Что скрывает правда

Женщина хмурится:

– Нас заверили в вашем сотрудничестве…

– Серьезно? И кто же?

Она открывает рот, собираясь ответить, и тут я слышу, как откашливается Данн.

– Все мы на одной стороне, инспектор. Я понимаю, что вам не нравится, когда на вашей лужайке появляется группа чужих танков, но мы здесь не для того, чтобы ставить подножки, путаться у вас под ногами или просто усложнять вам жизнь. Мы же считаем – и надеемся, что вы согласитесь, – что политика полного и открытого взаимодействия могла бы свести к минимуму возможность появления в СМИ какой-либо неблагоприятной информации и сделала бы более вероятным благополучный исход.

Меня так и подмывает спросить, придерживается ли их клиент той самой «политики полного и открытого взаимодействия». Сейчас я не стал бы делать на это ставку.

Данн смотрит на женщину.

– Думаю, в настоящий момент нашим лучшим решением будет позволить детективу-инспектору Фаули вернуться к его работе. У нас появится достаточно времени для более содержательного разговора, когда поступят результаты анализа ДНК.

Я провожаю их до стола дежурного и стою там, наблюдая, как они выходят на улицу. Упоминание о ДНК не было случайным замечанием или удачной догадкой. Это было послание, причем совсем не скрытое: у них есть связи в определенных кругах и они собираются ими воспользоваться. Они дают мне выбор: я могу пойти по трудному или по легкому пути, но если я знаю, что для меня хорошо, то заткнусь и буду играть по правилам.

Сейчас они садятся в машину, черный «мерс» с тонированными стеклами, который стоит у желтой линии. Когда он втискивается в поток автобусов и мотоциклов, я вдруг вижу на противоположной стороне улицы одного человека. И узнаю его.

Я колеблюсь, гадая, совпадение ли это. Но вы же знаете, что я думаю насчет совпадений. Когда наши взгляды встречаются, я понимаю, что не ошибся.

Нам приходится ждать, когда проедет автобус. Несколько мгновений спустя мы стоим друг перед другом на забитом пешеходами тротуаре.

– Привет, Адам, – говорит она.

* * *

Алекс Фаули достигла того этапа беременности, когда ребенок становится гораздо активнее матери. Теперь она постоянно чувствует себя уставшей, причем не только от жары. Когда Адам на работе, она бо́льшую часть дня проводит в кровати, с опущенными жалюзи. У нее не хватает сил даже для того, чтобы читать, чтобы воткнуть наушники в уши или включить телевизор, который бормотал бы на заднем фоне, как радио.

Алекс наливает себе стакан ледяной воды и бредет в гостиную. Сегодня никто не припарковался у тротуара. Во всяком случае, из незнакомых. Там только внедорожник Хэмилтонов и серый «Фиат Уно», принадлежащий женщине, имени которой Алекс не знает и которая живет чуть дальше по улице. Белого минивэна нет. Или она так считает. Хотя вряд ли он настолько глуп, чтобы пользоваться машиной, которую она наверняка будет высматривать. На его месте она арендовала бы машину. Нашла бы что-нибудь невзрачное и неприметное. И каждый раз брала бы новую, чтобы уж наверняка. Этот человек не дурак; раз он пользуется белым минивэном, значит, делает это намеренно. Потому что хочет, чтобы она знала: он здесь. Чтобы напугать ее… специально напугать ее…

Сердце учащает ритм, ребенок беспокойно крутится. Алекс медленно садится, желая, чтобы пульс замедлился. Адам постоянно спрашивает, все ли в порядке – видела ли она снова тот минивэн, – и она продолжает с улыбкой отвечать «нет». Она не хочет, чтобы он волновался… или начал думать, что она сходит с ума. Потому что все это бессмыслица, и Алекс это знает; Гэвин Пэрри за много миль отсюда, на нем электронная метка, его контролируют, отслеживают соблюдение комендантского часа. Однако ее страх никуда не девается.

Алекс гладит себя по животу, и ребенок успокаивается.

– Не волнуйся, солнышко, – шепчет она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Ты в безопасности. Папа не допустит, чтобы кто-то причинил нам вред. Мы с тобой – его мир.

* * *

Адам Фаули

9 июля 2018 года

14:25

Рейнольдс сможет увидеться со мной только после двух. Личный помощник сообщает, что он «на обеде» и чтобы я «шел к нему на квартиру». Нет сомнения: они не хотят, чтобы такие, как я, оскверняли их освященный газон. Время есть, и я решаю идти пешком. Вверх по Сент-Олдейтс и через Корнмаркет.

Солнце подсвечивает их всех – свидетелей Иеговы, хор адвентистов седьмого дня, местный исламский центр и информационный киоск, сообщающий мне о том, что «слово о кресте – это глупость для тех, кто ходит в церковь». Хотя если вспомнить о температуре воздуха, здесь лучше подошли бы слова «жариться в церкви». И все это как попало перемешано с офисами МФО, ларьком, продающим солнцезащитные очки и диванные подушки со смайликами, и рыжеволосым уличным музыкантом, который постоянно играет здесь на волынке. (Напротив него стоит грозного вида маленькая пожилая дама с завязанным по углам носовым платком на голове и плакатом, призывающим «ВОССТАНОВИТЬ ВАЛ АДРИАНА»[36]. В этом весь Оксфорд – с этакой сумасшедшинкой.) Улицы забиты туристическими группами, так что идти приходится медленно, хотя большинство туристов ухитряются оставаться в одежде. В отличие от местных, которые из кожи вон лезут, лишь бы попасть в очередной раунд Великого британского раздевания. Если б существовал закон против отвисших мужских сисек, мне потребовалось бы подкрепление.

Когда я дохожу до жилого комплекса, швейцар у калитки приглашает меня в сад. Который, естественно, прекрасен – пол-акра тщательно ухоженных зеленых лужаек, клумб с жимолостью и розами. Двое мужчин поливают их и удаляют отмершие ветки. Нет надобности говорить, что эти ребята рубашек не снимают. Как и Рейнольдс, который сидит под зонтиком весь в белом льне. Перед ним мозаичный стол, а на столе стоит раскрытый ноутбук. Он жестом указывает мне на соседний стул.

– Присаживайтесь, инспектор. Я сейчас закончу. Угощайтесь лимонадом. Его готовит моя жена – старый семейный рецепт.

Вынуждать меня наблюдать, как он разбирает электронную почту, – довольно низкопробный прием, которым часто пользуются власть имущие, однако лимонад неплох, поэтому я любуюсь пейзажем. Где-то рядом играют на пианино. Моцарт. Тоже неплохо.

– Итак, – говорит Рейнольдс какое-то время спустя, снимая очки и слегка отодвигая ноутбук. Правда, он его не закрывает – я обращаю на это внимание. – Чем могу помочь?

– Мы добились определенных успехов в нашем расследовании, сэр, но мне не помешала бы дополнительная информация. Чтобы составить полное представление о Моргане и Фишер.

Он тянется за очками:

– Не под протокол, вы хотите сказать.

– Я не журналист – мы не работаем по их правилам. Не могу гарантировать, что что-то из рассказанного вами не станет достоянием гласности, но, если такое случится, виновные будут наказаны. Офицеры полиции временами бывают упрямы, как быки, но мы стараемся не пускать их в посудную лавку.

Он улыбается, немного неловко – очевидно, не знает, как реагировать. Потом его улыбка гаснет.

– Так что вы хотите знать?

– Давайте начнем с Марины Фишер. Ситуация с ее бывшим мужем кажется мне немного странной.

Он хмурится.

– Почему? Они поженились, развелись, он вернулся в Бостон. Их развод был куда более пристойным, чем многие их тех, очевидцем которых мне пришлось стать.

– Но это моя точка зрения. Джоэл Джонсон вернулся в США. Сколько лет было Тобину, когда они разошлись? Год? Еще меньше? Однако же Джонсон с радостью уехал от него, зная, что практически не будет видеться с сыном. Вам не кажется это странным?

Рейнольдс устремляет на меня тяжелый взгляд:

– Нет, не кажется. Тобин Фишер – не сын Джоэла Джонсона.

Вот оно что…

– По сути, он и стал причиной развода.

– У Фишер была связь на стороне?

Рейнольдс делает глоток лимонада и ставит стакан на стол.

– Думаю, точнее было бы сказать «свидание на одну ночь».

– Она уверена, что ребенок не от Джонсона?

– В тот период он бо́льшую часть времени находился в США. В любом случае Джонсон – афроамериканец.

Рейнольдс смотрит на меня так, будто мы на семинаре и он только что поймал меня на том, что я плохо подготовился. И он прав – как это ни противно, но он прав: я должен был выяснить это. Я должен был найти Джонсона.

– В тот период Фишер работала в Эдит Ланселев?

Он кивает.

– Второй или третий год. Но я знал ее до того. Она пришла в колледж во многом благодаря мне. Именно я убедил ее уйти из Имперского колледжа. И на это ушло немало сил, уверяю вас.

Если б я напрямую спросил у него, как глубоко он увяз во всем этом, я не смог бы получить более четкий ответ. Он увяз глубоко. По уши.

– Я знаю, что вы думаете, – говорит Рейнольдс. – И ответ «нет».

– Что нет?

– Нет, я не отец Тобина. У меня с Мариной никогда не было отношенийтакого рода.

Я сажусь поудобнее:

– А вы знаете, кто отец?

Он качает головой:

– Как я сказал, она описала все как свидание на одну ночь. Вполне возможно, она даже не сообщала ему о появлении Тобина.

– И она сохранила беременность, хотя знала, что это может разрушить брак?

Рейнольдс пожимает плечами:

– Она хотела детей, а Джоэл нет. А если учесть ее возраст…

Он разводит руками, как будто остальное и так понятно. И все действительно понятно. Особенно мне.

– После этого у нее были отношения?

Он задумывается:

– Один или два раза. Но прежде чем вы спросите, я хочу заверить вас, что все они соответствовали возрасту.

– То есть с мужчинами за сорок.

– Да, или старше. За все годы, что я знаю Марину, я никогда не видел, чтобы она интересовалась студентами или мужчинами младше нее. Эта история… все это абсолютно не в ее характере.

Я замечаю его напряжение. И двигаюсь дальше:

– Что насчет Калеба Моргана? Эта «история» тоже не в его характере?

Рейнольдс складывает руки на коленях:

– Я знаю его не так давно – ведь он учится у нас меньше года. Но он во всех отношениях честный, трудолюбивый и – я все же рискну употребить это впавшее в немилость слово – достойный молодой человек.

– Тогда, если б я сообщил вам – чисто теоретически, – что он ссорился со своей девушкой в вечер заявленного нападения, что он, возможно, даже толкнул ее, что бы вы сказали?

Рейнольдс прищуривается.

– Я бы сказал, что в это трудно поверить. – Он колеблется. – И ведь это не «теоретически», да?

Я позволяю паузе затянуться и вижу, как его беспокойство растет.

Он тянется за кувшином и наполняет свой стакан.

– Не завидую я вам, инспектор, – расследовать такое дело. Мы все тут в Зазеркалье; все это абсолютно нелогично.

И опять же, это Оксфорд как-никак. Что касается Зазеркалья, то город написал об этом книгу[37].

* * *

* * *

Алекс Фаули проверяет свой телефон. От Адама опять ничего. Она знает, что он оставляет свой телефон в шкафчике, когда занимается в тренажерном зале, и что он предупреждал, что после тренировки может куда-нибудь зайти, однако прошел уже час с того времени, когда он обещал быть дома.

Она берет свой планшет, открывает страничку и нажимает кнопку воспроизведения. Даже хорошо, что Адама нет, потому что он разозлился бы на нее, если б узнал. Когда до них дошла весть, что организация «Вся правда» собирается сделать подкаст о деле Пэрри, он взял с нее слово, что она не будет слушать. Сказал, что этим людям нужны броские заголовки, что, под каким бы углом они ни рассматривали историю, раскапывая прошлое Пэрри, ничего не изменится и поэтому незачем мучить себя, снова и снова проходя через все это. Ей это только навредит, навредит и ребенку. И ведь он прав, конечно, он прав, но она не может удержаться. Потому что знает, что грядет: каков бы ни был их план, каким бы ни был их «угол», им все равно придется говорить о ней – о ней и Адаме.

А что, если они не просто копаются в прошлом? Что, если они уже что-то раскопали?

Что, если они знают, что она сделала?

Что тогда?

* * *

Во вторник Куинн первым приходит в отдел. Почти как в былые времена, когда он был настоящим детективом-сержантом, а не грел место Гиса. Раньше он начинал готовиться к утренней оперативке, собирал электронные письма, отправленные на адрес уголовного розыска. Он проводит быстрый осмотр (находит запасной маркер, включает вентилятор – хотя пользы от него никакой), затем садится впереди и открывает планшет. Следующим прибывает Бакстер. Он уже обливается по́том и ругается себе под нос из-за парковки. Оглядывается и хмурится.

– Эв еще нет?

Куинн качает головой:

– Пока не видел. Асанти, думаю, где-то здесь. Посмотри у кофе-автомата.

– Чертовски жарко для кофе, – бурчит Бакстер, но все равно идет в указанном направлении.

Когда он возвращается, Эв уже сидит за столом и достает свой блокнот. Бакстер идет прямиком к ней.

– Доброе утро, – бодро говорит она, затем слегка хмурится. – Ты в порядке?

Бакстер придвигается к ней еще ближе и, похоже, собирается ответить, но вдруг что-то заставляет его передумать, и он устремляет взгляд куда-то в сторону.

Куинн поворачивается, желая посмотреть: это «что-то» – Сомер, которая входит в комнату. Он размышляет. Вчера он учуял кое-какие подводные течения по поводу коллеги, однако никто ничего не говорил. А сейчас Сомер выглядит более озабоченной, чем обычно, тут нет сомнений. Она сидит с опущенной головой, таращится в бумаги, избегает разговоров. Это на нее не похоже. Куинн видит, что Эв встает, подходит к Сомер и что-то говорит тихим голосом. В ответ получает лишь короткий кивок.

Им приходится еще четверть часа ждать Фаули – не в его духе задерживаться, – и к тому моменту, когда тот входит в комнату, молчание становится гнетущим. Но инспектор либо не замечает этого, либо сегодня утром у него настроение не для шуток. Он отодвигает свой стул и кивает Куинну.

– Итак, – говорит тот, переключаясь в режим детектива-сержанта. – Мы получили результаты анализа крови Фишер и ее токсикологический анализ. Кровь подтверждает, что она пила…

Фаули смотрит на свой телефон.

– Что не является для нас великим открытием, если учесть, что она сама нам об этом сказала.

Куинн продолжает:

– Уровень алкоголя в крови был чуть выше, чем предельно допустимая концентрация при вождении, но не настолько высокий, чтобы вызвать потерю сознания. Однако, в соответствии с токсикологическим анализом, она принимает успокоительные. – Он опускает взгляд в планшет. – Нечто под названием «Флюоксетин». Это, по сути, то же, что «Прозак». Дозировка довольно низкая, но он может вызвать головокружение, если принимать его с алкоголем.

Кто-то поднимает голову.

– Но не потерю сознания?

Куинн качает головой:

– Обычно нет, но ни один врач не будет утверждать это на суде и исключать на сто процентов. Во всяком случае, по словам Чэллоу.

– Что насчет ДНК?

Куинн прокручивает экран:

– Э, а вот тут есть кое-что интересное. ДНК Фишер точно присутствовала на руках и предплечьях Моргана. Адвокат Фишер наверняка будет утверждать, что она могла попасть туда от случайного контакта или просто из дома, однако ей будет довольно трудно объяснить, почему ДНК Фишер оказалась на лице Моргана и даже на его причинных местах. – Он с ухмылкой оглядывает всех. – Уж там-то они не могли появиться, когда он передавал ей бокал шардоне, верно?

Бакстер усмехается, а вот Фаули хмурится.

– Уточни «причинные» места.

Куинн слегка краснеет:

– Прошу прощения… в основном внизу, в его паху. Там, где сверху должны быть его трусы, так что никак…

– Но не на пенисе?

Куинн мотает головой:

– Нет, просто в той области.

– А царапины?

– Они тоже объясняются ее действиями.

Эв кивает:

– Все это в полной мере совпадает с тем, что он рассказал нам.

Фаули переводит на нее взгляд:

– Думаю, все мы знаем, на чьей ты стороне.

У Эв расширяются глаза.

– Я не имела в виду…

Фаули поворачивается к Куинну:

– А Фишер?

– На ее теле и под ногтями нет ничего, но если учесть, что она приняла душ, нам нет смысла брать это в расчет. – Он замолкает и морщится. – Послушайте, я понимаю, что анализ ДНК подкрепляет версию Моргана о случившемся, но он также согласуется с той возней, что была между ними. Он говорит, что попросил ее прекратить, только мы никогда не сможем это доказать. Единственные, кто знает правду, – это они сами.

– Вернее, один из них, – говорит Бакстер, складывая руки на груди. – Фишер ничего не помнит. Якобы.

Фаули откладывает мобильник, вздыхает.

– Ладно. То, что у нас нет достаточных улик, чтобы двигаться дальше, не помешает людям ожидать от нас продвижения вперед. Или списать промедление на нашу предвзятость, некомпетентность или ненадлежащее влияние. – Он встает, убирает телефон в куртку. – Сегодня днем я договорился о встрече со специалистом прокурорской службы по делам об изнасиловании. Если они скажут, что надо продолжать, мы продолжим; если нет, мы с чистой совестью отбросим это дело, прикрыв себе спину.

– Вы отбросите это дело, только когда я вам скажу. И не раньше.

Все резко оборачиваются. В дверях стоит суперинтендант Харрисон.

– А пока, может, кто-нибудь объяснит мне, как получилось, что информация о деле заполонила весь интернет? – Он буквально пульсирует от ярости.

Молчание. Тишина такая, что даже дыхания не слышно. Фаули твердо встречает его взгляд.

– Я не знал, что…

– Напрягите мозги, инспектор, – говорит Харрисон, проходит вперед и швыряет в лицо Фаули лист бумаги. – Взгляните на все это – «Твиттер», «Фейсбук»… В пресс-службе рвут и мечут… Адвокаты Фишер уже оборвали мне телефон, ПГК[38] требует чью-то голову, чтобы насадить ее на пику…

И это будет не голова Харрисона. Что абсолютно ясно.

– Уверяю вас, сэр, – снова говорит Фаули, – никто из членов моей команды не общался с прессой.

Потому что оно того не стоит. Потому что после общения на голову свалится вот такое дерьмо, и все это знают.

Но Харрисон не слушает.

– Не уверяйте меня, Фаули. Если ваши этого не делали, тогда выясните кто. И побыстрее. Иначе вам придется самому тащить свою жалкую задницу к ПГК и объясняться. – Он гневно оглядывает остальных. – А пока я предлагаю всем приступить к работе, черт побери.

Он еще раз пронзает Фаули взглядом и быстрым шагом выходит из комнаты, прихватывая с собой весь кислород.

* * *

Отправлено:Вторник 10/07/2018, 10:35

Важность: высокая

От кого: [e-mail]

Кому: [e-mail]

Тема: ИЗВЕЩЕНИЕ ОБ ИНЦИДЕНТЕ СО СМЕРТЕЛЬНЫМ ИСХОДОМ: МОСТ УОЛТОН-УЭЛЛ

Сегодня, 10/07/18, примерно в 1:25 ночи бригада инженеров-путейцев «Нетуорк рейл», работавшая на путях к северу от Оксфордского вокзала, заметила подозрительную активность на вышеуказанном мосту. По пути должен был пройти товарный состав, однако работники смогли дозвониться до машиниста и в последний момент остановить поезд. Человек, обнаруженный под мостом, уже скончался. При нем не было документов или других предметов, по которым его можно было бы идентифицировать. Первоначальный версией было самоубийство, но эксперт, работавший на месте происшествия, обнаружил повреждения, которые не соответствуют смерти, последовавшей в результате падения с высоты. В связи с этим я срочно связался с полицейским судмедэкспертом.

Вести дело будет К. Р. Бодди при участии одного из моих офицеров.

Карл Джейкобс,

инспектор, транспортная полиция Великобритании, Оксфордшир,

железнодорожный вокзал Оксфорда, Парк-Энд-стрит, Оксфорд, ОХ1 – 1HN

* * *

Бакстер принимается искать сплетни в «Твиттере», но не слишком поспешно: на том основании, что они и так обязательно до него дойдут. К тому же он по опыту знает, что лучше изображать деятельность, чем получить по голове.

Он сам с собой заключил пари о том, что и часа не пройдет, как Фаули заявится доставать его, однако через полчаса, подняв голову от компьютера, видит перед собой инспектора. Тот выглядит встревоженным, встревоженным сильнее, чем обычно, даже сильнее, чем взбешенный суперинтендант.

– Есть прогресс?

Бакстер садится прямо:

– Ну, кажется, у меня получилось выяснить, с какого аккаунта все началось. Имя Фишер не упоминается, но если человек в курсе всей этой истории, то чертовски ясно, кто имеется в виду.

Фаули обходит стол, встает за Бакстером и наклоняется к экрану.

– Покажи.

Звонит телефон, и трубку берет Куинн.

– Уголовный розыск. – Он несколько мгновений слушает, потом говорит: – Ясно, назовите еще раз этот адрес… дом шестьдесят два «а», Шривенхэм-Клоуз, Хедингтон. Хорошо. Мы отправим нашего сотрудника.

Он кладет трубку, встает и берет куртку со спинки стула.

– Эв, думаю, ты мне понадобишься.

Она поднимает голову:

– Проблемы?

– Поступило заявление о пропавшей женщине. Сегодня не явилась на работу и не отвечает на телефонные звонки. Коллеги съездили к ней и обнаружили, что входная дверь открыта, а внутри никого. Звонили сотрудники – если учесть, что ее не видели и с ней не разговаривали более двенадцати часов, они не хотят рисковать. Хотят, чтобы посмотрел кто-нибудь из наших.

* * *

[Архивная запись вступительной речи Тони Блэра, вечер после выборов 1997 года. Затихает и переходит во «Все может быть только лучше» – D: REAM]

[МУЗЫКА СТИХАЕТ]

[ДЖОСЛИН]

Для всей страны, возможно, и стало лучше, но для некоторых 2 мая 1997 года стало худшим днем.

Во-первых, для девушки по имени Паула. Тот вечер она провела в отделении экстренной медпомощи в Королевском лазарете Манчестера после того, как на нее напали и подвергли сексуальному насилию.

И для Гэвина Пэрри. Тот вечер дал толчок череде событий, которые в конечном итоге закончились его арестом, осуждением на восемнадцать лет тюремного заключения за изнасилование и попытку изнасилования семи молодых женщин на территории Оксфорда.

Так как же жестокое происшествие в Манчестере связано с серией нападений, произошедших почти год спустя и на расстоянии почти в двести миль?

Я Джослин Найсмит, и я являюсь сооснователем «Всей правды», некоммерческой организации, которая борется за предотвращение ошибок в судопроизводстве. Это «Восстановление справедливости, серия 3: Придорожный Насильник освобожден?».

Глава вторая: Паула

[МУЗЫКАЛЬНАЯ ТЕМА – КАВЕР-ВЕРСИЯ ААРОНА НЕВИЛЛА «Я ОБРЕТУ СВОБОДУ»]

[ДЖОСЛИН]

Мы зовем эту девушку Паулой, но это не настоящее имя. Ее дело так и не дошло до суда, и ее личные данные всегда находились под защитой, однако, даже если мы и не можем назвать ее имя, мы смогли по кусочкам собрать историю ее жизни, основываясь на рассказах тех, кто ее знает.

Паула с шести лет находится под наблюдением системы здравоохранения. Ее мать была наркоманкой, своего отца девушка никогда не знала. Как и Гэвин Пэрри, она бросила школу и к шестнадцати годам зарабатывала себе на пропитание, оказывая сексуальные услуги. Ничто из этого, естественно, не оправдывает того, что с ней случилось, однако объясняет, что она делала в известном всем районе «красных фонарей» в такой поздний час.

Паулу изнасиловал не клиент, не насиловал ее и никто из бродящих по ночам тусовщиков. Она никогда раньше не встречалась с нападавшим. Однако она видела его. В какой-то момент ее попросили опознать его. И среди выстроившихся перед ней мужчин был Гэвин Пэрри.

Однако я забегаю вперед. Мы знаем, почему Паула в ту ночь оказалась на Локхарт-авеню. А что насчет Гэвина – был ли он там, и если был, то что делал?

Ответ, естественно, прост.

Секс.

К началу 1997 года отношения между Гэвином и его женой Сандрой стали рушиться.

[САНДРА]

Мы, кажется, только и делали, что ссорились. Из-за детей, из-за дома, денег. Особенно из-за денег. У обоих его братьев была приличная профессия, а он продолжал перебиваться случайными заработками и иногда обращался к ним в поисках подработки. Думаю, он считал это унизительным, особенно просить у Бобби, который был младшим. В конце он почти все время проводил, сидя на диване, смотрел телевизор и пил сидр. А после этого исчезал на всю ночь и заявлялся домой, злющий как черт, утром, когда я собирала детей в школу.

[ДЖОСЛИН]

Едва ли такой образ жизни можно назвать здоровым. Должно быть, именно в тот период у Гэвина стал развиваться диабет первого типа, хотя официальный диагноз появится только через несколько лет. Уточнение: это еще один из тех кажущихся незначительных фактов, которые впоследствии станут очень важными.