Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть первая

– Все живы?

– Да… – отвечает Андрей, крутя головой, – а где истребители?

– А ты не видел, что ли? Фрицев отгоняли. Знаешь, сколько их навалилось?

– Да хрен их знает, я так и не понял… На меня три захода сделали. Отбились.

– Я видел, на меня тоже заход сделали. Ч-чёрт, чуть не вляпались! Их четыре пары было. Истребители две пары боем связали, в сторону утащили. Две оставшиеся – на нас накинулись. Да обломались. Ладно, идём домой.

Андрей обернулся назад, и, почувствовав его взгляд, девушка повернула к нему голову, и в ответ махнула рукой: мол, всё в порядке!

Андрей прижал кнопку СПУ:

– Всё хорошо?

– Да, норма!

«Хм… странно… что же это было? Или это ему показалось? Почему голова была, как огромный колодец? Почему по нему эхо металось? Сейчас-то он её слышит, как обычно, ну, может, чуть лучше, чем обычно. А тогда её голос грохотал, как обвал на горном склоне. Что это было-то? И чего только в пылу боя не почудится?!»

Рассуждая так сам с собою, Андрей не заметил, как они подошли к аэродрому. Сели, зарулили. Шестёрка их эскадрильи четверть часа назад завершила посадку – самолёты уже закатили под маскировочные сети, и уже загружали новый боекомплект. Шурку уже растолкали, и она, поджидая их самолёт на стоянке, яростно растирала себе лицо снегом, пытаясь хоть немного взбодриться: поспать ей удалось только полчаса.

Андрей заглушив мотор, отстегнул привязные ремни и парашют, выкарабкался из кабины, помог вылезти Агнии. И только сейчас, стоя рядом с ней на покатом металле центроплана, заметил, что у неё вся нижняя половинка лица перемазана кровью.

Андрей не на шутку испугался:

– Что с тобой, ранило? Об пулемёт ударилась?

– Да ерунда! Осколочек похоже, посмотри, вот где-то здесь, – она подняла лицо вверх и ткнула пальчиком в перемазанный кровью подбородок, – слушай, давай слезем, а? А то здесь скользко!

Андрей споро спрыгнул на землю, схватил её за талию, и легко, как куколку, снял и поставил на землю. Подбежала Шурка:

– Ой, мамочки мои! Тебя что, ранило? Тебе ж к дохтуру надо!

– Да не надо, из-за такой ерунды! – поморщилась Агния, – Андрей сейчас выковырит ножичком и всё!

– Да где? – он наклонился к ней поближе.

– Я ж тебе уже показала! – она снова ткнула пальчиком, – ну! Видишь?

– Ёлки-палки… – Андрей, действительно, увидел торчащий из-под кожи маленький железный осколок, и раскрыл перочинный нож. У него слегка тряслись руки.

– Слушай, может… это… ну, нестерильно там… ножик-то…

– Дай сюда! Нестерильно… Мне это не грозит.

Она отобрала у него нож, нащупала левой рукой осколок, зажала это место пальцами и поморщившись, хладнокровно подцепила ножом край осколка. Шурка, тихо ойкнула, и закрыв глаза ладошками, поспешно отвернулась.

– Агнюш… давай лучше я… – хрипло предложил Андрей.

Короткое и точное движение лезвием…

– Всё! Ничего не надо! Держи свой нож! Шурка, дай снега – утереться.

Шурка зачерпнула снега, сунула снежок ей в руку:

– Ой, Агнюша, ну ты даёшь! Вот это да! Я бы так не смогла! – Александра восхищённо смотрела на вытиравшую с подбородка кровь Агнию.

– Слышь, Шур, там у меня в кабине посмотри: там, похоже, 20-мм снаряд в лафет пулемёта попал. Разнесло прицел, снесло кнопку СПУ, провода вырвало.

Только тут Шурка, наконец, увидела пробоины на фюзеляже, схватилась за голову:

– Ох, ёлки-моталки! Ну, паразиты! Опять всё порушили!! – она повернулась к командиру и сокрушённо всплеснула руками: – да тут снова на полдня работы!

Шурка вскарабкалась на центроплан, заглянула в кабину стрелка:

– Ох, ё-ё-ё! Вот сволочи, а? Точно, в лафет снарядом прилетело! Пол рамы разнесло и искорёжило! Как ты вообще стреляла-то после этого? Ой, да тут в бортах ещё куча мелких осколков застряла! Смотри-ка сь! – она выковыряла из фанерного борта осколок, да тут их десятка два, не меньше! А в тебя-то всего один и попал! Повезло тебе!

Агния в этот момент сосредоточенно выковыривала один за другим несколько мелких осколков из американского бронежилета: они пробили верхнюю ткань, но застряли в бронепластинах. При этом она вполголоса бурчала себе под нос:

– Ага, повезло… Повезло, что на мне эта хреновина напялена. Тяжёлая, зараза, и неудобная – страсть! Но иногда полезная.

Из-под крыла чёртиком вынырнул сержант Веселовский и заорал как оглашённый:

– Ну что, Шурка, бежать тебе опять к Макарычу!

Держась за борт кабины, она настороженно обернулась:

– Это ещё зачем?

– А они, – он кивнул головой на Андрея с Агнией, – тебе ещё не сказали?

– Не-е-е-т…

– За краской беги, дурёха! Звёздочки рисовать!

Она повернулась к Андрею:

– Командир! Так вы что, сбили, что ли, того гада, что этот дуршлаг вам сделал?

– Да сбили, сбили, – добродушно ответил лейтенант, – отлетался гадёныш!

– А кто сбил-то?! Ты, командир, или Агния?

– Да оба они по фрицу завалили, – рассмеялся Толик, – мы с Ильёй всё видели, подтвердим. Первого – Огонёк, второго – Андрюха, – и для лучшего пояснения своих слов он смачно треснул правым кулаком себя по раскрытой левой ладони, – В лоб ему такую дулю закатал! И пошёл тот крылышки по соснам разбрасывать!

А Шурка уже стремглав бежала к Алексею Макарычу, старшему технику звена, вопя на пол аэродрома:

– Дядя Лёша, дядя Лёша! Краску давай! Звёздочки рисовать!

Оттуда послышалось раздражённое:

– Свою надо иметь!

Толик дёрнул Андрея за рукав:

– Слышь, Андрюх, Илья меня послал за тобой – чего не идёшь докладываться-то?

Андрей спохватился:

– Ох, ёлки! Мы тут… – он обернулся на Агнию, – замешкались маленько. Иду, иду!

Обогнув свой самолёт со стороны хвоста, он быстрым шагом подошёл к командиру звена, вскинул правую руку к виску:

– Товарищ командир! Задание выполнено. При выполнении штурмовки был трижды атакован истребителями противника. Двоих сбили. Кажется…

Илья хлопнул его по спине:

– Да не кажется! Всё мы с Толяном видели! Обоих вы завалили! Одна-то пара сначала к нам пристроилась, Толик их шуганул, так они на тебя переключились.

– Слушай, а сколько их всё-таки было-то? А то я закрутился, вираж туда, вираж сюда! Ориентировку потерял: ни тебя, ни истребителей не вижу, ни фрицев…

– Понятное дело: ты как уж на сковородке вертелся! – и словоохотливый Илья стал эмоционально пояснять воздушную обстановку минувшего боя, активно помогая себе руками, двумя ладонями изображая самолёты, – две пары их было: сначала они к тебе в хвост зашли, обстреляли, ты – в вираж, они – ко мне. Толян им пару посылочек послал – им расхотелось, они опять к тебе. А в это время вторая пара на тебя сверху свалилась. Уж как вы там со своим стрелком сговорились, я не знаю, но такого кульбита я даже в исполнении Славы Миронова и Кольки Никишина не видел. Ты нос вниз, она ствол вверх – и херррак! Как этот гад вниз шёл, так в землю он и воткнулся! Ну, а потом ты в лоб ту, первую пару и встретил. Эта, которая сначала тебя обстреляла, потом её Толян отогнал, так они опять к тебе ломанулись, счастья попытать. Ну, ты их и принял… – Илья радостно захохотал.

Он похлопал Андрея по спине:

– Ну, пойдём, пойдём, к пацанам, я ещё разок им всё это расскажу! Уж больно ты красиво срезал этого гада! Да и Огонёк твой тоже не промах! – он потащил Андрея и Агнию по направлению к лётчикам и стрелкам их второй эскадрильи, только что вернувшихся с задания.

– Да подожди ты, Ильюха! Тебе на КП надо топать, доложиться! – осадил его Андрей.

Илья хлопнул себя по лбу:

– Мля! Точно! Я мигом, слышь? Парням ничего не говори, я сам им всё расскажу! – и он помчался на КП.

Андрей посмотрел ему вслед и глубокомысленно изрёк:

– Хороший парень Илья, но комэском его вряд ли поставят: слишком шебутной.

– Поставят, – спокойно сказала Агния.

– Почему ты так думаешь? – удивился Андрей, и тут же с подозрением посмотрел на собеседницу: – ты что-то знаешь? Выкладывай!

– Он будет комэском. Скоро. После Миронова Славы, – тихо ответила девушка.

– А… а что со Славой будет? Что… – он заглянул ей в глаза, – что… он погибнет?

– Да, – коротко произнесла она, – она подняла к нему своё лицо, – не спрашивай меня, откуда я знаю. Знаю, и всё.

– Так может… как-то… как-то повлиять можно на это?! Предупредить, спасти?!

Девушка в ответ лишь грустно покачала головой. Но поймав горящий требовательно-вопросительный взгляд Андрея, нехотя пояснила:

– Предупредить можно. Спасти – нет.

– А Колька? Что, вместе с ним?! Погибнет?!

– Коля… он останется жив. И спасёшь его ты.

– Я?! Как? Они же вдвоём летают! Я-то тут при чём?!

– Я сказала: ты спасёшь, значит, так и будет, – последовал лаконичный ответ.

Андрей о чём-то глубоко задумался и надолго замолчал. Вдруг в голове толкнулась мысль, которую он так и не додумал, а сейчас боялся её упустить. Он схватил девушку за плечи. Повернул к себе, и вперившись взглядом в её глаза, спросил:

– Так! Говори, что ЭТО было! Там, в полёте!

Она, улыбаясь, молча смотрела на него, потом провела пальчиком по его губам, и в её глазах появились смешинки:

– Я наконец-то смогла это сделать.

– Да что ты смогла-то? Не мучай меня, поясни, что такое ты ещё смогла отчебучить?!

– Отчебучить… скажешь тоже… – она фыркнула, – ну, а что мне оставалось делать?! Первой же очередью фриц разнёс все провода СПУ, и я уже ничего тебе не могла сказать по связи! Я твои мысли вот здесь, – она постучала себя по лбу пальчиком, – слышу, а ты меня нет! Вот мне и пришлось…

– Да что пришлось-то?!

– Барьер потенциальный пробивать.

– К-какой… чего… барьер? – опешил Андрей.

– Мне пришлось в авральном порядке пробивать потенциальный барьер твоей мыслесферы, – терпеливо, как учитель ученику, Ангел принялся объяснять свои действия, – у любого человека эта функция заблокирована, понимаешь? Любой человек, думая, излучает свои мысли, но слышать мысли других людей он не может – мешает специальный блок. Он не имеет физической основы, он… как бы тебе сказать… он на уровне приказа… Некий барьер, который сам человек преодолеть не в силах. Но если долбануть хорошенечко, усилив мысль, да ещё в стрессовой ситуации, то, как видишь, это возможно. Я и попробовала, и у меня получилось: ты меня услышал.

– Етит твою мать! Это, значит, ты меня так своей мыслью долбанула, что я чуть не рехнулся?! Да я чуть в штаны не наложил с перепугу!

Агнел захохотал:

– Ну извини, тут некогда было о сантиментах думать! Я, как увидела, что пара мессеров на нас сверху валятся, а ты их нихренашечки не видишь, поднатужилась, всё, что во мне было, собрала, и дунула! Тебе в твою бестолковку. Извини ещё раз за неприятные ощущения.

– Неприятные ощущения… Мягко сказано, – лейтенант покрутил головою, – до сих пор отойти не могу! Аж всё звенит!

– Да ладно! – Ангел небрежно махнул ладошкой, – зато живы остались. Да и потом: я же ведь после этого отрегулировала уровень, уменьшила его, ты меня слышал, как обычно, ведь слышал?

– Да слышал… – Андрей помолчал, и вдруг внезапно предложил: – слушай, а давай ещё раз попробуй, подумай что-нибудь, чтобы я вот как тогда в голове услышал, а?

Она задорно засмеялась:

– А давай!

Закусила губку и хитро посмотрела на Андрея. Он чутко прислушивался к себе, пытаясь уловить её мысль. Прошло секунд десять, он недоумённо мотнул головой:

– Ничего не слышу…

Она перестала улыбаться, сосредоточилась. Он подождал ещё несколько секунд, и сокрушённо помотал головой:

– Не… чёт не получается. Ни-че-го не слышу.

– Так, понятно, – она поправила ремень, расправила плечи, – видимо, в момент стресса твой барьер стал более проницаем, и энергии импульса хватило… Сейчас, сейчас, я сконцентрируюсь… Немножечко усилю импульс, и пробью.

– Так!!! Стоп!!! – он отчаянно замахал руками, останавливая её, – ничего не надо усиливать, никакого импульса. Нафиг!!! – он сел на стоявший рядом ящик, выставил в её сторону руку, ладонью к ней: – Так, всё, нафиг эти эксперименты. И так мозги после того раза набекрень, как вспомню, так вздрогну.

Она вздохнула, села рядом с ним на ящик, привалилась к нему и положила голову на плечо:

– Прости меня! Так получилось. Но это было надо. Мы потом поэкспериментируем, в спокойной обстановке, ладно? Я впредь буду осторожна с твоей головой. Но нам всё равно надо отработать эту связь – ты должен иметь возможность слышать мои мысли без всяких проводов. Ведь они иногда и обрываются, верно?

Она оторвала щеку от его плеча и подняла на него свои глаза. Он погладил её по щеке, поцеловал в губы:

– Да, верно, это было бы очень полезно, – он помолчал, и спросил: – слушай, а вот тогда, когда эти… сверху которые свалились, ты ещё кричишь: «вались вниз!», а потом: «вывод!», я понял так, что ты опять меня за руки дёргала? Или это я сам?

– Само собой, дёргала! А куда мне было деваться? Я ж тебе как гаркнула в голову, так ты замер, как соляной столб, вот и пришлось… дёргать.

– Хм… а зачем тогда было орать мне в голову?! Ну дёргала бы моими руками и всё…

– А затем и орала. Дублировала команду голосом. Чтобы ты замысел понял, и не мешал бы мне.

– А-а… вроде как гипноз, внушение, расслабление воли?

– Ну вроде того… Слушай, а научи меня летать, а? Так, чтобы нормально, как лётчик! А то же я только дёргать тебя за руки могу! Самолёт-то я не чувствую, так, как ты.

– Да как же я тебя научу-то? У нас в полку спарки70 нету! Да и не позволили бы стрелка учить!

– Да зачем нам спарка? Просто, когда летим, ты мне мягко так, управление давай, и я потихоньку буду учиться. А ты в этот момент думай о своих действиях, а я буду на ус мотать… так и научусь! Давай, а?

– Давай.

Он повернулся к ней, взял её лицо в руки и горячо и долго поцеловал.

Глава 34

. Валькирия.

Ранним утром, в предрассветных сумерках, с лётного поля поднялись 22 штурмовика. Небо едва –едва светлело на востоке, и чтобы обеспечить безопасный взлёт такого количества самолётов, полоса была хоть скудно, но обозначена: к её конце горели два аккумуляторных фонаря, прикрытых сверху светомаскировочными кожухами. Взлетали попарно, и взлетев, тут же, на кругу, выстраивались поэскадрильно. Пошли тремя группами: две восьмерки (первая и вторая эскадрильи), плюс шестёрка (третья эскадрилья).

Проходя над аэродромом истребителей, Андрей увидел, что их уже ждут: четыре звена уже нарезали широкие круги вокруг аэродрома, одно звено шустро карабкалось на высоту, и ещё одно, последнее, шестое, только-только попарно начало разбег.

– Ничего себе, это сколько же их сегодня будет нас сопровождать? – наушники донесли изумлённый голосок его личного ангела-стрелка.

– Двадцать четыре, – коротко ответил лейтенант, – серьёзная прогулочка у нас сегодня, ты вчера была права…

– Делай что должен, и будь что будет, – спокойно ответила она ему, – ты справишься.

А про себя подумала: «главное, чтобы справилась я». И поправила на себе американский бронежилет – подарок союзников.

Как только подхватили эскорт из 24-х Яков, две восьмёрки штурмовиков сбросили газ, и стали снижаться, потихоньку отставая от ведущей шестёрки, которая наоборот, добавив газу, полезла вверх, на полторы тысячи метров. Вся свора истребителей полезла туда же, но грамотно распределившись на три группы: одна летела на тех же 1500 метров, и плотно пасла ударную шестёрку, а две другие, оттянувшись немного назад, старались не терять из виду идущих на бреющем две восьмёрки.

Андрей, идя в правом пеленге за своим ведущим, всё внимание уделял полёту на малой высоте: изрядно болтало, восьмёрка шла, колыхаясь, но сохраняя строй. В бомболюках у каждого самолёта из этих двух восьмёрок лежало по тридцать десятикилограммовых осколочно-фугасных подарков (АО-10), а в добавок, под крыльями у каждого самолёта напряглись, как гончие перед броском, по четыре ЭРЭСа.

Задача была не из лёгких – атака аэродрома. По данным разведки, в данный момент на нём было сконцентрировано несколько десятков немецких самолётов, но ситуацию осложняло то, что аэродром был очень хорошо прикрыт зенитной артиллерией: аэродром прикрывало, как минимум, 5 батарей среднего калибра и десяток батарей 20-мм эрликонов.

Эту атаку планировали уже несколько дней, прорабатывая и репетируя действия всех трёх эскадрилий. Добиваясь максимальной слаженности действий ударных групп, даже выделили полдня для тренировки «вживую» над своим собственным аэродромом. И вот теперь, три эскадрильи, жадно пожирая километры, шли к цели…

Впереди на два корпуса, и левее на два размаха крыла, шёл самолёт командира эскадрильи, мелькали под крылом верхушки деревьев, рядом, крыло в крыло, чуть сзади и правее, выстроившись в правый пеленг, шли ещё шесть самолётов. Стрелка указателя скорости мелко подрагивали у отметки «320 км/ч». Впереди, на фоне стремительно светлеющего неба, на расстоянии 6…7 километров, чётко выделялась шестёрка, шедшая на полутора тысячах метров: ей-то как раз и предстояло выйдя первой на аэродром противника, вызвать огонь зениток на себя. Задача для этой шестёрки была обозначена так: вывести на аэродром две ударные восьмёрки, идущие на бреющем, и совершая отвлекающий маневр, перепахать крупнокалиберными бомбами всю взлётку. Для этого в каждый из четырёх крыльевых бомбоотсеков им были уложены четыре «сотки» (ФАБ-100), и ещё до кучи, по паре таких же «соток» висело под бомбодержателями. Восьмёрки, идя, на бреющем, и не имея возможности хорошо ориентироваться, должны были выйти на аэродром с минутным интервалом после шестёрки, и пройдясь вдоль самолётных стоянок, сначала засеять их мелкими осколочными бомбами, затем, после разворота на 180 градусов, пройтись ещё раз, но уже эРСами, затем, развернувшись ещё раз, пройтись по второму ряду стоянок, причесав их пушечно-пулемётным огнём.

Где-то впереди, перед ведущей шестёркой, идущей на полутора тысячах, стали вспухать чёрные кляксы зенитных разрывов, маленькие точки истребителей, как вспугнутые стрижи, стремительно шарахнулись в сторону, уходя от зенитного огня, но оставаясь в районе цели, готовые по первому же сигналу ринуться вниз на истребители противника, если те попытаются взлететь. Или же отразить атаку с воздуха, если кто-то из них уже находится в воздухе. Ударная шестёрка, собрав на себя весь зенитный огонь, отбомбилась по полосе, и снизившись, взялась за штурмовку аэродромных построек.

– Внимание, цель перед нами! Увеличиваем дистанцию до 150 метров! – услышали все в наушниках голос командира эскадрильи, и Андрей, покрутив штурвальчик регулировки шага винта71, стал заметно отставать, увеличивая дистанцию. Через 15 секунд ведущий сделал горку, и довернув немного вправо, сорвался в пологое пике. Андрей последовал за ним. Перед глазами открылось широкое поле немецкого аэродрома: перед ним рядами стояли Юнкерсы-88, вокруг них с немецкой педантичностью, ровными рядами, стояла масса всяких штабелей, около некоторых стояли бочки бензовозов – было видно, что шла активная подготовка к вылету. Масса народа, как муравьи, толпой ломилась к ближайшим щелям и окопам: тридцать шесть «соток» уже разорвались по центру аэродрома, перепахав взлётку, а теперь, с воем и рёвом из-за кромки леса выхлестнулась вторая волна атакующих и принялась за самолётные стоянки…

Немецкие зенитчики, узрев, наконец, главную угрозу, быстро перебросили огонь на две другие группы штурмовиком, атакующих с бреющего полёта, но было уже поздно: две восьмёрки, растянувшиеся в две вереницы, уже разок прошлись вдоль самолётных стоянок, и засеяв их несколькими сотнями мелких осколочных бомб, и развернувшись на 180 градусов, пошли обратным курсом, и теперь нещадно догрызали реактивными снарядами оставшиеся цели.

Держась, как привязанный за хвостом ведущего, Андрей выпустил залпом все четыре эРСа, и прострочив из пушек и пулемётов по ряду Юнкерсов, начал строить пологий правый разворот, и в этот момент боковым зрением зафиксировал очередь 37-мм эрликона: шесть бледных огненных мячиков метнулись в его сторону от ближайшей зенитки…

Удар! Как железной плетью хряснуло по борту, высекая искры: снаряд эрликона влетел в капот мотора сбоку, под прямым углом, с лёгкостью проткнув 6 мм гомогенной стали, и разорвавшись в подкапотном пространстве, разнёс в куски всё, до чего смог дотянуться своими осколками и взрывной волной. Движок сразу встал, из-под капота выбилась струя дыма вместе с горячими потоками масла. Лобовое стекло буквально за секунды почернело до полной непроглядности. Самолёт клюнул носом, скорость стала катастрофически быстро падать.

Щелчок СПУ в наушниках, и тревожный голос Агнии:

– Андрюша, что случилось?

Ослеплённый вспышкой взрыва, и не видя ничего под потоками масла, заливавшими передние стёкла фонаря, Андрей лихорадочно соображал, что же делать дальше. Счёт шёл на секунды – надо было что-то решать.

Опять щелчок:

– Что-то с мотором? Нас подбили?

– Да.

– Будем садиться?

– Да.

Дать более развёрнутый ответ у него уже не было времени: снаряд в мотор им прилетел во время выхода из атаки, на высоте не более 50 метров, а сейчас её оставалось уже совсем ничего – метров 25…30, и Андрей отчаянно работал ручкой и педалями, пытаясь хоть как-то притереть самолёт на оставшемся кусочке поля, который через три сотни метров уже упирался в лес. Чтобы погасить скорость, ударил рукой по рычагу выпуска посадочных щитков – щитки с шипением медленно полезли вниз. Пролетев по инерции ещё пару сотен метров, самолёт коснулся земли гондолами шасси. За пару секунд до этого Андрей, вытягивая ручку до самых яиц, нажал на ней кнопку СПУ и успел крикнуть бортстрелку:

– Прижмись к броне! – и упёрся ногами в приборную доску.

Удар! Самолёт подняв фонтаны из грязи и мокрого снега, проехался ещё метров 30, зацепившись левым крылом за какой-то холмик, развернулся влево на 90 градусов, и замер, чадя развороченным мотором.

Агния не сразу поняла смысл фразы «прижмись к броне», а когда поняла, было уже поздно: в тот же момент страшный толчок бросил её вперёд, и она с силой ударилась головой о бронеспинку, потеряла сознание, и уже в бессознательном состоянии, когда самолёт мотнуло влево, её ударило казёнником пулемёта в правый висок. Маленьким, безвольным кульком она свалилась с ремня, на котором сидела, и упала на дно фюзеляжа.

Андрей, тоже оглушённый ударом, медленно приходил в себя – ему показалось, что с момента посадки прошло, как минимум, минут 15. А прошло всего-то около десятка секунд. Потянулся обеими руками вверх, дёрнул фонарь – он с трудом поддался. Поднатужившись, он сдвинул его ещё – образовалась щель сантиметров в 20. «Бля, заклинило! Наверное, направляющие погнуло…» – толкнулась в голове логичная мысль.

– Агния!

Нет ответа.

– Агния!

Молчок.

– Чёрт!

Собрался с силами, рванул сдвижную бронированную часть фонаря ещё раз: отыграл ещё десяток сантиметров – уже можно вылезать. Отстегнул привязные ремни, встал ногами на лежащий в чашке сидения парашют, и примериваясь протиснуться в образовавшуюся щель, оглянулся по сторонам – благо сдвинутый назад заляпанный маслом бронеколпак давал такую возможность.

И… обмер!

– Чёрт бы вас побрал!

На опушке леса, в полусотне метров от них, под маскировочными сетями, густо сдобренными поверху белыми тряпками, стояли четыре мессершмитта. Они стояли компактно, почти утыкаясь своими хвостами в близлежащие деревья, два из них с уже работающими двигателями, вокруг которых копошился тех.персонал, в количестве около дюжины фашистских рыл. Вернее, копошилось их около половины. А вторая половина смотрела в их сторону, видимо, ожидая продолжения неожиданного спектакля.

Основная масса самолётов, которую атаковали две ударные восьмёрки, была сгруппирована в восточной, более широкой, части поля, но какая-то часть самолётов, видимо, была рассредоточена и хорошо замаскирована и на других участках довольно большой площадки. Одна из таких, не замеченных ранее с воздуха стоянок и оказалась всего в полусотне метров от места их аварийной посадки, где в авральном порядке готовили к взлёту четвёрку уцелевших мессершмиттов. Судорожно пытаясь протиснуться в зимнем комбезе через образовавшуюся щель, Андрей видел, как к раззявившим рты двум техникам подбежал немецкий пилот, и принялся яростно облаивать их, размахивая пистолетом.

В нескольких сотнях метров от севшего аварийно подбитого Ила, над основной частью немецкого аэродрома, стоял грохот от разрывов боекомплекта горящих юнкерсов, гул от горящих цистерн с авиационным бензином. И над всем этим безобразием, завершая величественную картину погрома, километрах в трёх, едва виднеясь над кромкой леса, быстро уходили на бреющем в сторону востока три потрёпанные эскадрильи штурмовиков. Под аккомпанемент уже бессильно стрекотавших вослед им эрликонов, рассыпающих по небу ворох тусклых огненных шариков, и гулко бахающих зениток калибром покрупнее, оставляющих в небе чёрные кляксы разрывов.