Криминалистика: теоретический курс

Иногда в протоколах следственных действий, на которые следствие и суд ссылаются как на доказательства вины обвиняемого (подсудимого), удаётся обнаружить данные, опровергающие предъявленное обвинение или разоблачающие ложь участников судопроизводства.

Так, по делу о сексуальном насилии, совершенном по версии следствия отчимом в отношении несовершеннолетней падчерицы, следователь провёл между ними очную ставку, в которой принимали участие адвокаты и обвиняемого, и потерпевшей. В ходе очной ставки адвокат потерпевшей предложил обвиняемому прокомментировать содержание восстановленных на его телефоне (на флеш-карте телефона) порнографических файлов с изображением обнаженной потерпевшей. И этот вопрос её адвоката нашел отражение в протоколе очной ставки. Парадокс заданного адвокатом вопроса заключался в том, что телефон, всё это время хранившийся при уголовном деле под обеспечением следователя, исключавшим, как установил позже суд, несанкционированный к нему доступ, был исследован на предмет восстановления удаленных из его памяти файлов только через месяц после проведенной очной ставки.

В судебной психологии подобные «проговорки», представляющие собой одну из разновидностей «улик поведения», называют «виновной осведомленностью», которая обычно выражается в сообщении сведений, которыми их обладатель не мог располагать в принципе.

Не стоило, однако, удивляться тому, что в протоколе очной ставки сохранился фрагмент диалога с обвиняемым адвоката потерпевшей, свидетельствующий о его виновной осведомленности, и косвенно о подлоге файлов, размещенных на флеш-карте телефона. При всей своей склонности к подлогам и лжи, о чём можно было судить по материалам данного уголовного дела, следователь просто не рискнул удалить из протокола очной ставки фрагмент, о котором знали все участники данного следственного действия. И прежде всего, процессуальные противники стороны обвинения – обвиняемый и его защитник, конспектировавший весь ход проведения очной ставки, записи которой сохранились.[781]

Выявление ошибок в оценке достоверности собранных доказательств. Учитывая, что достоверность доказательств чаще всего зависит от правильности применения криминалистических средств обнаружения, фиксации, изъятия и исследования источников доказательственной информации, ясно, что сформулированная задача исследования материалов уголовного дела не может быть решена без привлечения специальных криминалистических знаний, и, прежде всего из области криминалистической техники. Наибольшую сложность для исследования представляют заключения криминалистических экспертиз, которые субъектам процессуального познания приходится оценивать с точки зрения научности использованных экспертом средств и методов. Тем не менее, вполне доступны для оценки и другие характеристики судебной экспертизы, связанные с её назначением и производством. Для этого иногда приходится анализировать достаточно большой объем материалов уголовного дела. Результаты такой оценки могут оказаться достаточно убедительными, чтобы стать основанием для признания заключений эксперта недопустимым доказательством.

По уголовному делу о нецелевом расходовании кредитных денежных средств хозяйственным обществом ООО «К.М.»[782] в сфере молочного производства требовалось установить объем закупок молока за период времени с 2006 по 2007 год и размер израсходованных на это сумм. Однако в постановлении о назначении судебно-бухгалтерской экспертизы не нашлось места этому вопросу несмотря на то, что именно в ответе на него надлежало искать подтверждение или опровержение факта целевого (или нецелевого) расходования кредитных денежных средств. Тем не менее, этот дополнительно поставленный вопрос был включен в предложенный следователем перечень по ходатайству обвиняемого и его защитника. Отвечая на данный вопрос, эксперт в своем Заключении указала и общую сумму закупок молока по заключенным ООО с контрагентами договорам и сумму, которую покупатель по ним фактически оплатил.

Уже только одного этого вывода эксперта-бухгалтера, по сути дела подтвердившего позицию защиты о том, что полученные в 2006–2007 годах кредитные денежные средства, расходовались в полном соответствии с их целевым назначением, было достаточно, чтобы усомниться в виновности директора ООО, привлеченного к ответственности по данному делу.

Самым неожиданным, однако, оказалось то, что заключение судебно-бухгалтерской экспертизы, которое ответом на дополнительный вопрос по сути дела опровергало предъявленное директору обвинение, суд положил в основу вынесенного подсудимому обвинительного приговора. Такое удивительное «превращение» оправдательного доказательства в доказательство вины директора имело, между тем, свое, вполне конкретное объяснение. Дело в том, что суд просто проигнорировал эти выводы судебно-бухгалтерской экспертизы, отразив в тексте приговора ответы только на вопросы, поставленные следователем, и оставив даже без комментария ответ на вопрос, которым по инициативе стороны защиты было дополнено постановление о назначении экспертизы.

Суд, без каких бы то ни было обсуждений, оценок и объяснений просто исключил и вопрос, и ответ на него из текста приговора, несмотря на то что эти сведения имели существенное значение для дела, подтверждая факт целевого расходования кредитных денежных средств, полученных ОАО «К.М.» в 2006–2007 годах.[783]

Такое избирательное изложение в приговоре выводов, сформулированных в Заключении судебной экспертизы, несомненно, противоречило правилам исследования и оценки доказательств в суде. Комментируя постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебном приговоре» (в редакции ППВС РФ от 06.02.2007 г. № 7), судья Верховного суда Е. П.Кудрявцева прямо указала на недопустимость подобного «выборочного изложения доказательства» в приговоре.[784]

Об исследовании материалов уголовного дела как важнейшей и необходимой составляющей профессиональной деятельности участников уголовного процесса в литературе писалось и говорилось много. И связана такая необходимость была, прежде всего, с тем, что материалы уголовного дела для многих из них оказывались единственным источником информации о событиях и действиях, которые участникам процесса предстояло оценивать в силу возложенных на них функций. Соответственно и рекомендации по их изучению адресовались конкретно суду, прокурору, защитнику и т. д.,[785] оставаясь в своей основе универсальными методическими рекомендациями. Следование этим рекомендациям действительно позволяло оценивать по документам, собранным в материалах уголовного дела, работу, проделанную в ходе дознания, предварительного следствия или судебного разбирательства дела.

Так, хорошо известна и рекомендована для использования методика исследования материалов завершенного производством уголовного дела, предложенная известным ученым Л. Е.Ароцкером. Основная задача такого исследования состояла в том, чтобы оценить обоснованность вынесения итоговых решений по делу: обвинительного заключения или приговора суда. Объектом исследования здесь выступал весь документальный комплекс сформированного уголовного дела. Л. Е.Ароцкер, адресуя свои рекомендации по изучению материалов уголовного дела суду, так, в частности, предлагал строить эту работу:

«Вначале суд знакомится с обвинительным заключением (версией обвинения, формулой обвинения) и выясняет, какими доказательствами обосновано обвинение… Суд может выйти за пределы обвинительного заключения и заняться исследованием любых фактов, которые с его точки зрения имеют отношение к делу… После изучения обвинительного заключения следует ознакомиться с Постановлением о привлечении в качестве обвиняемого каждого из них и с показаниями обвиняемых, данных на допросе… после изучения допроса следует тотчас выяснить по материалам, проверялись ли предположения, высказанные обвиняемым, и каковы результаты этих проверок… После ознакомления с постановлением о привлечении в качестве обвиняемого и протоколами допроса необходимо рассмотреть протокол об объявлении обвиняемому об окончании предварительного следствия (ст. 203 УПК РСФСР) и выяснить, не заявлял ли обвиняемый или его защитник каких-либо ходатайств о производстве дополнительных следственных действий и выяснения обстоятельств, имеющих с их точки зрения существенное значение для дела.

Дальнейшее изучение уголовного дела необходимо построить так, чтобы все эпизоды обвинения и доказательства, относящиеся к ним, были изучены и сгруппированы.

При изучении материалов дела особое внимание следует обратить на то, нет ли противоречий между обвинительным заключением и доказательствами, на которые имеются в нем ссылки, между показаниями свидетелей об одних и тех же эпизодах, между показаниями обвиняемых по поводу одних и тех же фактов…».[786]

Эти рекомендации известного ученого, высказанные более полувека назад, могут быть с успехом использованы и сегодня. Причем не только судьями при подготовке к судебному разбирательству, но и всеми участниками уголовного процесса, в функции которых входит изучение материалов уголовного дела, а также теми, кому их исследование может быть поручено. В частности, специалистами.

При разнообразии подходов к исследованию материалов уголовного дела и целевых установок субъектов такого исследования важно придерживаться определенной логически обоснованной последовательности изучения представленных в деле документов, то есть определенной методики. В целом методику исследования материалов уголовного дела, завершенного принятием некоего итогового документа, можно свести к следующим основным этапам:

1. Сначала необходимо внимательно ознакомиться и тщательно проанализировать сам итоговый документ, выделив в нем те фактические данные, на основании которых следствие или суд основывают своё итоговое решение и формулируют выводы.

2. Затем следует найти в материалах дела и проанализировать первоисточники этих фактических данных, сопоставив содержащиеся в них сведения с выводами итогового документа, которые на этих сведениях базируются и на которые в нем имеются ссылки.

3. Далее, убедившись в отсутствии противоречий, необходимо приступить к изучению тех материалов дела, в которых имеются сведения о проверяемом событии и способах их получения, отвергнутые при принятии итогового решения как недопустимые, недостоверные, или не относящиеся к устанавливаемым фактам. Особое внимание следует уделить мотивировкам отказа принять их во внимание при вынесении окончательного решения.

4. При отсутствии противоречий в выводах итогового документа с теми сведениями об устанавливаемых обстоятельствах события преступления, которые были положены в его основу или обоснованно отвергнуты, дальнейшее исследование материалов уголовного дела должно быть ориентировано на выявление тех источников информации, которые, имея отношение к установленным обстоятельствам, не упоминаются в итоговом документе. Их поиск требует изучения всех остальных документов из уголовного дела. Это, безусловно, наиболее трудоемкая часть работы по исследованию материалов уголовного дела, но без нее невозможно в полной мере и объективно оценить качество выполненной на этапах расследования или судебного рассмотрения дела работы и обоснованность принятия итогового решения.

Методически иначе должны изучаться материалы уголовного дела, если перед субъектом их исследования стоит задача оценить качество текущей работы по расследованию преступления и определить ее перспективы на будущее. Оценка еще не завершенной следственной работы с целью выяснения ее соответствия рекомендациям криминалистики, в первую очередь частной криминалистической методики, и определение перспектив дальнейшего расследования уголовного дела требует несколько иного подхода. В таком исследовании материалов уголовного дела важно проследить логику принятия тактических и методических решений следователем в хронологическом порядке, начиная с реакции на сообщение о преступлении, послужившем поводом к возбуждению уголовного дела. Здесь важно не только обращать внимание на упущенные следствием возможности выяснения обстоятельств расследуемого события, но и вносить предложения по исправлению допущенных следствием ошибок. Основное внимание должно быть уделено оценке правильности выбора направлений расследования, в основе которого лежат версии, выдвигаемые по всем подлежащим установлению обстоятельствам проверяемого события. Сами же версии, о содержании которых можно судить по наличию фактических и логических оснований для их построения, характеру выполненных в ходе расследования мероприятий и зафиксированных в материалах дела результатов, должны оцениваться с точки зрения их соответствия тем логическим правилам построения и проверки, которые рекомендованы криминалистической наукой.

4. 3. Криминалистическая экспертиза материалов уголовных дел как форма общественного контроля над правосудием и средство реабилитации осужденных без вины

С момента появления первых публикаций, посвященных проблеме использования в уголовном судопроизводстве юридических знаний в качестве специальных,[787] прошло почти два десятка лет. За это время взгляды ученых и практиков на перспективы легализации правовой экспертизы заметно эволюционировали. Появилось множество статей и даже монографических исследований, в которых авторы приводили и новые аргументы с обоснованием правомерности проведения юридических экспертиз, и поднимали новые проблемы, возникающие в связи с внедрением этого нового их вида в практику. Переход от резко негативных оценок,[788] к оценкам, содержащим однозначную поддержку самой идеи правовой экспертизы, оказался вполне ожидаем.[789] Тем более, что отношение к юридическим знаниям в уголовном процессе как к специальным, имеет давнюю историю.[790]

Сегодня правовая экспертиза оказывается востребованной чаще всего по делам об экономических преступлениях и преступлениях в сфере бизнеса, что вполне объяснимо, поскольку расследование и рассмотрение таких дел, как правило, требуют от дознавателей, следователей и судей глубоких знаний в области финансового, банковского, гражданского, коммерческого и т. д. права.

Однако, подобные обращения за разрешением правовых вопросов, возникающих в ходе расследования или судебного разбирательства уголовных дел, воспринимаются, скорее, как исключение из правил, нежели сформировавшаяся практика. Прежде всего, потому что основными «потребителями» специальных юридических знаний в уголовном процессе по-прежнему остаются адвокаты, выступающие в качестве инициаторов назначения правовых экспертиз, в том числе с использованием криминалистических знаний.

Между тем, правовая экспертиза может оказаться полезной не только для установления новых фактов и новых обстоятельств расследуемых событий, но и для диагностики заведомо неправосудных решений, принятых, в частности, на основе фальсифицированных доказательств. Такие решения, обрекая осужденных без вины на многолетнюю изоляцию, подрывают авторитет не только суда, но и власти в целом.

Невозможно подсчитать число таких лиц, любая статистика здесь окажется не более, чем субъективной оценкой результатов социологических опросов. Поэтому точное количество осужденных без вины никто, пожалуй, сегодня назвать не сможет. Нет, однако, сомнений, что число жертв отечественного правосудия, в отношении которых принимались заведомо неправосудные решения, исчисляется десятками, если не сотнями тысяч. И все они в обозримом будущем могут стать потенциальными заявителями о преступлениях, совершенных в отношении них следователями, оперативными работниками, судьями. И на этом основании настаивать на своей реабилитации.

Криминалистическая экспертиза материалов прошлых уголовных дел, проведенная с целью выявления злоупотреблений, допущенных при их расследовании и судебном рассмотрении, могла бы стать незаменимым средством установления оснований для реабилитации неправедно осужденных.

Отечественной истории известны многочисленные факты пересмотра судебных решений даже через многие десятки лет. Самыми показательными из них стали дела о реабилитации жертв сталинских репрессий.[791] Тогда, правда, счёт невинно пострадавших шел на миллионы. Сегодня называют цифры, к счастью, несопоставимые с этим количеством, но тоже немалые.

Например, известный правозащитник, Людмила Михайловна Алексеева со ссылкой на данные, полученные из трёх абсолютно разных источников (все работники колоний), говорила примерно об одной трети отбывающих наказание «ни за что».[792] По данным криминологов это количество, судя по всему, меньше, но также весьма внушительно. Называлась, например, цифра в 100 000 безвинно осужденных.[793]

Криминалистическое исследование материалов уголовных дел на уровне экспертизы способно выявить не только ошибки в собирании и исследовании собранных доказательств, которые остались незамеченными и потому привели к неправосудным решениям, но и обнаружить злоупотребления, сознательно допущенные следствием или судом и свидетельствующие о злонамеренности или заведомой неправедности их принятия. Такое возможно именно потому, что в материалах уголовных дел с известной полнотой отражается вся работа и следствия, и суда по конкретным преступлениям. В частности, по материалам уголовных дел можно судить о том, каким арсеналом располагал субъект судебного исследования, какие действия были им предприняты для выяснения обстоятельств преступления, насколько правильно и квалифицированно этот арсенал был использован следователем, дознавателем, другими участниками уголовного процесса, чтобы преступление можно было считать раскрытым, а истину установленной. Именно ошибками в выборе познавательных средств, неправильным или неквалифицированным их применением (а порой и злым умыслом), чаще всего обусловлены претензии к собранным в ходе раскрытия и расследования преступлений доказательствам.

Как уже было отмечено, в криминалистической экспертизе материалов уголовного дела, объект исследования представлен информационным комплексом, дающим представление о работе органов расследования и суда по уголовному делу в целом. Исследованные во взаимосвязи, эти материалы вполне могут стать источником сведений о допущенных злоупотреблениях, подлогах, фальсификациях доказательств, то есть о всех тех обстоятельствах, обнаружение которых дает основания обращаться с требованием об отмене неправосудных приговоров или иных противоправных решений.

Между тем, при большом разнообразии приобщенных к уголовному делу материалов, все они, как единый комплекс, в качестве самостоятельного объекта криминалистической экспертизы ранее не воспринимались. Будучи источником сведений о качестве правосудия, материалы уголовного дела если кем-то и изучались, то в основном лишь теми участниками уголовного процесса, в чьи обязанности по должности, процессуальному положению или процессуальным функциям входило давать юридическую оценку деятельности правоохранительных и судебных органов на последующих этапах судопроизводства.

Например, надзирающих прокуроров, судей апелляционной, кассационной или надзорной инстанций, либо тех, кто был заинтересован в том, чтобы мотивированно опровергнуть конечные выводы следствия и суда, сформулированные в их итоговых решениях, в частности, адвокатов. Остальные граждане, желающие убедиться в обоснованности принятых по уголовному делу решений, просто не имели к ним доступа.

Та же общественность, чей контроль над правосудием прогрессивные юристы всегда считали признаком здоровья правовой системы. Между тем, даже такой сравнительно простой и доступный способ оздоровления отечественного правосудия как осуществление над ним общественного контроля, оставался в нашей стране практически невозможным несмотря на то, что сама по себе проблема была известна криминалистам еще в середине 19 века. О ней писал выдающийся юрист и ученый Владимир Данилович Спасович, один из идеологов Судебной Реформы и разработчиков Уставов уголовного и гражданского судопроизводства 1864 года. Характеризуя проблему контроля над правосудием, В. Д.Спасович призывал «весь народ» и общественное мнение давать оценку судебным приговорам по уголовным делам, и, как бы следуя логике судьи, принимающего окончательное решение, вникать в их существо. Главным предназначением общественного контроля над правосудием В. Д.Спасович видел возможность таким образом оградить граждан от судейского произвола. Приведу высказанную им мысль в существенной её части:

«Судебный приговор … есть закон, безусловно, обязательный для всех по данному делу, всякий закон должен быть разумен, а он разумен только тогда, когда есть возможность ежеминутно его оценить и взвесить критически те основания, на которых он построен; когда я, другой, третий, десятый, когда весь народ, когда общественное мнение, вникая в существо дела и восстанавливая в своем сознании ту цепь умозаключений, посредством коей судья установит достоверность вины или невинности подсудимого, может сказать: мы бы точно так судили, если бы были на месте судьи. В противном случае, если от судьи вы не будете требовать убеждения разумного, критического, если не будете требовать, чтобы он указал на основания выведенной им достоверности, если вы безусловно положитесь на его инстинкт, на его такт, на его чутье, на его вдохновение, то спрашивается, каким же образом вы отличите его убеждение от его предубеждения, правду от неправды в его приговоре? … да будь он самый безукоризненный человек, все-таки опасно быть вполне преданным на его милость или немилость…»[794] (выделено мною – АЭ).

Увы, но до сегодняшнего дня идея профессора В. Д.Спасовича продолжает восприниматься в отечественном правосознании как посягательство на независимость судей, как способ оказать на них давление. Этим оно и отличается от зарубежной практики, которая экспертную оценку судебных решений рассматривает как форму общественного контроля, осуществляемого над правосудием, в том числе с привлечением науки.

«Во всех странах мира, – говорила, в частности, судья Конституционного суда РФ в отставке Тамара Морщакова, отвечая на вопросы об итогах работы комиссии экспертов, давших своё заключение по второму делу ЮКОСа, – существует правовой экспертный анализ со стороны специалистов в области права судебных решений. Ежегодно, например, в Канаде, устраивается такая научная разборка всех решений, принятых Верховным судом Канады за год. Это мероприятие и научного характера, и большого общественного значения, потому что кроме профессионалов – следователей, прокуроров и судей, существуют юристы-профессионалы, работающие в области науки. Это профессора вузов, это работники научных юридических учреждений, и судебная практика является для них предметом исследований. В той же Канаде или в Австралии, или в практике таких судов верховных европейских, допустим, как высшие суды в Бельгии, таких судов международных, как Европейский суд по правам человека, и многих других международных судов позиции науки рассматриваются как amicus curiae, как «дружеский совет».[795]

И такой «дружеский совет», подготовленный по результатам процессуально – криминалистического исследования материалов уголовных дел, вполне может содержать описание признаков заведомой неправосудности судебных решений, подвергнутых научной оценке. В частности, об их принятии на основе фальсифицированных доказательств, заведомо ложных показаний, заключений экспертов или специалистов, свидетельствующих о фабрикации уголовного дела, и об иных фактах преступлений, совершенных против правосудия.

Став источником вновь открывшихся обстоятельств по прошлым уголовным делам, результаты криминалистической экспертизы материалов таких дел следует воспринимать не иначе, как повод для пересмотра ранее принятых решений и, соответственно, как основание для реабилитации лиц, осужденных по надуманным обвинениям. Заключение такой экспертизы, несомненно, поможет восстановлению истины и справедливости, тем более что производство экспертных исследований согласно нововведениям в УПК РФ допускается теперь до возбуждения уголовного дела. Однако, при всей, казалось бы, привлекательности идеи производства экспертизы материалов уголовных дел, всё еще сохраняется серьёзное препятствие для её реализации в современной России.

О таких трудностях было сказано выдающимся философом и юристом Френсисом Бэконом более четырех веков назад: «Упрямое стремление сохранить старые обычаи не менее опасно, чем смелые реформы».[796]

Среди «старых обычаев» следует упомянуть уже давно сформировавшееся в отечественной правоохранительной и судебной системе представление об их собственной непогрешимости, широко пропагандируемое под лозунгом недопустимости вторжения в исключительную компетенцию следствия и суда, но при этом не имеющее убедительного обоснования. Тайна принятия органами правосудия решений, ревностно ими охраняемая, до недавнего времени вообще не допускала ни сторонних профессиональных оценок, ни тем более общественного контроля над сферой судопроизводства.

В реальности же все выглядело гораздо прозаичнее, и объяснялось, скорее всего, опасениями за последствия предания гласности многого из того, что система старалась скрыть от профессиональных оценок. Прежде всего, свои ошибки. Между тем, главная проблема отечественного правосудия не в допускаемых ошибках. Никто не может быть от них гарантирован. Не с них начинается «лжеправосудие». Перефразируя сказанное нобелевским лауреатом П. Л.Капицей в отношении «лженауки», можно утверждать, что лжеправосудие начинается не там, где допускаются ошибки, а там, где их отказываются признавать. Или, что еще хуже, покрывают своих коллег, действуя по принципу корпоративной солидарности или защиты «чести мундира». То, что и ошибок в работе следствия и суда допускается более чем достаточно, и даже заведомо неправосудных решений принимается немало, думаю, всем хорошо известно. Причины разные: и некомпетентность, как издержки профессиональной подготовки, и коррупция, о которой много говорят, но мало что меняется в реальности. Кстати, по результатам опроса судей только 18,3 % из числа опрошенных назвали «бескорыстие» в числе важнейших своих качеств.[797]