Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть первая

Денис Махалов

Штрафбат для Ангела-Хранителя (Часть первая)

Глава 1. Встреча на дороге.

….Наступление 1-го Украинского фронта началось 1 ноября с букринского плацдарма. Бои сразу же приняли ожесточённый характер. Враг оказывал упорное сопротивление и неоднократно переходил в контратаки. Несмотря на незначительный территориальный успех, наступление южнее Киева сыграло свою роль. Противник был не только скован, но и вынужден ввести в бой резервы. Три танковые и моторизованную дивизии немецко-фашистское командование не смогло перебросить на север, где решался исход сражения за Киев.

Большую помощь наступавшим войскам оказывала 2-я воздушная армия. 3 ноября с 10часов 20 минут, как только улучшилась погода, авиация фронта начала активные боевые действия. В первый день операции она произвела 1150 самолёто-вылетов.

Ставка потребовала не позднее 5 ноября перерезать железную дорогу Киев-Коростень и не позднее 5-6 ноября овладеть Киевом.

Командующий фронтом с целью усиления удара в течении 4-5 ноября ввел в сражение 3-ю гвардейскую танковую армию, 1-й гвардейский кавалерийский корпус, вторые эшелоны и резервы общевойсковых армий.

Ввод в сражение новых сил позволил полностью прорвать тактическую зону обороны противника. В ночь на 5 ноября войска фронта устремились на юг.

Почувствовав угрозу окружения, немецко-фашистское командование начало отвод своих соединений в юго-западном направлении. Одновременно оно срочно перебрасывало войска из района букринского плацдарма в район Киева. Только теперь фашистское командование окончательно пришло к выводу, что главный удар советские войска наносят на Киевском направлении.

Советские войска неожиданными ночными действиями и стремительным выходом танков на коммуникации западнее и юго-западнее Киева сломили оборону захватчиков и, сея в их рядах панику, устремились к центру города. В 0 часов 30 минут 6 ноября над столицей Украины Киевом взвилось Красное знамя.

История Второй Мировой войны 1939-1945, том седьмой, стр.258

***

По раздолбанной, осенней прифронтовой дороге неспешно ехала полуторка1. В её кузове, удобно устроившись на каких-то брезентовых чехлах, полулежал лейтенант Андрей Чудилин. Был он молод, высок, и широк в плечах. Шинель его была расстёгнута на две верхние пуговицы. Время от времени машина подпрыгивала на ухабах, и тогда на его груди тихонько побрякивали две награды: орден Красной Звезды, и медаль «За оборону Ленинграда». На правой стороне груди, чуть выше ордена Красной Звезды, виднелись нашивки за два ранения: красная – за лёгкое, и золотистая – за тяжёлое. Ехал он уже целых полчаса и разные думы одолевали его голову, глаза рассеянно рассматривали проплывающий мимо пейзаж, а тем временем на него нахлынули воспоминания…

Вспомнилось лето 41-го, воскресенье, 22 июня, как стояли всем цехом на заводском дворе родного Кировского завода под репродуктором, как потом хмуро расходились, негромко переговариваясь, вспомнил себя в очереди в военкомате и ответ военкома: «чего пришёл, иди работай – у тебя бронь».

Как потом, уже во второй приход в военкомат, махал перед носом у военкома дипломом об окончании Ленинградского Осовиахимовского аэроклуба (который с началом войны стал рем. базой 13-й воздушной армии) и своим заявлением с просьбой отправить его в лётную школу. Потом были несколько месяцев обучения в лётной школе, затем лётное училище, выпуск, запасной полк, отправка на Ленинградский фронт.

Вспомнил свой первый боевой вылет, своего первого сбитого фрица (Юнкерс-88) – это было в его восьмом боевом вылете. Потом были ещё трое сбитых фашистов – опять Юнкерс, только уже 87-й2, «лаптёжник», и два мессера. С теми двумя пришлось рубиться насмерть – бой длился минут 20, немцы попались упорные и настырные. Но зубы крепче оказались у пилота РККА младшего (тогда ещё) лейтенанта Чудилина. Зная о значительном преимуществе мессершмитта в скорости и вертикальном маневре, он не принял бой на навязываемых ему условиях, где он на своём «Ишаке»3 заметно проигрывал, но зато он смог затянуть немцев в бой на виражах, что в конечном итоге, и привело его к победе. Расстреляв в бою с ними почти весь боекомплект, и выработав почти всё топливо, он в результате 15-минутной изнурительной карусели, в которую смог затащить немцев, он всё-таки завалил обоих. Возвращался на остатках топлива, последние километры до своего аэродрома тянул «на соплях», садился уже с сухими баками – движок, дососав последние капли бензина, заглох на пробеге.

Самого же его сбили в тринадцатом вылете, который длился всего полминуты – сбили на взлёте, ещё не успел набрать ни скорости, ни высоты. А куда денешься? Свалились сверху, одна очередь, и всё, привет, пошёл считать сосны на окраине лётного поля. Даже шасси убрать не успел (а попробуй успей – вручную 45 оборотов лебёдкой!). Обрубило движок, зацепился неубранными шасси за кроны деревьев, с треском проломив ветки, камнем плюхнулся в снег, и как назло, кверху пузом. Потом долго, минут десять лежал в отключке. Помощь в виде нескольких солдат с носилками добралась до него только через полчаса: снег глубокий, да и не до него всем было во время боя – немцы штурмовали аэродром. А до их прихода, очнувшись, и срывая ногти с обожжённых пальцев, он с остервенением выкарабкивался из-под медленно разгоравшегося опрокинувшегося «ишачка», и, не чувствуя боли, ломая спиной придавивший его фанерный борт.

Носилки, сан.часть, госпиталь, диагноз – перелом позвоночника. Компрессионный. Что это такое, он не знал, но было понятно – всё хреново. Там же в госпитале, получил письмо от соседки, в котором она написала, что его Марина погибла во время эвакуации из Ленинграда – ещё осенью, до того, как Ладогу сковало льдом, на баржу, на которой везли из блокадного города эвакуированных, в том числе и её с Мариной, налетела немецкая авиация. Утопить не утопили, но половину людей, находившихся на барже, перестреляли из пулемётов. В их числе погибла и Марина.

Потом, ещё когда он был в госпитале, он встретил там своего соседа, дядю Ваню, который и поведал ему, что его родители умерли от голода ещё в январе.

Вспомнилось, как после этого он ругался с лечащим врачом, доказывая ему, что он должен снова летать, как, пытаясь доказать, что он полностью здоров, делал стойку на руках, отжимался и даже в отчаянии пытался танцевать вприсядку. Разрешили. Но только на вспомогательной авиации.

Потом долго возил в тылу всякую всячину на старом, ушатанном Р-54, пока (вследствии неоднократных рапортов), не был направлен на Ленинградский фронт, где ему дали такой же, но ещё более старый Р-5, и он стал совершать челночные рейсы над дорогой жизни, перевозя в осаждённый город продукты питания. А обратно вывозя по нескольку человек – двоих сажали в заднюю кабину, и ещё четверых укладывали в фанерные ящики на крыле, в так называемые кассеты Бакшаева5.

И всё это время он искал того самого немца… конечно, это было крайне маловероятно, что он его встретит, и ещё менее вероятно было, что он как-то сможет ему отомстить. Но почему-то он тешил себя этой надеждой, которую подогревала горечь утраты любимой девушки и погибших родителей.

Встреча эта произошла в декабре 42-го, во время его очередного рейса в осаждённый Ленинград. Пара мессеров появилась, как всегда, внезапно. Увидев их, он поддал газу, и пошёл вниз, прижимаясь к поверхности льда, и они тоже поддали, стремясь нагнать его как можно быстрее – это было видно по дымным хвостам форсированного выхлопа, потянувшимися за истребителями. Выждав, пока они выйдут на дистанцию открытия огня, он заложил резкий вираж вправо со снижением, и нырнул под них. Вся бипланная коробка жалобно заскрипела, но это возымело действие – ведущий немец, стрельнув чисто «на всякий случай», естественно, промазал, и они на скорости проскочили дальше.

Сделав пологий вираж и сбросив скорость, пара опять зашла на него. Опять вираж, опять скрип крыльев и жалобный стон проволочных растяжек. Стрельнули, но в этот раз зацепили – на крыле затрепыхался порванный в лоскуты перкаль6. «Учатся, суки» – мелькнула мысль, и деться, главное, некуда! Как кошка с мышкой играют! Опять заходят по широкой дуге, примеряясь, как бы клюнуть половчее. Заложив третий крутой вираж, развернулся к ним носом и пошёл под косым углом к их курсу, дав правую ногу почти до предела, скольжением сбивая им прицел. Когда ведущий мессер, немного повихлявшись, вдруг замер («выцеливает гад, сейчас откроет огонь!»), лейтенант Чудилин отпустил правую педаль, резко перебросил ручку к правому борту, довернул прямо на немца, который уже окутался вспышками выстрелов, и всадил в него длинную очередь из единственного курсового ПВ-17.

ПВ-1 – смешная пукалка в сравнении с тем, что было в распоряжении у немца, но ему, видать, хватило. Правда, Чудилин этого уже не видел – немец в него тоже попал. Вдарило так, что показалось – самолёт развалился на части. Спасла высота, вернее, её отсутствие – маневрируя на малой высоте, старенький биплан, ведомый лейтенантом, буквально чиркал законцовками нижнего крыла по льду озера. Потеряв половину верхнего крыла, и разбрасывая обломки, его старичок Р-5 с треском неуклюже хлопнулся на лёд Ладожского озера. Проехался, разваливаясь на части и вспахивая снег, ещё метров 50, и замер, дымя разбитым мотором. Грохот, треск ломающегося крыла, металлический звон лопающихся проволочных растяжек, резкий запах бензина, и… тишина.

Ударившись о приборную доску лицом, но оставшись в сознании, Чудилин с трудом выбрался из того, что ещё совсем недавно было самолётом. С лица капала кровь, ноги подкашивались, тошнило. Поразила тишина. Лишь потом понял – что-то с ушами. Хромая, отошёл от останков самолёта, огляделся. Метрах в пятистах лежал, чадя дымным столбом, и уткнувшись капотом в снег, севший на вынужденную мессершмитт.

Его мессер, тот самый. Почему-то это он решил сразу – другой ему просто не мог попасться. Только ЭТОТ.

Превозмогая боль в ноге, и не обращая внимания на нарастающий звон в ушах, пошёл к мессеру.

Снега было немного, сантиметров десять, и идти было бы нетрудно, если бы не нарастающая боль в ноге и дикая ломота в спине. Когда до немецкого самолёта оставалось метров 100, он вспомнил о пилоте – а вдруг он ещё жив, и поджидает меня? Хотя вряд ли, был бы жив – уже бы выскочил. Но на всякий случай расстегнул кобуру и вынул пистолет. Когда до самолёта оставалось метров 20, на мессере откинулся вбок фонарь и на крыло вылез пилот с окровавленным лицом («при аварийной посадке разбил морду о прицел, потом долго сидел в отключке» – мелькнула мысль). Лейтенант поднял пистолет и выстрелил. Промазал. Немец обернулся, выхватил «Вальтер», и упал, подскользнувшись на крыле. Это спасло его от второго и третьего выстрела Чудилина. Что-то у немца не заладилось с его пистолетом – он несколько раз судорожно понажимал курок, и в остервенении отбросив пистолет в сторону, рванул в сторону от Чудилина. Лейтенант, отчаянно хромая, побежал за ним, стреляя на ходу. После восьмого выстрела затвор застыл в крайнем заднем положении – он выдернул пустой магазин8 и вставил второй, последний. Немец удалялся большими прыжками. «Так, спокойно. Сейчас или никогда». Лейтенант выпрямился, широко расставил ноги, взял пистолет обеими руками, и задержав дыхание, стал методично выпускать пулю за пулей в спину немцу. После восьмого выстрела фашист взмахнул руками и упал в снег.

Как дошёл до него, Чудилин не помнил, но в памяти осталось, что раненый немец, лежавший ничком на снегу, вдруг бросился на него с ножом, и как пришлось глушить его по голове рукояткой пистолета, уворачиваясь от ножа, сверкавшего прямо перед носом. Запомнилось, как схватив его за волосы, он в остервенении бил немца мордой об лёд, пока он не затих. Как потом вернулся обратно к мессеру, как нашёл у него на борту лючок аптечки, как перевязывал себе рану на ноге, как добрался потом до фашистского НЗ и, разорвав обёртку, ел копчёную немецкую колбасу, не ощущая на морозе её вкуса…

Помощь пришла через пару часов, которые он провёл у останков своего Р-5. Просто сидел, и спокойно ждал. Он был спокоен – он сделал своё дело. Он нашёл своего немца, и убил его, отомстив ему за тех, кто ему был дорог.

Потом был опять госпиталь, долгое восстановление, переучивание на штурмовика, запасной полк. Почему так получилось, что его взяли в штурмовую авиацию, он и сам не знал, похоже документы о его первой травме, по которой его и списали из истребителей, разрешив летать только на вспомогательной авиации, где-то похерились. А он никому и не напоминал. Правда, иногда мучили боли в спине. Ну, так то ж иногда! Ничего страшного. Самое главное – что опять буду летать. И на чём! На Иле! На мощном и грозном штурмовике Ил-29!

Вот с этими мыслями он и ехал в свой полк, в котором ему предстояло служить, ехал, сидя в грязном кузове полуторки, подложив себе под зад брезентовый чехол.

Как оно там сложится? Эх, дали бы сразу самолёт поновее, да бортстрелка хорошего! И ещё бы техника «золотые руки»! Да-а-а… размечтался, мечтатель… А вдруг старая травма даст о себе знать? Я ведь о ней никому не говорил – да и как? Ведь сразу на землю спишут!

Невесёлые такие думы его внезапно прервались, когда полуторка резко затормозила, и он услышал приглушённый работающим двигателем разговор водителя с кем-то на дороге. Разобрал лишь, что тот, с кем заговорил водитель, имел явно женский голос. Прислушался и разобрал:

– Садись, дочка, в кабину.

– Не… господин хороший, мне в кузов надо…

– Тоже мне, нашла господина! Господа все в семнадцатом кончились! Ну, да ладно, полезай в кузов, коли так. Там молодой лейтенант едет, тебе с ним всё веселей будет, чем со старым дедом.

Над краем борта показались две маленькие девичьи ладошки, ухватились за борт, девица подтянулась, перевесилась через него в кузов и… застряла в таком положении, пыхтя и дрожа от напряжения. Толкнулась мысль: «неужели ей до сих пор не приходилось залазить в кузов грузовика? Кто ж так залазит?! Надо же ногой на колесо опереться, а не так…».

Тем не менее, лейтенант быстро нашёлся:

– Девушка, вам помочь?

– Буду вам премного благодарна, – жалобно просипела она, наполовину перевесившись в кузов и продолжая так висеть, не в силах закинуть ногу на борт.

– Это можно, – бодро сказав это, он, приподнял её за ремень на спине, одним сильным движением затянул её в кузов. Она неуклюже плюхнулась на грязный пол кузова, тихо ойкнула, и схватилась за левую коленку. В ту же секунду машина дёрнулась, трогаясь с места, девушка по инерции опрокинулась назад, раскинув руки, полы её шинели разлетелись в стороны, и лейтенант увидел, что упав в кузов, она в кровь разодрала левую коленку. Ему стало стыдно за свою неуклюжую помощь: «сейчас будет скандалить…» мелькнула мысль.

Но девушка скандалить не стала, а просто села в противоположном углу кузова, поджав ноги и закрыв разбитую коленку шинелью. Поморщилась от боли, закусила нижнюю губку – было видно, что ей очень больно. Девушка была небольшого роста, весьма скромного телосложения. Приятный овал лица, большие и выразительные карие глаза, красиво изогнутые брови, ровный аккуратный носик, пухлые губы. Волосы, видимо длинные, были аккуратно забраны под шапку.

Чувство стыда и неловкости за собственную неуклюжесть не отпускала лейтенанта, и он смущённо отвернулся в сторону. Но смотря на проплывающий пейзаж, он всё чаще стал скашивать глаза на свою попутчицу. И чем больше он на неё смотрел, тем больше она его удивляла.

«Почему она с голыми коленками? Ведь ноябрь на дворе? Неужели не холодно? И почему вообще без вещей?». У девушки, действительно, с собой в руках ничего не было – ни вещмешка, ни сумки, вообще ничего. «Кто она? Медсестра? Связистка?» Никаких знаков различия на её шинели не было. Когда она распахнулась, из-под неё выглянула форменная юбка. На ногах были кирзовые сапоги. «Странная деваха» подумал Чудилин. Ещё больше странности добавилось, когда, ещё раз скосив на неё глаза, лейтенант в очередной раз на неё посмотрел. Она сидела напротив его, держась за борт, и широко распахнутыми глазами рассматривала окружающие её предметы так, как будто она их видела в первый раз.

Он, коренной житель Ленинграда, такой взгляд видел у деревенских, впервые приехавших в большой город, и по-детски удивлявшихся обилию людей на улицах города, сутолоке трамваев на перекрёстках, гудкам машин, множеству магазинов и прочим вещам, которые совершенно привычны горожанину. Точно также и житель города, оказавшись в деревне, рассматривает коров, коз, кур, и – всё интересно и необычно.

Но здесь было другое – девушка смотрела широко раскрытыми глазами буквально на всё, что её окружало: грязный кузов, брезентовые чехлы, раскисшую дорогу, кустарник и чахлые берёзки по обочинам дороги. Складывалось ощущение, что она внезапно проснувшись, оказалась в совершенно непонятном для неё месте, и не совсем понимает, где она находится.

Машину тряхнуло на очередном ухабе, девушка инстинктивно схватилась второй рукой за борт; пола шинели соскользнула с её ноги, и Чудилин увидел, что левая коленка, за которую она держалась, совершенно чистая и неповреждённая. «А где же кровь?!» мелькнула мысль «ведь была же кровь!». Девушка, словно услышав его мысль, стрельнула глазами в его сторону, поймала его вопросительный взгляд, быстро натянула край юбки на обе коленки, и снова запахнула шинель.

«Что за фокусы? Мне что, почудилось? Я же минуту назад своими глазами видел, как она разодрала коленку в кровь об доски кузова? Куда же всё делось?»

Его мысли прервало появление над лесом двух точек, которые довольно быстро росли и приближались. «Истребители, пара, идут с востока. Свои?»

Через пару секунд оба истребителя довернули в сторону машины и заметно клюнули вниз носами.

«Фрицы!» – понял лейтенант. Такое поведение истребителей означало только одно – что это пара немецких охотников, которые, увидев машину, тут же решили её уничтожить. Наши истребители над своей территорией так бы себя не вели – зачем им одинокий грузовик, тем более свой?

Лейтенант вскочил, и со всех сил заколотил по крыше кабине, крича водителю:

– Воздух! Стой!! Стой!!!

Но вместо того, чтобы затормозить и остановиться, водитель, наоборот, втопил педаль газа и полуторка, завывая перегруженным мотором, стала набирать скорость.

– Стой, идиот!! Остановись, сука!!! – в бессилии орал Чудилин, бешено колотя по крыше кабины.

Он, будучи лётчиком, прекрасно знал, какой лёгкой и простой добычей для истребителя является машина на дороге. Чтобы не вытворял водитель, как бы он не бросал машину из стороны в сторону – лётчик не промахнётся. Для него все эти вихляния машины – всего лишь судорожное мельтешение приговорённой жертвы в сетке прицела. Достаточно сделать лёгкое движение ручкой верх-вниз, дать чуть-чуть левую или правую педаль – и машина снова точно по центру прицела. Истребитель машину всегда переиграет. Атака производится в пологом пикировании. Огонь открывается с дистанции 500…600 метров и ведётся до дистанции 150…200 метров. Затем вывод из пикирования. И всё. Как в тире. Результат – 100%, спасения нет. Вариант только один – вовремя увидев самолёт, затормозить, выскочить из машины и постараться отбежать подальше – авось не зацепит. И молиться о том, чтобы лётчику было лень делать повторный заход для того, чтобы добить тех, кто успел разбежаться по обочинам.

На что надеялся водитель? Что успеет до недалёкого перелеска? Не успеет – лейтенант это знал на 100%; он в отчаянии обернулся назад – истребителям до машины оставалось метров 800…900. «сейчас откроют огонь – надо прыгать… ». Но как? Скорость уже под 50, да и девчонка эта ещё в придачу….

Ловко вывернувшись на середину прыгающего кузова, он рванулся к ней с намерением ухватить её за ремень и перевалиться с ней через борт. И тут в этот момент машину жестоко тряхнуло на очередном ухабе. Лейтенанта с силой бросило назад, к кабине, опрокинув навзничь. Девчонку тоже бросило вперёд, на него – он почувствовал, как она ткнулась лицом в его коленки. Всё, что произошло далее, он видел, как в замедленном кино – нос ведущего мессера окутался огненными вспышками и дымные трассы понеслись прямо в лицо. Через полсекунды, когда огненные трассы преодолели уже полпути до машины, машина попала в очередную колдобину, её опять сильно тряхнуло, кузов жёстко ударил в спину, он больно ударился головой о кабину, а девушку по инерции бросило ему прямо на грудь. Ему даже показалось, что она специально оттолкнулась ногами от груды чехлов, чтобы упасть точно на него.

В следующий момент дробь снарядов и пуль хлестанула по машине, выбивая фонтаны острых щепок из досок кузова. Девушку ударило в спину (у лейтенанта было такое ощущение, что как будто его ударили доской через скатку шинели), что-то очень больно кольнуло его в грудь. Тело девушки резко дернулось, напряглось, из уголка рта выбилась струйка крови. Совсем близко от своего лица он на мгновение увидел её огромные карие глаза, в которых плескалась нестерпимая боль. Опять сумасшедший прыжок машины, и мощный удар в спину выбросил их обоих за борт, выкинув из кузова заодно и добрую половину простреленных брезентовых чехлов. Со звенящим рёвом пронеслась над ними пара мессеров10.

Сделав изящный вираж, они повторно зашли на продолжавшую мчаться к опушке леса машину. Треск очередей, далёкий грохот врезавшейся в придорожную берёзу машины… Пилоты мессершмиттов, сделав победную горку, оценили свою работу и пара истребителей скрылась за кромкой леса.

Глава 2. Ангел во плоти.

Сознания он не терял, просто очень не хотелось совершать каких-либо движений – всё тело превратилось в один большой синяк. Любое, самое мелкое, движение отдавалось нестерпимой болью. Он лежал в каше из перемолотых грязи и снега. Издалека, приглушённые лесом и расстоянием, на фоне звука удалявшихся на запад мессершмиттов, глухо раздались несколько очередей авиационных пушек. В ответ редко, и с опозданием несколько раз протявкала зенитка…

Снег под лейтенантом таял, тело мокло и начало замерзать. В пяти метрах от него на боку лежало тело девушки, и на её спине по шинели, вокруг пулевого отверстия, расползалось кровавое пятно.

«Амба, не жилец» – коротко подумал лейтенант. С трудом перевернувшись на живот, он попытался встать на четвереньки. И с удивлением обнаружил, что то же самое пытается делать и его попутчица, и у неё это получается даже лучше, чем у него. Она встала на четвереньки, судорожно закашлялась, роняя сгустки крови изо рта, выпрямилась, села попой на пятки, и тяжело дыша, стала рукавом вытирать кровь с лица. «Пробито лёгкое, это у неё шок» – шевельнулась у него мысль – «всё равно умрёт, ранение-то смертельное».

Девушка, видимо, умирать совсем не собиралась: кашляя, и роняя на снег густые красные капли, она на четвереньках медленно подползла к нему, стала толкать его в плечо:

– Ляг, ляг на спину, я тебя осмотрю.

Опрокинув его на спину, она стала расстегивать на нём шинель и гимнастёрку. Лейтенант скосил глаза вниз, и увидел на свой груди расползающееся по гимнастёрке красное пятно. Окровавленными пальцами она расстегнула последние пуговки, и он увидел у себя на груди небольшую ранку, из которой наворачивались крупные капли крови.

– Сейчас, сейчас, потерпи, миленький, я сейчас, – зачастила она. Зажав сложенными ладошками его рану, она сильно прижала их к его груди.

– Бля-а-а… – только и смог он прохрипеть.

– Знаю, больно, потерпи, сейчас остановлю кровь, – широко раскрыв глаза, он видел, как у неё и спереди на шинели, вокруг пулевого отверстия, набухает красное пятно.

«Пневмоторакс» – зачем-то всплыл в голове слышанный им в госпитале медицинский термин, не совсем ему понятный.

«Сквозное. Значит, пуля пробив её, сидит во мне. Тогда и мне конец» – вяло шевельнулась простая и логичная мысль.

– Не бойся, пуля во мне – сказала она, как будто услышав ход его мысли, – она тебя только кончиком ткнула. Вот, всё, видишь – хоть и больно, но кровь уже почти не идёт, – она отняла ладошки от его раны, и он с удивлением увидел, что действительно, кровь остановилась и ранка на самом деле совсем смешная, с широким входом и глубиной в сантиметр. Однажды в детстве, он, играя, случайно наступил на доску с торчащим большим гвоздём. Слава Богу, кончик гвоздя выглядывал из доски совсем чуть-чуть, на сантиметр-полтора, и ранка получилась хоть и очень болезненная, но неопасная – широкая и неглубокая. Прямо, как сейчас.