Киев – наш город

– Найдем. Уже появились в нашей жизни наркоманы. А людей у меня достаточно.

С Мартыном договорились, что через недельку он со-своими людьми, в полном составе, наезжает на барменов контролируемого заведения. Пока пусть всю неделю кто-то постоянно будет в баре, считают сколько чего продается. Люди пусть меняются, чтобы не привлекать внимания, но пусть все подробно записывают. Я потом подобью итог и сообщу, сколько бармен здесь имеет левого заработка. Тогда и будем выставлять счет.

– А если ментам заявят, как было в «Пролиске»? – Вопрошает Владимир.

– Вот для этого и нужны отморозки. Они и будут теперь приходить за деньгами. Но нужно сделать так, чтобы не заявили.

– Добро. Я готов, – только и ответим мне Мартын. Деловой человек.

Дома я устроил Маринке «разбор полетов».

– Драгоценная моя сестрица, не слишком ли много не себя берешь, а?

Сестренка сузила глаза:

– Мне просто осточертела эта канитель! Все, кто ни приходит из армии, первым делом – по бабам. Один ты сразу своей шпаной занялся. Поэтому я и пошла сразу к Наташе. На всякий случай.

Произнесла все это она абсолютно безапелляционным тоном. Что, и Маришка моя, что ли, в такую вот Сабарину превратится?!

– Да не знаю хочу ли я снова с Наташкой встречаться!

Надо заметить, я планировал заставить оправдываться сестричку, а получилось так, что оправдывался сам, причем довольно невнятно.

– Я устала за брата трястись! А Сабарина девица конкретная, если уж ухватит – своего не упустит. Займись сначала девками, а потом посмотрим нужна ли тебе вообще эта шпана.

Спорить с Маринкой как-то не тянуло. И её я побаиваюсь, что ли? Ну, ладно, разберемся. Отношения с Сабариной я возобновил, но шли они как-то ни шатко, ни валко: она меня реально напрягала, аж голова начинала болеть. Все разговоры только о шмотках. Больше ничего её не интересует. Что с ней произошло?

Через неделю я подсчитал, что бармен в баре, оккупированном Мартыном, имеет пятьсот в день и это по самым скромным подсчетам. Недовес, недовложение ингредиентов и, самое главное, подмена рецептуры дешевыми составляющими вместо дорогих. Воровство, другими словами. Значит наша доля – двести: сорок процентов.

А через десять дней, уже перед самым закрытием, в бар набилось полным-полно народу и что странно, то все молодые пацаны. Бармен немного струхнул, но было уже поздно. Звонить ему никто никуда не позволил, а когда, очень даже быстро, был выпровожен последний посетитель, дело было в понедельник – самый спокойный день в неделе, то и приступили к переговорам. Бармену, а это был Марик, показали заряженные стволы, полученные у меня и обрезы из хозяйства Мартына. Спросили:

– Может нужно выстрелить в руку или там в ногу, чтобы убедиться, что это всё настоящее?

Стрелять не понадобилось. Марик поверил коллективу на слово. Потом открыли принесенную с собой канистру и дали убедиться, что это бензин, которым, прямо сейчас, можно облить новенькие «жигули», стоящие тут же возле входа, да и подпалить. Можно этот трюк проделать и со следующей машиной, которая будет куплена после уничтожения этой. Если, конечно, этого будет мало.

Разговор постепенно стал входить в конструктивное русло, и коллектив был отпущен. И долго еще сидел Марик с Мартыном и торговался за каждую копейку. В конце концов, договорились, что Марик каждый день будет платить сто. В баре будут постоянно дежурить люди Мартына и не давать приносить с собой спиртное, чтобы посетители покупали только у Марика коктейли. Ну и весь ассортимент, в придачу.

Справедливо. Конечно. И охрана целый день, когда Марик и его сменщик на работе. Кажется, Марик остался очень доволен заключенной сделкой потому, что имел он здесь больше, чем ему предъявили. Ударили по рукам, и Мартын строго-настрого предупредил бармена, что в случае заявления в милицию, он и его сменщик исчезнут навсегда. И неважно, сколько человек из наших при этом посадят.

– У нас людей хватает, – весело сказал Володя.

– Я все понял, – таков был ответ первого нашего клиента.

– Подменять меня, в случае чего, будет Ленин, – закончил беседу Мартын.

Глава 6

На улице зима. Тогда еще были зимы. Целый день идет снег. В этот поздний час, когда, наконец-то, закрылся суперпопулярный бар на нашей улице, не видать в обозримом пространстве ни души.

Подвыпившая компания Гришки Цвета весело вывалилась на улицу. Они всегда – последние посетители, но сегодня без девок. Торопливо, приблатненной походкой, согнувшись и раскачиваясь в стороны и держа руки в карманах все шесть человек торопятся побыстрее добраться к Гришке домой да продолжить начатую в баре пьянку.

Тускло пробиваются отблески света молодого бледно-желтого месяца сквозь лохматые темные тучи, но толстый снежный ковер все равно блестит и переливается каким-то стальным, недобрым цветом. По ночам воздух особенно чистый и прозрачный. На раскинувшихся, как в полете, в разные стороны, черных ветвях-руках деревьев удобно расположились огромные белоснежные завалы. Звезд совсем не видно. Хорошо было бы, если бы в это время выглянула Медведица, но и её нет.

Компании предстоит пройти через парк, перейти по безлюдному мостику трамвайные пути и уже через второй, свой, близкий к дому парк, попасть на хавиру, иначе это жилище и не назовешь. Там хорошо, тепло, можно пьянствовать, отсыпаться. Но нужно пройти через наш парк. И почему бы не пройти? Кого здесь им бояться?

Первым идет Григорий. Руки в карманах, болоньевая синяя куртка всегда, даже в мороз, нараспашку. Дорожки в парке сегодня не чистили, и приходится идти гуськом по протоптанным тропинкам – один за другим. Поэтому кампания не замечает двоих каких-то молодцов, двигающихся за ними. Парк миновали и теперь нужно пройти совсем небольшую дубовую рощицу. Не особо обращают свое внимание эти новые хозяева нашего бара на троих, сидящих на бетонном парапете общественной уборной, находящейся в этой самой рощице.

Не столько встревоженные, сколько заинтересованные «цветные», как они сами себя любили называть, поравнялись с сидящими. Наши не спеша поднялись, и подошедшие узнали в них Иванушку, которого они давеча сильно избили, Вовку Лысого, которого знали все в округе и Плохиша.

– Ну, здравствуй, Гриша, – услышали подошедшие от Иванушки.

– Вижу, что тебе мало дали. Лысого привел? Да насрать мне на твоего Лысого! И он сейчас отгребет. А тебе, Иванушка, теперь не жить.

– А ну, пацаны, мочи их, – выкрикнул Цвет, полуобернувшись к своим, выхватывая нож из кармана.

Трое из компании, было резко рванулись за Гришкой, но увидев направленные на них два вороненных ствола в руках Лысого и Плохиша, сдали назад. Еще двое, вообще, развернулись, но сзади уже спокойно подошли Акула с Мартыном с обрезами в руках.

Между тем Цвет только и успел, как пару раз промазать, тыкая своим ножичком в Валеру. Тот уворачивался в разные стороны. Годы, проведенные в общевойсковом училище, дали себя знать. Ножевым боем он владел отлично. Пару раз просвистел ножик Цвета и возле Иванушкиного лица, но все мимо. Гришка уже стал нервничать, это, все-таки, не коллективом одного мочить, размахнулся ножом и прыгнул на Валеру, который был гораздо мельче Цвета. Прыгнул, да и наткнулся на Иванушкину финку. Всё.

– Всё справедливо? Претензии есть? – Невозмутимо поинтересовался Лысый, обращаясь к оставшимся «цветным».

– Какие претензии? Все по делу. Волыны уберите.

– Значит так, – начал Лысый, – Плохиш, запомни всех, кто здесь.

– Я и так всех знаю, – рассмеялся Плохиш.

– Смотрите, пацаны, – продолжал Лысый. – Если информация об этом вечере просочится хоть куда, про ментов я вообще молчу, то и разбираться не будем. Завалим всех. Меня все правильно поняли?

– Чего здесь не понять. Все яснее ясного, – загудели оставшиеся пять пацанов. – Что с Гришкой-то делать?

– Не волнуйтесь. О нем позаботятся, – ответил Лысый и взмахнул рукой.

Сразу же в его сторону тронулось такси, стоявшее с потушенными фарами неподалеку под мостом и на которое никто и внимания, раньше не обратил.

– Ну, всё, пацаны. Нечего вам лишнее видеть. Мы с вами договорились.

Компания угрюмо двинулась в сторону мостика, но подниматься, почему-то, не стали. Они видели, как к месту драки подъехала «волга»-такси, как погрузили Гришку в багажник, и машина сразу же отъехала мимо них в сторону выезда из Борщаговки. Номеров, конечно, не было видно. Еще пару минут пятерка о чем-то посовещалась и от них отделился один, видимо самый авторитетный, и вернулся к нашим, собиравшим в полиэтиленовые пакеты окровавленный снег с места событий.

– Володя, – обратился он к Лысому, как будто с Цветом ничего и не произошло. – Мы хотели бы работать с вами. Команда у вас, видим, серьезная.

– Иванушка здесь будет старший. Но у нас теперь в баре бухать нельзя, – процедил сквозь зубы Лысый.

– А что же там делать? – Удивился подошедший старший Клещ.

– Теперь деньги будем там зарабатывать, – ответил Валера. – Если серьезно решили, то завтра в семь в баре. Будем разговаривать.

Договорились быстро. Все «цветные» примкнули к Иванушке. Примкнули к нему и Дрыслик с братом, примкнули и авторитетные три брата Коржа. Только вот втроем они никогда не собирались. Кто-нибудь из них постоянно сидел.

Этим вечером Мамонт со своими десантниками, как обычно, расположились за своим, забронированным ими навечно, столиком у окна в баре на Потапова. За этот стол никогда никто, кроме них, не садился. Были и мы в расширенном составе и за столами, и за стойкой бара. Вот уже неделю, каждый вечер, мы толчемся в баре. Считаем.

Не успел Мамонт присесть за стол, как к нему подскочил один из завсегдатаев, коих в баре было множество.

– Виктор Леонидович, – обратился он к Мамонту, – видите тех двоих за стойкой? Они предлагали бармену купить партию валюты. Я сам слышал.

– Бармен взял? – Заволновался Мамонт.

– Пока нет, но заинтересовался. Видимо возьмет-таки в конце смены.

– А ну давай их сюда. И если это правда, то закажи себе коньяку. Скажешь бармену, что я сегодня плачу за тебя, – уже успокоился Витя Леонидович.

Ребята подошли, присели за столик. Торговались долго. Продавцы оказались опытны и не робкого десятка. Валюту только показали, но не выпускали из рук, пока к ним не перекочует вся причитающаяся сумма. Один из десантников сбегал домой к Мамонту и донес недостающие рубли. Потом рядом за столом как-то из ничего возникла драка. Бар заволновался. Мамонт со-словами:

– Ну, давайте быстрее. Сейчас милиция прибежит, – сунул продавцам, конечно же, куклу.

Продавцы и покупатели быстро встали и вышли из бара: каждый в свою сторону. Продавцы поступили нестандартно: разбежались в разные стороны, но как-то получилось, что тут же собрались в соседнем дворе, где их ждала «волга»-такси. Больше в баре их никто никогда не видел.

Тяжелее пришлось команде Мамонта. Почти сразу же по выходу, едва они завернули за угол, их окружили люди в штатском и предложили проехаться вместе с ними. Тут недалеко. Компания Мамонта оказала сопротивление, но тут же было применено оружие и их задержали.

Мамонт, у которого была обнаружена одна тысяча долларов, получил восемь лет. Нашлись свидетели, видевшие, как он скупает в баре валюту чуть ли не миллионами. Больше в этом баре он не появлялся. Служебную квартиру вернули в собственность государства. Сколько получили, и получили ли его охранявшие десантники, никто не знает. Все они были люди не местные и никому не интересные.

Правда, оставшиеся в городе «мамонтовцы», буквально на следующий день, ворвались в бар с целью отомстить за предводителя, но их уже ждали в баре и на улице в парке, где и происходили все местные драки. Всех выволокли из бара, долго били палками.

Потом мамонтовскую команду притащили в парк рядом через дорогу и бросили прямо на том месте, где совсем недавно лежал подрезанный Гришка Цвет. По одному каждому пришельцу давали подсрачник и сталкивали по лестнице вниз в общественный туалет, загаженный нечистотами, где и оставили на их собственное усмотрение. Больше ни одного из еще недавно могущественной банды никто никогда в баре, да и в Киеве, не видел.

После всех вышеизложенных событий на этом месте еще какое-то время отчетливо была видна засохшая лужа крови, напоминавшая всем несогласным, что не следует шутить с нашей борщаговской братией.

Мне эта операция обошлась в те же тысячу долларов. Довольно приличные, кстати, деньги на то время. Это была первая обкатка использования стукача.

Информация о том, что ожидается продажа валюты в баре, к нему поступила заранее. Поступила окольными, разработанными мною путями. Ждали удар на воскресенье, но я, в последний момент, всю операцию перенес на пятницу для того, чтобы продавцы не попали в засаду. Не могли же наши доблестные органы держать засаду долго в месте, где все всех знают. Примелькались бы. Поэтому ждали сигнала от стукача. Он же всегда рядом крутится. Органы не подвели. Правда, продавцов не успели взять. Но ничего, возьмут в следующий раз. Система же работает. Молодцы. Валютные операции – очень серьезное преступление. Гунько стал начальником угро района. Довольны остались все. Ну, кроме Мамонта, конечно.

Переговоры с Витей-барменом на Потапова еще раньше были конструктивны, а теперь, вообще, прошли в дружественной обстановке. Его очередь наступила на следующий день после вышвыривания остатков мамонтовской группировки из нашего бара.

Ко всему еще нами закупался коньяк, который стоял у бармена и пили все наши за наш счет.

Пока приводили бар в порядок, намучились изрядно. В день проходило до десятка драк. Наконец все клиенты уяснили, что приходить в бар со своими напитками строго воспрещается. Хочешь отдыхать в западной обстановке – будь добр и себе и своей подружке заказывай у бармена коктейли или другие напитки.

После операции по поимке банды валютчиков во главе с Мамонтом авторитет Гунько резко рванул в гору. Теперь он уже майор: начальник угро района – замначальника РОВД. Обмыв, как и положено, звание и должность в кругу офицеров отдела, Гунько засел обмывать это дело с сынком Петром Гордиенко – перспективным опером.

В кабинете Гунько пока не густо: письменный стол, на столе – лампа, ряд потертых стульев по бокам. Над столом портрет Брежнева и Щелокова, в углу – письменный шкаф. На столе стоит бутылка коньяка и два стакана. На тарелке – порезанная колбаса, открытая банка шпрот и стеклянная банка с огурцами домашнего засола. За столом сидят Гунько и Гордиенко. Гордиенко наливает коньяк – по полстакана.

– Ну, батя, за погоны и новую должность сразу. Начальник угро, замначальника райотдела – это уже кое-что.

– Да тебе спасибо, что тогда еще сориентировался внедрить в банду Гималайского нашего человека. Он же все по валюте и доложил. Нужно просто было не сплоховать на задержании.

– Но продавцы-то ушли.

– Да черт с ними. Попадутся все равно. Главное, что теперь знаем все, что эта сволочь гималайская замышляет.

Гунько и Гордиенко выпивают, берут руками закуску, закусывают.

– Я, честно говоря, думал, что ему там, в этой исправиловке, рога то пообломают.

– Некрасиво мы тогда с Гималайским поступили. Он-то, в принципе, ничего такого не совершал. Там у него есть фрукты гораздо опасней.

– Справедливо, несправедливо. Служба такая.

– Какая?

Гунько наливает по полстакана.

– Да на меня тогда Козак так давил. Невзлюбил он Серегу заочно.

Но, может, после того, что попробовал, Гималайский одумается.

– Не одумается. Посмотри, что в стране творится. Я тебе когда еще говорил, что торгаши голову поднимают. А теперь уже подняли. Наверх, – Гордиенко показывает пальцем в потолок, – заносят и обдирают народ, как только можно. Наши пацаны из простых семей тоже хорошо жить хотят. Я их понимаю. Что, только тем, кто жопу лижет, – показывает пальцем в потолок, – можно?

Гунько оглядывается по сторонам прикладывает палец к губам.

– Наше дело служивое, сынок. Мы приказы должны исполнять, а не начальство обсуждать. Скажут садить – будем садить.

– Он теперь озлобился. Нам гораздо тяжелее будет с ним совладать. Может, договоримся?

– Опять? Кончай эти антисоветские разговоры. Тебе карьеру делать нужно. А не одумается – подведем под расстрел.

Но стукачек работал и про наши планы Гунько знал. Правда то, что нам нужно, но знал. И майор испугался. Не за себя – за сына. Молодой человек мог в любую минуту попасть под наше влияние, да и Алёна была с нами, а не с Гунько. Девка могла опять выстрелить в любой момент.

Глава 7

Хорошо еще, что родители Сабариной понимают ситуацию с дочкой и практически всё свободное время проводят на даче. Но чужой дом все равно напрягает. Как только появились какие-то деньги, за сто рублей в месяц снимаю однокомнатную квартиру недалеко от дома. Обычный роботяга, конечно, себе такого позволить не может, но мне уже можно, я – не роботяга.

Прямо с утра, как обычно, заскакиваю домой. Мать сидит в кухне за столом, чистит орехи, подслеповато прищуриваясь.

– Ма, я тут подумал… Короче, я квартиру снял, сегодня вещи перевезу.

– Сереж! Я понимаю, ты взрослый совсем, но…

– Слушай, ну, сколько можно тут вчетвером ютиться! Маринке попросторнее будет.

– Ну, а кушать-то ты что будешь? Ты весь в делах, так хоть вечером какого-никакого супа поешь…

– Ма, вот тут можешь не беспокоиться, уж точно голодным не останусь.

Подхожу и целую мать в щеку. Мать на секунду прижимает к себе и сразу же отпускает. А я, немного замявшись:

– И вот что… деньги… не беспокойся, на хозяйство буду давать.

– Сережа, да ну при чем тут деньги!

– При том. Кстати, мне кажется – тебе бы к окулисту сходить? Вон, щуришься как слепандя.

– Ну, на это деньги особо не нужны. Времени нету!

– Это отговорки. Чем ты таким занята, что у тебя времени нет?

Мать пожимает плечами.

– Так. Давай мне слово, что на той неделе сходишь. Ну? Обещаешь?

Мать кивает. Еще раз чмокаю её в щеку и выбегаю из кухни, оставляя всхлыпывающую маму. Вообще-то, мне довольно тревожно. Пьющий батя может совсем распоясаться. «Но, может, Марина, обладающая решительным характером, его урезонит?» – обманываю сам себя.

А вечером мы с Акулой приехали за моими немногочисленными вещами. Поднимаемся по лестнице. Из квартиры вылетает Марина, громко бахает дверью.

– Привет! Куда мчишься – на свидание опаздываешь? – Смеемся вместе с Акулой.

– Не куда, а откуда, – бросает зло сестра и быстро спускается по лестнице.

– Что случилось? – Кричу ей в догонку.

– Что-что… папаша… случился.

– Валера, погуляй возле дома….

– Может, помощь нужна?

Качаю головой, захожу в квартиру. Акула остается на лестнице. Еще на подходе к квартире уже слышны были какие-то причитания, захожу в кухню. За столом сидит абсолютно пьяный отец, всклокоченная мать, судорожно запахивая на груди халат, стоит около мойки.

– Что здесь… Опять нажрался?

– А ш-шо т-т-таковааа. М… мею право…

– Он что, тебя ударил? – Начинаю закипать и цежу сквозь зубы.

– Ой, ну что ты, Сереженька, нет! – Сразу же пугается мама.

Делаю шаг к развалившемуся на табуретке отцу. В кухню входит вернувшаяся сестра.

– Она за него еще и заступается.

– Помогите мне уложить его! – Мать, как бы, и не слышит Марину.

– Нажрался, как скотина, ведет себя, как скотина, пускай и спит, как скотина! – Расходится сестра.

Марина выходит. Мать смотрит на меня. Вздыхаю, но делать нечего, подхожу к отцу, вместе с матерью тащим его в спальню, сваливаем отца на кровать, как куль. Тот начинает рыгать.

– Голову ему подержи! А то захлебнется ведь, – мама здесь в своем репертуаре: заботы об этом алкоголике.

Выбегает из комнаты, я придерживаю голову отца, мать через несколько секунд возвращается с тазиком, подсовывает тазик, чтобы рвота попадала туда. Потом обтирает лицо отца мокрым полотенцем. Смотрю на все это с отвращением. Что я могу сделать? А делать что-то нужно.

Сабарина меня так достала своими стенаниями о шмотках, о прикиде, что хоть прячься от нее. Да и секс с ней никакого удовольствия не доставлял. Машина какая-то. Как-то даже заметил, что она имитирует оргазм.

То ли назло Сабариной, то ли – просто так, от общей моральной усталости, но я вляпался еще в одни отношения, на сей раз с Таней Картиной, одной из первых красавиц нашего класса. Таня – шатенка с карими глазами. Среднего роста, очень хороша собой. Никакого спорта за ней никогда не замечалось, но все было при ней – очень женственная фигура. Оттого и прозвали её: Картина. Красивая деваха и всегда занята: то она с Максом, то с Лениным, то с Флягой….

Встретился я с ней совершенно случайно: мы столкнулись возле хвоста, вылезшей из дверей кинотеатра прямо на улицу очереди, на ретроспективу французского кино. За время моего отсутствия Танька переехала в частный дом на Совках, доставшийся ей от бабушки, но всё равно постоянно торчала на Борщаговке. Вот и сегодня она стояла возле кинотеатра «Лейпциг», где ошарашенно смотрела на это столпотворение.

Я был рад ее видеть: она всегда мне нравилась. Почему бы и не сходить с ней в кино? А потом можно повспоминать школьные деньки – благо, у кинотеатра имелось кафе, причем достаточно приличное. Успокоил Татьяну, объяснив, что в очереди ей стоять не придется – я с удовольствием приглашу ее на выбранный ею фильм.

На следующий день Танька зашла за мной, и мы пошли в кафе при кинотеатре, заказали коньк и шампанское и сели друг напротив дружки.

– … как вы здесь без меня? Скучали?

– Без тебя все как-то вокруг утихло. Все переженились, повыходили замуж. Серый, женись на мне. А?

– Ну, Танечка. Ты конечно – высший класс, но я не погулял еще как следует. Такое же предложение я пару дней назад от Сабариной услышал. У нас с ней вроде как роман, – я прямо опешил от Танькиных слов.

– С Наташкой? А ты знаешь, что это она у меня Макса отбила?

– Когда? – Я округляю глаза, поперхнувшись коньяком.

– Когда ты в исправиловке своей был, дорогой. Они даже пожениться собрались. Если бы не это… Так что теперь моя очередь. Женись, не пожалеешь.

Я чуть не свалился со стула. Конечно, в Танькиных словах можно было бы усомниться, особенно в свете ее предложения жениться на ней. Но я печенкой чувствовал: она не лжет. Ну, Сабарина! Да и я хорош… Сволочь та еще, поди, поищи такую паскуду…

– Так мы в кино идем? – Спокойно поинтересовалась Татьяна.

На душе было плохо, стыдно, но раз уж девушку пригласил, придется идти. Фильм я посмотрел, но не запомнил даже названия. Что делать? Делать-то что?! Ума не приложу. Но съезжать с темы нужно немедленно. Потом с Максом разберемся.

По логике, надо было бы с ней отношения выяснить, но мне этого жутко не хотелось. Вспомнились Маринкины слова: «Сабарина если ухватит, своего не упустит». Да уж, спасибо, сестренка дорогая, удружила. Как мне теперь от нее отделаться-то? Эх, я не только сволочь, но и свинья: стараюсь свалить вину на сестру. А что, найти кого-то виноватого в собственных ошибках – проще простого, все слабаки так всегда поступают. Только вот я – не слабак. По крайней мере, приложу все усилия, чтобы никогда им не быть. И ответственность за свои ошибки буду нести сам. По окончании фильма, я, все же, сумел взять себя в руки.

– Зачем тебе такой невидный жених?

– Не прибедняйся. Ты – самый умный из всех. И уже – самый богатый.

– Богатство, значит, любишь? Я, пожалуй, тебе немного

помогу с этим.

И я уже знал, что делать.

В этот день я вошел в бар на Потапова в очень плохом настроении. Бар еще не работает. За стойкой копается с посудой Котя. В углу за столиком сидят Мальвина, Алёна, Милка, Ирисик, хихикают. Я прохожу через бар, подхожу к бармену.

– В нашем полку прибыло. Не хочешь попробовать новенькую? Если поторопишься, то будешь первым, – развязанно предлагает Котя.

В этот момент девушки за столиком смеются. Я прислушиваюсь, морщусь, пытаюсь сообразить или что-то вспомнить. Раздается еще один взрыв смеха, и я вспоминаю. Ничего не говоря, подхожу к кабинету, в котором сидят девочки. Жестом показываю на новенькую и жестом же приглашаю её идти со мной на выход. Девочки что-то говорят на ухо Мальвине. Мальвина моментально вскакивает и быстро, но умопомрачительной походкой идет за мной.

Мальвину трудно узнать: она в парике и на лице «полный боевой раскрас»: яркие тени, румяна, блестки, помада. Мы выходим из зала, проходим по коридору, достаю ключи, открываю дверь в комнату и пропускаю Мальвину вперед. Входим в служебную комнату. Письменный стол, диван, два стула, возле стены – шкаф с бумагами. Я несколько секунд присматриваюсь к Мальвине.

– Что ты тут делаешь?

– Узнал?

– Что ты здесь делаешь? – Я повышаю голос.

– Вот пришла…. Буду с девочками работать.