За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка

чем и как судьба поманит?

Поезд!

«…Вот подарок маме.

И тебе – нашёл у выжиг.

Оренбургский!.. Шапка-пыжик!..»

Мигом всё переменилось,

дед свой гнев сменил на милость,

мнёт, ласкает пух и мех –

как дитё, и смех, и грех…

Подкатил к перрону скорый.

Молодым посадка спора:

вспрыгнул…

Колокол, свисток.

Поезд тронул на восток.

Торопливо руки жали,

за вагонами бежали.

Помахал рукой Никита,

всплыло песенкой забытой –

не из тех, что были петы,

в плясках что подошвы жгли,

а: «…Х’посылай домой приветы,

посадили – повезли!..»

А на встречный час спустя

сел и дед,

кряхтя, грустя.

Шутки, смех

парней, девчонок…

. . .

…Распахнув глаза,

галчонок

ждёт ответа: «Ну же, деда!

Ты не знаешь целины?»

«…Как не знать!

Хлебнул, отведал.

Как у тёщи ел блины.

Ц е л и н а…

Это – Победа!

(И… немножко – белены?…)»

Глава V. Служба

30

Над землёю ветры веют,

грузность туч дождями сеют.

Солнце-радость нежит-греет.

Что Природы есть мудрее?

Вечен жизни славный пир!

Но не дремлет меч-вампир.

Пыль истории… Порой

всё нам кажется игрой:

как правитель, так – герой,

сгусток разума и дел,

жизнь вершить – его удел.

Величавость душу гложет,

всё бы сделал, да не может

и – ломает, мнёт, корёжит.

Мы учебник полистаем:

это помним, это знаем.

Что не знаем, то подучим…

Одуванчиком летучим

нам парить бы по-над тучей.

Но… цепляет парашютик.

«Дядя шутит?»

Жизнь не шутит.

Солона селёдка в море,

а в лесу солёный груздь.

У тебя сегодня горе,

завтра – лишь печаль и грусть.

Всё пройдёт неповторимо.

Но одно непримиримо

на родной земле-планете:

люди-звери – люди-дети.

Сколько лет как нет войны?

На земле, войной прожжённой,

бродит дух насторожённой,

в чём-то зыбкой тишины.

Не в ночи зловещий вскрик,

не предсмертья тяжкий хрип –

жутью веет Чёрный Гриб!

И с верхушек до низовья

в напряжённом предгрозовье:

что и где пробьёт искрой –

пушки лей иль школы строй?

Выстрел, что он, эхо гулко:

ахнул люд, как на прогулку,

одолев все перегрузки,

взвился в космос парень русский.

Оглядел приволье Мира –

пой, звени, Победы лира:

мир просторен! мир чудесен!

Мир борьбы суров и тесен.

Шёл к концу двадцатый век.

Полосато-эстафетный,

гонкой ядерно-ракетной

завершал он ярый бег.

Брал разгон, был полон веры

в бытовые полимеры.

Первый век рабочей эры.

Всё делилось: мы – они.

Словно в сутках дни и ночи.

Мир светлей – длиннее дни,

и мрачней, когда короче.

Был тот мир солдатом прочен.

Наш Никита – тот солдат.

Много в жизни всяких дат.

Жизнь плетёт узлы стыковок

(крепче в струйных сквозняках

сталь булатного покова):

сколько? – возраст паренька;

сколь тебе уж? – стариково;

ты с какого? ты – с какого? –

то солдат наверняка.

Тяжело в костях до хруста

было старое рекрутство.

Молодёжь теперь «поёт» –

поскорей отбыть своё.

Не служить – сейчас уж, братцы,

если в схеме разобраться,

как бы фаз не занулить.

Быть мальчишкой – не подраться.

Воду пить – и не пролить.

И мужчины до кончины

вспоминают службы соль:

есть ли, нет тому причины,

дан приказ – бегом изволь!..

31

Где-то там, в степи, сайгак!..

И пошла – тайга, тайга.

Мчится поезд, рвётся скорый,

встреч под стуки колеса,

перелески, косогоры,

реки, всхолмья, вдаль – леса.

Смолкли споры-разговоры:

так пахнуло давним, прежним!

Здравствуй, русское безбрежье,

сердцу милая краса!

Вьётся змейкой путь-дорога

по долинам между гор.

Красотой картинно-строгой

провожает чистый бор…

Мимо – сопки с парусами

(колорит сибирских сцен),

тараканьими усами

ходят прутики антенн…

Поезд нудно, без умолку

всё стукочет день и ночь.

Чуть потряхивает полку,

вязко, тягостно, ну в точь

мух сгоняет лошадь с холки…

На байкальском перегоне

омуль вяленый, с душком.

Наважденье слюнки гонит,

чуден омуль с «посошком»!..

По лесистой вдаль низине

пни просеки, дробный ряд,

неба полог серо-синий.

Там потомки Соломона

со времён не так уж оно

жизнь колхозную творят?

(Может, всё же их «призванье»

сохранилось лишь в названьях?)

Песен памятные были

(образ в сердце омедни!) –

просто сопка – а тут были

Волочаевские дни!..

Юность строго брови хмурит

(сгинь, усишек золотцо!) –

Комсомольский-на-Амуре!

Славный подвиг – зов отцов…

Здесь отцы и деды бились!

Поколений судьбы свились,

словно лес в клубке лиан.

Виснет в небе грузный «Ан»,

тучки бродят к непогоде.

Перевал…

Остановились.

К р а й Р о с с и и.

О к е а н!

Вот откуда солнце всходит!..

Поезд к станции подходит,

паровоз в клубах паров.

Сыпанули, как горох.

И от дождичка – под тент.

Офицер-интеллигент

(странно как-то даже видеть,

чтоб военных не обидеть:

без погон и без фуражки –

что учитель первоклашки) –

чернь морской красивой формы.

Речь сказал в пределах нормы,

пожелал хорошей службы…

(На село такого б, в глушь бы,

ох, любой девчонке б муж был!)

«Становись!» – стегнул командой

хмурый главный старшина.

(Видно, в детстве срезал гланды?

Иль разгон дала жена?)

«Шагом – марш!.»

Отныне это –

вся гражданка песней спетой

на четыре, брат, годка

будет звать издалека.

Это будет. А пока

«Р-разойдись!» – зовёт казарма.

Двухэтажных коек ряд

(при тревогах, говорят,

этажи, как душ, бодрят).

Старшина за командарма

(он же мать, и он – отец,

статный бравый молодец):

«Час – на обмундированье!»

Подкрутил завод часов,

тронул кончики усов.

Разношерстное, баранье

стадо голо до трусов.

И, показывая ндрав свой,

подгоняет под размер:

хочешь, нет – бери и – здравствуй! –

в баталерке баталер.

В суматохе аж упрели.

Дудки боцманской вдруг трели

(то – морской пастуший кнут,

то стегнёт она, то манит) –

и дневальный уж горланит:

«Приготовить всё для бани,

время сборов – пять минут!»

Построенье. Вид нелепый

(новой моды туалеты):

бескозырка по-над бровью

вверх торчит седлом коровьим;

брюк морских обвис карман,

вся встопорщена «корма».

Но пышней кирасы ляха

блеск ремня морского с бляхой!

Разобрались чуть ранжирно.

Вот звучит команда: «Смирно!»

А за нею – «шагом марш!»…

(Непригоден с виду фарш.

Но мы знаем, фарш тот сменит

расчудесный вид пельменей!)

Банька с паром, дань обряду.

Кто-то в теле, кто-то тощ.

Час-другой ушёл на сряду.

После бани – распорядок –

рубанули флотский борщ.

Правда, не было компота,

но зато чаёк до пота!

А на сытый на желудок

отошла вся маета.

До побудки. До побудок!..

Та бы жизнь!

А и не та…

32

Кто не бредил в детстве морем!

Кто «пиратом» не бывал,

не «шюмел: брятишька Жоря-м!» –

как тельняшку надевал?

«Бури, штормы, ураганы…» –

кто из нас не напевал,

не был где-то капитаном,

не нырял в девятый вал?

Бом-брам-стеньги, марса-реи… –

флаг Победы гордо реет!

Оверштаги, кливершкоты –

«К повороту!..» Эх, да что там!

Море, волны, альбатросы…

Так мечталось стать матросом!

Кто не помнит,

как постарше,

хоть не первый ученик,

изучал походы, марши.

Из газет, журналов, книг

узнавал – как… от болота

флаг-сигналом красным «Наш»

зык Петра – начало флота

вёл в «окно» на абордаж?..

– Про наказ отцовский сыну –

помнить тяжкие страды,

бой «Варяга», боль Цусимы,

всё, в чём горечь, чем горды?..

Про «Авроры» залп победный,

революцию в бантах?..

Славы посвистов торпедных,

«чёрной смерти» на фронтах?..

Юг, Приморье, берег тундры –

так душа рвалась в «полундры»!

Кто не видел,

как в деревне,

где строги порядки древни,

под… старух лукавы вздохи,

стариков довольный «кряк» –

плыл к своей красе-царевне,

распрекраснейшей Явдохе

молодой лихой моряк?

Млели в зависти юнцы.

Головами всё качали:

вот швартуется, причалит,

разворот – и без печали –

оверштаг! – отдаст концы…

Курсы, румбы, дрейфы, галсы –

так хотелось в «ловела-л-сы»!

Жар мечтаний, пыл желаний!

Клином вдруг сошёлся свет:

то, о чём мечтал в чулане,

доказать хотел делами –

на, бери; лишь дай ответ,

кем быть хочешь: мотористом?

рулевым, артиллеристом?

строевой, минёр, связист?

Коки ходят гонористо,

хоть и вид их неказист…

Чуть презрительно, устало

дал совет моряк бывалый:

«Если ты пришёл не в гости –

дуй сигнальщиком на мостик».

(Боевая часть «четыре».

Пост, открытый всем ветрам.

Море в волнах во всей шири,

солнце дыней по утрам.

Кораблей кильватер строгий,

«две зелёных» – твой сигнал!

В полумесяца отроги

вмиг отряд ПЛ загнал…)

Решено!

Морское дело

любит крепких, ловких, смелых.

Если хочешь стать матросом –

плесть умей стальные тросы,

метко щит рази из пушки,

на волне держи картушку,

борт сумей прикрыть от мины,

знай все люки, горловины,

маяки, Луны заход…

Ох, осилить бы за год!

И пошло! Зубрёжка в классах,

тренировки каждый день.

Если хочешь стать ты асом,

постигай, забудь про лень.

Семафор, морзянка-клотик,

флажный свод, «пэпээсэс».

Не названья тут, на флоте –

брит-голландских джунглей лес.

Мял язык «Морское дело»,

столько всякой новизны!

Голова подчас гудела,

и с отбоем сны грузны.

День за днём: подъём, зарядка,

и – что там по распорядку? –

завертелась карусель!

Но и… О вы, юных беды:

каждый день (что горный сель!)

всех тревожит – что к обеду

третьим: чай? компот? кисель?

Где ж герой наш, где Никита?

Жив ли, нет, попал под сглаз?

Про него ведётся сказ,

для него вся сказка свита,

что же он исчез из глаз?

Жив-здоров Никита, служит!

Не скучает и не тужит.

День, как все, ведёт с зарядки

(и т. д. по распорядку).

Что же он?

Вопрос не нов,

так со всеми, поздно ль, рано:

внук Никиты, сын Ивана

стал на службе И-ва-нов!

А раз так – зачем умильный

одному ему почёт?

Ивановым пофамильно

только смерть ведёт учёт.

Ну а жизнь? Конечно, тоже…

Но ведь здесь о службе речь?

Службы смысл в устав уложен.

Новички ж настолько схожи –

как улыбки частых встреч.

Как на птичнике цыплята:

различи – насыпь пшена…

Ну и знает всех ребяток

только главный старшина.

Потому он на поверке

тренирует память-слух:

«Есть!» – что скрип особой дверки!

(Правда, к жалобам он глух.)

Или строй учебной роты:

ну убей – кого признать.

Разве мать по повороту…

Но ведь то ж родная мать.

(Кстати, нужно б тут учесть:

повороты есть «налево»

обитателей от хлева:

сачкануть, поспать, поесть –

и «направо» – флагу честь!)

Так вот, в том-то, что «направо»,

повороте – скромен, прост,

правофланговый по праву –

Иванов; как все, матрос.

Как у всех, его старанье,

думы те же, что у всех.

Чёткий рез проходит гранью:

это – н а ш е, это – т е х…

Неба, моря

вязка, липка

тёмно-синяя густель.

«Море, флот не любит хлипких».

Дан отбой.

Быстрей в постель.

33

На восход стремит дорога,

столбовая всей страны.

К ней от отчего порога

по тропинкам старины,

к ней, сливаясь воедино,

к той дороге столбовой

каждый в трудную годину

жизнь свою, свою судьбину

нёс распиской долговой.

Велика земля – Россия!

Разбросав врагов засилье,

пораскинула границы.

Береги их как зеницу!

Ты и – Русь, а это значит:

ты – игла, верблюд в придачу

(говорил мудрец один,

по прозванью Насреддин).

Сам – как выпадет удача,

жить стране – твоя задача!

Русь – подарок нам от предка.

На печи не тёр он бок,

всё прибрал к рукам, что мог,

и держал упорно, крепко,

как тот дед, что в сказке с репкой.

И, свой выполнив урок,

преподнёс нам предок скромный,

хоть и не был в счастье бог,

подарил нам назубок

край богатый, преогромный!..

Страстны речи замполита,

сила слова в явь отлита.

Молча слушают матросы.

Есть вопросы?

Нет вопросов.

Мать Россия! Выше стяги!

Звон чеканных слов присяги:

«Я… торжественно клянусь!..»

Слушай клятву сына, Русь.

Свято Родины заданье,

должен выполнить любой.

«Я люблю!» – то внял страданьям.

Но «Горжусь!» – готов на бой!

На корабль пришли салаги.

Лини, лузы, лоты, лаги,

двери, люки, горловины –

звучных терминов лавина,

вроде б всё уж им известно.

Как же тут повсюду тесно!

Если ночью по тревоге –

будут целы руки-ноги?

Ну а вот и сами «боги» –

моряки, видали виды!

Вот один смешливо-браво

реверанс рукою правой:

«Всех прошу… Назначен гидом

(вид такой невозмутимый).

Мы отныне побратимы.

Наш корабль, морской охотник,

добрый труженик-работник.

Вниз – там киль, а вверх вон – клотик…»

(Не успев сказать, проглотит,

и молотит, и молотит…)

«…Первый друг матроса – кок,

от него всей службы ток.

Вот вам камбуз; это вот,

так сказать, наоборот.

Вот вам всем отец и мать –

боцман, надо понимать…»

(Ух, пронзил кавказским взглядом!

Видно, боцман здесь что надо!)

«…Это все – друзья-матросы.

Нет вопросов. Есть запросы?»

«Боцман» гаркнул: «Дать ушат!»

Окатил. «Зачислить в штат!»

Пожилой тут мичман вышел.

(Весельчак застыл, не дышит,

лишь в глазах искрятся бесы:

салажня – тире – балбесы!)

Оглядел всех строгим взглядом.

Представлять его не надо –

боцман сам.

«Ну что ж, добро! –

к козырьку ладонь-ребро. –

Наш корабль теперь – ваш дом.

Но… не тихая обитель.

Служба, как и всё, трудом…»

(Философствовать любитель,

на сознательность берёт!)

«Чтоб страна всё шла вперёд…»

Вдруг прервал, одёрнул китель:

Появился командир.

«…Смир-рно!»

«Здравствуйте, матросы!»

Речь сказал, как штрих-пунктир

(о стране, борьбе за мир…)

Ох, язык кривляк-задир –

точно, кончил: «Есть вопросы?»

Дудки боцманской рулады.

Выход в море!

Дробь докладов:

«Пост… БЧ… в поход готовы!»

Командир: «Отдать швартовы!»

Гордо взмыл на гафель флаг.

Первый выход для салаг –

что девчонке выйти замуж

(правда, только в первый раз):

где что сделать – мигом там уж,

хоть в уменье не горазд.

Люк задраить, чтоб втугую

все «барашки» на винтах.

Шлюпки, балки, снасть какую

раскрепить надёжно так,

чтоб при качке, на ветру ли

не могло за борт слететь.

Лишь на камбузе кастрюли

могут ездить по плите.

Вот корабль неспешно, споро

за кормой оставил створы.

Вот выходит он из бухты –

вмиг волна накрыла – ух ты!

И – ныряет в непогоду,

и вскипает буруном…

(Так в деревне агроном

в дождь идёт проверить всходы:

как чехол, брезент накидки,

ветер рвёт, рука на вскидке,

и тугой расхлёст полы…)

Море – сплошь – валы, валы…

Волны, море, даль, простор!

Командир, моряк бывалый

(десять – в море, дома – год,

а мальчишка до сих пор,

блеск задорных глаз – на диво!),

оглянулся – нет комдива?

«Шар – на средний!» – взгляд на фалы

и – врубил на полный ход!

Без мальчишьего азарта

ох как скучен был бы мир!

Как земля в начале марта.

Второгодники за партой.

Как болельщику турнир,

где «Спартак» играл, как «Спарта»…

И корабль в лихом азарте,

сжавшись в мускулов комок, –

нет, не атлет, что на старте, –

как упрямый злой челнок,

ткёт и ткёт свою основу,

нижет волны снова, снова.

Зачехлённый, весь в шнуровке,

весь в работе – сто потов! –

как бегун по краю бровки,

тот, что смелый, не из робких,

он рывок принять готов.

Вдруг! И вмиг взревут моторы,

отлетят брезента шторы,

ощетиненный в оскале,

сгусток силы, воли, стали –

небо, глубь, морские дали,

где незван-непрошен гость?

«Есть» до места! Бомбы – товсь!..»

Бесконечно, плотно, бело

за кормой кипит бурун.

И корабль как каравелла…

Посвист фалов, моря струн.

Перекат волны извечный,

тень – бегучий горизонт.

Блёстки звёзд рассыпал Млечный,

опрокинув неба зонт.

И луна – так величава

(сотворил мудрец-дантист!).

Блеск так ярко-золотист

облаков тугих, курчавых!

Одиноко под луною

даль несёт ковчегом Ноя…

«Боевая…» – «Боевая!»

Всех времён и всех флотов.

Кто в чём есть, не надевая…

«Пост готов!.. Готов!.. Готов!»

«Самолёт по курсу справа!» –

Треск турелей, «залп!» – огонь.

Тьму пронзает след кроваво,

звон в ушах, дрожит ладонь.

«Курсовой… противник!» –

Залпы!

Щит в лохмотьях, конус сбит.

И, промазал иль попал ты,

лихорадка всех знобит.

«Аварийная!» – ударил

«взрыв торпеды». «Течь в борту!..»

Запах дыма, пота, гари,

привкус горечи во рту.

С трапов лётом, по-тарзаньи,

на ногах едва-едва,

с воспалёнными глазами…

Трель звонков: «Готовность – два!»

День и ночь, зимой и летом

служба крутится волчком.

Как танцовщица балета,

как скрипач с своим смычком.

Распорядок, расписанья,

тренировки по местам.

«Есть!» – рука в одно касанье,

а нога уж где-то там.

То опустит, то поднимет

на волне простых удач.

Тренировки… А за ними

дли-инный перечень задач.

Счёт задачам – как дозреют,

словно в грядке огурцы.

И над всем незримо реет

сине-бело-синий «Рцы»!

Вровень радость, огорченья,

день за днём, за годом год.

Нынче кончено ученье,

завтра – вновь корабль в поход.

34

Время – маятник-секира:

р-раз! – и жизни нет куска…

«Иванова – к командиру!

Разговор об отпусках…»

И Никита (вновь – Никита!) –

на затылок «беска» сбита,

мигом в аэропорту.

В синь рванулся мощный «Ту».

Солнце вспять, летит ракета.

Там, внизу, земляне где-то…

Отхлебнул – запить галету –

лимонадного кваску,

и уж вот он, спуск в Москву.

Ну а дальше всё знакомо –

путь-дорога та, до дому…

Ветерок ласкает бризом.

Дверь открыл, предстал сюрпризом.

Что тут было, что тут было!

(И смешно, и сердцу мило.)

Ай-я-янье, охи, ахи,

дядьки, тётки, бабки, свахи –

за здоровье, и со встречей!..

Вечен тост для всех наречий.

Ждут со службы всех в народе,

и солдат, и моряков.

Да девчата, эти вроде,

хоть и смотрят кто каков,

взглядом дарят моряков.

(Впрочем, только дарят взглядом:

если уж, дружок, ты рядом,

то – хоть будь с озёр-морей,

из солдатских лагерей –

лучше б… свадебку скорей!)

Но с войны село всё хуже.

Старики-старушки тужат:

слаб подрост, всё больше пней;

подбери-ка жену-мужа –

этим надо покрупней,

вынь да выложь тем поуже…

Тут Никита ох как нужен!

Уж задал он всем хлопот!

Со старушек градом пот.

Вот идёт он весь в нашивках,

ладный, статный морячок.

Ох, какую б тут наживку,

чтобы клюнул на крючок?

Но… не хворь ли уж какая

иль зазноба городская?

Чуть о свадьбе – воду в рот.

Не затащишь в хоровод.

Днём, когда все люди в поле,

он картошку дома полет.

Все домой, пылятся тракты –

он в ночную ладит трактор.

И весёлый, бодрый с виду,

он в душе таит обиду.

На себя, не та дорога.

На девчат, что их так много.

На село, что всё такое ж.

Разве душу успокоишь?

Эх, деревня! Жизни треть.

Что там треть, вся половина.