Киев – наш город

– Я, конечно, читала твои письма, переданные мне контрабандой, что вас там плохо кормят, но не до такой же степени. На тебе же одни кожа и кости, ты же на мумию похож.

– И это правда! – Смеюсь в ответ.

– Валера, завязывай так усердно пялиться на Галкину жопу, – не очень громко, но достаточно, чтобы меня слышала Галка, неподдельно возмущаюсь.

– Какая жопа? Я в душу ей хочу заглянуть!

– Ой, как у вас здесь всё запущенно, – полусерьезно говорит Марина, встает и, захватив пустую посуду, выходит на кухню.

– Рано ей еще в душу заглядывать. Что у тебя со Светкой?

– Так. Потрахиваю её иногда.

– Понятно. Никаких отношений, кроме сношений.

Галка всё слышит, но не подает вида. За эти два года она из угловатого подростка превратилась в красивую девушку уже с вальяжной походкой, сногсшибательной фигурой и задницей, как грецкий орех. Есть на что посмотреть. Но для меня она по-прежнему «малая», и я называю её Мальвина.

– Акула, обидишь малую, – показываю Валерке кулак.

– А я что? Я ничего, – разводит Акула руками.

Акула в два раза больше меня. Смеемся вместе.

Валерий Агулов – Акула, русский. На два года старше меня. Высокий, имет спортивную фигуру. Хороший спортсмен, постоянно занимается спортом. Волосы неопределенного русого цвета, обычной длины. Выглядит неопрятно. Некрасив, немного похож на акулу.

Из семьи интеллигентов. Отец и мать были преподаватели в институте. Имеет сестру, подавшуюся в религию и там затерявшуюся. Учился хорошо, после армии сам поступил в Университет на заочный. Умер отец, мать ушла на пенсию и нужно было содержать семью. Увлекается литературой, пишет статьи и юмористические рассказы, но главное его увлечение – пишет стихи. Возомнив себя бардом, сам научился играть на гитаре, исполняет свои довольно посредственные стихи.

Умен, начитан, разбирается в политике, знает основы религии.

В тоже время – совершенно неорганизованная личность. Не отвечает за свои слова. Никогда не приходит вовремя, почти никогда не выполняет обещания. Очень амбициозен и считает себя всезнайкой, хотя суждения его однобоки.

По жизни ведомый, хотя для себя считает, что он ведущий специалист во всем. Совершенно подчиняющаяся личность. Меланхолик. Ресторанам и гулянкам с девушками, предпочитает уединяться в лесу и там бродить один. С женским полом отношения покорные, сразу же подчиняется, но и часто меняет их, а может быть, они его.

Обидчив и злопамятен. Не простил своему товарищу по спорту Куде, что тот имел связь с девушкой, которая нравилась Акуле.

И хотя уровень умственного развития у него высок, применить его в жизни он не может, благодаря своему странному характеру.

Про таких говорят: с ним я бы в разведку не пошел. Но я бы пошел.

Тут поднимается из-за стола Лиза.

– Пора и честь знать. Галочка, давай собираться. Мне завтра

(смотрит на часы) уже сегодня в ночную смену идти.

Спохватился и Акула.

– Я, пожалуй, тоже уже пойду. Провожу наших женщин, чтобы чего не случилось. Ночь ведь за окном.

И хоть «наши женщины» живут в нашем же доме, но я не возражаю. Я уже немного поплыл. Ведь еще сегодня утром я ходил взад-аперед по тюремной камере, а сейчас сижу дома и выпиваю. А ведь сколько всего за эти сутки случилось.

– Хорошо, Валерка, я завтра прямо с утра к тебе заскочу, – выдавливаю из себя.

А ведь еще нужно точно узнать у сестры, что с Максом. С сестрой проговорил до утра. Невеселый вышел этот разговор.

Макс – Максимов Александр – русский еврей. На четыре года старше меня. Выше среднего роста, стройный. Густые каштановые длинные, но не очень, волосы, как и положено музыканту. Красив. C озорными глазами, постоянно шутящий и улыбающийся. Всегда одевался, как первый модник, по крайней мере, на Борщаговке.

Известный на всю Борщаговку драчун. Так как заикался, то, похоже, что это была форма самоутверждения. Но она ему удалась. В своей компании, которая все время изменялась, был безоговорочным лидером. Безудержно смел. На Борщаговке с ним не мог справиться никто, кроме Лысого, но они, чувствуя свою одинаковую силу, между собой ладили. Стать основным в районе, как Лысый, Макс не стремился, но, почему-то, Королем Борщаговки все называли его, а не Лысого.

С трудом закончил вечернюю школу, так как не стремился и учиться. Родители – интеллигенты. Мать – ведущий инженер НИИ, отец – полковник, младшая сестра – очень хитрая особа, но Макс её любил. При всей своей, с виду, грозности, родителей уважал и даже побаивался. Родители, в свою очередь, Макса разбаловали, позволяли ему вести совершенно беспечную и неорганизованную жизнь.

К религии равнодушен, к политике – также. В половой жизни невыдержан, менял женщин, как перчатки. Пользовался, даже чрезмерным, успехом у женщин. Сменил их не одну сотню.

Хороший музыкант-любитель, но на музыке не зацикливался. Играл в различных ансамблях, в основном на свадьбах, в основном из-за денег. Так как гитара была обязателтным условием во всех дворовых компаниях, то он всегда был с ней.

Никогда толком нигде не работал. В основном там, где вместо работы можно было заниматься художественной самодеятельностью – игрой в ансамбле.

Личных ярко выраженных амбиций не имел. При холерическом темпераменте это ему удавалось. Для него всё: женский пол, игра в ансамблях, драки было одним развлечением.

В тот субботний день Макс встретился с уже известным нам ВиктОрчиком – совершенно отвязным приблатненным типом из нашего двора. Этот товарищ любил корчить рожи и пугать так противников, но если этого было мало, то сразу же, и всегда первый, вступал в драку.

И хоть он был обычного среднего роста и не спортсмен, но драться он умел и любил. Особо никого не боялся, но соблюдал бандитскую субординацию и против Макса никогда не шел. При некоторой придурковатости, перед многими имел неоспоримые преимущества – ВиктОрчик был лучшим барабанщиком из всех мне известных. Его приглашали к себе играть и Лысый, и Макс, и Траф, возможно, и другие.

ВиктОра захаживал к одной из двух сестёр, живущих в соседнем с Максом доме. Макс, иногда, когда выпьет – ко второй. Работали на одном предприятии.

Сразу же после моего отъезда, Саня устроился в ближайший научный институт кем-то работать для того, чтобы отстал участковый по поводу тунеядства. Тогда свободных вакансий было море. Там работала и Сабарина, там, вообще, половина Борщаговки работала. Кто работал, кто только числился, как Макс.

Викторчик, вместо меня, стучит на барабанах. Институт, участникам художественной самодеятельности, предоставляет гитары, ударную установку, орган, усилители, да вообще всю аппаратуру. И работать не нужно.

Репетируйте себе целыми днями, да выступайте на конкурсах, хоть всесоюзных, да на внутри-институтских вечерах в честь не таких уж и редких советских праздников. Не нужно тратить деньги на аппаратуру, которая стоила баснословно дорого, да еще и зарплату в институте платят. Немного, но стабильно.

Деньги идут: когда-никогда подваливает работа от Спидолы, перед моим отъездом немного заработали. Скоро можно будет и машину купить. Конечно же, новую «копейку». Уже и жениться можно. Лафа.

Почему не выпить, не помечтать о будущем вдали от людских глаз и ментов? Как уже было заведено в последнее время, отправились на пустырь за домом. Удобно расположившись на травке, попивая винцо, начали с обсуждения репертуара на ближайшее выступление ансамбля. И тут на пустыре показалась компания из шести пацанов. Вместе с ними весело двигалась и малолетняя оторва из близлежащего двора со странной кличкой Байдарка. Компания сразу же направилась туда, где расположился и Макс с товарищем.

В этом месте, в самом начале застройки Борщаговки, коммунальными работниками были высажены пихты в надежде, что скоро здесь будет цветущий парк. Но несколько парков разбили в других местах, а про пустырь забыли. Пихты в скором времени обросли деревьями. Деревья обросли кустами. Кусты обросли высокой травой и чертополохом, которые никто никогда не косил.

Вдобавок ко-всему, в этом месте жители близлежащих домов стали выкапывать себе погреба. Квартиры-то маленькие. Хранить многочисленную консервацию, которой запасались хозяйственные горожане на зиму в громадных количествах, негде. Вот и стали, где только можно, да и нельзя, недалеко от жилых домов появляться эти колодцы, обложенные внутри кирпичом и закрытые на довольно-таки большие замки. Время от времени замки, все же, взламывали и погреба разграблялись, неизвестно даже кем и зачем, и погреба уже стояли открытые и брошенные.

Место это в народе носило соответствующее название: «Пихточки» и имело дурную славу. Может, из-за этих пустых и каких-то отталкивающих ям-колодцев, сиротливо смотрящих пустыми глазницами на каждого приближающегося, а может, из-за того, что это место облюбовали для пьянок всякие подозрительные компании. Вот и Макс тоже…

Пока компания приближалась, Саня с Викторчиком успели запастись крепкими колками, коих здесь валялось бесчисленное количество. Ну, не уходить же, в самом деле, из-за каких–то шести человек в другое место. Тем более, что все они выглядели очень уж моложаво.

Компания расположилась буквально рядом с моим непутевым товарищем и его очередным новым другом. Пьянка сначала протекала довольно-таки мирно. Тогда еще младшие хулиганы и бандиты уважали старших бандитов и хулиганов. Но только не в этом случае. Скоро, как и водится, начались приставания к Максу, а его все в округе знали прекрасно, на почве: «Ты нас уважаешь?»

– Уважаю, только отстаньте, – отбивались словесно Макс и Викторчик.

– А если уважаешь, то должен вместе с нами трахнуть нашу подружку.

Вот такое, надо сказать своеобразное, проявление уважительности. Так это понимали вновь прибывшие на пустырь юные беспредельщики.

Макс не хотел. Зачем это нужно Королю Борщаговки, высокому красавцу? На репетициях его группы всегда собиралась толпы поклонниц на любой вкус. Выбирай любую. И он выбирал! Ему не нужна эта Байдарка.

Но уже распоясавшиеся к тому времени будущие урки не отставали. Да оно и понятно. Дело подсудное. Останавливаться они не собирались. Нужно повязать всех, кто рядом, одним преступлением. А там, глядишь, с таким подельником и сами выдвинутся в первые ряды. Слово за слово. Страсти нешуточно накалились. Саня, будучи выпившим, соображал плохо, но беду почувствовал:

– Так, Виктора, вставай, мы уходим.

Викторчик был очень удивлен такому повороту событий. Чтобы Макс покинул назревающее поле боя против каких-то шести человек? Такого не бывало ни разу. Удивился, но подчинился. Уже отходя из этого мерзопакостного местечка, Саня услышал предложение предводителя этой банды, стоявшего рядом:

– Да не сцы, ты. Мы, после того, как все её трахнем, то забьем вот этим камнем. Восемь ударов по голове и бросим в погреб. Никто её еще долго не найдет.

– Да делайте, что хотите. Меня только оставьте в покое, – отмахнулся Макс уже в запаре, не предавая этим словам никакого значения.

Макс сплоховал! Дал слабину! Настроение было нешуточно испорчено, и наши герои решили зайти к двум сёстрам. Все здесь рядом. Немного еще выпили, и Саня завалился спать. А когда через несколько часов проснулся, то сразу же и вспомнил о том, что сказали на прощание молодые беспредельщики, и его прямо обдало холодным потом. Вспомнил и понял, что это была не шутка. Викторчика рядом не было.

Когда Макс прибежал в «Пихточки», то вся компания закончила свое грязное дело. Девка была пьяная в стельку и ничего не понимала. Каменюка уже лежал рядом, а все недавние выпускники школы бросали на пальцах, кто будет бить первым, кто вторым, кто третьим. Не дав банде опомниться, Саня схватил Байдарку в охапку, растолкал этих уродов и, не вступая в драку, вывалился из кустов на просматриваемое место. Еще и темно не было. Байдарку он отвел домой.

Капитан Гунько не смог отказать себе в удовольствии приехать за самим Максом. Забрали очень быстро раненько утром, не дав никому опомниться, как это всегда делается в наших краях. Уже в машине, обычном бобике, на слабые возражения Макса, Гунько, улыбнувшись на всю свою гунявую рожу, сказал ему буквально следующее:

– Она сейчас в таком состоянии, что подписывает все, что мы ей диктуем. Лишь бы быстрее отстали, – и, немного подумав,

Добавил: – А помнишь, как твой отец к нам в райотдел приходил? Важный такой? Как меня отстранили, помнишь? То-то. Долго я ждал. Теперь точно никак не отвертишься. Конечно, очень жаль, что с тобою твоего друга Гималайского не было. Очень жаль, но еще не вечер.

Меня действительно там не было. Я был еще в исправительном учреждении. И, уж точно, еще не вечер.

Быстро и суд провели. На суде, ко всему прочему, родители Макса выступили и заявили, что они отказываются от такого сына. Нет у них сына. Такие вот они были советские люди. Особенно, обласканные советской властью. Особенно военные, когда войны и в помине не было. Работа – не бей лежачего. И это в то время, когда, мягко говоря, несколько растерявшемуся от такого скоротечного поворота событий, их сыну особенно нужна была поддержка.

Пятнадцать лет исправительных лагерей усиленного режима!

Такую вот жуткую историю рассказала мне сестра. Она дружила с Сашкиной сестрой Алькой и знала всё в подробностях, да и всю подноготную этого дела тоже.

Поведала сестра и о том, что год назад была закрыта знаменитая киевская «толкучка». Видать, уже обещанный Никитой Кукурузником коммунизм не за горами. И на мой справедливый вопрос:

– А где же вы теперь вещи берете? В магазинах ведь ничего путного нет.

Сестрица дала исчерпывающий ответ:

– Достаем.

– Как достаете, где достаете, у кого достаете?

– Да друг у друга и достаем.

Кто может косметику польскую достать, а кто ткань красивую, кто машину новую, а кто кульки полиэтиленовые со всякими иностранными надписями, недавно вошедшие в моду. Буквально каждые человек теперь ходит с этим кульком. Кто может мебель достать, а кто дефицитные продукты. Кто билеты в театр, а кто билеты на поезд в летний сезон. Ничего нужного нигде свободно не продается.

И, конечно же, джинсы! С джинсами, вообще, светопредставление. Носить джинсы начали еще до так называемой исправительной, как я её называл, армии. Носили только хипняки, и комсомольцы это очень осуждали. А когда я вернулся, то уже носили все: и стар, и млад, и худые, и толстые, и начальники, и подчиненные, и богатые, и бедные, и те же комсомольцы. Все теперь хотели иметь эти заграничные штаны, хотя никто из них, уж точно, хиппи не был.

Платили за них немалые деньги. При средней зарплате в сто пятьдесят рублей, джинсы стоили на руках: сначала сто, потом сто пятьдесят, потом сто восемьдесят, а кое-где и двести. Появились специальные люди, которые могут что-либо достать. И отдельная каста – те, кто может достать джинсы.

Повлияло закрытие «толкучки» и на на семейный бюджет семьи. Сбывать теперь продукцию подпольного пошивочного цеха негде, и работа по пошиву батников приостановлена. И хоть я после и отдавал маме всю свою нищенскую зарплату, которую получал там, где числился работающим, но денег в семье, конечно, не хватало. Отдавать же из заработанных на стороне нельзя – никто ничего не должен знать. Все это всем нам еще придется переосмыслить.

Наутро, сделав зарядку на школьном стадионе, я, прямо в военной форме, содрав погоны, отправился к Акуле. По дороге заскочил к Надин. Она, несколько с опаской, но вполне дружелюбно высказала свои претензии ко мне. Раз я ей не писал, то и дело ясное – она на днях выходит замуж. Конечно же, я ей писал. Там в такой обстановке любому контакту с волей неслыханно рад. Я всем писал, но не от всех дождался ответа.

Но как рассказала мне моя мама, случайно услышавшая, стоя в очереди за колбасой, как уже её мама хвасталась, что все мои письма она перехватывала и рвала, не забыв, конечно, внимательно изучить планы хулигана. Ну, да ладно. Чего уж теперь. Совет да любовь. Но неприятный осадок остался, и я решил к Сабариной пока не идти. Все равно что-то подобное услышу.

Сразу же после посадки Макса, власть в его команде попытался взять Дрыслик при содействии своего недавно освободившего старшего брата. Это была занятная парочка: невысокий Дрыслик – очень наглый и крикливый, довольно симпатичный белобрысый хулиган – главный. Боря-Шпала – высоченный, темноволосый, похожий на цыгана молчун, подчиняющийся младшему брату уркоган.

Власть в банде, вроде бы и взяли, а вот что делать с ней не знают. Так что люди от них постепенно разбежались, в основном к Лысому, но и за того взялись наши доблестные органы.

Взяли Коку – лютого врага Макса. Встретились они в одной камере на Лукьяновке и пошли разборы по-новому. Каждый день драка. Сам-то Кока, среднего роста и телосложения, с Максом никак бы не справился. Но Кока уже прошел малолетку и к этой посадке – законченный урка по своему мировоззрению и, как и все они, наглости неимоверной. В камере его уважают. Но и Макс зарекомендовал себя в хате сразу же. На простецкое предложение: «Ну, давай раздевайся», он зарядил здоровенному детине в челюсть, да так, что тот отлетел немного в сторону. Поднялась половина камеры, окружили, спросили:

– За что ты его ударил?

– Он же мне сказал раздеваться.

Смеялись все дружно, а потом показали ему на вешалку, расположенную как раз за ним. Дело закончилось мирно, но авторитет он сразу же заработал. А Кока не унимался, подговаривал своих друзей подрезать Макса. Несколько раз пытались, но неудачно. Саня был всегда на чеку, и кум, от греха подальше, развел их в разные камеры.

Получили срока и люди из Золотоворотского садика.

Лысый не имел другой возможности, как пока не светиться. Сосредоточился на музыке. Владимир Ковтун. Русский украинец. Кличка: Лысый. Происхождение клички неутстановленно. Мы предполагаем, что происходит от музучилища им. Лысенко, в котором он учился. Рост – выше среднего, густые черные длинные, но не очень волосы, в подражание музыкантам и хиппи того времени. Физически развит хорошо. Когда хочет кого-то пугануть – кривит рот и это выглядит устрашающе. Родители к его 20-ти годам – пожилые интеллигенты, пенсионеры.

Закончил среднюю и музыкальные школы. Хороший музыкант. В армии служил гитаристом в ансамбле Западной группы войск в Берлине. С гастролями ансамбля был в Париже и видел настоящих хиппи, подражать которым пытались все в его кругу, но никто не зал как точно. В связи с этим, Лысый иногда ходил по улице босиком и это считалось в среде музыкантов и хулиганов верхом шика. Позволить себе подобное никто не мог.

До армии проживал в самом центре города. Отсюда и увлечение хиппи культурой. Все хипняки каждый вечер со всех концов города собирались в центре прямо у него под носом. В тоже время, проживал в том месте (Золотоворотский садик), где проживала и собиралась очень авторитетная тусовка начинающих бандитов, а пока еще хулиганов. Учитывая лидерские качества и смелось Лысого, в нем сочетались, казалось бы, несовместимые качества и привычки: бандит и настоящий музыкант, что и являлось его главным хобби.

В политике, как и все люди его круга – немного диссидент. Полное отрицание всего комсомольского и в меру критика всего советского. Запад, в основном, нравился потому, что там буйным цветом развивалась рок-музыка и можно было ходить в джинсах и босиком.

У женского пола пользовался стабильным успехом, поменял много партнерш, но, как обычно в таких случаях, неудачно женился, быстро развелся и женился второй раз уже удачно. Жена его любила и позволяла делать все, что он захочет.

Личная цель – создать ансамбль мирового класса. Никогда толком нигде не работал. То вышибалой, то музыкантом в ресторане, то охранником. В основном там, где было много свободного времени и мало работы.

Тип характера – ярко выраженный холерик. Имея ярко выраженные лидерские качества, всегда оказывался на первых ролях в любой компании. Как только переехал на Борщаговку, возглавил всю хулиганскую жизнь района. Смел. Справедлив. Всегда отвечал за свои слова и требовал этого от других. На удар всегда отвечал ударом. Хитер. Мог распланировать серьезную криминальную операцию. Не щадил никаких авторитетов. Пользовался стабильным уважением у всех бандитов района. Музыканты также относились к нему с уважением. В их среде такой он был один.

В бандитских кругах его считали: в душе интеллигентом. В интеллигентских, в основном – музыкальных: в душе бандитом.

С женитьбой у него ничего не вышло. Плохо жили. Не успел Лысый жениться, как к супруге зачастил бывший с какими-то претензиями. Однажды дверь ему открыл Лысый в семейных трусах и без разговоров зарядил в челюсть. Бывший кинулся вниз, но на первом этаже его догнал Володя с огромным ножом в руках и со всего размаху засадил в брюхо. Вот только промазал и разорвал несколько куртку. Бывший вырвался, но уже за дверями с улицы прокричал, что еще вернется. Лысый его с удовольствием ждет.

Через год жена подала на развод, да все как-то недружелюбно проходило. Начала бывшая супруга, а она была актрисой, приводить после спектакля в квартиру к Лысому, в свою комнату, компании. Чуть ли не каждую ночь – оргии до утра. Провоцировали Лысого на скандал. Хотела, приблудная, отсудить что-нибудь из жилплощади в Киеве. Приводила-приводила, пока в один прекрасный момент Лысый не выбросил её вещи с балкона второго этажа. Компания, как раз, высаживалась из такси прямо под окнами. Вот и у Вовчика в жизни беспорядок.

Касеус передал вернувшемуся Мартыну дела и сообщил, что он отваливает. Касеус женился на дочери начальника, поступил в институт и решил делать советскую карьеру. Бог в помощь.

Мартын же по возвращении загулял, и найти его не было пока никакой возможности. Каждый день ночует в новом месте. Я передал через Ленина, чтобы Мартын объявился.

Миха получил два года дисбата за драку и сидел на Востоке. Кудя передал дела Акуле и сосредоточился на учебе в КИСИ, которую он подзапустил во время отсутствия реального руководства. Нивковскую и сырецкую компанию собирает по кускам Акула, но пока не справляется.

Плотник сумел рассориться со всеми святошинскими, и на сходняке был переизбран. Вместо него выбрали Явора. Толик постарше Плотника. На Кременецкой мы жили в одном доме. Когда я пошел в первый класс, Толик уже был в четвертом. К седьмому классу я его догнал. Переехав на Борщаговку, мы уже учились в одном классе. Это грузный, выше среднего роста, темноволосый пацан с крупным носом и толстыми губами. Густые брови, как у Леонида Ильича. Производит тяжелое впечатление на собеседника, когда смотрит на него мутными глазами пристально с прищуром.

Соображает туговато, но если сообразит, то с пути его уже ничем не собьешь. Хоть стреляй из гранатомета. На Святошино его побаиваются, а значит уважают. Плотник далеко в сторону не отошел. За эти пару лет, и он сумел собрать вокруг себя кое-кого. Как они там поладят?

Один Спидола не подвел. Ну, в нем я никогда и не сомневался ни единой секунды. Спидола передал мне общак, все дела и сообщил, что уезжает в геологическую экспедицию начальником партии. Как-то незаметно он и Универ закончил.

Ко всему еще, буквально на днях, наконец-то, менты взяли одну банду, терроризировавшую отъезжающее еврейское население города. Как и предполагалось, это были все таксисты одного из четырех киевских автопарков. Приезжали глубокой ночью на такси-фургоне. Людей пытали по-настоящему, пока те не отдавали последнее. Но самое смешное было то, что главарь их по кличке Очкарик жил тут же в нашем дворе и спокойно мог видеть, как охраняли семью Бориса Моисеевича. Главарь действительно был совершенно незаметным очкариком и мог хоть целый день ходить вокруг да около – никто внимания на него бы не обратил. Не зря трудились.

Репатрианты воспрянули духом – охранять стало не от кого, и я тут же объявил, да так, чтобы побольше людей об этом узнали, о закрытии охранного предприятия.

Глава 4

Как только всех разбросала судьба, вдруг на Борщаговке, каким-то непостижимым образом, открывают сразу четыре бара. Да не просто бара, а точь-в-точь, как в кинофильмах про Запад. Слабо освещенные столики, с настоящей барной стойкой, с коктейлями, с барменами, похожими на барменов, а не на буфетчиков, как они и назывались. Современная музыка и, главное, полное отсутствие ментов, комсомольских отрядов, дружинников и прочего подобного люда.

Такого в Киеве в то время нигде не было. Может, в нескольких ресторанах за очень большие деньги, да в валютных барах системы «Интурист». А тут по относительно доступным ценам.

Началось неимоверное паломничество на Борщаговку всевозможных продвинутых, блатных, приблатненных, проституток, студентов, девиц легкого поведения, очень модных и не очень, обычных молодцов и девиц. Казалось, что весь Киев собирается по вечерам здесь. Занимали места заранее. Вечерами у входа толпилось неимоверное количество тех, у кого не было знакомых из обслуги, чтобы можно было попасть внутрь. Переплачивали администратору за то, чтобы только войти. Мест-то свободных никогда не было.