Линия жизни

– Что с ногой? – с беспокойством спросил он.

– Стрелок задел.

– Покажи! – неожиданно старик засуетился, мигом присел на корточки и обнюхал порез. – Яда нет, – с облегчением выдохнул он, возвращаясь на свое место. – Трофеи собери… Раненых добей.

Яна ушла обирать трупы, а мариец устало запрокинул голову к небу и довольно улыбнулся.

4. Заговор

Яль крепко спал. Он вообще отличался на удивление крепким сном, хотя очень многое его беспокоило: доверие отца, интриги, женское внимание, собственное здоровье и даже урожай в дальних полях Южного Корса. Яль был слаб характером, по-женски красив лицом, смышлен и очень самолюбив.

В ту ночь он видел обычный, мало отличающийся от его повседневной жизни сон: те же женщины, те же простодушные козни, те же переживания о судьбах корсанской власти. И так же, как в жизни, больше всего его нервировал старший брат: тут и там он возникал, чтобы украсть у Яля чужое внимание или просто над ним потешиться.

Минг был сильнее, решительнее и обладал той самой величавой харизмой, какую часто приписывают великим князьям. Отец поверял ему важные дела, и в целом знать относилась к Мингу не иначе как ко второму человеку во всем Южном Корсе.

Яль не считал себя хуже брата, а потому видел в том лютую несправедливость. Не будет преувеличением сказать, что Яль ненавидел своего брата, который неведомым ему способом смог очаровать отца и получить его благосклонность.

Тремя днями ранее, провожая княжеское войско на битву с марийцами, Яль очень надеялся, что с братом приключится какая-нибудь неприятность. И за эту надежду ему нисколько не было совестно.

Наоборот, склонившись у молебного камня8, он просил богов о помощи в реализации этих чаяний. А поскольку в Син-Ти камень был лишь один и принадлежал он Богу Мудрости, в своих мольбах Ялю приходилось просить того донести его слова до столь чтимого им Роги.

– Молодой князь! Просыпайся, вставай! – громко кричал Урис, тормоша спящего Яля за плечо.

Урис первым встретил вернувшиеся в Син-Ти остатки княжьей дружины – двадцать семь человек, которым посчастливилось уцелеть и в бою, и во время длительного преследования марийцев. До безумия напуганные, они поведали старому слуге о десятках тысяч марийского войска, об их демонической силе и беспощадности. Совершенно отчаявшиеся, они хоть и смогли убежать от преследователей, но полагали, что тем лишь отсрочили себе конец – на пару, а в лучшем случае на три дня.

Напугавшись пуще выживших, Урис стрелой рванул в покои Яля, даже не постучав в тяжелую дверь и не упредив о своем приходе.

– Что?! Сволочь, Урис, ты что себе позволяешь?! – даже в злости Яль не разрешал себе использовать грубые бранные слова, столь распространенные среди корсанских мужиков, ограничиваясь лишь простыми ругательствами.

– Прости, князь! – со слезами на слезах отвечал старик. – Дело-то безотложное!

Расслышав столь необычное к себе обращение, вняв жалкому виду и кротким словам верного слуги, Яль умерил свой гнев.

– Хорошо-хорошо! – с подступающим к сердцу волнением прошептал он, поднимаясь с постели. – Ну, говори скорей!

– Так ведь это… – расстроенный Урис не мог подобрать слов. – Отец твой… – он сложил руки на груди, как делают с умершими, – и брат… и все наше войско, – глотая слезы, договорил он и, обессиленный, рухнул на колени перед Ялем.

– А… – начал было говорить новоиспеченный князь, но так и застыл в безмолвии.

В представлении Яля все было плохо и даже очень. Совсем не о такой помощи просил он Рогу, который, как на это ни посмотри, явно перестарался. Отца было жаль, но не его смерть повергла Яля в шок. Самой ошеломляющей для молодого князя стала утрата войска – силы, без которой власть теряла самую свою основу.

С открытым ртом, не проронив и слова, Яль сел на кровать, прислонился к спинке и просто беспомощно глядел сквозь Уриса. Время от времени его мозг включался, чтобы найти какую-нибудь зацепку, хоть малый шанс выбраться из этой ситуации. И, ничего не придумав, князь вновь погружался в прострацию.

– Да что ж это… что ж это! – беспомощно размахивал руками слуга, не оставляя надежду привести молодого князя в чувство.

Урис нежно тормошил Яля за худые плечи, пробовал легонько бить по щекам, брызгал в лицо водой. Безуспешно: молодой князь, словно истукан, продолжал невозмутимо глядеть за невидимый через стену горизонт.

За этой сценой и застал их вездесущий Нукер – уже слишком старый, чтобы отправиться вместе со своим двоюродным братом Гитом на битву. Несмотря на ранний час, кто-то поднял старика с постели, принеся страшную весть и ему.

Завидев оцепеневшего Яля, даже Нукер, давно переставший удивляться, высоко поднял обе свои седые брови, задумчиво почесал худо выбритый подбородок и в нерешительности сел рядом. Вскоре к Нукеру присоединился Хима – вассал Гита из западных земель, также избежавший битвы, поскольку умел ладить с хозяйством, но не с оружием.

– Нукер, дорогой, – тонким голосом, совсем не соответствующим его тучному сложению, начал Хима, – а что делают… я имею в виду, как обычно поступают в такой ситуации?

– В ситуации безумия? Даже не знаю.

– Ай, старый шутник Нукер! – засмеялся Хима. – Я о том, когда мы проиграли сражение и теперь ждем победителя… Ставлю сотню, что мы здесь не первые! – и он снова засмеялся.

– М-м… вот ты о чем, мой друг, – он состроил озабоченную мину, делая вид, что действительно шутил. – В подобных случаях… как бы это сказать… сдаются и торгуются за привилегии.

– О! А вот это уже по моей части! – оживился Хима. – И какого сорта привилегии?

– От сил зависит.

– От сил? – удивился вассал.

Нукер знающе закивал.

– От них… Чем больше осталось силы, военной силы, тем на большее можно рассчитывать.

– Ох, – улыбка сошла с лисьего лица Химы. – И все-таки, хоть на что-то ведь мы можем надеяться? Если сдадим им замок, князька полоумного?

Урису, невольному свидетелю их разговора, речи эти пришлись не по нраву. Он служил при Арине, отце Гита, служил при самом Гите и за долгие годы этой службы – иногда суровой, но чаще веселой и сытой – так сроднился с ними и своим особым положением, что даже помыслить себя не мог без княжеской семьи.

– Хо-зя-инь-ка! – неожиданно завопил Урис. – Скорей же, к нашей хо-зя-инь-ке! – он бесцеремонно схватил Нукера за руку и с невиданной ранее силою выдернул того за собою вон.

…

В тот день Яна проснулась по обыкновению рано. Открыв глаза, она долго всматривалась в беленый потолок ее светлых каменных покоев. Теперь уже тоже по обыкновению.

Половина года прошла со смерти Виры, шесть самых тяжелых месяцев в жизни ранее не ведавшей горя девушки. Факт смерти учителя был неприятен, однако Яну, привыкшую к чужим смертям, один этот факт не мог ввергнуть в уныние.

Уйдя из жизни, наставник забрал с собою и жизненную цель своей ученицы. Теперь не к чему было стремиться, не с кем было тренироваться, никто ей не мог помочь – ни примером, ни советом. С десяток дней она еще поворошила отцовские свитки и, не найдя там ни капельки мудрости, что могла бы помочь ей в бою, постепенно и неумолимо начала терять понимание, что ей делать, зачем и как быть дальше.

Девушка не забросила тренировки. Только если ранее они давали ей радость, то теперь лишь помогали убежать от этих неимоверно сложных мыслей и надвигающейся пустоты.

Подлил масла в огонь и отец. Со смертью марийца он тоже задумался о будущем дочери и вдруг с совершенной ясностью осознал, что боевой подготовки в ее воспитании было слишком много, а всего остального – ужасно мало. Ведь великий правитель, коим он видел свою Яну, должен не только быть видным воином, но и обладать недюжинным умом, харизмой, ярким словом и благородными манерами. Все эти вещи он долго откладывал на потом, когда дочь подрастет, а в итоге, увлекшись боевыми успехами девушки, вовсе о них позабыл.

Осознав это, Гит пробовал увлечь дочь политикой, редкими нарядами и изящными речами. Пробовал тщетно. Ни власть, ни мудрость, ни броские платья не могли завладеть той, что всю свою жизнь посвятила сражениям: она засыпала с мыслью о том, как драться лучше, просыпалась с ней и с ней же проводила почти весь свой день.

Неизвестно, как бы все повернулось, если бы князь был в этом деле столь же аккуратен и ненавязчив, как ранее, когда чуть ли не в младенческом возрасте начал приобщать Яну к мечу. Однако сопротивление корсанских князей набирало силу, требовалось заниматься ополчением, переговорами, будущим сражением; все это слишком отвлекало князя, чтобы он был столь же хитер и деликатен.

Вместо этого решив, что дочь уже вполне взросла, Гит выложил ей все напрямую, упирая на рациональные и, как ему казалось, неопровержимые доводы. И получил очевидный, но совершенно неожиданный для него ответ: дочь не хотела быть великим правителем, не хотела власти, богатств и, что самое удивительное для отца, не хотела славы. В горячке он довел дело до ссоры.

Хотя у князя и были идеи, как повлиять на строптивую дочь, всем этим идеям не хватало действия: мешала военная кампания. Отложив сей вопрос до окончания войны, Гит предоставил дочь саму себе.

Потеря учителя, цели, нарушение привычного хода жизни, непонимание отца, одиночество – все это сложилось в крепкую и глубокую хандру. Каждое утро, сверля взглядом белый потолок, Яна жалела, что проснулась и что надо прожить еще один тусклый день.

Из всей этой беспросветной тоски Яне виделся лишь один выход – уехать. Неважно куда и зачем. Но эти стены, этот потолок, эти переживания – все хотелось оставить позади. Девушка давно собрала походные сумки и лишь искала удобного момента, чтобы попрощаться со все еще дорогим ей отцом.

Более прочего тому мешало приближавшееся сражение с марийцами: Яна резонно полагала, что ее помощь в бою будет отцу не лишней. Да и сама мысль о сражении с марийцами – не знающими себе равных воинами – очень ее привлекала. Потому она временила с отъездом.

Каково же было разочарование девушки, когда отец наотрез отказался взять ее на битву. Князь уже знал, как сильно влияют на него переживания за дочь, а потому очень хотел от них избавиться. Решив, что уедет по возвращении отца, Яна вновь замкнулась в себе.

В то утро, привычно глазея на потолок, она развлекала себя безобидными фантазиями. Ей очень хотелось участвовать в наверняка уже состоявшемся сражении, и все, что ей теперь оставалось, – оказаться в нем мысленно.

Яна воображала, как князь, старший брат, а с ними еще несколько верных воинов прибудут в Син-Ти, скрываясь от преследования грозного врага: загнав лошадей, потрепанные и обессиленные. Выдумывала, как она встретит отчаявшегося отца, как предложит ему выход – конечно же, рединок. В ее грезах отец возражал, что марийцы не согласятся, а она находила доводы и аргументы в пользу того, чтобы они все же приняли вызов. Закончились фантазии спокойной и убедительной победой девушки с медными волосами.

Тяжело выдохнув, Яна уже начала подниматься, как вдруг заслышала приближающийся топот ног и протяжные завывания знакомого голоса:

– Хо-зя-инь-ка!

Она еще не успела подумать, что бы это могло значить, как дверь в ее комнату распахнулась, в нее влетел седой Урис, а за ним – безуспешно сопротивляющийся его крепкой хватке дядя Нукер.

– Хо-зя-инь-ка! – снова завопил слуга, сходу падая на колени. – Спасай, родненькая! Спасай, защитница! – он припал к ее одеялу и, совсем заигравшись, истошно зарыдал.

Хлопая глазами, Яна непонимающе смотрела на двух вломившихся к ней мужчин.

– Кхм… Ну… М-м… – мялся Нукер, немало смущенный нахождением в девичьей спальне. – Племянничка дорогая… плохо у нас все… Совсем плохо.

– Князь! Минг! – всхлипывал слуга. – Дружина! Все! Конец!

– Яль наш от горя в безмолвие пал, – наконец освоился Нукер, усаживаясь на край постели, – ни слова сказать, ни решенья принять! Выходит, нам с тобой думать надо… – сделав ударение на «нам», он важно заглянул в широко раскрытые глаза племянницы. – Хотя… чего уж тут думать, без выхода дело.

– С выходом, – твердо возразила девушка, вставая на ноги.

В своем широком спальном платье, вышитом мелкими кружевами, она выглядела по-настоящему женственно. Не в пример лаконичной боевой одежде, в которой привыкли видеть ее окружающие.

Ошеломленные – то ли этой неожиданной переменой, то ли твердым ответом девушки – непрошеные гости безмолвно уставились на нее.

– План такой…

По ходу изложения Яной со всех сторон обмусоленного ей плана лицо хитреца Нукера постепенно светлело. Зная от брата, что перед ним стоит тот самый легендарный «Малыш», старый лис тут же смекнул, что дело и впрямь обретает выход. И что потери, которые он уже рассчитал себе на случай капитуляции, можно таким ходом свести к самому незначительному.

Удивляло его лишь то, что сам он – матерый хитрец и выдумщик – не дошел до такой простой и изящной идеи.

– Пожечь хлеба?! – непонимающе возмутился Урис, для которого хлеб имел чуть ли не божественное значение.

– Нет-нет, – по-отечески похлопал его по плечу Нукер, – жечь не будем, но объявим об этом решительно! – он довольно хихикнул, на ходу обдумывая все нюансы операции. – Идемте скорей! Надо посвятить в план молодо… – он поперхнулся, теперь уже не будучи уверенным, кто более достоин наследовать власть. – Надо рассказать Ялю, без него не сойдется дело!

Старик вскочил с кровати и спешно двинулся к выходу. Краем глаза заметив, что «хозяинька» за ним не следует, он обернулся:

– Так? – разводя широкими рукавами белоснежного спального платья, Яна продемонстрировала свое одеяние.

– Ничуть, – он быстро понял замешательство девушки. – Подходи, как оденешься, племянничка! В главный зал, полагаю.

…

Когда Яна вошла в главный зал – большое светлое помещение, используемое для важных совещаний, официальных приемов и торжеств, – там уже толпилась корсанская знать, вассалы – все, кто на время войны поспешил затаиться в Син-Ти. К тому моменту страсти накалились, люди кричали, топали ногами; совсем малого не хватало для начала простого мужицкого мордобоя.

К глубокому неудовольствию Уриса и Нукера, им не удалось встретиться с Ялем наедине. Хима – в целом ошибочный, по мнению Нукера, человек – тоже не сидел без дела; он поднял на ноги тех, кого так или иначе имел удовольствие знать, и, более того, уже успел создать коалицию для сдачи замка.

Оглашенный Нукером план не произвел и малого эффекта. Лишь он знал об истинном лике «Убойного Малыша», лишь он верно оценивал шансы на успех предприятия. Остальные же хоть и не спорили с тем, что марийцев возможно склонить на рединок, просто не видели достойных для сражения кандидатов. В итоге диспут вновь взял крен в сторону сдачи Син-Ти.

Реальной альтернативы варианту капитуляции не было. Кто-то предложил вместе молить богов о защите, и эта безнадежная идея даже нашла сторонников, однако так же скоро их потеряла. Любому, кто хоть немного был в курсе военных дел, было известно, что боги уже давно не участвуют в людских войнах.

Войдя в залу и увидев всех этих людей, Яна растерялась.

– Тихо!!! – неожиданно заорал все еще находящийся в отчаянии Урис и указал пальцем на вошедшую.

Девушка, облаченная в свое лучшее боевое одеяние, продолжала смущенно осматривать заговорщиков.

Дядя Нукер, так и не решившийся раскрыть личность «Малыша», прихрамывая на левую ногу, подбежал к девушке:

– Яна, дорогая, я поведал нашим друзьям придуманный тобой план, но они совсем не сочли его хорошим, – он возмущенно цокнул. – Предпочитают сдать крепость.

– Что не понравилось? – не к месту тихо спросила Яна.

– Бойца нет! – выкрикнул из толпы Ларь, возглавлявший союз городских купцов. – Кто драться-то будет?!

– Я, – невозмутимо ответила девушка.

Недоумение присутствующих быстро сменилось улыбками и смехом. Видя, что все идет не так, как она думала, Яна обратилась к единственному средству, коим она умела пользоваться хорошо.

Девушка вынула меч и сняла с пояса кулачный щит. Толпа замолчала.

– Я буду кончать всех желающих сдать Син-Ти, – в наступившей тишине тихий голос девушки прозвучал очень отчетливо. – Одолеете – поступайте как знаете.

Сколь бы то ни было достойных Яны соперников среди сборища женщин, стариков и торговцев, естественно, не было. Лишь Браль – отцовский вассал, еще вчера лежавший в горячке, – был вооружен и умел орудовать мечом.

Озлобленный этим фарсом, бородатый мужчина вышел вперед:

– Дрянная ты дочь! – он картинно плюнул себе под ноги. – Вздумала угрожать нам?! – Браль резко махнул мечом, рассчитывая выбить из рук девушки выставленное вперед оружие.

На это неловкое движение клинок Яны крутнулся, избегая столкновения с мечом Браля, и тут же устремился к горлу обидчика. Когда он покинул плоть, а из раны хлынула кровь, вассал, потеряв твердость в ногах, медленно опустился на каменный пол.

Верна – мать Яля и любимая жена погибшего князя, вскрикнула.

– Продолжим, – Яна невозмутимо шагнула в сторону зашумевшей толпы, твердо намереваясь исполнить задуманное.

– Постой, сестра! – неожиданно раздался мягкий голос позабытого всеми Яля.

Сквозь мглу отчаяния он увидел вооруженную сестру и сразу вспомнил озвученный ранее план дяди Нукера. Вдруг забрезживший спасительный луч надежды тут же освободил его от оцепенения.

Молодой князь не ведал, что сестра его была «Малышом», зато прекрасно знал, что та дни напролет машет мечом и что с ней занимался марийский мастер. А потому… потому это давало надежду.

– Наши гости, – совершенно придя в себя, он мельком всех оглядел, – ты зря полагаешь, что они плохи… просто, ты понимаешь, – вкрадчиво продолжал Яль, кладя свою худую ладонь на плечо сестры, – они растерялись… а потому и не мыслят здраво… не могут просто. И это можно понять, правда же?

Не найдя что ответить, девушка продолжала оценивать своих потенциальных врагов.

– Но… мои дорогие защитники Корса, разве только что вы не получили доказательство? – Яль обратил взгляд на истекающее кровью тело. – А если и этого мало, могу вас уверить, что пять лет назад, совсем еще юной, моя сестра била отцовских дружинников. Ну, все еще мало?

– Нам бы Малыша! – выкрикнул Хима. – Вот тогда б можно!

Проигнорировав неудобное возражение, Яль наигранно добродушным взглядом заглянул в ближайшие к нему лица – напуганные, растерянные, сомневающиеся.

– Кто все еще за то, чтобы сдаться, – прошу к столу, – улыбаясь, он сделал приглашающий жест рукой.

Нашлось трое смелых, кому происходящее было настолько нестерпимо противно, что они не подумали считаться с рисками. Хима же, начавший оппозиционную кампанию, опасливо затерялся в толпе.

– Яна, – также добродушно продолжал Яль, отходя от стола с несогласными, – полагаю, для блага всего нашего княжества предателей надо убить.

Довольный собой, молодой князь бросил снисходительный взгляд на приговоренных, вместо расправы ожидавших переговоров. Один закричал, прочие обомлели от жестокости детей всеми любимого Гита.

И все же кровь хлынула, дело было сделано.

– Что ж, мои дорогие, – Яль довольно потер руки, – теперь самое время обсудить детали.

5. Марийцы

Издали наблюдавший за поединком Яль не мог понять всего содержания произошедшего и тем более всех его следствий. Молодой князь видел, как громадный воин рухнул наземь, видел, как сестра разговаривает с гаири, как она направляется к крепостным воротам, а Зига приказывает своим воинам подниматься и идти далее.

Как бы то ни было, угроза миновала. От облегчения Ялю хотелось прямо там, на высокой стене Син-Ти, присесть на корточки и тихо заплакать. Заплакать слезами истинного счастья, которое дается нам испытать считанное число раз за жизнь. К его сожалению, рядом с ним ликовала корсанская знать, перед лицом которой князь не мог выказать такую слабость. В итоге он обратил свой взгляд на проходящие мимо замка бесконечные потоки марийцев, видом сим продлевая настигшую его эйфорию.

О решении Яны уйти он узнал лишь спустя время. Несколько воинов, с высоты стен наблюдавших за рединком, радостно встретили победительницу и засыпали ее вопросами. Они не хотели верить в согласие новоявленного героя покинуть свою родину, самые мнительные из них полагали, что это очередная хитрая уловка.

– Я давно решила, – пришлось отвечать девушке обступившим ее мужчинам. – Отец мертв. Меня тут ничто больше не держит.

После слов о смерти любимого в народе князя улыбки быстро покинули лица корсанских воинов. Те из них, что несколькими днями ранее бежали от марийцев, вспомнив о пережитых ужасах, стыдливо помрачнели.

– Я назову в твою честь дочь! – в повисшей на мгновение тишине объявил один из верных дружинников Гита. – Прости, что не верил в тебя!

Сборы не заняли у девушки много времени. Лошадь снаряжена, седельные сумки собраны, прощаться не с кем.

Яль поймал сестру уже на ее подходе к вратам:

– Все же уходишь? – очень мягко и ласково, но без положенной в таких случаях толики сожаления спросил ее князь.

Весть о том, что героиня Син-Ти покидает свой замок, стала для Яля еще одним приятным сюрпризом. Он уже задавался вопросом, как в случае победы быть с Яной, авторитет которой вознесется до небес. Князь надеялся, что за счет ума и хитрости ему удастся управлять своей героической сестрой; и все же, хоть, по его мнению, она и была изрядно глупа, ее сумасбродство и непредсказуемость нельзя было недооценивать. Теперь же еще один камень упал с плеч молодого князя, и он едва сдерживал желавшую широко растянуть его губы улыбку.

– Да, – ответила ему Яна, совсем не желавшая встретить сейчас брата.

Яль распростер свои руки и, едва касаясь спины девушки, обнял ее.

– Спасибо, сестра, за твой подвиг, за твою силу и твою поддержку! Я, да, думаю, нет, уверен, да и каждый подданный Южного Корса до конца жизни, до конца, – Яль утер скупую слезу, которая сейчас уже точно была к месту, – все мы будем поминать тебя словами благодарности и глубокого уважения! Мне бесконечно жаль, что ты покидаешь наше княжество… Однако я понимаю, что великому герою нужно больше места для подвига! И не буду, не могу тебя удержать от этой судьбы…

Князь говорил еще немного, а после поцеловал сестру в лоб и велел дать ей путь.

На выходе из замка Яну поджидал одинокий воин; все прочее марийское войско двумя неровными потоками текло мимо Син-Ти – лишь он беспокойно кружил своего коня около ворот, по приказу гаири ожидая выхода рыжеволосой девушки.

– Хм-м, а ты быстро, – язвительно заметил воин, залихватски закидывая свою толстую, по-мужски грубо сплетенную косу за левое плечо.

Богатая и опрятная одежда воина выдавала его высокое в марийском войске положение. Простой солдат тоже мог сорвать с врага яркий наряд, однако сохранять его чистым было хлопотно, дорого и в бою бесполезно.

Девушка не ответила. Прилежная ученица, она переняла у Виры не только искусство боя, но также его нелюбовь к малозначимым разговорам. Если можно было молчать, она молчала, надо говорить – говорила, но лишь немногим более нужного.

Остановив лошадь в паре шагов от воина, то и дело щурившего свои и без того неширокие глаза, Яна застыла в ожидании.

– Следуй за мной! – довольно улыбнулся мариец.

Влившись в поток солдат, девушка сразу же стала оценивать их снаряженье и силу. Преобладала пехота, чаще прочего вооруженная легкими мечами и круглыми деревянными щитами. Иные марийцы прямым мечам предпочитали палаши и топоры – неизменно легкие, чтобы можно было орудовать одной рукой. Изредка встречались копейщики, щиты которых уже были заметно больше и тяжелее.

Марийцы не отличались крепким телосложением, будучи чаще худыми и жилистыми. С виду – самые заурядные вояки, мало чем отличающиеся от отцовских дружинников. И все же Яна чувствовала, что они другие.

Долго взгляд девушки блуждал по сторонам, пока наконец к ней не пришло осознание. Марийцев выделяло не сложение или оружие, не сплошь черные волосы и карие глаза – марийских воинов отличала радость, сугубо позитивное настроение, в котором они пребывали в военном походе. Кругом улыбающиеся лица, шутки – не натужно-показные, как бывает при чувстве страха, а вполне себе обычные, естественные. Словно шли они не к очередному сражению, где каждый рискует расстаться с жизнью, а к праздничной площади, где их ждет редкое веселье, забавы и яркие представления.

– Эй, ты вообще меня слушаешь?! – прикрикнул мариец, заметив, что его спутница засмотрелась по сторонам и совсем не обращает внимания на его мерное бормотание.

Голос его был хрипло-звонким – обычно преобладающий хрип иногда срывался на звон, что придавало ему бесспорную уникальность, не очень, однако, приятную обычному человеческому уху.

– Нет, – ответила Яна, решив, что молчания в этом случае будет уже недостаточно.