Сага о Мрачных Водах. Призраки Перламутра

Гора объедков возвышалась на столе и беспощадно сваливалась на пол. Вокруг меня царила зловонная омерзительная помойка.

А я сидела за этим самым столом, привязанная жесткими веревками к ручкам кресла. Волосы небрежно свисали вперед, закрывая мне вид.

Я подняла голову и увидела жуткую картину: напротив меня сидел Шон.

Мой Шон…

Что они с тобой сделали?

Его рот был набит тухлой рыбой. Я видела, как изо рта свисали черные хвосты. Лицо измазано слизью устриц. На голове небрежно сидел сырой кальмар. Один глаз… у него был только один глаз. В пустую глазницу затолкали креветку. Лицо налито кровью.

Как и меня, его привязали к стулу. И пальцы… пальцы на его руках отрубили.

Все до одного.

Он жалобно смотрел на меня единственным живым слипнувшимся глазом, над которым свисало верхнее веко.

О, боже… Шон…

Мой любимый Шон…

– Девчонка… проснулась!

И раздался отрывистый мерзкий фальцетный смех.

Они смотрели на меня. Не семья Грейтс… нет, а монстры. Мерзкие чудовища, лишь отдаленно напоминающие людей внешним видом.

Кожа их сделалась бледной, серой, влажной. Шея Изабеллы покрылась рыбной чешуей, которая отшелушивалась, словно штукатурка, а из-под нее выткала желто-зеленая текучая субстанция. Нечто похожее случилось и с остальными. У Колина чешуя росла на щеках. У Паолы и Джеймса на руках. Весь голый череп Орабеллы оброс рыбьей кожей, в которой копошились тараканы. А вот лицо Грегори покрылось язвами, из которых вылуплялись белые опарыши.

Языки этих нелюдей сделались черными и гнилыми. Ногтевые фаланги напитались кровью. Волосы мокрые, словно их только что вытащили из воды.

Они смотрели на меня… все шестеро.

Семейка Грейтс показала свое истинное лицо.

Я видела их мерзкую сущность.

И чудные мраморные хоромы в цвете ночи потеряли свое очарование. Они превратились в мерзкий дом. В крепость. В тюрьму, из которой мне предстоит выбраться.

Мне…

А вот Шон…

– Айседора Блейс… снова с нами. Возрадуемся же ей!

Изабелла стояла в окружении своей семьи. Теперь я поняла, кто здесь главный. Нет, не дедушка Грегори. И не Колин. А она.

Она – глава клана Грейтс.

– Что… – из меня вырвалось облачко пара.

Я глотнула соленый комок, подавив рвоту в себе, и продолжила:

– Что вы… сделали с ним?..

Изабелла лениво взглянула на Шона. Она смотрела на него, как… на грязную тарелку, которую было лень мыть.

– Шон стал отличным дополнением к нашему пикнику. А ты станешь… одной из нас.

Нет!

Ни за что!

Какого черта?!

– Видишь ли, милая, – обратилась ко мне Орабелла, – знаки нашей сущности стали проявляться все чаще. Нам уже тяжело добывать пропитание самим. Нельзя, чтобы остальные… узнали наши секреты.

– Ты станешь для нас новым поставщиком пищи, – продолжил Грегори, – будешь ездить в Перламутр-Бич и добывать для нас новую рыбу. И людей, конечно. Новых людей. Пришло время клану Грейтс расшириться.

– И приводи детей! – запрыгала Паола, сжимая в руке вилку. – Мы будем с ними играть! Нам с Джеймсом нужны новые друзья!

Какого хрена здесь творится?

Да кто они такие?!

– Семья, семья! – провозгласила Изабелла. – Прежде, чем мы свершим наш акт поедания, нам нужно восславить ту, благодаря которой мы стали теми, кто мы есть. Отблагодарим за нашу новую жизнь Верховную Матерь! Помолимся же во ее славу! И во ее вечную жизнь! Пусть она придет к великой власти над всем сущим!

– Да-да, ты права, милая, – закивал Колин, – восславим Верховную Матерь!

Шестерка монстров взялась за руки. Изабелла держала за руки своих детей, стоящих по обе стороны от нее.

Колин, Орабелла и Грегори сидели за столом по левую сторону от меня.

– Что это за бред?! – вырвалось у меня.

– Тише-тише, – шикнула на меня Орабелла, – во время молитвы гостям принято молчать.

– Скоро, когда ты станешь частью нашего клана, ты тоже восславишь Верховную Матерь и вознесешь ей свой дар, – сообщил мне Грегори.

– Дар? – переспросила я.

– Свою душу, конечно же, – ответил мне Джеймс.

Мой взгляд метнулся в сторону мальчишки. Глаза Джеймса блестели желтыми огоньками. Они были… рыбьими, а не человеческими.

– Да отправится твоя душа в Пепельные Глубины, где обретет спасение под крылом Верховной Матери, – зачитала Паола, словно священную песню.

– И скрестится твоя душа с Океаном, и станешь ты его частью навеки вечные, – добавила Орабелла.

Орабелла на время оторвала свою руку от Грегори, взяла с головы надоедливого таракана и бросила в рот, раскусив его между клыками.

– Не отвлекаемся, – велел им Колин, – этим займемся позже. А сейчас пришло время молитвы.

– Да-да, ты совершенно прав!

Орабелла собиралась вытереть край губы, но вместо этого размазала пальцем грязно-алую помаду.

Она снова взяла Грегори за руку. Вся семейка закрыла глаза и запрокинула головы к потолку.

Изабелла начала молитву:

– О, Верховная Матерь!

Остальные повторяли за ней.

– Мы даруем тебе наши грешные души. Да обретут они спасение в сенях твоих. Да примет их сердце твое и напитает своей благодатной кровью. Вверяем мы тебе свои жизни. Вверяем мы души свои Океану. Вода – наша судьба навеки. В воде мы едины. В воде мы отыщем спасение. В тебе наша воля. В твоей мудрости наша надежда. Да прибудет с тобой вечная власть. Да родится твое Дитя. И мы, дети твои, будем вечно прислуживать тебе. И на земле, и на дне. Хлебом нашим станет рыба и людская плоть. И отдадим мы долги тебе свои. Забери нас с собой в свою благую обитель. Уведи нас в Пепельные Глубины, где нас ждет вечная благодать. Пусть дыхание станет кровью. А слезы наши – пища твоя. Насыться ею, и да подарит она тебе силу и славу. И власть, чтобы вести нас за собой. И всех непокорных. Всех непослушных. Да станут грешные души рабами твоими. Да снизойдут они на дно морское. И рыбам поклонятся. И станут пищей их, как мы твоей. Клятва, данная тебе нами, нерушима и вечна. И суша не встанет между нами. Будь с нами, Верховная Матерь! Будь с нами вечно! В сердцах наших! И в помыслах наших! Направляй нас. Веди нас. Мы – твой рыбий косяк. И мы пойдем за тобой на самое дно Океана. Слава тебе, о, Великая Матерь! Слава тебе! Аминь.

Что происходит?

Боже…

Какого черта творится в этом доме?

Кто они такие? Что за Матерь? Кому они покланяются?

Чокнутые… безумные… убийцы…

– Как вы стали такими? – я набралась смелости и задала этот вопрос.

Шестеро отпустили руки друг друга и снова стали взирать на меня.

– Мы отведали дар Океана, – ответила Орабелла, – и Верховная Матерь наградила нас новой жизнью. Отдав души Пепельным Глубинам, мы стали теми, кто мы есть сейчас.

И кто же они такие?

– Дар Океана…

Я опустила взгляд на стол.

– Рыба…

– Священная рыба! – рявкнул на меня Грегори. – Ты, неблагодарная грязная чертовка! Не смей произносить такие слова всуе!

– Рыба…

– Ты совсем разум потеряла, мерзкая грешница?!

Грегори уже рванулся с места и почти забрался на стол, как вдруг Орабелла и Колин схватили его и потащили назад, усадив в кресло.

– Не надо, папа, спокойно, – обратилась к нему Изабелла, – она еще глупа и наивна. Она еще не понимает наших традиций. Простим ей это допущение. Ведь скоро… все изменится. И ее душа пополнит армию Верховной Матери, чтобы бороться за правое дело.

– «Правое дело»? – не поняла я.

– В мире так много зла! – воскликнула Паола. – А Верховная Матери борется со злом и защищает нас!

– Верно, доченька, – Изабелла кивнула и погладила Паолу по мокрым волосам, – в сердцах людей слишком много зла. А потому… это зло нужно искоренять.

– Сердце… да… вырезать… – Орабелла процеживала каждое слово сквозь зубы, что брызгала слюной, – сердце… вырезать его к чертовой матери! -Орабелла нервно дергалась. Она сжимала кулаки так сильно, что ее ногти, впивая в кожу, оставляли кровавые порезы.

Голова старухи нервно тряслась, сбрасывая с себя тараканов.

– Успокойся, душа моя, – Грегори положил ладонь на кулак жены, – всему свое время.

Старик посмотрел на меня и мерзко улыбнулся. Я заметила, как из внутренней поверхности верхней губы у него вылез длинный белый червяк и упал на гнилой черный язык.

– Ты прав, папа, у нас сегодня необычный день, – заявила Изабелла, – Джеймса ждет посвящение. Сегодня он станет мужчиной. Мой мальчик удостоен великой чести. Обезглавить рыбу…

Обезглавить…

Нет…

Только не это!

Шон!

Шон!

Я увидела нож… прямо перед собой на столе. Длинный нож для разделки рыбы.

Им можно воспользоваться, чтобы освободиться. Я смогу… я смогу…

Нужно только подползти ближе к столу. Как-то его схватить, перерезать веревки, а потом бежать… бежать, как можно быстрее!

– Держи, мой мальчик. Эта рыба уже начинает подгнивать. Пора отрезать ей голову и съесть, пока она окончательно не протухла.

Изабелла вручила длинный нож в руки Джеймсу, и тот направился прямо к Шону…

– Нет! – вырвалось у меня. – Не трогайте его! Не делайте этого! Прошу! Позвольте нам уйти! Это вам не поможет!

– Ох, уверен, еще как поможет, – посмеялся Колин.

А за ним засмеялись и остальные.

Орабелла, Колин, Грегори, Паола и Изабелла принялись хором твердить:

– Режь! Режь! Режь! Режь! Режь!

Сердце бешено колотилось.

Я пыталась двинуться с места, чтобы приблизиться к краю стола. Мне нужно добраться до ножа… еще чуть-чуть.

Шон! Только не так! Только не это! Не сейчас!

Я спасу. Я смогу.

Я…

– Шон! Нет! Оставьте его! Не трогайте! Не надо! Умоляю! Нет!

И я увидела, как Джеймс, сжимая нож, замахнулся над Шоном. На этом все мои попытки приблизиться к столу и схватить оружие прекратились.

Я не могла пошевелиться.

Мир для меня перевернулся с ног на голову… еще раз.

Шон… он смотрел на меня слезоточивым глазом. Я видела в нем… смирение. Со своей судьбой. Со смертью.

Он словно говорил мне: «Делай все, чтобы спастись. Ты должна выжить».

Да, именно так бы Шон и сказал мне. Он бы не хотел, чтобы я сдалась. Он бы не хотел, чтобы его смерть оказалась напрасной.

Эти монстры… они заняты им. На меня не смотрят… это мой шанс сделать все быстро. Я должна… должна…

– Режь! Режь! Режь! Режь!

Раздался душераздирающий стон. Это Шон.

– Во славу Верховной Матери! – прокричала Изабелла, тряся руками над головой.

И я увидела алый всплеск.

Джеймс стоял ко мне спиной и держал в руке окровавленный нож.

Зрители разразились бурными аплодисментами.

– Во славу Матери! Джеймс стал мужчиной!

– Рыба обезглавлена!

– Рыба готова к трапезе!

– Во славу Верховной Матери! Да благословит она наша души в Пепельных Глубинах!

Джеймс сделал шаг в сторону, и я увидела, как голова Шона болтается на перерезанных мышцах.

– Мой мальчик, – сказала Изабелла, – ты хорошо поработал. Давай я помогу.

Изабелла зашла за спинку кресла, на котором сидел Шон. Он зажала его голову между ладонями. Последовал рывок. И Изабелла одним движением оторвала голову Шона от плеч.

Из меня вырвался истошный вопль:

– Нет!

Из глаз брызнули слезы.

Шон…

Мой Шон…

– Нет! Твари! Ублюдки! Мрази! Я вас уничтожу! Я вас всех перережу! Вы сдохните! Сдохните к черту!

Но моих криков никто не слышал. Может, они слышали, но совсем не обращали внимания.

Все шестеро сосредоточились на трупе Шона. Колин, Грегори и Орабелла повыскакивали со своих мест и бросились к телу Шона.

Орабелла вопила, плюясь гнойной слизью:

– Сердце! Оно мое! Мое! Отдайте мне его сердце!

Шестерка монстров набросилась на обезглавленный труп. Я слышала мерзкие звуки: они рвали его на части голыми руками. Кусали. Ели. Глотали. Отрывали одежду. Раздирали кожу. Грызли руки, ноги. Разрывали кожу на теле.

Пробивались к сердцу…

Во все стороны брызгала бурая кровь и куски плоти.

Шон…

Мой Шон…

Я выберусь. Я сделаю это ради нас. Я спасусь так, как ты этого хотел. Я отомщу им за тебя.

Они сдохнут.

Обещаю.

Пока все отвлеклись, я вернулась к своему побегу. Толкаясь вперед, я приближала себя к краю стола. Немного. Но приближала.

Время от времени я смотрела на тварей – они продолжали грызть тело Шона.

Я должна воспользоваться предоставленным мне временем и сделать все возможное.

Отталкиваясь ногами от пола, я допрыгала на стуле до крышки стола. Превосходно. Нож. Нужно его взять. Руками точно не достать. Остается только пробовать сделать это ртом.

Я наклонилась вперед. Край стола уперся в грудь. Я тянулась изо всех сил. Нож лежал рукояткой в мою сторону.

Твари все еще разрывали тело Шона. Но скоро они закончат и займутся мной. Они хотят сделать меня одной из них.

Ничего у них не выйдет!

Нож… вот он, совсем рядом. Еще чуть-чуть…

Я дотянулась. Обхватила самый кончик рукоятки зубами и осторожно потащила к себе.

Приблизив нож, я смогла крепче взять его в рот. Что теперь? Нож у меня во рту и…

Выпал.

Коленки!

Черт!

Успела.

Я сдвинула колени и не дала ножу упасть на пол. Это был бы настоящий провал. Нож упал лезвием вниз и оставил кровавый порез на левом бедре. Рукоятка прижалась к ручке кресла.

У меня есть шанс дотянуться до него и взять в руку.

Я смогу… вот так, еще немного.

Подтолкнув нож к руке легким движением тела, я схватила его пальцами.

Дыши… только спокойно. Он не может упасть сейчас. Нужно взять его крепче.

Медленно и осторожно перебирая пальцами, я наконец взяла нож в кулак. Крепко держу его. Что дальше?

Лезвия не хватает… нож не достает до второй руки. Нужно как-то резать левую, в которой я его держу.

Пришлось снова извращаться и переворачивать нож лезвием к себе. Так мне удастся разрезать веревку на внутренней стороне. Нужно резать сильнее…

Я не могу разрезать веревку, не поранив кожу. К черту! Я режу.

Режу себя. Режу веревку.

Кровь…

Плевать!

Лишь бы они не заметили раньше времени…

Еще едят. Отлично. У меня есть немного времени. Только ты освободить одну руку, а там спасение ждать себя не заставит.

Стиснув зубы, я продолжала резать веревку, причиняя себе невероятную боль. Жесткая веревка. Черт. Надо быстрее. Пора торопиться.

– Сердце! – раздался дикий вопль.

Я машинально подняла взгляд.

Орабелла вскарабкалась на стол, держа в руках еще пульсирующее сердце Шона.

– Оно мое! Моя сладость! Моя нежность!

Благо, она стояла спиной ко мне. Я видела, как Орабелла надкусила сердце, словно яблоко, и начала его интенсивно прожевывать.

Какая мерзость!

Веревка… я разрезала!

Отлично!

Так, спокойно. Теперь остается избавиться от второй и…

Орабелла повернулась.

Прожевывая сердце, она тупо смотрела на меня, пока не поняла, в чем дело.

– Беглянка! – взревела старуха.

Черт! Черт! Черт!

Она привлекла внимание остальных. Ко мне повернулись мерзкие окровавленные морды.

– Не дай ей уйти, мама! – рявкнула Изабелла.

Закинув остатки сердца в рот, Орабелла опустилась на стол и встала на руки и на ноги, как дикий зверь.

– Никуда ты… не уйдешь… мерзавка…

Руками старуха раздвигала горы объедков.

– Ты наша!

Она дико взревела и помчалась на меня, перемещаясь по крышке стола на руках и ногах.

Я с усердием пыталась разрезать веревку на правой руке. Держать нож было больно – левая руках в кровавых порезах.

Черт!

Враг приближался.

Только бы успеть, только бы успеть…

Веревка не поддавалась! Проклятье!

Орабелла, сумасшедшая старуха, съевшая сердце моего жениха, неистово мчалась на меня, словно адская псина.

С ее лысой головы сыпались тараканы. Лицо измазано кровью. Кожа в шелушащейся чешуе, из-под которой вытекает гной.

– Стань одной из… Грейтсов…

Она прямо передо мной… сейчас схватит… веревка… еще надо резать…

И я выставила левую руку с ножом вперед, зажмурив глаза.

Все застыло.

Я не сразу поняла, что именно случилось.

Открыв глаза, я увидела кровоточащую шею Орабеллы. Лезвие ножа прошло насквозь ее шеи. Старуха зависла передо мной на коленях с приоткрытым ртом, в котором я разглядела остатки не пережеванного сердца.

– Нет!

Раздался крик Изабеллы.

– Ты убила мою мать! Мразь!

Она уперлась двумя руками в край стола и обратила свой гневный безумный взгляд на меня.

Я тяжело дышала, не в силах поверить в случившееся. Я потянула руку на себя – лезвие ножа вышло из плоти Орабеллы. Старуха повалилась замертво прямо передо мной, распластавшись на столе среди зловонных объедков.

Пора бежать.

Я сделала последний взмах ножа и рассекла остатки веревки, освободив вторую руку.

Старуха уже мертва…

На одного Грейтса стало меньше. Надеюсь, я сделала хорошее дело.

Месть не вернет мне Шона, но это сладостное чувство… стоит того.

– Кто следующий, ублюдки?

Глава 11. Кошмары наяву

Энтони колотил стену.

Он ударял снова и снова, а костяшки пальцев пульсировали от боли и кровоточили.

Стиснув зубы, превозмогая боль, он наносил новый удар за ударом, разнося по дому гулкие глухие звуки.

В каждый удар Энтони Эрнандес вкладывал всю злость, всю ярость, всю боль, все отчаяние и всю пустоту, скопившиеся в нем за последний день. Он долго сдерживал себя. Долго не показывал никаких чувств, связанных с потерей Мисы. И теперь весь его ожесточенный, расколотый утратой, дух вырвался на волю.

А в голове колоколом бил один единственный вопрос:

– Почему?

И на него не существовало ответа, к которому Энтони так отчаянно стремился.

Нельзя получить то, чего нет в природе.

– Почему?

Удар.

– Почему?

Еще удар.

– Почему?

Он кричал.

– Почему?

Он рвал голосовые связки, и его крик был слышан далеко за стенами дома.

– Почему?

Удар. Удар. Удар. Удар.

Из рук хлестала кровь, отпечатываясь на обоях треснувшей стены.

Левой, правой. Он повторял снова и снова, набирая темп. Левой и правой, левой и правой. Удар за ударом он разрушал все, что его гнело. Но оно не заканчивалось.

Энтони старался заполнить пустоту в душе, лишенную границ и конца.

– Почему…

Его мысли заканчивали вопрос: «…она умерла?».

Этого не могло произойти с ним. С ней. Просто невозможно! Он любил ее так сильно, как никогда и никого не любил до этого. В ней он видел свое будущее. Свое счастье. Ради нее стоило просыпаться. Снова и снова. Каждый день. С ней он мог дышать свободно. Только с ней… и ни с кем другим.

Она давала ему то, что никто больше не мог ему дать. Спокойствие. Умиротворение.

Она была для него тем очагом, оплотом мира и гармонии, который он так долго искал всю свою юность.

И что теперь?

– Ее больше нет…

Удар! Удар! Удар!

– Почему?

Энтони кричит.

– Почему она не со мной?

Удар! Удар! Удар!

– Почему она мертва?

И снова в кровь…

– За что мне это?!

Энтони испустил душераздирающий адский вопль, продолжая колотить стену кулаками, сбивая руки в кровь. Плоть на его костяшках обнажилась.

Но эта боль – ничто. Ничто в сравнении с той болью, которую он испытал, когда поднял из воды разорванное тело Мисы Филиндерс, лучшей девушки Перламутр-Бич. Иную он бы не выбрал.

– Почему?!

И снова крик. И снова удар за ударом.

Энтони кричал так громко и стучал так сильно, что не услышал, как открылась дверь на первом этаже. Дядя Альбедо вернулся и пулей помчался наверх, в комнату племянника.

Дверь распахнулась. Альбедо не растерялся – он тут же бросился к Энтони, схватил его за плечи и оторвал от стены.

Энтони вырывался. Он дергался, сопротивлялся. Но хватка Альбедо оказалась сильнее. Дядя повалил племянника на пол – единственный способ успокоить его на время.

Энтони замолчал. Он лежал на полу и смотрел в черный потолок. В комнате темно. Свет он не включал. Единственным освещением служило сияние двух лун, пробивающееся через окно.

– Энтони.

Он услышал голос дяди.

– Нужно залечить твои раны на руках.

Он говорил спокойно, словно ничего не случилось. Он не злился. Не упрекал.

Дядя заботился о нем в этот скорбный час так, как должен заботиться родной человек о родном человеке.

– Я сейчас вернусь.

Конечно, Альбедо не хотел оставлять Энтони одного в комнате, но раны на руках требовали скорейшей обработки. Дядя вынужденно вышел из комнаты, оставив племянника на едине с самим собой.

И вскоре пожалел об этом.

Энтони не собирался оставаться дома. Он не мог здесь находиться. Все разрывалось внутри него. Кричало. Вопило. Шипело. Горело.

Ему хотелось бежать… бежать так быстро прочь от всего, от своей жизни, от самого существования в этом мире.

Дождавшись, когда шаги Альбедо стихнут, Энтони вскочил, открыл окно и перелез наружу. Он делал это не первый раз. Энтони знал каждый уступ, каждую выпирающую доску, каждый кирпичик. Словно по лестнице, хитрым путем он спустился к первому этажу и спрыгнул на песок, рассыпанный возле дома на заднем дворе.

Теперь можно бежать.

Энтони мигом выбежал за калитку и оказался на улице спящего города.

И побежал.

– Быстрее…

Он ускорил бег.

– Еще быстрее.

Энтони бежал по пустым тротуарам в направлении Сапфирового моря.

– Я сказал, быстрее!

Энтони разогнался. Руки и ноги уже не подчинялись ему, а двигались самостоятельно. Размашистые взмахи локтями прибавляли скорости.

Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад…

– Быстрее!

Он запрокинул голову к ночному небу, закрыл глаза и отдался бегу. Мир постепенно переставал существовать для него. Дома, дороги, машины – все растворялось.

Отныне существовали лишь пустота и Энтони Эрнандес, скользящей по ней, как по волнам.

Ночной морозный воздух окутывал его, унося прочь. Энтони не обращал внимание ни на что. Только бесконечный бег. Только дыхание. И тишина собственных мыслей.

Тишина, которую он так хотел услышать.

«Мертва…» – шептал голос у него в голове, – «как бы ты ни бежал… она мертва…».

Из глаз брызнули слезы.

– Нет!

«Я должен бежать».

Он ускорился снова.

Но слезы мешали. Они катились из него бурным потоком.

Казалось, только сейчас Энтони наконец осознал подлинную суть случившегося.

«Ее больше нет. И не будет. Нигде. И никогда».

– Нет! Прошу… не надо!

«Ты не увидишь ее. Не обнимешь. Не поцелуешь. Не услышишь ее голоса. Не сможешь поговорить с ней. Не сможешь видеть ее любовь к себе в ее глазах».

– Хватит! Нет!

Энтони открыл глаза и вытер слезы.

Он перебежал дорогу. Оказался на набережной. Пляж уже перед ним.

«Мисы не существует в помине. Она мертва. Лежит там… одной половиной в морге. Второй… в пасти чудовища».

– Нет!

Энтони взревел.

Он наконец остановился. Ноги подогнулись, и он ударился коленями в песок.

Энтони Эрнандес сидел на Перламутровом Пляже, вытирая слезы. И не чувствовал ничего: ни боли в руках, ни адского жжения в ногах, ни покалывания в груди.

Все стало пусто и безразлично. Одна лишь Миса… мертвая Миса Филиндерс имела значение.

– Нет! Не надо! Почему?! Зачем это происходит? Верните ее! Верните ко мне… прошу… она не должна быть там… не должна быть мертвой… не должна!..

И снова крик, разносящийся далеко за пределы пустого Пляжа.

Энтони так и сидел на коленях какое-то время, пока дыхание не восстановилось. Слезы перестали катиться из глаз. Он ощутил боль в ногах и в руках. Поднялся. В стороне от него стоял Колодец. Энтони направился к нему.

«Какая же в нем глубина?».

Энтони надеялся, что никогда этого не узнает.

Он оперся руками о влажный каменный край Колодца, повернулся лицом к морю и… увидел ее.

Она выходила из воды, прижимая к правому боку доску для серфинга. Легким движением она поправила мокрые волосы. Ее стройное тело обтягивал черный купальник. Высокая и стройная, она улыбалась ему. Она бежала к нему, и во все стороны от нее летели брызги.

Энтони не сводил с нее глаз. Он не мог моргать. Не мог дышать. Не могу думать ни о чем другом.

Миса Филиндерс вышла на берег, отбросила доску в песок и побежала к нему.

– Энтони! Ты чего здесь стоишь? Пойдем купаться! Вода такая классная! И волны… вах! Ты можешь покататься на пене! Покатаешься вместе со мной? Давай же, пойдем!

Она была перед ним. В полном здравии. Она коснулась мокрыми пальцами его щеки и поцеловала в губы.

И он ощутил этот мокрый поцелуй – влажное соленое касание губ.

– Ну же, Энтони! Идем купаться!

Она взяла его за руку.

– Я так скучала по совместным заплывам! Идем со мной!

Она потащила его к воде.

Энтони покорно перебирал ногами, не в силах сопротивляться. Он не сводил взгляда с Мисы и не произносил ни слова.