Истина в твоем прикосновении

– Ты действительно думаешь, что я стану тебе доверять? – с искренним любопытством спрашиваю я. – Что я поверю тебе, если ты скажешь, что не причинишь нам вреда?

Он наклоняет голову:

– Думаю, у тебя нет выбора.

– Мы видели трупы. – Перед моим мысленным взором встают образы погибших повстанцев, и я подавляю дрожь. Они все еще преследуют меня, и по-прежнему я гадаю, сколько злобы должно быть в ком-то, чтобы сделать такое с человеком. – В вашем убежище. Ты убил своих собственных людей, Джозеф.

Джозеф не выглядит удивленным, но я и не ожидала этого. Ни он, ни его люди не приложили особых усилий, чтобы спрятать тела.

– Каждая война имеет побочный ущерб.

В недоумении смотрю на него:

– То были твои люди. Что они сделали, чтобы заслужить такое?

Обаяние, притворная беззаботность на долю секунды исчезают с лица Джозефа. Я подавляю дрожь и борюсь с желанием отступить, когда он оглядывает меня с ног до головы.

– Они предали меня. Пытались перейти на другую сторону, сливали информацию сезонным Домам. В этом мире никому нельзя доверять, Блум. И если приходится заставить кого-то замолчать, лучше убедиться, что это навсегда.

– Ты болен.

– Я? – Он отводит от меня взгляд и делает несколько шагов в сторону, с преувеличенным интересом рассматривая выпущенную нитку на рукаве. – Я – результат моих жизненных обстоятельств. Ты вела защищенную жизнь, мне почти жаль тебя. Ты даже не представляешь, что тебе придется делать, чтобы выжить там, если больше нет защиты твоего дедушки.

Я подавляю фырканье:

– Мне все равно, насколько тяжелой была твоя жизнь. Ничто не оправдывает хладнокровное убийство.

Медленно Джозеф поворачивается ко мне:

– Интересно, что бы на такие рассуждения ответил Элия.

– Это другое, – с запинкой говорю я, чувствуя, как холодная рука сжимает мое сердце. Я убила Элию после того, как он убил мою маму. Он это заслужил. И все равно это тяготит меня, все равно я чувствую вину. – Он пытался убить меня. Я просто отреагировала.

Джозеф насмешливо поднимает брови:

– У каждого из нас свои причины, не так ли?

Мысли скачут в моей голове, налетая друг на друга и ударяясь о внутреннюю поверхность черепа. Мне нужен план, но на ум не приходит ни одной толковой идеи. Я вижу, к чему клонит Джозеф: я должна пойти с ними в обмен на свободу моих друзей. Но если я это сделаю, мне конец. Даже если Джозеф сдержит свое слово, а Кево и все остальные вскоре проснутся и сделают правильные выводы, они все равно не будут знать, куда меня увезли повстанцы. Кеннета среди заложников нет, но это не значит, что я могу на него положиться. Я его почти не знаю, и хотя он до сих пор помогал нам, уверена, он сбежал, когда у нас все пошло наперекосяк.

Поэтому есть только два варианта: либо я отказываюсь, рискуя тем, что Джозеф убьет моих друзей одного за другим и заберет меня силой, либо я иду на сделку, иду с ним, но с этого момента я сама по себе. Поэтому мне нужно тянуть время. Это единственный шанс. Если Кево и все остальные проснутся, пока мы еще здесь, у меня, возможно, будет возможность их освободить.

Решительно поднимаю голову и смотрю на Джозефа, который, кажется, совершенно спокойно стоит посреди пустынного ангара.

– Я хочу поговорить с тобой наедине, – говорю я достаточно громко, чтобы другие повстанцы, стоящие за ним, услышали меня. И, возможно, мои друзья, если кто-то из них уже в сознании.

– Без проблем, – отвечает он, чересчур уверенный в своей победе. – Когда доберемся до штаб-квартиры, сможем говорить столько, сколько захочешь.

На моих губах играет легкая улыбка. Это почти оскорбительно, что мой собственный отец, судя по всему, считает меня непроходимой дурой.

– Мы будем говорить здесь.

На мгновение, на крошечную долю секунды, я замечаю в глазах Джозефа смятение. Но он быстро восстанавливает самообладание.

– Здесь? – спрашивает он, коротко поворачиваясь вокруг своей оси с распростертыми руками, словно напоминая мне, что мы находимся в неуютном самолетном ангаре. – Не обижайся, но я бы хотел провести свой первый настоящий разговор с дочерью где-нибудь в менее… грязном месте.

Упоминание о нашем родстве только сильнее злит меня. Я ему не дочь. Это слово подразумевает некую связь или отношения друг с другом. Единственное чувство, которое я испытываю к этому человеку, – ненависть. И тот факт, что он бросил нас и плевать хотел на меня в течение семнадцати лет, даже не входит в десятку причин, по которым я его ненавижу.

– Мы будем говорить здесь, – повторяю я твердым голосом. Когда он поднимает брови, я холодно возвращаю ему взгляд. – Мы оба с тобой знаем, что есть причина, по которой ты просто не надел мне на голову мешок и не утащил меня силой. Почему ты расставляешь для меня ловушки и ведешь переговоры. Почему оставил в живых моих друзей и пытаешься меня шантажировать. Ты знаешь, что я могу справиться с любым из вас. Так что тебе стоило бы пойти мне навстречу, как считаешь?

Это чертовски рискованно. Я подозреваю, что они боятся меня. Просто другого способа объяснить, почему они еще не одолели меня, нет. Однако я сомневаюсь, что смогу сразиться со всеми ними сразу. Почти наверняка их уважение ко мне основано на том, что они обо мне слышали. Например, что я нокаутировала половину представителей моего Дома и еще многих других на похоронах мамы или что я успешно сражалась с повстанцами, совершившими набег на Зимний Двор. Но они не знают, что все эти демонстрации силы не были просчитанными действиями. Все это были ситуации, когда меня полностью захлестывали эмоции и сила внутри меня просто сама брала все под контроль. Это была не я, я не могу вот так просто использовать свои способности, даже если захочу.

Но ни Джозефу, ни Уиллу, ни вообще кому-либо из повстанцев не нужно этого знать.

В течение нескольких секунд я не замечаю на лице Джозефа никаких эмоций. Ясно, что мой отец мысленно перебирает варианты, и я замечаю тот момент, когда он принимает решение. Едва заметно его плечи напрягаются, и обычно спокойная поза становится чуть более напряженной. Затем он указывает рукой через плечо на контейнер в задней части ангара, в котором, вероятно, находится что-то типа офиса или сторожки.

– Двадцать минут, – отрывисто говорит Джозеф. – С играми покончено, Блум.

В кои-то веки я с ним согласна. Я молю богов, чтобы двадцати минут хватило. Что это даст моим друзьям достаточно времени, чтобы прийти в себя и, возможно, даже вырваться на свободу или по крайней мере придумать план.

Вместо ответа я коротко киваю и, приподняв брови, жду, когда Джозеф повернется и пойдет вперед. Повстанцы, которые ранее расступились, чтобы показать Кево, Кэт и других пленников, теперь снова стекаются в одну группу. Они собираются вокруг своего лидера, как потерянные дети, ожидая дальнейших указаний. Джозеф обменивается несколькими негромкими словами с Уиллом, затем быстро оглядывается на меня.

Я колеблюсь. Да, это была моя идея, и я по-прежнему убеждена, что это единственный способ выйти победителем из этой борьбы за власть… Если какой-то шанс вообще есть. И все же, когда я расцепляю руки и медленно пересекаю зал, меня бьет дрожь. Мой взгляд не отрывается от группы повстанцев, но при этом лишь усилием всей своей воли я останавливаю себя оттого, чтобы броситься прямо сейчас к Кево. Его бледное, безжизненное лицо словно выжжено на моей сетчатке. Я все еще злюсь на него, часть меня даже хочет ненавидеть его за то, что он не доверяет мне и моим способностям. Тем не менее я уверена, что, если с ним что-нибудь случится, моему сердцу будет причинен непоправимый ущерб.

Когда до Джозефа и его людей остается около десяти метров, я сжимаю руки в кулаки и сосредотачиваюсь на силе, текущей по моим венам, наполняющей энергией каждое волокно моего тела, которая только и ждет, чтобы быть использованной против одного из них. Я легко справлюсь с ними поодиночке, в этом я уверена. Даже если они нападут на меня все сразу, я продержусь довольно долго и уничтожу по крайней мере половину из них. И сделаю это без колебаний. Если дело дойдет до схватки и все закончится плохо, я заберу с собой столько врагов, сколько только смогу.

Джозеф протягивает руку, жестом предлагая мне идти первой. Я повинуюсь, не отрывая взгляда от его людей. Когда прохожу мимо заложников, бегло осматриваю их. И надеюсь, нет, просто молюсь всем богам, в существовании которых сомневаюсь, что у них есть план Б. В отличие от меня.

На самом деле контейнер представляет собой нечто среднее между офисом, картотекой и комнатой для отдыха. На стенах – ровные полки, тянущиеся до потолка, забитые папками и книгами. Напротив них стоит длинный стол с двумя неудобными офисными стульями, а также диспенсер для воды и старый компьютер, покрытый толстым слоем пыли. В целом помещение не производит впечатления регулярно используемого. Джозеф проходит мимо меня и закрывает жалюзи на окне с видом на ангар. Он делает это, чтобы отгородиться от посторонних глаз, хотя я уверена, что все они и так смогут нас услышать, если постараются. Пару секунд я нерешительно оглядываюсь по сторонам, гадая, не присесть ли мне, но потом решаю не делать этого. Вместо этого я прислоняюсь к столу, снова скрещиваю руки на груди и бросаю на Джозефа выжидательный взгляд.

– Думаю, на несколько минут ты можешь расслабиться, – говорит он с улыбкой, которую я не могу истолковать, и садится на один из офисных стульев, широко расставив ноги. Наклонившись вперед, опирается локтями на колени, после чего проводит руками по волосам и бросает на меня быстрый взгляд. – Я не собираюсь нападать на тебя здесь.

– Об этом я не волнуюсь, – заверяю я его, и это абсолютно соответствует истине. Если бы Джозеф хотел напасть на меня, то мог сделать это снаружи, когда его люди могли оказать ему поддержку.

– Итак, – спустя несколько секунд говорит мой отец, откинувшись на стуле и начиная барабанить пальцами по столешнице. – О чем ты хочешь со мной поговорить?

Я делаю глубокий вдох. Этого не было в планах. Список тем для разговора я не составляла, поэтому говорю первое, что приходит в голову:

– О маме.

Его лицо не выражает никаких эмоций. Если эти слова каким-то образом трогают его, он этого не показывает.

– Не знаю, о чем тут говорить.

– Элия убил ее, – продолжаю я. – Ее убил один из твоих людей.

– Для меня это не новость, Блум. – Джозеф делает глубокий вдох, прежде чем продолжить: – И в каком-то смысле я очень благодарен тебе за то, что ты заставила его за это заплатить.

Ладно, это меня удивляет. Честно говоря, я ожидала саркастичного, возможно, даже жестокого ответа. Медленно приподнимаю бровь:

– Вот как?

– Да. – Он так пристально смотрит на меня, что мне приходится бороться с желанием отступить перед ним. – Что ты знаешь обо мне, Блум?

– Помимо того факта, что ты убийца, который держит в плену моих друзей и не моргнув глазом убьет всех, включая меня?

Если мои обвинения и производят на него впечатление, то я этого не вижу. Его лицо по-прежнему совершенно неподвижно.

– Не считая этого. Как, по-твоему, я относился к твоей матери?

Я подавляю гнев, который вновь закипает у меня внутри, и вместо этого сосредотачиваюсь на разговоре. Мне нужно выиграть время. Время, чтобы мои друзья успели прийти в себя.

– Я знаю, что ты сбежал, когда узнал обо мне. Знаю, что ты не заботился ни обо мне, ни о ней. И что ты несешь ответственность за ее смерть.

Что-то меняется в его взгляде. Не могу точно определить что, но выражение глаз Джозефа, кажется, смягчается, а рот очерчивают жесткие складки. Пальцы перестают барабанить по столу, мой отец выпрямляется. Изменение настолько очевидно, что все мое тело автоматически напрягается. Понятия не имею, что именно могло встревожить его в моих словах, в конце концов, разговор и до этого был не так уж вежлив.

– Меня не удивляет, что ты так думаешь, – наконец тихо говорит Джозеф. Так тихо, что я едва разбираю, что он говорит, и это учитывая мои обостренные чувства. – Но, как всегда, ты совершенно ужасающе невежественна.

Я презрительно фыркаю:

– Вот как?

– Я любил Элизу. Каждой клеточкой своего тела я любил ее. – Взгляд Джозефа впивается в мой. – Так же, как и тебя.

Помощь

Кево

Первое, что я замечаю, придя в сознание, – скотч, заклеивающий мне рот. Трудно дышать, тело отчаянно требует кислорода, мир вокруг меня словно вращается. Хочется открыть глаза и оценить обстановку вокруг, но я беру себя в руки – воспоминания лавиной внезапно обрушиваются на меня. Повстанцы, которые уже ждали нас, хотя мы даже не сказали им, где встречаемся, повстанцы, которые уже захватили Кэт и Матео, когда я вошел в ангар. Джозеф, который забрал мобильный телефон Кэт. Мы с Кеннетом расстались раньше, и ему, надеюсь, удалось уйти. А потом этот гребаный подонок, который ударил меня сзади чем-то, отчего я потерял сознание. Все произошло чертовски быстро, слишком быстро, я не успел даже заговорить с Джозефом. Построение тактики переговоров было бессмысленно. Этот мудак вообще не собирался с нами разговаривать. Может, он разозлился из-за того, что Блум с нами явно не было, а может, вообще не был настроен на переговоры.

Но сейчас это неважно. Как и то, откуда ему было известно место, где мы должны были встретиться. В данный момент важно лишь то, что я связан и сижу, скорчившись, на холодной земле. Поспешно ощупываю свое тело, но, если не считать пульсации в затылке и веревок, режущих запястья, все, кажется, в порядке. Левое плечо прижимается к чему-то мягкому и теплому. Думаю, это другой человек, хотя я не уверен. Понятия не имею, находимся ли мы до сих пор в ангаре и как долго я вообще был без сознания. Вокруг меня слышно движение и отдельные обрывки мыслей, так что я определенно не один. Но когда пытаюсь разделить голоса в своей голове, боль в черепе снова начинает пульсировать.

Подавляю стон. Не хочу, чтобы кто-нибудь из повстанцев заметил, что я больше не в отключке. В конце концов, я не хочу рисковать, что они повторят свой маленький трюк с наркозом посредством деревянного молотка.

Поэтому я концентрируюсь на том, что замечаю вокруг себя. Шаги, шарканье ног по земле и случайный шум – все это вперемешку, к тому же в воздухе витает запах бензина и пыли. Так что вполне возможно, что мы действительно до сих пор в ангаре. Но почему? Почему они оставили нас здесь, почему охраняют нас? И почему нас не убили?

Я чувствую, как учащается мой пульс. Пытаюсь расслабиться, чтобы каждый мускул моего тела обмяк. Притворяться, что ты спишь или без сознания, труднее, чем многие себе представляют. В бодрствующем состоянии автоматически напрягаются мышцы лица, ты этого даже не осознаешь. Пальцы слегка сгибаются, дыхание меняется. Если повстанцы достаточно наблюдательны, они быстро заметят, что я не сплю, если не подавить эти непроизвольные движения.

Как только мой разум успокаивается и паника, которая кипела во мне, когда я только проснулся, проходит, я начинаю более четко различать окружающие меня мысли. Хотя с закрытыми глазами это не так просто. Сначала я слышу все голоса вперемешку, как будто пытаюсь выделить один из них в ревущей толпе. Поскольку я не знаю, где находятся люди и кто они, мне трудно сосредоточиться на ком-то из них. Тем не менее я продолжаю улавливать отдельные фрагменты мыслей.

Вооружены

Джозеф

Хранительница

Ванитас

Кристалл

Зима

Сэндвич

Я подавляю ухмылку. Выходит, один из них голоден. Другие мысли понятны, но они ничего не говорят мне о том, что за всем этим стоит. Когда я чувствую дуновение ветерка перед своим лицом, несколько ясных мыслей вырываются из трясины остальных. Вероятно, один из повстанцев подошел ко мне ближе или проверил ограничители. Благодаря близости его тела гораздо легче заглянуть в голову.

…слишком долго. Джозеф должен был дать нам час наедине с этой тварью… Она убила Элию…

Предложения неполные, их то и дело прерывает боль в затылке или другие мысли. Тем не менее того, что я услышал, достаточно. Это мысли Уилла, и он думает о Блум. Тот факт, что он называет Блум тварью, уже достаточная причина для того, чтобы я захотел свернуть ему шею. Но в данный момент это второстепенно, потому что я не понимаю, что он имеет в виду. Они ждут Блум? Если да, то им придется ждать чертовски долго. Если бы они не вырубили меня сразу, я бы с радостью объяснил им, что Блум не придет, что я не оставил ей выбора.

Еще несколько минут я сижу и слушаю, но безрезультатно. Я просто не могу разобрать фрагменты, которые доходят до моего сознания. Наконец в голове ощущается знакомое давление.

Ты очнулся? – слышу я голос сестры в своем сознании.

Облегчение заполняет меня до краев.

Да, несколько минут назад. Ты в порядке?

Вроде да. А ты?

Где мы? – спрашиваю я, не отвечая на ее вопрос. – Чего они ждут?

Я чувствую, как Кэт колеблется. Ее мысли становятся нечеткими, как будто она не уверена, что действительно хочет поделиться со мной этой информацией.

Блум здесь, – наконец говорит она. – Она разговаривает с Джозефом.

Внутри меня все холодеет, как будто кто-то окатил меня ведром ледяной воды. Все во мне кричит, чтобы я открыл глаза и осмотрелся, или просто вырвался и сломал руку любому повстанцу, который встанет на моем пути. Или шею.

Как такое может быть? – спрашиваю я Кэт. Даже в мыслях мне слышно, что в моем голосе дрожит ярость и мне трудно ее контролировать. – Почему она здесь?

Кэт тихонько вздыхает.

Не знаю точно, но у них мой телефон. Может, они просто позвонили ей. Где Кеннет?

Да плевать мне на него.

Заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов. Если Джозеф действительно позвонил Блум и сказал ей, где мы находимся, я не сомневаюсь, что она тут же направилась сюда. Тот факт, что она разговаривает с Джозефом, пока я здесь, связанный и с кляпом во рту, сижу, прислонившись к этой гребаной стене, противоречит здравому смыслу. Однако более важным вопросом является то, как повстанцы узнали, что Блум не придет. Судя по всему, они были к этому готовы. Значит, они либо какое-то время следили за нами, либо один из наших людей предал нас. Факт, что Кеннета в числе заложников нет, говорит сам за себя.

Нужно что-то предпринять, – говорю я, пытаясь собраться с мыслями. Сейчас я не могу поддаться страху за Блум или злости на всех остальных. Эти чувства ни к чему меня не приведут, только затуманивают разум и мешают принимать разумные решения. Я взвешиваю варианты, но при любом из них слишком велика опасность, что ситуация станет только хуже. Конечно, я могу блокировать силы вокруг себя, но, так как глаза мои закрыты, я могу заблокировать также силы Кэт, Матео, Зары и Анатолия. А может быть, и Блум. И тогда мы, скорее всего, снова окажемся без сознания, так и не успев ничего сделать.

Тело, прижимающееся к моему левому плечу, едва заметно двигается.

Попробуй ослабить веревки и проверь, не очнулись ли остальные. Как только у нас появится шанс, мы должны освободиться. Мы выберемся отсюда, Кево. Вместе с Блум.

История, которую нужно рассказать

Блум

Я любил Элизу. Так же, как и тебя.

Слова звучат в моей голове так ясно и четко, что мне на мгновение кажется, что Джозеф может проникать мыслями в мой разум, совсем как Кево. Не знаю, к какой реакции склоняюсь больше: рассмеяться ему в лицо или стошнить на его до смешного чистые кроссовки.

– Серьезно? – спрашиваю я через некоторое время, в течение которого он просто молча смотрит на меня. – Это что, новая афера? Изображать из себя любящего отца и надеяться, что несколько ласковых слов смогут изменить мое мнение?

Я вижу, как он сглатывает. В глазах Джозефа отражаются мириады эмоций. Если он играет, то делает это чертовски хорошо. Но и это меня не удивило бы.

– Неужели в это так трудно поверить? – сухо спрашивает он, скрестив руки на груди. – Что я был влюблен в твою мать восемнадцать лет назад и не просто так взял и сбежал, узнав о ее беременности?

– Да, – без колебаний отвечаю я. – Да, в это чертовски трудно поверить. Если это правда, то почему я никогда не видела тебя до того, как ты взорвал дом в Гетеборге? Почему мама говорила мне, что ты идиот, который просто захотел поразвлечься и сбежал, как только все стало серьезно?

Джозеф закатывает глаза:

– Возможно, ты новичок в этом мире, Блум, и я уверен, что тебя держали в неведении относительно многих вещей. Но ты, конечно, знаешь свою семью лучше, чем я, так что, уж наверное, сможешь догадаться об ответе на этот вопрос.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Как ты думаешь, как отреагировал твой дедушка, когда его беременная дочь пришла домой и сказала ему, что ребенок от меня? А как, по-твоему, отреагировал на это мой дядя?

Я непроизвольно морщусь. Моей маме было около двадцати лет, когда она родила меня, и она была не замужем. Одного этого факта, вероятно, было бы достаточно, чтобы вывести моего деда из себя и опозорить семью. Однако то, что отец ребенка был племянником Мастера Осени, было просто неприемлемо.

– Они, вероятно, были не в восторге.

Джозеф сухо смеется.

– Это слабо сказано. – Он расцепляет руки и подается вперед. Никогда не видела, чтобы он так ерзал. Его тщательно выстроенный образ безразличия и высокомерия с каждой секундой рушится все больше. – Когда твоя мама рассказала мне о тебе, мы собирались убежать вместе. Мы знали, как отреагируют наши семьи, тем более что никто из них даже не подозревал, что мы вместе. Они и подумать об этом не могли. Я всего лишь племянник Мастера, сын младшей сестры, которая так и не стала Хранительницей. Но Элиза была дочерью Мастера. Она была подходящей кандидатурой, в том числе и для рождения следующего поколения Хранителей. Твоя мать могла даже стать Мастером. Но то, что произошло между мной и Элизой, не было глупой юношеской выходкой, за которую тебя сажают под домашний арест на несколько недель, пока она не забудется. Это был скандал.

Все это для меня не ново. Мама никогда особенно не любила говорить о моем отце или о своей беременности, но рассказала мне достаточно, чтобы я понимала, какие трудные времена она переживала в то время. Я знаю, что она даже боялась, что отец отречется от нее. Думаю, дедушка не сделал этого только потому, что хотел подождать и присмотреть за мной. Хотел увидеть, что станет с ребенком, которого она родит. Будет ли у меня все необходимое, чтобы стать Хранительницей, несмотря на гены моего отца.

Прежде чем я успеваю ответить, хотя понятия не имею, что именно на это сказать, Джозеф продолжает:

– В последний раз, когда мы виделись, Элиза собиралась рассказать обо всем отцу. Я посоветовал ей этого не делать, хотел сначала попробовать другие варианты. Но Элиза боялась побега. Она была принцессой Зимнего Дома, пользовалась всеми привилегиями. Перспектива остаться одной, без финансовой поддержки и с ребенком, пугала ее. Поэтому она отправилась к отцу, и после этого я больше никогда ее не видел. Я никогда не встречал тебя.

Мои пальцы снова начинают дрожать. Я опускаю руки и сую их в карманы. В горле пересохло, глаза горят. Я ясно вижу: моя мама, молодая и неуверенная в себе, просит помощи у дедушки. Даже представить себе не могу, как ей было страшно. Потому что я уверена, что моя мать любила Джозефа. Что она очень хотела быть с ним. Это было заметно по тому, как мама говорила о нем. Конечно, она ненавидела моего отца, презирала за то, что он сделал. Но когда-то она любила его.

– Что произошло после этого? – спрашиваю я, когда он не продолжает. Не знаю, зачем я вообще все это слушаю. Да, этот человек – мой биологический отец, но еще он убийца и лжец. Ничто из того, что выходит из его уст, не внушает даже отдаленного доверия.

Тем не менее… что-то удерживает меня оттого, чтобы просто остановить его или выйти из комнаты. Часть меня хочет услышать, как продолжится его история. Даже если она вымышленная.

– WhatsApp тогда еще не придумали, – с безрадостным смешком продолжает он. – Наши возможности были ограниченны. Тем не менее в какой-то момент, когда от Элизы перестали приходить вести, я забеспокоился. Я боялся, что твоя семья могла что-то с ней сделать или убедила бросить меня. Так что я отправился в Зимний Двор, но даже не добрался до вашего дурацкого острова. Мою лодку перехватили еще до того, как я успел добраться до Калинойи. Меня там видеть не желали и угрожали расправой, если я снова подойду к дому или к твоей матери.

Крайне неприятно признавать, но это очень похоже на мою семью.

– Кто? Кто это был?

Джозеф пожимает плечами:

– Я не знал этих людей, но мне было ясно, что инструкции исходили от Калино. Когда я вернулся домой, Зимний Двор уже проинформировал обо всем моего дядю. Вероятно, это был единственный раз, когда Мастер Зимы и Мастер Осени пришли к единому мнению. Они сказали мне, что твоей матери разрешено поддерживать со мной контакт, в том числе и по поводу нашего ребенка. Но она никогда этого не делала. Ни звонка, ни сообщения, ни даже проклятого письма. Я не знал, когда ты родилась, не знал, все ли у вас с ней в порядке. Твоя мама так ни разу и не связалась со мной.