы не выпускал дочь одну на улицу: слишком уж она свежая и полненькая – большой соблазн для тех, кто промышляет людским товаром.

Галина не поблагодарила соседку, но дочь больше не выпускала на улицу, предпочитая сама ходить за водой. Если Лиза хотела пройтись по свежему воздуху, мать непременно шла с ней.

Лето, которое так долго ждали, вместе с теплом принесло много болезней. Живые не успевали сжигать мертвых, и все чаще можно было увидеть разлагающиеся трупы на улицах. Над городом навис тяжелый смрад, опасно стало набирать воду из стоячих водоемов. Все меньше оставалось мест, где можно было набрать чистой воды, и теперь за ней приходилось идти несколько кварталов. Но, несмотря на все трудности и беды, лето принесло также и солнечные лучи, которые удивительно придавали сил. Анастасия Михайловна иногда могла теперь выходить из дома, чтобы принять участие в поисках пищи.

Истощенные люди собирали все, что могло хотя бы косвенно заменить пищу. В один из дней Анастасия Михайловна пошла к военному городку в надежде найти хоть что-нибудь, что могло бы заполнить пустые желудки детей. Неожиданно она увидела конский навоз, в котором находилось большое количество не переваренных зерен овса. Женщина была счастлива! Быстро собрав все до последнего зернышка, она принесла драгоценную ношу домой.

Тщательно промыв овес водой, Анастасия Михайловна разделила массу на равные части и сделала подобие котлет, которые пожарила на сухой плите. Дети стояли вокруг матери, жадно вдыхая самый прекрасный запах в мире – запах печеных зерен. Их не смущало, что пахло и навозом. Они не могли дождаться,когда же котлеты можно будет съесть. Мать предупредила детей, чтобы те тщательнее пережевывали зерна, если они окажутся жестковатыми, чтобы пища лучше усвоилась организмом.

Наконец этот момент настал! «Котлеты» исчезли в мгновение ока! Они казались верхом кулинарного искусства! Не зря же заметили люди, что голод – лучшая приправа к любому блюду.

Время в беде тянется особенно медленно. Ленинградцам блокада казалась вечностью, дни тянулись, как недели, и ничего не менялось в разрушенном городе. Иногда казалось, что счастливое детство и лицо отца было лишь призрачной мечтой прошлого, лица исчезали, краски и впечатления прошлого стирались, оставалось лишь одно чувство, которое также тянулось бесконечно – голод. Он то чуть-чуть притуплялся после получения пайка, то вновь заполнял собой всю Вселенную, заставляя забыть обо всем на свете. И молитва к Творцу уже давно была одна: «…хлеб наш насущный дай нам на сей день…».

И кроме этих слов не хотелось ничего говорить и ни о чем не хотелось думать.

На обувной фабрике остались чаны с шкурами,пересыпанные солью и нафталином. Мастера все ушли на фронт, и некому было их выделывать. Было разрешено раздать кожу людям. Один из верующих друзей уступил Анастасии Михайловне часть карточек на получение, таким образом,она попала в число получивших полведра разъеденных солью и пахнущих нафталином шкур. Она замочила кожу на два дня, каждые четыре часа меняя воду. Многие люди не могли выдержать такой срок и отравились, так и не дожив до следующего дня, от этой «пищи». Но женщина твердо знала, что не может рисковать жизнью своих детей.

В доме, где жили Штановы, прорвало трубы, подвал наполнился, тем самым обеспечив семью водой. Когда наконец кожа была сварена, они собрались на кухне. В кастрюле мутнела непонятная желеобразная масса. Анастасия Михайловна решила попробовать первой: жижа была противной с ярким запахом нафталина. Соль, которая, могла бы улучшить вкус, исчезла уже при первых сменах воды, не оставив в вареве и следа. По прошествии часа, поняв, что оно не ядовито, мать разрешила есть детям.

Вновь наступила зима. Прошлой зимой все мечтали о лете, чтобы согреться. Но лето оказалось хуже зимы, и следующую зиму встретили со вздохом облегчения и страхом одновременно. Она прекратила

распространение инфекций, но древесины на растопку становилось все меньше, а холода только начинались. Изможденные жители передвигались по улицам медленно, как тени, большинство же предпочитали оставаться в домах, чтобы сэкономить остатки сил. Семьи жили в одной комнате,которую могли согреть хотя бы частично, прижимаясь ночами друг к другу, ради экономии тепла.

Дети Штановых тоже двигались медленно, но они еще могли передвигаться и ходить за пайком и водой. Они благодарили Бога за прорвавшие в подвале трубы,так как теперь вода всегда была под боком. В городе воду ценили, как хлеб, она была дороже золота. Набирали понемногу, донести даже ведро было невозможно, а для семьи из пяти человек чайник воды всего ничего. Но Бог удивительным образом заботился о своих детях. Не раз, когда изголодавшиеся Штановы засыпали, им снились сны,что они сидят за столом, ломящимся от яств, и все угощают их. На удивление, просыпаясь, они не чувствовали голода, словно действительно поели.

Однажды утром их дом, привыкший к смертям, потрясла страшная новость: соседка, у которой в начале блокады родился малыш и неделю назад умер, брала куски его мяса и варила… Все остальные в этой семье уже не могли встать, она одна была ходячей и ухаживала за всеми. Мать варила малыша по частям и кормила им старших детей. Когда окрепшие ребята смогли встать, они обнаружили исчезновение младшего… И с ужасом поняли, откуда были мясо и бульон, которые спасли их!Такое не могли слушать без содрогания даже привыкшие ко многому ленинградцы.

Анастасия Михайловна, наученная с юности не осуждать никого и никогда, все же не выдержала:

– Как она могла! Это ведь ее ребенок! Нет, такое невозможно понять! Я лучше бы умерла, чем прикоснулась ножом к телу своего ребенка!

Приближался вечер. Надя, ушедшая за пайком, все не возвращалась. Женщина начала тревожиться за дочь. Она ведь тоже едва переставляла ноги… А на улице мороз.

И вдруг раздался осторожный стук в дверь. Дети открыли, и мать не услышала обычного радостного и нетерпеливого: «Им не дай!».

– Что случилось? – спросила она вошедшую Надю.

– Не знаю где, но я потеряла карточки, или у меня их вытащили.

Я пять раз прошла от дома до магазина… я больше не могу… – девочка расплакалась.

– Ничего,дочка,ты не виновата. Пойди,согрейся,выпей кипят

ку, – ответила Анастасия Михайловна, а сама вздрогнула в душе:

«Вот и все!.. Но как же так?! Боже, ведь это Ты дал мне свидетельство, что все мои дети выживут!» Карточки выдавали на месяц, также как и раньше, только теперь отмечая ежедневное получение, так как все больше людей не приходили за пайком. Мертвые «уступали» свою долю живым. И потеря карточек – это потеря пищи до конца месяца. И если подумать о том, что все они едва передвигаются, то можно легко понять – это смерть. Все люди умирают, но голодная смерть страшнее всего.

Дети, уже привыкшие к лишениям, не плакали и не просили. Они собрались у постели матери, и Анастасия Михайловна предложила молиться, чтобы вновь просить чуда, просить того, чего так не хватает всем в этом городе…

– Дети, мы ничем не лучше тех, кто уже замерз на улицах, или замерзают в своих квартирах, и мы не можем рассчитывать, что помощь придет к нам так, как это уже было раньше. Но мы можем просить у Бога милости, чтобы нам не умереть.

Дети встали на колени у постели матери и помолились, она закончила молитву. Затем все подошли к железной печке, стоявшей в этой же комнате, которую топили старой мебелью из кладовки, и, заглушив голод кипятком, легли все вместе на кровать. Ночь прошла беспокойно, дети плакали во сне от сильной боли в животе. Утро не принесло облегчения, и весь день пришлось пить воду, обманывая желудок.

Анастасия Михайловна, уже опухшая от голода, не могла вставать совсем. Смерть уже была недалека. Наступила новая мучительная ночь. Дети всхлипывали во сне, иногда ворочаясь и прося хлеба. Женщина проснулась от пронизывающей мозг мысли: «Убей младшего. Ты спасешь от смерти всю семью». И эта мысль уже не казалась чудовищной, напротив, она стала простым решением сложного вопроса. Анастасия Михайловна попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. «Надо было раньше, – словно шептал кто-то на ухо, – дотянула до последнего…». Предприняв еще несколько бесполезных попыток встать, чтобы «накормить семью», убив Сашеньку, мать обессилев, забылась тяжелым сном.

И снится ей седовласый старик. Он по комнате прошел,присел на

край кровати.

– Что же ты, Настенька, осуждаешь людей за беду? Ведь твое чистое сознание и силы твои не сама ты себе сделала, а Бог тебе дает.

За что же ты соседку так осудила… Посмотри, снял Бог защиту с твоего разума лишь на мгновение, так ты сразу согласилась сделать то же самое. А ведь ее несмышленыш умер уже, а твой жив, и ему уж шестой годок пошел…

– Боже,прости меня! – заплакала Анастасия Михайловна. – Я милость Твою и защиту приписала себе в заслугу!

– Не горюй так, дитя. Пойдем со мной.

Почувствовав вдруг легкость во всем теле, которая бывает лишь во сне, она легко встала и последовала за стариком. Тот прошел через комнату, затем вторую, подошел к двери кладовой и, распахнув ее, вошел вовнутрь и направился к стене, где остался старый коврик, который семья Штановых не стала снимать при переселении в квартиру: висит – и пусть висит. Сейчас, во сне, увидела, что от времени и от сырости его край оторвался, и теперь верхний угол свисал. Старик содрал коврик, и Анастасия Михайловна в середине чистого места, которому коврик не дал запылиться, увидела дверцу, которая прикрывала бывшее окошко, замазанное за ненадобностью. Открыв дверцу, старик достал ведерко пшеницы, затем второе с засоленным салом.

На удивление оно было не плесневелым, хотя и почти высохшим. У Анастасии Михайловны болью свело желудок при виде этой пищи.

Как давно она не видела настоящей пшеницы и настоящего сала!

– Хозяин прежний на черный день приготовил. Возьмите, время пришло, – промолвил старик.

От боли в желудке Анастасия Михайловна проснулась. Это был поучительный, счастливый, но все-таки сон…

Глава 15

На улице было темно. Сначала она со слезами попросила у Бога прощения, что осудила соседку за ее поступок. Теперь женщина понимала, что Бог все это время хранил разум от страшных мыслей, и не своими силами она делала это. Анастасия Михайловна и прежде получала откровения во сне. Это было нечасто, но сейчас она опять почувствовала присутствие Бога. А если это было откровение, чтобы обличить ее в грехе, то и все остальное нужно проверить…

«Ничего не случится, если я проверю то, что сказал мне дедушка…» – подумала женщина и попыталась встать. С большим трудом ей все же удалось это сделать. Боясь даже надеяться, что сон может оказаться правдой, она медленно двинулась в следующую комнату и вошла в кладовую. Голова сильно кружилась, ноги подкашивались, отказываясь служить. Та же мысль, что и во сне, посетила ее, когда женщина вошла в кладовую: «Зачем ходить, тратя массу сил по улицам, чтобы собирать мокрые и мерзлые дрова, если здесь лежат сухие? Пусть их и не так много, но хотя бы на растопку пойдут!»

Взглянув на противоположную стенку, Анастасия Михайловна вздрогнула – у старого коврика действительно отогнулся и повис угол, как во сне… В последний раз, когда она заходила сюда, коврик прочно висел на стене… Женщина медленно, опираясь на старый стол, прошла к нему и по чуть-чуть отодрала его. За ним в самом деле оказалась небольшая дверца. Дрожащими руками она открыла ее и глазам не поверила – в проеме бывшего окна стояли те самые ведерца с пшеницей и салом… Поднять их она не смогла, тогда женщина взяла кусок сала и горсть пшеницы и пошла на кухню. Анастасия понимала, что запасы нужно растянуть насколько возможно, ведь никто не знал, сколько еще продлится блокада. А эта пища намного порядков лучше того пайка, который они получали до сих пор. Закрыв дверцу, счастливая мать вернулась в комнату, разожгла огонь в печурке и сварила настоящий суп, состоящий из разваренных зерен пшеницы и сала.

От запаха проснулись дети и не поверили своим глазам. На печке варился настоящий суп! За завтраком Анастасия Михайловна рассказала о сне и о чуде, которое Бог вновь сотворил в их жизни. Она дала детям только несколько ложек и сама съела столько же: желудки не переварили бы сразу много нормальной, калорийной пищи, и вся семья могла погибнуть, если бы съели сразу сколько хотели. Теперь семья ела пять раз в день понемногу, и силы их медленно, но восстанавливались. Анастасия Михайловна вдруг ярче увидела окружающий мир, появилось ощущение реальности, будто раньше она жила во сне… Дети тоже ожили, в глазах вновь появился блеск, они чаще стали разговаривать и даже играть между собой.

Несмотря на все проблемы, которые доставляла им Галина, Анастасия Михайловна поделилась похлебкой и с ней,потому что теперь ее семья также голодала. «Как много значит пища для человека! —

думала женщина. – И как все, необходимое для жизни людей, дьявол старается отнять, чтобы играть на любой нашей слабости…»

Уже через неделю Анастасия Михайловна могла ходить за водой. Сухими дровами, полученными от разборки старой мебели, они решили растапливать печь, экономя этим драгоценную бумагу и спички. Все дети повеселели,и каждый день благодарили Бога за милость, явленную им.

Все плохое заканчивается, также как и хорошее. Но когда заканчивается плохое, люди нередко принимают это как должное, и страшно обижаются на жизнь и Бога, когда заканчивается что-то хорошее.

Но семью Штановых Бог научил благодарности и потому, видя пустеющие ведерки с пищей, они старались не роптать, прославляя Бога за силы, которые появились за время лучшего питания.

Как ни экономили Штановы чудесный подарок, все же и эта пища подошла к концу. К тому времени были получены карточки на следующий месяц, паек, и без того ничтожный, стал еще меньше. «Хлеб» выпекали из жмыха, который в добрые времена не всегда ели животные, с добавлением очень маленького количества пыли ржаной муки.

От него болел живот, и мучила изжога, но он не давал умереть. Конечно, после настоящей пшеницы разница была разительная, но семья была благодарна за все, что имела.

Новый год никто не отмечал, он прошел также, как и все другие дни, но в конце января сорок третьего всех ленинградцев ждал большой праздник: наши войска прорвали блокаду! К этому времени вся семья Галины пришла к Богу. Теперь уже не слышно было шума и скандалов, соседка молилась вместе с Анастасией и помогала их семье как могла. К сожалению, в это время они не могли помочь по-настоящему,так как сами нуждались в необходимом. В город стало возможным привезти провизию и боеприпасы. По железной дороге и на грузовиках вывозили людей. Железнодорожная ветка очень часто подвергалась обстрелу со стороны вражеских самолетов. И людей вывозили двумя путями,в зависимости от того,какой путь в данный момент был более безопасен.

Но вместе с освобождением от фашистов пришло ущемление от своих. Смена фамилии не помогла Штайнам. Власти вновь вспомнили о том, что они семья «врага народа». Слова женщины из милиции оказались не чем иным, как простым человеческим обещанием – оно не оправдалось. В один из дней, вместо получения дополнительного продуктового пайка, семье объявили, что их вывозят в Сибирь.

Сталин, вдохновляя народ на бой с врагом, сам уничтожал своих же. И к концу войны количество жизней, унесенных войной, было почти пропорционально количеству жизней, унесенных сталинской манией преследования.

Первым впечатлением было удивление и огорчение, но затем Анастасия Михайловна вспомнила, что в Сибири голода нет, люди живут достаточно сыто, и успокоила детей.

Добираться до места погрузки им предоставили самим. Недолгая дорога от дома до станции казалась самым трудным путем в жизни каждого члена этой большой семьи. Он занял два дня. Двоих детей, кто уже не мог ходить, погрузили на санки, и Анастасия Михайловна с Вильгельмом тянули за веревку, предпоследний сын Даниил и девочки толкали санки сзади.

Даник шел и плакал от боли в желудке, уже не стыдясь своих слез, хотя и считал себя достаточно большим – бывает грань даже у взрослых, когда все условности воспитания исчезают, как дым: человек не может сдерживать или контролировать свои чувства. И для того, чтобы сдержаться, требуется намного больший стимул,чем фраза: «это неприлично». В этот момент мать и дети просили сил у Бога на каждый следующий шаг,так как никто из идущих не был уверен, что дойдет. Казалось, что каждый шаг отнимал все силы и на следующий их уже не останется.

В мире животных такая жестокость немыслима. Несмотря на то, что весь животный мир находится под влиянием человеческого греха и испорченности – ни одно живое существо не заставит детей мучиться только потому, что они родились в семье, признающей и любящей Своего Творца.

Страшен человек, облеченный неограниченной властью, а еще страшнее – больной человек, облеченный неограниченной властью!

Как дорого иногда стоит свобода выбора! Именно она отличает человека от других существ. Но когда же люди поймут, что свобода – это большая ответственность?! Невозможно оставаться полноценным человеком, лишившись права выбора между добром и злом, но не понимать всей ответственности, следующей за этим правом, значит, лишать себя всего человеческого, упасть ниже животного. Но почему нередко за эту свободу платит не только тот, кто выбирает?