За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка

взять просили на поруки.

А потом сказал старейший:

«Будь у нас – о ты, мудрейший! –

клана нашего главой…»

Мальчик крутит головой –

что же хочет этот дядя?

И, на дядю смело глядя:

«Угости меня халвой!»

44

Телескопы смотрят в небо,

у экранов весь народ.

Кто-то служит там молебны,

кто-то там наоборот.

А Иван – как на картинке –

вот он, сказочный кумир!

И – поёт! – хоть без сурдинки.

Невдомёк, что смотрит мир.

Весел, чёрту строит рожки.

Невдомёк, что ждёт Земля,

что ковровая дорожка

через площадь до Кремля…

Вот навстречу астронавту

с рёвом эскорт «ястребков».

«Чур! – вскричал Иван. – Монах-то!»

Припустил – и был таков.

И совсем из глаз бы прочь.

Да Земля на розыск шлёт уж,

завертелись вертолёты

с репортёрами и проч….

А Иван – в деревню с лёту…

Люди все с полей бегут –

с неба огненный лоскут!

Репортёры тут как тут,

клин-гусиным караваном.

Сразу камеры…

С экранов

телевизоров повсюду

всё подробно видно люду:

как спешит-бежит народ,

как Иван садится.

Вот…

(Что за чёрт! Все мужики-то –

трёт глаза свои Никита

(он в экран – как на икону) –

мужики-то – все знакомы!

И дома (во рту свело)…

Это же… его село!

Не село хоть, так, сельцо…

Дом… И дед вон, на крыльцо!..)

…Вот Иван сошёл с конька,

треплет холку горбунка.

Шерсть немного подпалёна

(сам-то в чанах закалённый!).

Смотрит – дом который крайний.

«Ну, здоровы ли, миряне?» –

Шапку снял и всем поклон.

Люд гадает: кто же он?

Вот идёт он в дом, что с краю.

(Дед навстречь.) Как вкопан встал:

Свят-свят – люди ж помирают,

как же… батя мой восстал?

Смотрит до-олго так на деда.

«…Что тебе, мил человек?

Если что не так – поведай», –

дед, и руку к голове.

«… Д’мне б Данилу да Гаврилу…

Ты-то кто? Как батя мой… –

улыбнулся через силу. –

Я – Иван».

«Постой-постой… –

пораскинул дед умишком. –

Я – Федот, да вишь – не тот…

Ну а… Ты ж царём стал… в книжке?» –

«Бы-ыл! Да столько там хлопот!

На звезду слетал. И вот…» –

«На звезду-у!.. Да что ж так долго?» –

«Д’вроде я… туда-сюда».

Дед приставил палец ко лбу:

«Знать, другие там года.

Уж не знай, сколь по науке,

только тех мы – пра-а-пра-внуки.

Род Иванов и Никит.

Вот наш домик у ракит.

Ну а коль родня ты наша,

вот твой дом, и щи, и каша.

А Данилы да Гаврилы,

ты же – помнишь? – одарил их –

все в столице, там парят!»

«Что – в боярах у царя?»

«Ну-у, царей уж нет в помине!»

(Тут Иван раскрыл аж рот.)

«На земле, на половине

стал царём теперь народ!..

Э-э, да что я, старый леший,

словно басней соловья, –

ты ж с дороги, хоть не пешей…

Это вот сноха моя.

Внук в Сибири…» –

«…А?!» –

«…На стро-ойке!

Там теперь – совсем не то…

Проходи, снимай пальто

аль кафтан там царской кройки…»

Человек возник вдруг бойкий.

На повязке – «Санэпидст.».

Чрезвычайно грозный вид-с!

«Сдать одежду и бельё!»

Сник Иван: «Так то ж – моё…»

«Смена есть? Прошу без спору». –

«Е-есть! От сына… Будет впору», –

дед на выручку поспешно

с думой: чести-то нам, грешным!

Как потом Иван с устатку

опорожнил квасу кадку.

В баньке как наддал парку.

А потом «по стопорку».

А потом чугун картошки

да запил её окрошкой.

Как потом на сеновале

крышу, думали, обвалит –

так от всхрапов, как от лома,

крыши дыбилась солома –

вся страна об этом знала

в передачах по каналам.

Только солнце утром рано –

Горбунок уж ждёт Ивана.

Так, легонько тыкнул мордой –

встал Иван весёлый, бодрый.

Вышел, солнцу улыбнулся.

Горбунок впотяг прогнулся,

отряхнулся, встрепенулся

и косит Ивану в вслед…

На крыльцо тут вышел дед.

Поздоровался с «царьком».

Руку вскинул козырьком:

кто ж бежит, опять «повязка»?

«…Извините, – неувязка!

Вот, нашёл в одежде, в складке».

(Ох, слова-то больно сладки –

что ж проткнула там булавка?)

«…Изысканий новых главка!

Посчастливилось вам встретить

черепах на той планете.

Разновидность – спинка вмята.

Против наших – в минус пятой,

но без панцирных кругов –

значит, нет у них врагов.

Я хотел бы в связи с этим

пригласить вас на банкетик!

Все расходы – на профвзносы…»

Взял Иван булавку, к носу…

«Ф-фу, ко-нячным как разит, –

вспомнил что-то. – Паразит!

Я-то думал – что мне колет? –

т а м поспать не дал подоле…»

Под каблук его – и хряско!

Оглянулись – где ж «повязка»?

…Слёзы дед – от смеха – вытер:

«Ну – скакнём в Сибирь, к Никите?»

45

Дед не помнит, как летели.

Опустились – всё в метели,

хочешь, верь себе, не верь.

Общежитие. Вот дверь…

Он, Никита! Стелет койку.

Знать, с работы только-только.

Как же долго не видались!

Обнялись, расцеловались,

дед, и внук, и новый дядя.

Закурили, сели, чадят.

«Ну, так как?..»

Пошла беседа,

про погоду, про соседа.

Мимоходом, капитально,

и про ближних, и про дальних.

И когда прошло стесненье,

в разговоре чёрт и бог,

дал Иван им объясненье,

как летал и всё, что мог.

«…Ну, звезда, – леса да горы.

Люд навроде муравья.

На работу, правда, споры,

всё поют – «абара-я».

Башковиты, головаты,

сильный, жилистый народ.

Да уж больно мелковаты,

видно, с хлебом недород.

Палки тащат, катят яйца.

Объяснял я им на пальцах,

уж они вокруг меня! –

будто я им барин новый.

Ну а так – у них хреново:

всё работа без прислону,

мельтешенье, трескотня,

нет ни ночи, нет ни дня,

ни тебе поспать соломы.

Оставайся, мол, – на пальцах.

Да! видали простаков –

вот нужны мне ихни яйца!

Переспал – и был таков…»

Долго б дед ещё с Никитой

всё о давнем, позабытом –

как звезда, да как на троне.

Да Иван: «А как вы ноне?»

«Мы – нормально! Стройки, ГЭС.

Против вас – так до небес!..»

И пошёл частить Никита,

словно Чита Айболита:

эвээмы, космос, атом,

«синхро-», «фазо-», «Ту-сто…» , ЛЭП…

Как работа вся по датам

раскреплёна на сто лет.

Передачи по «Орбите»…

«Ну а… есть-то хоть – едите?» –

встрял Иван. Никита смолк. –

Не возьму я что-то в толк,

как у вас: што ль, на паях?»

Дед вступился: «Кх’дай-ка я…»

«…Так-то так оно, конешно, –

начал дед. – Похаять грешно.

Как всё было? Худо жилось.

Революция свершилась.

Коммунисты по науке

власть забрали в свои руки.

Всё, что создал бог-Природа, –

тем владеть всему народу,

а не только кучке знати:

землю, волю – вот вам, нате.

Ну народ – такое дело! –

защищал остервенело.

И работал – всё звенело.

Цель одна, одна и вера,

по работе была мера.

Кто хотел своим умом,

тех того… в тридцать седьмом.

Немец шёл, да мы ершисты,

расчихвостили фашиста.

Тут бы жизнь нам подавай.

Да… кирпич, вишь, каравай:

нет-нет – в рот углами тычет.

Все едим, ну кто-то хнычет…»

Помолчал, потёр усы.

«…Да и жизнь – не для красы.

В чём он, смысл? И в чём он, прок?

Где у жизни потолок?

Вот тебе б, Иван, соломы,

а князьям подай салоны.

Есть и в нас позывы дерзки,

называем их – издержки.

Иль вот есть намёк двоить:

этим – править, тем – доить…

Но… всё знать – для дел помеха.

Молодым-то что, потеха:

дай им есть не кашу-щи,

а синь-тети-ку, плащи!

Не растить, с конвейра ленты.

Где-то здесь экспе-скрименты,

строют жизнь по новой моде…»

Встал Никита: «А мы сходим.

Тут совсем недалеко».

«…Вот, и вам, вишь, нелегко, –

им Иван на всё заметил, –

хоть не понял я и трети…

Ну, посмотрим жизню вашу?»

Оглянулись – день встречай!

Закусили простоквашей

(холостяцкий чудо-чай)

и пошли послушать гул

(у Никиты был отгул),

посмотреть дома-скворешни,

подышать погодой здешней…

Насмотрелись, надышались.

Дед с Иваном потешались:

тут же – господи, прости, –

негде курице снести.

Тополь – вся-то и лесина.

А дышать – с заводов псиной?..

Дед идти уже не мог,

заколол от смеха бок.

И как раз – стена-ограда.

Вот туда-то им и надо!

Встали. Вывеска над входом.

«Фу-ту-рум» – с нолями года.

Кнопку жмут. Открыл им – кто бы? –

сам железный страшный Робот!

«К-то? За-чем? Куда? От-ку-да?..»

Дед за уши: щёлка, гуда!

«Нет, с меня того уж хватит.

Посижу тут, в проходной».

Робот что-то циферблатит.

«…Ну, язви тя прободной –

подремать не даст, не спавши ж!..»

"Вы же… без вести пропавший! –

Робот рот Ивану скалит. –

Еле вас мы отыскали.

Проходите, вам мы рады, –

дверь открыл другой ограды. –

Ну а вы… – сказал Никите. –

Вам не срочно, обождите.

Вот, пожалуйте к диванам…»

Двери – щёлк! И нет Ивана.

О главе Ф У Т У Р У М

(Будущее.)

(Мы о будущем речисты –

Пусть листок побудет чистым.)

. . .

А Никита покрутился,

с пирожками возвратился.

«На-ка, дед, поешь горячих!»

Дед вблизи не так-то зрячий:

«М-м… Пахнет мясом – что за пища?»

«Это ж ливер – вкусотища!»

Если б то картины, фрески

Рафаэля, Тициана!..

Сплошь миганье, скрежет, трески…

Ох, как долго нет Ивана.

Дверь… Ну вот он! Что такое?

Блеклый, сумеречный взгляд…

«Довело до упокоя.

Да на кой тот футур ляд!» –

дед вздохнул в такой обиде,

помоложе – дал бы бой!..

А Иван глядит, не видя.

Говорит как сам с собой.

«…Дальше, вглубь… Умней, умней…

Но… потом ведь снова к н е й,

к пра-пра-матери-Природе?

«Быть? Не быть?» – опять в народе.

Хм! И при синхрофазолэпстве

идол… в датском королевстве!»

Шапку вдруг надвинул туже.

«Ну, пошли? – Виденье в луже…»

«До сви-дань-я!» – Робот зычно.

А… Иван тут стал обычным.

Смотрит, чешет свой затылок:

«Нет навозу да опилок –

дверь бы эту залепить!..»

Дед потёр свой нос-обмылок:

«С пирогов-то – где б попить?»

46

По приречному бульвару

на прогулке весь народ.

Всё живое – малый, старый.

(И собачки всех пород).

Все идут – орешки лущат;

мелким, с шарканьем шажком.

И Иван с Никитой в гуще.

Дед грузнеет с посошком –

приглядел себе для форсу,

чем не житель городской!

(Всё ж он выпил-таки морсу.)

Красота-а, душе покой…

А-а! С войны здесь место – Роща?

Здесь ребячий дух ватаг

познавал накал атак?..

Чуть вверху – деревья ропщут.

Хорошо пройтись вот так!

Вон навстречь жируют парни.

Этих цвет опал – плоды.

Те и эти молоды,

и не знай, чей вид шикарней.

По плечу дружка тот хлопнул –

всё рабочий люд, простой.

Эти кто же, кучкой плотной?

Вид начальницкий… Постой…

Деду глаз как навострило:

сын Данилы! сын Гаврилы!..

Зам.министры? Даже «врилы»?!

Ну и ну-у… А то ж Ната… алья?

Да-а, сменяет имя талья…

А Никита – так ли, свет ли –

в краску весь, отвёл глаза…

Вон парторг идёт, приветлив.

Шеф в заботе… Хм, нет туза!

Знает дело, не упустит,

всё в оббежку норовит,

раз обгонит – два пропустит,

чтоб попасть в министров вид…

Шутки, смех, а глаз-то – строго!

Вдруг шальной весёлый крик:

«Э-эй, Никита-а! – за дорогой –

Кешка… – Дай рубля, старик!

Собрались вот, «загораем»…»

И бежит, не разбирая,

вкось дороги, напрямик.

С поворота – грузовик!..

У Никиты всё в мгновенье:

тот шофёр за водкой прёт,

Кешка это же орёт.

Но ведь дети ж!..

– Визг, шипенье.

Весь в рывке, –

у-дар! – летит…

Тишина далёким пеньем.

«Мама, ты меня прости…»

Небо мутной пеленою.

Воздух… тесный, как пенал.

«Только… небо надо мною».

Шевельнулся, застонал.

«Теснота… Туда, на берег…» –

будто громко прошептал.

Кто всю боль души измерит!..

Тих прибрежный краснотал.

Отпустило…

Над рекою

ох, как долог зов гудка…

Дед с трясущейся рукою,

сыплет мимо лоскутка.

Вот Иван, и Кешка тоже.

И министры, шеф, парторг.

И глаза Наташи…

Боже! –

Вопль!.. Как жуток – кто исторг?

Расступились… – Мама… Мама!

Как подняться? – Не могу…

А-а, конёк привёз Иванов…

Ну зачем же на снегу? –

Опустилась на колени…

Как тепла её рука.

Мама… Столько ей волнений!..

Хоть немного б ветерка.

Расстегни… Уж тень потёмок?..

Ох, как будто налегке…

Что в руках у ней? Чертёнок!

На коньке на горбунке –

кривит рот своим оскалом…

Перевал за перевалом…

Перевал за перевалом,

высота за высотой.

В жизни видел он так мало,

сердце тешилось мечтой.

Перевал за перевалом…

Сердце стуки вдруг прервало.

Вот и всё, отзоревал.

Перевал за перевалом!

Перевал за перевалом…

Перевал за… перевалом…

Перевал за…

Перевал…

Всё недвижно, в цепененье.

Небо стылое багрит…

«Ну за что… За что гоненье? –

с болью вымолвил старик. –

А?! – и… выхватил игрушку. –

Чёрт! Твоя это пирушка?

Бог ли, чёрт – ты мне ответь:

что тебе от этой былки?

Ну кому, кому та смерть?!»

Вдруг…

расплылся чёрт в ухмылке…

А… Иван тут стал стареть…

Дед икнул оторопело,

руку к сердцу… навзничь, белым…

«Видно… час мой… приурочен».

Разом кинулись помочь чем

сын Гаврилы, сын Данилы.

Деда словно осенило –

приподнялся, взгляд в них вперил

и сказал, со всем смирясь:

«Ну – живите вы теперя!» –

и чертёнка оземь

хрясь!

«Бах!» – тут молния рванула.

Грохот, дым и столб огня.

Дикий, страшный крик коня.

Темь кругом, не видно дня.

Люд – как пыль, всех ветром сдуло…

Тих, безмолвствует народ.

Всё. Ушёл Иванов род…

И, когда всё стало чистым,

пыль осела, ветер сник,

беломраморный, лучистый,

дивный памятник возник –

Мать, скорбящая о Сыне…

. . .

Он стоит там и поныне.

На могучем Енисее.

Тихо шепчется с ним Роща.

И не внять:

покоит? ропщет?

Жнём мы то,

что сами сеем.

. . .

Уходит вдаль

таинственное детство.

Не только у тебя,

у всех, у всей Земли.

Тускнеют сны,

что втайне с малолетства

в душе наивной

свято берегли.

Куда стремишь свой ярый бег,

дитя Природы – человек?

ЧЕЛОВЕКУ ЖЕ

. . .

Открыта

Область Пустоты.

Взрыв изначальный.

Центр Вселенной…

. . .

Но…

Центр Вселенной –

это ты!

Да будет жизнь твоя

нетленной.

. . .

Так, мирозданья тайное порушив,

Нам торжество своё являет дерзкий ум.

…Земного счастья страждущие души…

И – призрак-быль, испепеляющий самум…

Куда стремишь свой ярый бег,

Дитя Природы, человек?

. . .

А жизнь – кипит!

Закат в огне…

Чего мы ждём?

Чему не рады?

Пробью ль к душе твоей ограды,

Читатель, сверстник грустных лет?

Иль ты, седым венком повитый,

Кряхтя, закутываясь в плед, –

Тогда лишь гостем будешь мне?

Тогда с тобою будем квиты?

Проходит жизнь.

Закат в окне…

Спасибо, жизнь.

Ты вся во мне.

1984 г.

МОЯ РОССИЯ

Моё сердце к тебе приторочено,

Неуклюжая, вздорная, милая Русь.

Столько в жизни всего наворочено –

Хорошо ли, не очень – судить не берусь.

Пораскинулась ты на полмира в таежном продолье,

Приполярную стынь заслоняя вспотевшей спиной.

Нас судьба наделила особой неласковой долей,

Чтоб однажды увидеть, что мир совершенно иной.

Жизни сущность не сбить ни монголо-татарскою плетью,

Ни пожарами войн, ни кострами бредовых идей.

Ты прости нас, Всевышний. Любя, отведи лихолетья.

Стать нормальными нам помоги. Чтобы – как у людей.

Что прошло – назовём это пройденным.

Пусть укором останется только лишь грусть…

Поднимись во весь рост, моя Родина –

Неуклюжая, вздорная, милая Русь.

1992 г.

 8 (800) 333 27 37