Истина в твоем прикосновении

– Не думаю, что они сказали тебе правду, – тихо говорю я. – Моя мама думала, что ты бросил ее.

– Твоя мама не раз лгала тебе, Блум. Ты не можешь знать, не поступила ли она так и в этот раз.

И снова правда. Это была не первая ложь, сказанная мне моей матерью.

Я опускаю взгляд, обдумывая его слова. Мысль о том, что Джозеф сидел в своей комнате в Осеннем Дворе и ждал весточки от моей матери… странная. Она вызывает во мне массу непонятных чувств. В первую очередь, конечно, замешательство и сомнения, но еще и сострадание.

– И что это меняет? – спрашиваю я через несколько секунд, поднимая голову и глядя прямо на него. – Даже если ты любил ее, даже если хотел быть рядом с нами обеими, но Мастера наших Домов остановили тебя. Это не искупает того, что ты сделал в прошлом. Убийства… Это ничего не меняет.

Джозеф складывает руки между коленями, впиваясь в меня взглядом:

– Правду нужно говорить всегда, ты так не считаешь? Неважно, изменит она что-то или нет, важно это или нет. Правда всегда есть и будет правдой.

Стиснув зубы, заставляю себя произнести следующие слова:

– Я – твоя дочь. И дочь Элизы. Если ты любил меня, когда я была сгустком клеток в ее утробе… почему сейчас не любишь? У тебя была возможность исправить ошибку, допущенную тогда Мастерами. Ты мог познакомиться со мной и стать моим отцом. Вместо этого ты решил стать моим врагом. Почему?

Этим я, кажется, выбиваю его из колеи, что меня немного удивляет. Вопрос лежит на поверхности.

Если Джозеф собирается изображать из себя любящего, непонятого отца, то ему придется развить эту идею.

– Ты мне больше не дочь, – говорит он, и его голос едва заметно дрожит на последнем слове. – Элиза отличалась от других представителей сезонных Домов. В наше время. Она была свободной духом, спонтанной и принимала собственные решения. Но после того, как она ушла от меня, она изменилась. Она стала винтиком в системе и втянула в нее тебя.

Невольно меня разбирает смех. Сухой, наполненный сарказмом, но на мгновение он все же заполняет маленькую комнату.

– Ты совсем не знаешь меня, Джозеф. И не знаешь мою маму. Тот факт, что я с повстанцами и прячусь от собственного Дома, должен был доказать тебе, что я не какой-то тупой винтик в системе.

Он пожимает плечами:

– Может, ты и передумала. Но в глубине души ты – дитя Зимы.

– И это плохо?

– Да. – Джозеф встает и смотрит на меня так холодно, что я чуть не вздрагиваю. – Сезонные Дома разрушили мою жизнь. Они забрали у меня семью, а когда я потребовал власти, которая мне причиталась, изгнали меня. Ты – часть этого мира, поэтому никогда не сможешь быть частью меня.

Мне хочется уточнить, что я никогда и не хотела быть его частью. Я не просила этого. Одна лишь мысль об этом заставляет меня задыхаться. Его точка зрения чертовски однобока и чертовски глупа. Тем не менее следует признать, что она очень похожа на то, как мой дед описал Джозефа, когда я в последний раз была в Зимнем Дворе. Он описал Джозефа как властолюбивого и эгоцентричного человека. Так и есть. Семьи сезонных Домов доставили Джозефу неприятности, и теперь он мстит. Он не за справедливость и не за возвращение Ванитас в цикл времен года. Он думает лишь о том, как напакостить тем, кто разрушил его жизнь. Отчасти это понятно. Но Джозеф совершил слишком много ошибок, перешагнул через слишком большое количество трупов, чтобы заслужить мое понимание.

И тем не менее. Несмотря на все, что я знаю, несмотря на все, что Джозеф сделал мне, моим друзьям и в конечном счете моей маме, я не могу отрицать, что его слова задевают меня. Если бы этот человек потрудился узнать меня, если бы он на секунду отбросил свою ненависть и злость к Домам и попытался поговорить со мной, то, возможно, все сложилось бы иначе. Тогда, возможно, моя мама была бы жива и у нас троих был бы шанс наладить какие-то отношения. Мы, конечно, не стали бы семьей, но… не знаю, может быть, друзьями. Тогда, возможно, мы стояли бы сейчас рядом, а не друг против друга.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – Я смотрю на него. Пожимая плечами, когда Джозеф возвращает мне взгляд. – Во всем, что ты делаешь, ты следуешь плану. Так на что рассчитан этот разговор?

– Я хочу, чтобы у тебя было четкое представление о семьях. Твоей, моей, всех остальных, кто является частью всей этой гребаной системы. Ванитас тоже станет одним из таких Домов – независимо оттого, насколько мирными и добродушными его представители могут казаться тебе сейчас. В какой-то момент они станут такими же, как другие Дома. Но вместе мы сможем их уничтожить, Блум. Вместе с тобой, если ты встанешь на мою сторону, мы могли бы стать самым могущественным Домом, какой только могли представить себе боги. Эти четыре семьи не сравнятся с нами.

Это не должно было вызвать во мне удивления, но тем не менее это так. Факт, что Джозеф еще надеется убедить меня в своей правоте, почти жалок. Я верю тому, что он сказал. Об отношениях с дедушкой и о том, что Джозефу намеренно лгали о моей маме, чтобы разлучить их. Не вижу причин, почему он должен мне лгать, ведь он сам признался, что не питает больше ко мне отцовских чувств. Но ничего из этого не меняет моего мнения о нем.

– Я никогда не буду работать с тобой, – на удивление твердым голосом заверяю я его. – Это твоя вина, что моя мать умерла, Джозеф. Возможно, ты убил ее не своими руками. Но если бы не твои действия, направленные против нас, война закончилась бы раньше, чем ты смог бы ее начать. Ванитас уже давно бы инициировали, и нам всем не пришлось бы беспокоиться о том, что природа пострадала настолько, что уже вряд ли восстановится. Из-за твоих действий умерла моя мама. Вся моя ненависть и злоба по отношению к сезонным семьям и близко не стоят с ненавистью и злостью, которые я питаю к тебе.

Выражение лица Джозефа меняется. Усталое, слегка пассивное выражение глаз исчезает, сменяется отпечатком жестокости, уже знакомым мне. Он слегка выпрямляется, и этого минимального движения достаточно, чтобы предупредить меня. Энергия внутри меня питает силу, заставляя ее танцевать под моей кожей подобно рою разъяренных пчел, когда я отступаю назад. Когда Джозеф делает выпад в попытке схватить меня за горло, я уклоняюсь, и он промахивается на добрых четыре дюйма.

– Ты серьезно? – задыхаясь, спрашиваю я, когда он поворачивается ко мне. – Ты действительно думал, что сможешь так легко убедить меня?

– Я думал, ты умнее, – рычит он. Если раньше Джозеф еще подавлял свой гнев, то теперь дает ему волю. Его глаза сужаются в щелочки, руки сжаты в кулаки, а на шее проступают набухшие вены. – Твои друзья умрут, если ты откажешься. И тогда их кровь будет на твоих руках.

Подавляю дрожь:

– Никто не должен умереть здесь сегодня. А если это случится, то никто другой не будет отвечать за это, кроме тебя самого, и, уверяю тебя, каждый из наших заберет одного из твоих.

На этот раз я не жду ответа. Не даю ему времени подумать или что-то сделать. Прежде чем Джозеф успевает даже открыть рот, чтобы ответить, я подскакиваю к нему и протягиваю руку. Видимо, этого он не ожидал, потому что выплевывает сдавленное ругательство и бросается в сторону. Моя ладонь касается его плеча, но соскальзывает прежде, чем я успеваю направить его энергию. В тот же момент Джозеф с сердитым рыком делает выпад и пинает меня сзади под колено. Я прогибаюсь и чуть не падаю на пол лицом, но пальцы Джозефа хватают меня за волосы и удерживают в вертикальном положении.

Кожу головы пронзает неприятная боль. Стискиваю зубы, чтобы не закричать. Один на один я еще могу побороться с Джозефом, но если меня услышат остальные повстанцы, я проиграю.

Теплое дыхание касается моей щеки.

– Я сделаю тебе больно, – шепчет Джозеф, задыхаясь, и притягивает меня ближе к себе. Я подавляю приступ рвоты. – Не убью, слышишь? Тебе просто будет больно. Я причиню боль твоим друзьям, всем, кого ты любишь. Ты слаба, Блум, и победа будет за мной.

Во мне закипает гнев. Я верю каждому его слову. Он не может позволить себе убить меня – но он может меня сломить. Принципы принципами, но я прекрасно знаю, что, если Джозеф причинит вред хотя бы одному из моих друзей, я уступлю. И Джозеф тоже это знает.

Сжимаю руки в кулаки и пытаюсь сосредоточиться на асфальте под ногами. Пальцы Джозефа касаются только моих волос, поэтому я не могу вытянуть из него энергию.

Когда он встает и тянет меня за собой, я собираю все свое мужество и одним быстрым рывком двигаюсь вперед. Кожу головы болезненно тянет, затем давление ослабевает, и я поворачиваюсь вокруг своей оси. Прежде чем Джозеф успевает отреагировать, выбрасываю вперед руку и кладу ладонь ему на грудь. Должно быть, я застала его врасплох, потому что уверена, он уже знает, как работают мои способности. И в тот же миг чувствую, как его энергия переходит ко мне – она мощная, но горьковатая. Это не совсем вкус, скорее ощущение, что мое тело неохотно поглощает ее. И я не могу винить его за это, ведь мой отец – один из худших людей, которых я когда-либо встречала.

На несколько секунд Джозеф застывает на месте. Его рот открывается, но с губ не слетает ни звука. Я сама никогда не теряла энергию таким образом и иногда думаю, больно ли это. Мне кажется, это парализует людей, иначе Джозеф точно бы сопротивлялся. Может быть, это похоже на то, что сделала со мной в супермаркете мятежница Ванитас. Если так, ничего приятного в этом нет.

Поджимаю губы и быстро закрываю глаза, чтобы больше не видеть Джозефа. Я могу вытянуть всю его энергию, всю без остатка. Как я сделала с Элией. Я могу убить его, и никто из повстанцев не узнает.

Но я не могу. Что-то мешает мне вытянуть из него всю энергию до последней капли. Может, я просто не хочу больше убивать. Может, я не могу заставить себя убить человека, которого моя мать когда-то любила так сильно, что была готова оставить ради него свою семью и свою жизнь.

Задыхаясь, отступаю. Когда я открываю глаза и моя рука теряет контакт с грудью Джозефа, он обвисает, как тряпичная кукла. Его кожа бледна, веки закрыты. Обмякнув, мужчина опускается на грязный асфальт и лежит неподвижно, а я смотрю на него сверху вниз, тяжело дыша. Моя сила взывает к большему, хочет заставить меня закончить работу. Я чувствую себя каким-то больным. Желание внутри меня так велико, что я в шоке отшатываюсь.

Потрясенная, я хватаю воздух ртом и озираюсь в небольшом контейнере. Мои мысли и чувства бешено скачут, терзая разум, а сердце бьется так быстро, что, кажется, еще мгновение – и оно выскочит из грудной клетки. Если я выйду из комнаты без Джозефа, его люди тут же набросятся на меня.

– Черт, черт, черт, – в отчаянии бормочу я.

И только я произношу слова, в моей голове нарастает давление, которое теперь мне отлично известно. Я знаю, что оно значит. Словно кто-то извне легонько постукивает в дверь моего сознания и просит впустить его.

Игра окончена

– Кево? – шепчу я, потому что все еще чувствую себя странно, разговаривая с ним таким образом.

С тобой все в порядке?Его голос звучит настойчиво и нетерпеливо, но я все равно чуть не плачу от этого звука. Я киваю, пока до меня не доходит, что он не может меня видеть.

Да. Но с Джозефом, боюсь, не совсем.

Что случилось?

Я собираюсь ответить, но тут вспоминаю о том, что сделал Кево. Из-за разговора с Джозефом и всей этой ситуации я совершенно забыла о том, что произошло утром.

О чем ты думал, оставляя меня дома, будто я не с вами? У тебя не было на это права, Кево! Всего этого, возможно, не произошло бы, если бы…

Может быть, обсудим это в другой раз? –резко прерывает он меня.– Я знаю, что ты злишься, и у тебя есть для этого все основания, о’кей? Но сейчас нам нужно выбираться отсюда.

Неприятно признавать, но Кево прав. Я не знаю, в сознании ли сейчас остальные, но даже если и в сознании, они связаны, а повстанцы по-прежнему превосходят их численностью.

Вы можете сражаться? – спрашиваю я, пытаясь сосредоточиться, и снова осматриваю маленькую комнатку. Не знаю, что надеюсь найти – оружие здесь не валяется, а прислоненный к стене ломик едва ли эффективнее моих способностей. Если я выйду отсюда одна, люди Джозефа поймут, что что-то пошло не так. И тогда начнется ад.

Несколько секунд я ничего не слышу. На миг во мне поселяется страх, что Кево снова потерял сознание или что мы утратили связь. Когда его слова эхом отдаются в моей голове, вздыхаю с облегчением.

Кэт, Матео и я проснулись и уже не связаны. Кеннета нет, Анатолий и Зара не двигаются. Может быть, они тоже очнулись, но наверняка сказать не могу.

В худшем случае нас четверо. Все еще слишком мало, но я ничего не могу с этим поделать. Непонятно и то, в какие игры играет Кеннет и какова его роль в той игре. Но сейчас это неважно. Он ушел, и это единственное, что имеет значение. Мысли скачут друг за другом. Я не особо сильна в тактической войне – планированием всегда занимались другие. Однако ни один из этих планов ни разу не сработал как надо, а вот те разы, когда я планировала собственный побег, мне удавались. Так что, может, и неплохо, что сейчас думаю я.

Вновь бросаю взгляд на Джозефа. Тот привалился к одному из невысоких картотечных шкафчиков. Кожа мужчины бледная и какая-то полупрозрачная, и не удивлюсь, если сквозь нее просвечиваются его вены. Глаза Джозефа закрыты, а грудь поднимается и опускается. Медленно, тяжеловато, словно с усилием, но по крайней мере он дышит. Мне кажется неправильным просто оставить его лежать здесь. Это единственная ошибка, которую постоянно совершают герои книг и фильмов – не прикончить плохого парня, когда у них есть шанс. Однако убийство в бою – не то же самое, что хладнокровная казнь беззащитного человека. Я не могу этого сделать. Нет.

Я выхожу,– мысленно предупреждаю Кево, делая несколько вдохов, чтобы успокоиться. Опускаю руки. Энергия Джозефа все еще течет через мое тело, что несколько парадоксально. Потому что в конечном итоге его энергия поможет мне уничтожить его же людей. И с этим нужно поспешить. Я уже достаточно хорошо знаю свои силы, чтобы понимать, что усталость скоро возьмет надо мной верх. Может быть, не так быстро, как вначале, но в любом случае времени терять нельзя. – Приготовьтесь!

Бросив последний взгляд на Джозефа, который по-прежнему пребывает в бессознательном состоянии, поворачиваюсь и хватаю ломик. Он чуть длиннее моего предплечья и довольно ржавый. Им можно нанести неплохую рану, так что не помешает иметь его при себе. Дрожащими пальцами хватаюсь за холодный материал, задерживаю дыхание, затем медленно поворачиваю ручку. Понимаю, что выходить из контейнера крадучись довольно бессмысленно. Повстанцы, вероятно, ждут нашего возвращения и следят за входом. Тем не менее я не осмеливаюсь издать ни звука, когда открываю дверь, и передо мной появляется голая стена ангара. Дверь в него находится сбоку от небольшого контейнера, поэтому я пока не вижу повстанцев. Молю богов, чтобы Анатолий и Зара тоже очнулись. Никто из нас не знает, что делали с ними повстанцы, когда держали в плену. Но я не думаю, чтобы Джозеф причинил им серьезный вред. В конце концов, так он потерял бы рычаги влияния.

Когда я вхожу в зону видимости, мои шаги кажутся мне оглушительно громкими. Держу ломик за спиной, продолжая с колотящимся сердцем идти вперед, и в конце концов оказываюсь лицом к лицу с девятью сбитыми с толку повстанцами.

– И что это значит? – спрашивает Уилл, который, очевидно, первым приходит в себя. Он оглядывает меня сверху донизу и с каждой секундой хмурится все сильнее. – Где Джо?

Мой взгляд устремляется к Кево. Он открыл глаза и смотрит на меня так пристально, что я чуть не вздрагиваю. Эти темные глаза завораживают меня каждый чертов раз. Больше всего мне хотелось бы просто подбежать к нему и… понятия не имею. С одной стороны, я хочу броситься к нему в объятия и удостовериться, что с ним все в порядке, с другой – хочу накричать на него за то, что он предал меня и оставил в квартире. Но я не двигаюсь с места и поспешно концентрируюсь на стоящих передо мной повстанцах. Они больше не обращают внимания на своих заложников, потому что слишком заняты тем, что тупо смотрят на меня, хлопая глазами. И это хорошо.

Я снова обращаюсь к Уиллу:

– Джозеф скоро придет, – с наигранным спокойствием отвечаю я на его вопрос. Но, по правде говоря, страх будто чугунными цепями сковывает все мое нутро. – Не волнуйтесь, он скоро встанет на ноги. Но к тому времени нас здесь уже не будет.

Кево, Кэт и Матео будто только и ждали этой реплики – они тут же вскакивают. Я не знаю, как им удается сделать это так синхронно, но на миг я пребываю под впечатлением. Потом все происходит очень быстро. Люди Джозефа, должно быть, уже преодолели свое первоначальное замешательство, потому что они начинают кричать и приказывать друг другу. Делаю несколько шагов назад и смотрю на своих друзей. Анатолий и Зара тоже очнулись. Они еще не до конца пришли в себя, но их глаза открыты, и они уже пытаются собраться. Слава богу. Если мы все собираемся выбраться отсюда живыми, они должны быть в состоянии ходить.

Один из повстанцев прыгает вперед и направляет кулак мне в лицо. Мне удается увернуться и нанести ему удар ломом, но в тот же миг я замечаю Уилла и женщину с короткими светлыми волосами, пробегающих мимо меня к контейнеру. Когда парень снова делает выпад, я уворачиваюсь от его руки и подбегаю к Кево, который стоит, широко расставив ноги, перед своей сестрой. Едва Кэт успевает развязать последние путы Зары, как обе падают в объятия друг друга, громко рыдая. Мое сердце сжимается, и я отворачиваюсь, чтобы дать им хотя бы немного побыть наедине.

– Нужно выбираться отсюда, – зовет меня Кево, протягивая руку. Я отбрасываю ломик в сторону и хватаю парня за руку. Его прикосновение вызывает во мне теплую дрожь, но я игнорирую ее. Вместо этого позволяю Кево затащить себя за его спину.

Поспешно оглядываюсь по сторонам. Взгляд задерживается на Анатолии, который выглядит бледным и сердитым.

– Ты в порядке? – быстро спрашиваю я его. Когда он кивает, я невольно улыбаюсь: – Хорошо. Мы едем домой.

Он ухмыляется:

– Как скажешь, красотка.

К тому времени, когда я снова поворачиваюсь лицом к повстанцам, они уже успели перегруппироваться. Очевидно, в прямую атаку они идти не собираются, по крайней мере в данный момент. Несколько человек расположились у дверей, остальные образовали как бы свободный полукруг вокруг нашей группы. Судя по всему, хотят помешать нам сбежать.

Кэт подходит к нам с Кево:

– Заре и Анатолию давали какие-то препараты, что-то типа транквилизаторов. Они не могут сражаться.

Кево выплевывает грубое ругательство.

– Итак, двое из нас могут сражаться, один скрылся, и из нас троих только один обладает полезными способностями.

Я киваю:

– Ага.

– Дерьмо.

– Ага, – мрачно повторяю я. Кево и Кэт также обладают довольно мощными силами, но в борьбе с таким количеством противников эти способности станут скорее помехой. Потому что если Кево заблокирует силы в этом помещении, то тем самым ослабит меня. А в данный момент я – наша лучшая заявка на победу.

– Мы сделаем это, – говорю я, удивляясь тому, как решительно звучит мой голос. Как будто это заявление не предположение, подкрепленное надеждой, а уже свершившийся факт.

– Кево, можешь заблокировать их силы? – спрашивает Кэт, не отрывая взгляда от повстанцев.

– Всех сразу? – Он косится на меня. – Нет. Или тогда я как минимум ослабею настолько, что тебе придется меня нести. Три-четыре – максимум.

– Тогда займись Уиллом. – Анатолий указывает на парня со смуглой кожей и короткими черными волосами. – И этим тоже. Он из Летнего Дома и обладает потрясающими способностями. Если он просто подует на кого-то из нас, то мы рухнем, как игральные карты.

Оценивающе смотрю на мужчину, на которого указывает Анатолий. Вид у него не особенно впечатляющий – среднего телосложения, руки и ноги кажутся длинноватыми, и двигается он неуклюже, будто толком не знает, как управлять своим телом. Если бы не комментарии Анатолия, он, скорее всего, был бы одним из тех, из-за кого я беспокоилась бы меньше всего. Но я уже видела представителей этого Дома в действии. Они обладают огромной физической силой, которую необязательно сопровождает развитая мускулатура. Может, к этому времени я и научилась неплохо защищаться, но в прямом столкновении один на один с ним у меня, вероятно, нет никаких шансов.

Когда я делаю шаг вперед, Кево сжимает мою руку, удерживая меня на месте. На миг мне кажется, что он снова собирается загородить меня собой, и я открываю рот, чтобы высказать ему все, что я об этом думаю. Но вместо того чтобы притянуть меня к себе, Кево просто переплетает свои пальцы с моими. Мое сердце спотыкается, и бабочки в животе разом взмывают ввысь. Это легкий жест, который люди вокруг нас, вероятно, даже не заметили. Но для меня он значит очень многое. С того дня, как мы с Кево встретились… нет, стоп. С того дня, как Кево открылся мне как мятежник и похитил меня, я чувствую, что нахожусь в его тени. Я очень мало знала о мире, за спасение которого так неожиданно взялась. И не могла контролировать свою силу. Кево защитил меня, и я с радостью спряталась за ним, одновременно желая сбежать в свою комнату в безопасном Зимнем Дворе.

Но теперь все изменилось. Мы с Кево – одна команда, мы на равных. Мы стоим рядом, бок о бок, и именно так мы собираемся выиграть эту проклятую войну.

Прежде чем кто-то из нас успевает сказать что-то еще, Уилл делает шаг вперед и расправляет плечи, словно хочет казаться выше. Его узкое лицо раскраснелось, светлые волосы уложены не так идеально, как обычно, грудь неровно вздымается. Он в ярости. Что, вероятно, связано с тем, что я только что отправил его босса в страну грез.

– Это было ошибкой! – рычит Уилл. От гнева его голос дрожит, руки сжимаются в кулаки. Если бы я не знала его, то могла бы подумать, что он действительно беспокоится о Джозефе. Но, слава богу, я знаю лучше. Эти люди не заботятся друг о друге. Они – сообщество по расчету, и беспокойство Уилла объясняется исключительно тем, что Джозеф дергает за ниточки, а Уиллу нужен кто-то, кто будет отдавать ему приказы.

Кево снова сжимает мои пальцы, затем отпускает и скрещивает руки на груди.

– Обманывать нас было ошибкой, – бросает Кево так непринужденно, словно они говорят о погоде. – Вы действительно думали, что вам это сойдет с рук?

– Ты был настолько глуп, что попался на это, – не моргнув глазом парирует Уилл. – Твою задницу спасла Зимняя девушка. Если бы не она, ты так и сидел бы связанный на полу.

Я подавляю ухмылку. Уилл не так уж и ошибается.

– Ну, – подмигивает мне Кево. – Тогда нам повезло, что она на нашей стороне, а не на вашей.

– Вы совершаете ошибку, – шипит Уилл. – Снова и снова. Если бы вы просто работали с нами, то избавили бы себя от многих проблем.

– Где амулет? – твердо спрашиваю я, игнорируя его комментарий. Я знаю, что должна была спросить об этом Джозефа, но тогда не подумала об этом.

Губы Уилла изгибаются в злобной усмешке:

– Вы не знаете? – Когда ни один из нас не отвечает, он громко и с каким-то облегчением смеется! – К чему мне тогда беспокоиться?

– О, беспокоиться тебе определенно стоит, – вставляет Кево. – Например, о своем милом личике. Или о том, сможешь ли ты завтра нормально сидеть. Потому что, если ты продолжишь говорить в том же духе, я надеру тебе задницу так сильно, что ты…

– Так, – обрываю я его, поднимая руки. Я бы с удовольствием послушала угрозы Кево, но у нас мало времени. Понятия не имею, как долго Джозеф будет без сознания, но мы обязательно должны воспользоваться этим, чтобы выбраться отсюда. – Давайте сосредоточимся на том, что важно, ладно?

Уилл поднимает бровь:

– И что же это?

– Кристалл и амулет, – говорит Кево. – Где они?

Сужаю глаза, когда Уилл снова смеется, как будто это все одна большая шутка. Нервно оглядываюсь. Другие повстанцы не веселятся, как Уилл, но и не слишком обеспокоены. Непохоже, чтобы они боялись того, что мы отберем у них амулет и разрушим весь их прекрасный план. Я слышу, как Анатолий что-то шепчет позади меня, и почти уверена, что он подумал о том же. Амулета здесь нет.

– А вам, ребята, известно, что вы были слишком заняты своими отношениями? – усмехается Уилл, расхаживая перед нами взад-вперед. Он напоминает мне кинозлодея, наслаждающегося своим выступлением и раскрывающего свой зловещий план обреченному герою. – Амулета здесь давно уже нет. Пока вы собирались забрать его отсюда, он уже был вне досягаемости. Вы правда думали, что у нас не было плана на такой случай? Но как насчет того, чтобы вместо этого оставить нам кристалл Ванитас? Пока вы здесь.

Вот же дерьмо.

Я полагала, что поражение Джозефа остановит их. Что они не смогут так быстро переключиться, что им потребуется сначала реорганизоваться. Я думала, это выиграет нам время. Вместо этого они использовали время для себя и избавились и от кристалла, и от амулета.