Хроники Нордланда. Цветы зла

В неярком свете ущербной луны собор казался серебристым, призрачным, нереальным и очень, очень красивым. Резьба выглядела кружевом, угольные тени подчёркивали изящество пропорций. Статуя Генриха Великого казалась таинственно – живой, словно всадник вот-вот тронет поводья огромного коня и гулко поскачет по площади. Гэбриэл, обладавший богатым воображением, засмотрелся на него, ярко представив себе эту картину, и тут к ним подбежал запыхавшийся молодой стражник. Он так топал своими сапожищами, что его задыхающийся шёпот показался забавным:

– Милорды!!! – Его глаза на бледном лице казались огромными и чёрными от волнения. – Там… там… как вы говорили, сударь эльф… эта – в белом платье, – ведёт парня к собору… Мы не сунулись! Сразу к вам! – Он всё не мог отдышаться. У него тоже с воображением было всё в порядке, а девушка оказалась прехорошенькой. Парень представил, что если бы, к примеру, он не знал о ней ничего, и встретил ночью, – ведь повёлся бы! Нет, сначала, как порядочный парень, предложил бы помочь, проводить, одна ведь, и молоденькая такая, и так легко одета! Но он хорошо видел, как тварь эта ластилась к парню, гладила, льнула, отстранялась и манила, загадочно сверкая огромными чёрными очами с лихорадочным блеском. Ну, кто бы отказался?! Он бы – точно нет! Парень был не женат, и секс у него был всего раз, и то с трактирной девахой, после которого стыдно было – жуть… Хотя и понравилось, если честно, очень. А тут – такое приключение! Нет, не устоял бы он… И превратился бы в корм для вампирят – ужас-то какой, Господи!!!

– Правильно сделали, что не сунулись. – Похвалил Гарет. – Как скажешь, сударь Терновник, парня лучше сразу отбить, или проследить как-то можно за нею, чтобы на гнездо вывела?

– Я спущусь к реке, – ответил спокойно эльф, – и пройду по тому тоннелю, где убили женщину. Думаю, он меня выведет к её кладке. А вы ступайте за нею. Вдвоём, иначе она услышит – у вель чуткий слух, человеку её не обмануть, и запах человеческой крови она учует мгновенно. А парня отбивайте – она не поведёт его к прежней кладке, спрячет в другом месте, она хитра.

Эльф исчез – просто исчез. Только что был рядом, и вдруг пропал. Марчелло покрутил головой, что-то пробормотав по-итальянски, и Гарет тихо фыркнул.

– Вот ведь нелюдь. – Вслух озвучил Адам. – Аж мурашки по шкуре. Как он это делает?..

– Отбивайте, говорит, парня. – Глубоко вздохнув после исчезновения, пожаловался стражник, – а при том говорит: не шумите…

– Она может его просто прикончить, услышав шум. – Ответил Гарет. – Мы пойдём за ними потихонечку. На голос.

– Какой голос? Она ведь молчит…

– Но парень-то наверняка болтает что-нибудь. – Усмехнулся Гарет. – Типа, куда ты меня ведёшь, красотуля, да когда уже мы с тобой сделаем это, ла-ла-ла… Пошли, младший. Ты, Марчелло, и ты, Адам, ступайте за нами где-нибудь через четверть часа. – Свои длинные, до плеч, волосы для боя Гарет завязал шнурком, и, как и Гэбриэл, и Терновник, надел на себя эльфийскую кожаную броню, усиленную серебряным плетением, красивую, прочную и очень лёгкую, не сковывающую движений. На оба запястья они с братом надели напульсники со щитками, усиленными острыми, как бритва, лезвиями, заканчивающимися шипами – тоже эльфийское приспособление, служившее для обееруких Ол Донна и защитой, и дополнительным оружием. Удар топора или секиры такой щиток не выдерживал, но сабли или лёгкого меча – вполне. Гэбриэл, как и эльфы, и Гарет, уже с лёгкостью научился в бою перекидывать меч из одной руки в другую, ошеломляя и запутывая противника, и, если честно, очень этим гордился и в глубине души не верил, что не справится с какой-то там вампирихой, которая выглядит, как худенькая бледная девочка.

В сквере за забором было тихо, очень темно – свет луны не проникал сквозь древесные кроны, – и очень неуютно. У близнецов, ступающих бесшумно, как огромные коты, глаза засветились золотисто-красным: оба почуяли опасность сразу же. Оба знали, куда им не следует идти: к обитой железом двери в глубине сквера, внизу, в конце нескольких каменных ступеней, от которой явственно дышало жутью. Гэбриэлу, чтобы пойти туда, пришлось преодолевать внутреннее сопротивление, но оно же и помогало: когда они с братом оказались внутри, он знал, где находится вель, так хорошо, словно его вела у ней прочная незримая нить. И запах: вель пахла кровью, ржавчиной и мускусом. Сжимая рукоять Виндсвааля, Гэбриэл шёл на этот запах по нескончаемому лабиринту галерей с нишами в два яруса, в каждой из которых были каменные гробы. Кое-где возле них лежали цветы, засохшие и свежие, стояли светильники или лампадки; кое-где, вставленные в кольца на стене, чадили факелы. Некоторые гробы были деревянные; попадались и гробы с изображениями покойных на крышках. Гэбриэлу не нравилось здесь, но десять лет, проведённых в Садах Мечты, давали ему спокойствие и уверенность, которых не хватало его брату. Он шёл и шёл вперёд, чувствуя, что брат отстаёт, но не задерживаясь ради него – ему хотелось быть первым и самому прикончить вампириху. Чем дальше, тем старее и заброшенней становились гробы. Гораздо больше стало деревянных; многие из них покрылись плесенью и даже грибами. Запах тоже изменился: пахло плесенью, гнилью, сыростью. Похолодало. Как-то сразу было ясно, что как минимум сто лет сюда никто не заходил. В нишах, в трухе, оставшейся от гробов, лежали кости вперемешку с лохмотьями.

– Я тебя чувствую… – Прошептал Гэбриэл, внезапно замерев и обнажив меч. Медленно поворачиваясь вокруг себя, он напряжённо прислушивался к себе. Лицо его сделалось отрешённо-спокойным, напоминая венецианскую маску. И внезапно распахнул глаза, и те сверкнули золотисто-красным так, что, казалось, отсветы запрыгали по стенам:

– Выходи, тварь! – Хрипло крикнул он, и из тьмы на него ринулась чёрная, как сам мрак, тварь. Её чёрная кожа, лишённая шерсти, не блестела в свете факела – словно оно поглощало сам свет. Вель рявкнула, широко разинув пасть, усеянную острыми, как иглы, сахарно-белыми зубами, и Гэбриэла, не ожидавшего этого, отшвырнуло назад. Он ударился плечами о край каменного свода, едва не упав в нишу, в кучу костей и трухи, а вель прыгнула следом, когтистой лапой ударила наотмашь – Гэбриэл успел прикрыться мечом, и та взвизгнула, коснувшись Виндсвааля, отпрянула, зашипела, вся скорчившись от злобы.

«Эльф! Тварь! – Ударило в голове Гэбриэла, причиняя глухую боль. – Ненавижу! Убью!! Убью!!!». Вель вновь рявкнула, но Гэбриэл, теперь уже ждавший этого, устоял и пошёл на неё. Красный огонь его глаз бесил и пугал вампириху, она сжалась и завопила, долго, протяжно, чуть слышно, но от силы этого крика с Гэбриэла, как при сильном ветре, рвало одежду, выворачивало меч из рук. Он упёрся ногами в пол изо всех сил, и вновь устоял, но голова, где колотились чувства-мысли вель, дико болела, и носом у него шла кровь.

«Убью! Убью!! Убью!!!» – Бухало в голове Гэбриэла.

– Не выйдет… – Прохрипел Гэбриэл, поднимая руку и прикрываясь мечом. – Это я тебя…

У вель кончился воздух, и она умолкла. Взвилась вверх, резко метнулась, казалось, во все стороны сразу, и когти её рванули плечо правой руки Гэбриэла. Виндсвааль с глухим звуком упал на камни. Гэбриэл шарахнулся в сторону, вель, которая, казалось, только что была справа, вдруг щёлкнула зубами слева, у самой шеи, но учуяла серебро и с визгом отпрянула, успев полоснуть когтями по груди. Но и Гэбриэл не остался в долгу – кулаком засадил ей в лицо – или в морду?.. – и оглушил её-таки, да так, что она отлетела к стене и мягко шлёпнулась об неё. Подхватив с камня меч левой рукой, Гэбриэл, чувствуя онемение в груди, всё-таки смог поймать на острие вель, почти тут же вновь ринувшуюся на него. Та мгновенно превратилась в девушку, затрепыхалась, как гигантская летучая мышь, попавшая на иглу, завизжала, зашипела на Гэбриэла, скаля клыки… Последнее, что Гэбриэл увидел – это серебристый всплеск стали: Гарет, наконец-то догнавший его, снёс вампирше голову.

Открыв глаза, Гэбриэл ощутил сильнейшее дежавю: на него смотрели печальные еврейские глаза, и его руку гладила сухая рука Моисея. Он даже зажмурился, на миг потерявшись в пространстве и времени.

– Вот уж не думал, молодой человек, что опять буду лечить ваши укусы! – Ласково улыбнулся ему Моисей. – Вы уже сделайте с этим что-нибудь, я вас умоляю! Бедная девочка наплакала здесь море слёз, пока вы отдыхали!

– А я ему ещё добавлю. – Мстительно заметил Гарет, появляясь за плечом Моисея. – Я его выпорю, самолично, мокрыми розгами! Какого хрена, придурок, ты попёрся вперёд меня, а?!! Героем стать захотелось?!

– Я тоже тебя люблю. – Хрипло и очень тихо, но с довольной улыбкой ответил ему Гэбриэл.

– Если бы ты нас хоть во что-то с отцом и Алисой ставил, – не сдался Гарет, – ты бы подумал о том, что с нами станет, случись с тобой что!!! А ты рванул, как дикая свинья, бегом, чтобы отличиться!!! О себе ты думал, о своей славе, придурок конченый!!! Ну, и как?! Понравилось?! Ты три дня тут валяешься!!! ТРИ ДНЯ!!! Если бы не Терновник и его зелья эльфийские, даже Моисей в этот раз тебя бы не спас… Сволочь ты… сука ты… – Он задохнулся, – сука ты эгоистичная!!!

– Мальчишку-то спасли? – Спросил Гэбриэл. Он понимал брата и понимал его гнев, и сказать ему было нечего. Да, эгоистичная сука он, согласен.

– Спасли. – Гарет отошёл к окну, отвернувшись. – Живой, хоть говорить не может и писает в постель. С головушкой что-то приключилось, когда от паралича отошёл. Но говорят, совсем отойдёт. Наверное.

– А кладку?

– Терновник нашёл и уничтожил. Вместе с парнем. Там сейчас люди Адама прочёсывают катакомбы эти и сыплют негашёную известь на всякий случай. А голову вампирихи на пике выставили, на площади. Марчелло говорит, что в городе уже слушок пополз, что вампириху, дескать, Хлоринги и эльфы человечиной подкармливают. Типа, чтобы на неугодных им людей науськивать.

– Бред какой-то.

– Бреду скорее поверят. Но теперь всё, ша, слухам конец. Все трындят о том, какой эрл Валенский герой и красавчик, вампириху замочил. К тебе даже делегация горожан заявлялась, во главе с родителями покойного Шрама, с подарком и соболезнованиями и пожеланиями поправиться. О тебе в Богослове сейчас молятся, Младший, гордись.

– Угу. Я горжусь, да. Что подарили-то?

– Кубок. Золото, чеканка, алмазы, и надпись: «Mia tristeza es mia, y nada mas».

– Чего?

– Моя печаль – только моя, и на этом всё. – Перевёл Моисей. – Латынь. Похоже на девиз.

– Мне нравится. – Задумчиво произнёс Гэбриэл, прикрывая глаза. Голова по-прежнему болела, хоть и не так сильно, как при нападении вель. И он продолжал чувствовать её запах, запах крови, ржавчины и мускуса, словно наваждение.

– Да. – Кивнул Гарет. – Для девиза сгодится. Через неделю тебя посвятят в рыцари, готовься.

– А что делать? – Встрепенулся Гэбриэл.

– Поститься. Во всех смыслах. – Мстительно усмехнулся Гарет. – С женщинами тоже – ни-ни. Ни музыки, ни танцев, молитва, пост и размышления о рыцарстве. О его сакральном смысле, о своих высоких обязанностях, всё такое.

– Тебя так же посвящали?

– Нет. Меня посвящал король, во время боя. Я встал на одно колено, он меня стукнул по плечу мечом плашмя, сказал: «Встань, рыцарь!» – я встал и продолжил бой. Времени не было на всякие церемонии. – Он обернулся, услышав женский голос, позвал:

– Иди сюда, Роза!

Девушка робко приблизилась, выглянула из-за плеча Гарета, присела:

– Ваше высочество! Моя госпожа прислала меня справиться о вашем здоровье… Она так переживает!

– Она как? – Спросил Гэбриэл, пытаясь приподняться, и Моисей мягко, но настойчиво уложил его обратно.

– Плачет, милорд. – Роза была так тронута печалью своей госпожи, которая только-только была помолвлена с возлюбленным, и вдруг такая трагедия! – Она так расстроилась, так расстроилась! Ничего не ест, сидит у себя в комнате, и плачет.

– Ты ей скажи, что нормально всё! – Гэбриэл сам расстроился ужасно, представив себе плачущее Солнышко. – Я себя отлично чувствую, смотри, нормально всё!

Он сам себя не видел, а выглядел он бледно, что и передала Алисе Роза, вернувшись к своей госпоже.

– Бледный, очень бледный. – Рассказывала она прижавшей кулачки к груди Алисе. – Круги под глазами. Но улыбается, а как услышал, что вы плачете, так расстроился, чуть сам не заплакал! Доктор этот, еврей, говорит, что всё позади, поправляется его высочество, скоро сможет вставать.

– Я должна его увидеть. – Всплеснула руками Алиса. – Роза, сегодня ночью поможешь мне его повидать!

– Конечно, госпожа. – Ни секунды не колебалась Роза. – Я ваша, не сомневайтесь!

Правители эльфов, настоящих имён которых люди, естественно, не знали, и которых называли просто Тис и Гикори, согласились принять эрла Еннера у себя практически сразу, как только он прибыл в Лисс. После падения Дариала и Альвалара, сожженных драконами, Лисс, Золотой Лисс, Блистающий Лисс, остался самым большим и древним городом Острова, столицей эльфов, приоритет которого признавали и Фанна, чей таинственный Фэйрин был скрыт где-то в северных горах и которого не видел ни один человек, который мог бы рассказать об этом, и Элодис, чей Берегвайн был меньше Лисса примерно раз в сто. Стоя на борту корабля, который медленно входил в Мэнна-ап-нэне-Элодис, в огромный Элодисский фиорд, проплывая под эльфийскими сторожевыми башнями, которые, по слухам, зорко охраняли грифоны и знаменитые лучники Ол Донна, Лайнел Конрад Еннер смотрел на гигантский город, раскинувшийся на скалах и берегах фиорда со смесью восхищения, изумления и опаски: ведь в каждом из этих белоснежных домов с круглыми синими и сизыми крышами живут эльфы, которых здесь не тысячи – сотни тысяч! Элиот по сравнению с Лиссом – просто жалкая деревня! Междуреченским мятежникам побывать бы здесь, – думал Еннер, – и взглянуть на это! Ведь эльфы Ол Донна – прирождённые воины, воители эльфов, у них даже девчонки в ловкости и мастерстве боя на саблях не уступят лучшим мечникам людей! Спесивые придурки, подсчитывая эльфийских бойцов, привычно отметают «баб, молодняк и старичьё», и даже не понимают, что старичья у эльфов нет в принципе, а «бабы» ничуть не менее опасны, чем «мужики»! Эльфийские лучницы зорче людей в разы и бьют так далеко и точно, что даже приблизиться для ответного выстрела не дадут, но это никак не укладывается в забитых предрассудками мозгах! Эрл Лайнел, старый, преданный друг принца Элодисского, полностью разделял его взгляды. Он считал, как правитель, что главное – это мир. Это безопасность, возможность детям рождаться и расти, прогрессу – идти своим чередом, городам и сёлам – богатеть и процветать. Чтобы будущему великому учёному не разбивало голову топором какое-нибудь полупьяное быдло, и чтобы он спокойно работал над тем, что впоследствии улучшит мир и упростит жизнь. Чтобы девочки не умирали, до смерти изнасилованные ордой оголодавшего зверья, а в свой срок, красивые и счастливые, шли под венец и рожали детей, а те, в свою очередь, вырастали и становились мастерами, художниками, врачами… Эрл Фьёсангервена боялся войны, чувствовал её смердящее зловоние, и готов был на всё, чтобы это предотвратить, даже – унижаться перед эльфами.

А своё ничтожество ему пришлось прочувствовать сполна. Свиту, подобающую эрлу, ему взять не позволили, два высоченных Ол Донна просто запретили им идти с господином, и Еннер пошёл только со своим советником и другом, Артуром Девлином. И пошёл пешком – эльфийские кони, горячие, умопомрачительно красивые, были неподкованными, а кони людей, по словам эльфов, портили подковами плитку, которой были выложены дороги и тротуары в городе. Были здесь и портшезы, но людям ясно дали понять, что ни один носильщик – а ими были в основном полукровки, – человека не понесёт. И пришлось немолодому эрлу и его спутнику идти пешком, и идти довольно долго, по жаре и солнцепёку. В небе не было ни единого облачка, и слава Богу, что дул слабый, но приятный ветерок с моря! Люди шли по сказочно красивым улицам, без заборов, просторным, чистым, мимо утопающих в цветах и зелени эльфийских домов с белоснежными стенами и большими окнами, мимо кованных ажурных скамеек, изящных фонариков и фонтанов, и невероятных эльфийских скульптур. Мимо проносились всадники, со скамеек на них с любопытством и некоторым пренебрежением смотрели эльфы и эльфийки, все молодые, красивые, и кажущиеся людям одинаковыми, на одно лицо. Эльфы вели себя очень вольно, сидели на зелёных лужайках прямо в центре города, среди цветов и трав, играли в мяч или кольца, звучала музыка, смех, порой – пение. «Почему у нас не так? – Думал Еннер. – Почему у нас по улице идёшь – грязь, стены до неба, узкие окошки, люди злые, как собаки? Конечно, они нас презирают!».

Дойдя до скалы, нависающей над фиордом, люди ещё долго поднимались по головокружительной лестнице без перил, пока не очутились на площадке, где их и пригласили подождать правителей. Над площадкой раскинула ветви древняя липа, в пышной, пронизанной солнцем кроне которой распускались мохнатые соцветья, и их нежный аромат окутывал всё вокруг: людей, резные перила, единственное кресло под липой и маленький фонтанчик в увитой вьющейся розой арке. Людям пришлось довольно долго стоя ждать на солнце, после такого подъёма, пока не появились правители. Хоть принесли лёгкого холодного ягодного вина!

Тис, высокий, очень высокий даже для Ол Донна, и довольно тёмный, со смуглой кожей, волосами и глазами того тёмного цвета, что позже будут называть шоколадным, с такими же овалом лица и благородным носом, что у братьев Гарета и Гэбриэла – он ведь был их родным дядей, – был по-юношески стройным и лёгким в движениях, одетым в обманчиво-простую одежду: длинную рубашку с застёгнутым под горло воротом, из слегка переливающейся ткани зеленовато-коричневого цвета, коричневые лосины и короткие сапоги из рыжей замши. На его высокое положение указывал венец, тонкий, витой, с алмазным напылением, мерцающим, как иней, с каким-то прозрачным зеленоватым камнем, на свету то и дело меняющим оттенок, и пояс, украшенный драгоценными камнями и серебряным плетением, всё остальное было подчёркнуто простым. За ним тенью следовал Гикори, ниже ростом, но такой же стройный и молодой, и более светлый, как большинство Ол Донна с побережья Дуэ Элодис: весь медово-ореховый, кожа, глаза, волосы. Одет он был так же просто, как брат, венца не было. Тис, не здороваясь, сел в кресло, брат встал сзади и чуть правее.

Рост и красота эльфийского владыки произвели впечатление. Смотрел Тис спокойно, пристально, без явных презрения и надменности, но так, почему-то, было ещё хуже. «Сколько ж ему, дьяволу, лет?» – задумался эрл. Принц как-то говорил ему, что Кину Ол Таэр, младшему брату Тиса и Гикори, было тысяча сто лет. В это было почти невозможно поверить. Это сколько же он видел перед собой таких вот эрлов, баронов и даже королей? И как, наверное, в душе их презирал!.. «Зачем я здесь? – Запоздало удивился самому себе Еннер. – Что я ему скажу-то такого, что его проймёт?!».

– Мы тебя слушаем, Лайнел Конрад Еннер, сын Конрада Теодора Еннера и Лайзы Марии Бергквист, эрл Фьёсангервена. – Молодым, красивым голосом с приятным акцентом произнёс Гикори. – С чем ты явился в Лисс?

Еннер, обнажив голову, поклонился, стараясь держаться с достоинством и не уронить себя перед… этими.

– Я сюда плыл, чтобы предупредить о провокациях, которые затевают…

– Мы знаем, что затевают Бергстремы, Смайли и Фон Берг. – Перебил его Гикори. – Знаем о войсках, которые они якобы скрытно перемещают к нашим границам. Знаем об их мечтах захватить нас врасплох и покончить с нами одним ударом. Мы готовы к этому и не боимся. В отличие от людей, – он позволил себе чуть усмехнуться, – мы скрытно действовать умеем. Вряд ли ты проделал свой путь, чтобы бескорыстно нас предупредить об опасности. Ты прибыл просить – или даже требовать. Мы слушаем.

Еннер чуть покраснел. Ну, да. У людей так принято: ты мне, я тебе. А проклятый эльф так всё вывернул, что как-то даже… неловко стало.

– Вы правы, с просьбой я. – Вздохнул он. Ох, и стрёмно стало… «Но я не сам по себе. – Напомнил себе эрл. – За моей спиной люди дома стоят, свадьбы играют, детишек нянчат. И всё это вот-вот полыхнёт, и разверзнется ад… Ох, и тяжко».

– Я слышал, что есть такая магия отвода глаз у эльфов. Что если эльфы не хотят, чтобы на их землю кто сунулся, то могут сделать так, что нарушители век вдоль их границ ходить будут и не смогут пройти.

– Верно. Такая магия есть. – Согласился Гикори, а на лице Тиса по-прежнему не отражалось никакой эмоции.

– Так примените её. – Решительно произнёс Еннер. – Не дайте этим молодым идиотам на рожон сунуться. Их-то не жалко, но война, зачем она вам?! Кому она нужна?

– Мы не собираемся нарушать условия Священного мира. – Сказал Гикори. – Не нарушайте их сами, и войны не будет.

– Если вы всё знаете, – не сдавался Еннер, – то знаете и то, что без провокаций не обойдётся. Зачем вам-то оно?!

– Я… – Начал Гикори, но Тис неожиданно перебил его. Голос у него был ниже и глубже, акцент – сильнее.

– Затем, что нам надоело терпеть вас подле себя. – Сказал он. – Мы ни единым поступком не дали вам повода пожалеть о заключённом мире, а что делаете вы? Пытаетесь то и дело враньём, угрозами нелепыми, какими-то мелкими и тупо наивными интригами что-то у нас отнять, выклянчить, украсть. Вам не даёт покоя наше долголетие, наше процветание. Вы вечно вожделеете к нашим женщинам, и даже полагаете, что ваших вшивых и ничтожных денег хватит, чтобы купить одну из них. Знаешь, сколько купцов приплывает к эльфийским берегам, чтобы «купить какую-нибудь эльфиечку»?! На нас открыта охота на ваших границах, и не смотря на то, что все охотники умирают неприятной смертью, лезут новые и новые, как навозные жуки, как тараканы! Жить по соседству с вами – Тис чуть подался вперёд, – это как жить рядом с выгребной ямой, чье зловоние и чьи паразиты всё равно будут надоедать и портить воздух, как ни старайся! Мы в своё время отдали Хлорингам Дуэ Альвалар, и назад не заберём, но только пока он принадлежит Хлорингам. Как только вы прольёте кровь Ол Таэр или как-то иначе нарушите условия Священного Мира, мы придём и вернём сердце нашего мира себе. И не волнуйся – десятилетней войны не будет. Мы в этот раз готовы, нас больше, и мы ждём. Мы перережем всех, – глаза Тиса сверкнули красным, – а тем, кто останется, в качестве рабочих и слуг, которые разгребут ваш мусор и уберут все ваши уродливые постройки, мы запретим спариваться между собой, и скоро от вашего поганого племени духу не останется на нашем Острове!!! – Он снова откинулся в кресле, заговорил спокойнее и холоднее. – Но начнём эту войну не мы. ВЫ её начнёте.

– Пролив кровь Ол Таэр… – Еннер был потрясён. – Так вам и мальчишек, сыновей сестры родной, не жаль?! Что ж вы за…

Тис резко встал, глаза полыхнули красным так, что люди подались назад.

– Аудиенция закончена! – Быстро воскликнул Гикори и поспешил за братом, чем-то сильно встревоженный.

– Артур, – спускаясь обратно в город, озабоченно сказал Еннер своему спутнику, – как будем в Сае, скачи во весь дух в Хефлинуэлл. Расскажи Гарольду и его сыновьям всё: и про Бергстрема, и про эльфов. Писем никаких не будет, больно велик риск. Главное, чтобы мальчишки сдуру в Междуречье не сунулись, что бы тут ни случилось! Понял?! Ни в коем случае! Накрепко вбей это в их головы остроухие!!! Ни за что!!!

Глава шестая Охота на ведьм

Мария проснулась от того, что в животе её что-то вдруг зашевелилось. Села, испуганно прижав к животу ладони. Было уже светло: где-то снаружи встало солнце. Приют ещё спал, было тихо-тихо. Мария в панике прислушивалась к себе: померещилось?.. Она ведь понятия не имела, что это нормально, что ребёнок должен рано или поздно начать шевелиться. Но движение повторилось, и она поняла сама. Поняла, и её неожиданно переполнили нежность и такая непонятная, непрошенная радость! То, о чём она прежде думала, как о какой-то порче, болезни, о чём-то, что грозило ей одними неприятностями, вдруг стало живым, маленьким и…дорогим, самым дорогим на свете. Она вдруг осознала, что не одна, что с нею маленький, ЕЁ маленький, и трепет, охвативший её, благоговейная нежность, переполнившая её всю, стали одними из самых трогательных мгновений её жизни. Эта радость требовала выхода; Марии казалось, что это такое радостное, такое огромное событие, которое просто невозможно удержать в себе… Поэтому она едва дождалась, когда поднимется Приют, и, улучив момент, шёпотом призналась Аресу:

– Он шевельнулся!

– Кто? – Хмуро спросил Арес, чьи мысли были заняты совсем другим.

– Мой маленький… Он шевельнулся! Он живой, он такой… настоящий!

– Чёрт… – Выругался Арес. Сел рядом. Остальные парни бултыхались в бассейне, что-то орали, пытаясь утопить друг друга. – Он чё, это, родиться собрался?.. Тогда тебе нельзя это, здесь оставаться! Если ты его здесь выродишь, Доктор нас сдаст Хэ, как пить дать! Я это, не готов ради тебя подыхать, хоть мне тебя и жалко.