Ромашковый лес

Перьевая ручка, которая очень-очень давно уже не воплощала в жизнь самые смелые и самые неуверенные душевные порывы писем, но по-прежнему любившая вспоминать те времена, не могла не заметить, как письмо мучается. Она долго наблюдала за ним, а потом решила, что, наверное, сможет ему помочь.

–Чего ты хочешь, письмо? – спросила она.

–Я хочу наполнить себя таким текстом, который передал бы всё то, что переполняет всего меня, – пытаясь размышлять вслух, ответило письмо.

–И что же тебя переполняет?

–Чувства, эмоции, слова…миллионы слов! Их так много, а толку от них так мало. Да ты не знаешь! Вот она – знает. – Письмо на мгновение замолчало. Перьевая ручка улыбнулась.

–Хочешь, я напишу на тебе всё-всё, что ты хочешь сказать?

–Да, но ты же говорила, что стара, и можешь писать совсем недолго. Как же мы напишем всё?

–Подумай.

Письмо застыло еще на милидолю милисикунды.

Да! Оно знало, что писать. Оно приблизилось к ручке и позволило вывести на себе всё. Всё, что невозможно выразить и тысячами миллионов слов. «Ты знаешь…»

Про возможности

Совершенно случайно они встретились. На берегу одного южного моря, куда солнце заглядывает невероятно часто – здесь его принимают особенно жарко. Торс приморской земли укрывали от волн миллиардики камешек и миллиарды камней, но он уложился рядом именно с этим ничуть не приметным, наиобычнейшим неидеально овальным камешком.

Буек не знал, зачем его привезли сюда, но пока он мирно всю дорогу лежал в багажнике и пытался понять что к чему, он слышал разговор с передних сидений автомобиля. Говорили о каком-то морском круизе что ли. В общем, буй ждал приключений. А пока он ждал, грезя чудным морским незабывательством…

–Такой ты довольный! – послышался чей-то высокий, но глуховатый голосок где-то совсем рядом.

Буек заметил чуть приподнятый над остальными и обратившийся всеми своими граньками к нему камушек, хотя сделать это было не так-то легко. Буй заметил его не сразу, ведь камень был таким…ну как самый обычный камень на берегу моря. Буек глянул на малыша с легким презрением, но все же ответил:

–Еще бы! В путешествие собираюсь.

–Правда? – камешек будто бликнул от солнца чуть сильнее. Это немного смутило буй и поддерживать беседу он стал еще презрительней и всё думал «Скорей бы уже в путь!»

–Стал бы я врать!

–А куда поплывешь? – не успокаивался камень.

–А ты чего такой любопытный? – ехидно передразнил его буек.

–Просто всю жизнь я мечтаю о том, чтобы путешествовать. Плыть вот так по морскому течению и прибиться волной на какой-нибудь удивительной красоты берег!

–Оо! Малыш, даже не мечтай! Ты же простой камень! Один из миллиардищ точно таких же как ты. Для путешествий по морю выбирают лучших. Даже нет, не лучших, – наилучшайших! А не наиобыкновеннейших. Чувствуешь разницу?

–Так значит… – расстроился камешек.

–Так значит лежи себе на бережочке и загорай, раз не посчастливилось родиться неповторимым.

Стоило буйку закончить свое вдохновенное выступление, как его, наконец, подхватили и потащили в море.

Его тянули, а он представлял себе, как на глубине здорово и весело. Может на глубине так оно и было, вот только ему далеко-далеко забраться не удалось. В тот день, когда его впервые погрузили в воду, буек был счастлив безмерно! Он предвкушал длительное путешествие, полное приключений и яркостей. Но, отплыв метров двести от берега, его почему-то остановили, привязали к нему какую-то огромную штуку на веревке, которая не давала двинуться в сторону ни на метр, и бросили. Поначалу буй думал, что это что-то вроде некого испытания. Пройдя его и вытерпев все эти сложности неподвижности, он продемонстрирует всем свою стойкость и ему позволят отправиться в путь по волнам. Но время шло, а железная штуковина на веревке не отпускала. Какой же он испытал стрессоносный ужас, когда через некоторое время рядом с ним, метрах в пяти, на воду положили еще один, точно такой же буек. Точно такой же! А потом еще один, и еще…Так он понял, что он один из наиобычнейших.

Теперь все дни его проходили в мечтах о том, что когда-нибудь эта чертова сдерживающая нить порвется и он отправится куда-нибудь далеко-далеко по морскому течению…

–Такой ты недовольный, –послышался чей-то высокий, но глуховатый голосок где-то рядом.

Буек даже вздрогнул. Этот голос определенно был ему знаком. Камешек он узнал не сразу: ярко играющий мокрой спинкой с лучиками солнца, необычайно блистающий, идеально овальный, он сидел на канате, связывающем между собой все буи.

–Как…? – начал было буек, но камень догадался, о чем тот хочет его спросить.

–Я всегда отличался терпеливостью. Твои слова немного задели меня. Я ведь и правда похож на всех…Но я понял, в чем мое главное отличие: я верю в мечту. По-настоящему верю! И я верил в нее всегда. Потому даже море вышло из себя, чтобы прогуляться своим гневом по земле, заметило меня и увело за собой. С этого и начались мои путешествия. Где я только не побывал!.. – камень резко оборвал свой рассказ, потому что заметил, как буек, услышав все это, отчаянно пытается открепиться от веревочных оков, как у него в очередной раз ничего не выходит и как он от злости хлюпается по воде.

–Но видишь, как все сложилось, – осторожно продолжил камешек, – я снова здесь, у этого берега.

–А я всю жизнь здесь, у этого берега! – выплескивал буек, – всю жизнь! А я ведь я думал, что смогу плыть по волнам туда, куда ветер дорогу укажет. Но я здесь, бултыхаюсь. Совсем не мечта…

Камень, ни бульком не перебив буек, дослушал его, нырнул в море и уплыл. Зачем ему знать, как страдает тот, кто когда-то смеялся над точно такими же его страданиями.

Прошло немало времени, а буек все также болтался на одной и той же морской волне. С другими буями он не общался, так как считал их предателями: как посмели они быть такими же, как он! Да и вообще камень был единственным, с кем он говорил за всю жизнь.

Он был безнадежно оскорблен. Он отчаялся. Как вдруг однажды он почувствовал: всё! «Всё» не в смысле «всё! Конец!», а в смысле «всё! Свобода!» Он не мог понять, как такое могло случиться, но оно случилось: железная штука веревкой больше не тянула его ко дну. Он бы подумал, что спит или попросту рехнулся от своих мечтаний, но буйки не умеют спать и сходить с ума. Он поднырнул, чтобы убедиться в том, что он и правда теперь на свободе, и увидел как будто чем-то отпиленный кусок веревки.

–Такой ты снова довольный!

Он не мог не узнать этот голос.

–Как…? – начал было буек, но камень догадался, о чем тот хочет его спросить.

–Я хотел, чтобы ты в мечту свою поверил.

–Но это же…

–Было сложно? – опять перебил камень, – сложно, спорить не стану. Выравниваться, катаясь на волнах, гораздо проще, чем затачиваться, убиваясь вместе с волной о камни. Но нет ничего невозможного, если речь идет об исполнении твоей мечты.

–И что теперь? – рассеянно-счастливо спросил буек.

– Поплыли, я тебе всё покажу!

Про дружбу

Оно плавно раскачивалось из стороны в сторону, всё дальше ускользая от небес. Оно не чувствовало ничего: ни легкого ветра, щекочущего пушинки, не пены облаков, сквозь которые оно летело вниз, ни веток деревьев, которые старательно пытались прервать полет, ни снежных сугробов, на которые оно приземлилось, едва касаясь их верхнего пористого слоя собой. Оно было без сознания. Его кто-то потерял, вот оно и падало вниз. Огромное белое пушистое перо.

Над ним тут же склонились своими кронами самые прекрасные деревья, другие же – аккуратно подглядывали. Мелкие веточки бережно укрывали пёрышко от снега, а те, что покрупнее – не давали солнцу обжечь его белизну. Перо было восхитительно красивым! Его пушинки, подрагивающие от суетившегося воздуха, были похожи на снежинки, плавно кружащиеся в вальсе. Стебельку, на котором держались, плотно прижимаясь друг к другу, шёлковые ниточки, позавидовала бы самая утонченная и переливающаяся сосулька, таким он был изысканным. Вся форма, напоминающая берёзовый листок, была какой-то особенно нежной и идеально превосходной. Цвет перышка был настолько завораживающим, что невозможно было оторваться, поймав лишь один из его оттенков. И хотя казалось, что перо – исснеженно-белое, оно было каким-то перламутровым и постоянно меняющим свои цвета.

Пёрышко зашевелилось. Растения и палочки отпрянули, чтобы освободить место этому чуду, которое, пробудившись, наверняка захочет глубоко вздохнуть. Так и случилось. Волшебное создание пробудилось, втянуло в себя чистый лесной воздух, взглянуло в небо и…с ужасом поняло, что оно лежит на земле. Прервав своё пробуждение, пёрышко оглянулось: находившиеся вокруг не спуская взгляда ловили каждое его движение.

–Кто ты? – осмелилась спросить ёлочка. Во всем мире накануне праздновали Новый год, поэтому за это короткое время она привыкла быть хозяйкой зимы, и теперь брала на себя все самые ответственные дела.

–Я-то? – пренебрежительно ответило перо. – Я – пёрышко… – оно выдержало паузу, наблюдая за тем, как все вокруг не могут произнести ни слова, пораженные его красотой, – я – пёрышко с ангельского крыла.

Деревья зашумели своими веточками, перешёптываясь о том, что произошло несказанное чудо! Перья с крыла ангела еще никогда за 2 тысячи лет не прилетали на землю! Ангелы, как известно, своих перьев не теряют. Если они их и бросают, то делают они это зачем-то, специально. Но зачем?

Этот вопрос деревья не волновал, они восторгались тем, что теперь в их родных местах будет обитать это прелестнейшее создание, этот жемчужно-кристальный пушистый лист, брошенный ангелом накануне Рождества.

И зажило перо себе распрекраснейше! Его все любили, им восхищались, его охраняли, подносили на ветках к небесам, чтобы оно могло поздороваться со своим ангелом и передать привет облакам. А пёрышко о своих опекунах совсем не думало. Оно только хвасталось своей красотой. Оно говорило, что у него пышные волосинки, а у деревьев все ветки голые – фу! Оно гордилось своим стройным ровным стебельком, ведь у деревьев стволы были мощные и иногда даже кривые – фи! У пёрышка все тоненькие ниточки были одинаково ровными и приглаженными, а ветки у деревьев топорщились в разные стороны и были разной длины – фе! В общем, любило пёрышко только себя, и совсем не ценило того, что делали для него деревья. Пока однажды…

В лес случайно залетел голубок. Он со скоростью страусиного бега мчался по воздуху сквозь толпу лесных великанов. Он что-то искал. Вдруг он заметил, что на земле, рядом с затянувшимся льдом озером, лежит пёрышко. Оно как раз любовалось своим ледяным отражением, а печальные деревья склонялись к нему и слушали его восторженные речи. Голубь обрадовался и пикировал на землю.

Он затормозил прямо рядом с пером. Деревья тут же его заметили. Он был мокрым от бившихся о всё его птичье тело снежинок, но всё равно было видно, что он – очень красивый, исснеженно-белый голубь.

–Наконец-то! Наконец-то я нашёл тебя! Я-то уж было думал, что больше не найду тебя никогда! Что потерял тебя совсем! – не могла сдержать радости птица.

Пёрышко резко отползло подальше.

–Кто вы, и что вам от меня нужно?

Голубь удивился:

–Ты что, не узнаешь меня? Это же я, голубь! Ты – моё пёрышко!

Перо отдалилось еще резче.

–Никакого голубя я не знаю!

–Как это не знаешь? – недоумевал голубок. Он пытался найти поддержку в ком-то из тех, кто окружал перо, но они были деревянными. – Как это не знаешь… – повторил он, потом последний раз глянул на пёрышко, которое отвернулось и продолжало любоваться собой во льду озера и, расстроенный, еле взмахивая крыльями, стал медленно исчезать в межветочных пространствах.

–Уф! – выдохнуло перо. – Итак, продолжим. Я такое прекрасное, что…

–Ты – отвратительное! – прервала его берёза. – Никакое ты не ангельское перо! Ангельское перо бы так никогда не поступило!

–Да, – подхватили сосны, – ты – жестокое, злое и самовлюбленное перьеобразное существо! И совсем ты не красивое! Обычное самое.

Пёрышко сделало вид, что обиделось, но деревья это только рассмешило.

–Брось! Ты нам противно! Ты можешь остаться у нас, но больше мы не будем помогать тебе! Делай, как знаешь! Ты отвергло того, кто жил тобой многие годы. А почему? Потому что ты решило, что ты – прекрасно! Да ты прекрасно было только потому, что голубь любил тебя! Без него ты не будешь больше таким прекрасным никогда! Ты придумало себе глупость про то, что ты – ангельское перо! Чепуха какая! Надо же было так соврать! Надо же было в эту чушь поверить!

–Но я помню ангела! Я помню его! Я помню его прикосновения, а потом раз! И ничего! А потом земля, потом вы. Я очнулось здесь, я не помню, что было со мной…

–Мы не верим тебе!

И деревья раздвинули свои ветви, дав возможность снегу осыпать собой перо.

Пёрышко стало замерзать, но не показывало деревьям виду. Оно все промокло и пушинки стали жиденькими, а стебелек стал сгибаться, поддаваясь холодному воздуху. Перо стало понимать, почему у деревьев голые ветки и мощные кривые столбы. Им пришлось пережить столько зим, а оно было к ним так несправедливо! И как они правы, что отвернулись от него! Оно понимало это, но ему всё равно хотелось, чтобы они согрели его своим куполом из веток. Вдруг резко дунул ветер, и пёрышко не смогло удержаться на месте. Оно чувствовало, что сейчас его унесет куда-то далеко-далеко, и тогда оно уже никогда не увидит своего голубя. Было жаль, ведь за несколько холодных зимних минут оно столько всего осознало…

Оно проснулось от скрипа старой ветки.

–Сосна! Не шуми! Разбудишь! – доносилось до пера. И оно окончательно пробудилось.

Пёрышко обернулось и увидело, что находившиеся вокруг, не спуская взгляда, ловили каждое его движение. Рядом стояли деревья. Те самые, которые оберегали его и охраняли от зимы. Ведь оно было таким хрупким и беспомощным.

Перо ничего не понимало. Ведь оно обидело их всех, оно оскорбило голубя.

–Зачем? – желая, чтобы вопрос докрикнулся до каждого дерева, громко спросило оно.

Ёлочка опять взяла на себя самые важные слова:

–Мы не могли тебя оставить. Мы слишком много для тебя уже сделали.

–Но ведь я…но вы и правда и так для меня много сделали…зачем вы не дали мне улететь?

–А ты хотело?

–Нет, но…

–Не спрашивай больше ничего.

Вопросы и правда излишни. Пёрышко было так благодарно деревьям и ощущало себя настолько счастливым от того, что они не поступили с ним так же, как оно поступило с голубем. Да, с голубем…где теперь его искать?

Послышалось гудение ветра, но казалось, будто какое-то препятствием мешает ему разогнаться на полную мощность. Со скоростью страусиного бега кто-то мчался по воздуху сквозь толпу лесных великанов.

–Голубь! – воскликнуло перо, – Голубь, я здесь!

Но птица его даже не заметила и, не снижая стремительности полёта, промчалось мимо.

Пёрышко еще долго вглядывалось в небо, надеясь, что голубь вернётся, но он не возвращался.

Оно взглянуло на деревья. И сосны, и ели, и берёзы попытались поддержать его, но ощущение того, как сильно оно виновато, не давало перу покоя.

Оно не знало как и где искать свою птицу, ведь оно такое маленькое…оно пропадет. Теперь оно понимало, что в одиночку оно – ничто. Красивая ерунда, никчемная и ненужная.

–Эй! – прервала его мысли берёза, – не так уж всё плохо.

Перо ответило молчанием.

Тогда берёза взяла его на ветки и подняла на свою верхушку.

Оказавшись на самой высокой точке в лесу, перо сначала сжалось, но потом почувствовало как-то свет и раскрылось.

Ангел…Прямо на него летел ангел. С точно такими же перьями, как оно само: с пушинками, подрагивающими от суетившегося воздуха, со стебельком, на котором держались, плотно прижимаясь друг к другу, шёлковые ниточки, с формой, напоминающей березовый листок, с цветом настолько завораживающим, что невозможно было оторваться, поймав лишь один из его оттенков. И хотя казалось, что перья – исснеженно-белые, они были каким-то перламутровыми и постоянно меняющими свои цвета. Неужели, правда? Неужели оно – ангельское перо? А как же голубь?

Ангел приблизился к нему, взял его в ладошку и молча куда-то понес. Перу не хотелось оставлять деревья, но обернувшись, оно увидело в их глазах восхищение им, и радость, что, наконец-то, оно себя найдет. Они махали вслед ему ветками и дотрагивались до него на прощанье потоком ветра.

А оно вместе с ангелом куда-то летело. Вдруг ангел остановился, посадил перо на крышу какого-то дома и заговорил.

–Ветер сегодня какой-то не по-зимнему тёплый… Ты не ошиблось. Ты действительно ангельское перо. Но среди моих крылатых перьев ты жило совсем недолго. Ты было слишком своенравным и самолюбивым, я хотел проучить тебя, сделать обыкновенным пером самой обыкновенной птицы. Но кто ж знал, что этот голубь будет любить тебя так сильно, что ты, непримечательное и такое же, как миллионы других птичьих перышек, вновь обретёшь ангельское сияние. Всё потому, что голубь спас тебя, он дорожил тобой, и ты было ему очень нужно. Ты стало частью его. Он выронил тебя, потому что дрался за своих детей с другими голубями. Его не любят, потому что он – особенный, он белый. А белый он из-за тебя. Когда я думал, чьим же пером тебя сделать, я подумывал о лебедях. Но этот голубь убедил меня, что ты должно быть у него. Он пожертвовал своим сизым окрасом, он согласился быть не таким, как его братья, лишь бы ты было с ним. Ты не знал этого. Тебе же всё равно. Ты даже не помнишь его, потому что ты постаралось забыть, думая, что он тебя бросил, и у тебя получилось. А теперь посмотри на него, и вспомни.

На крыше вдруг появился голубь, нагрянувший откуда-то сверху. Перо обернулось – Ангел исчез.

Голубь сразу же заметил пёрышко, но почему-то не улетел, а просто отвернулся. Подхваченное ветром, перо оторвалось от крыши, подлетело к птице и спряталось у него прямо под левым крылом. Голубь почувствовал, как оно снова вернулось к нему, оно снова с ним. Оно вновь стало сиять своей исснеженно-белой перламутровостью. Он наклонился к нему и приятно почесал клювом. Выходит, что голубь был ему нужен даже больше, чем оно ему. Одному ведь ни летать, ни холода переживать – ничего невозможно. И разве не понять было этого раньше?

Ангел, скрывшийся в это время за ёлочкой, снова поднялся в небо.

– В искренности разочароваться невозможно. А если разочароваться всё же пришлось, значит искренность была не настоящей. Счастлив будет тот, кто никогда не разочаруется. Перо будет счастливо! – обратился он к деревьям и, взмахнув крыльями, исчез в заснежено-туманных облаках. Лесные великаны махали вслед ему ветками и дотрагивались до него на прощанье потоком ветра.

Про душу

Она лежала в одном пакете вместе с остальными. С первого взгляда – ничем не отличающаяся от них: такая же форма, такой же размер, только фантик другой. У всех конфет он был сияюще-глянцевым, а у нее – матово-просветленный. От этого она была еще более незаметной. Многие конфетки, благодаря своим блестящим нарядам, бросались в глаза, и их забирали первыми, а она никогда в жизни не вылезала из своего полиэтиленового домика.

У каждой сладости есть мечта: быть попробованной. Поэтому конфетка так переживала, что уже который месяц она лежит всё в том же пакете, и никто даже взглядом на ней не остановится! Она устала знакомиться со всё новыми и новыми конфетами, потому что надолго тут никто не задерживался. Пробовали всех, кроме нее. Ну чем она хуже? Она всегда сравнивала себя с другими конфетками. Разглядывала их пестрые фантики и недоумевала: почему первыми забирают тех, на ком яркая упаковка? Красивый фантик ведь не означает, что в него завернуто что-то действительно вкусное.

Ириска всматривалась в свою новую подругу: синее платье, золотые ободочки по краям и аккуратно выведенная надпись. Конечно, ей не пришлось долго ждать, пока ее заберут и попробуют.

Когда и ее не стало рядом, ириска загрустила еще отчаянней. Ей всегда казалось, что самое главное должно храниться в самом центре. Неужели никому не интересно попробовать ее начинку?

Вдруг она почувствовала легкое прикосновение. Наконец-то! Да! Свершилось! Она дождалась! Ее заметили! Она же говорила, что фантик – не главное! Она всегда верила в это. Ее заметили, даже несмотря на ее блёклую одёжку! Теперь самая заветная мечта сбудется! Ее попробуют! Ириска не знала, куда деть свой восторг, поэтому просто наслаждалась тем, как ее берут и медленно разворачивают. Она старалась помочь стянуть с себя фантик и очень суетилась.

И вот он – кульминационный момент в жизни всех сладостей! Ее пробуют! Кусают от нее маленький уголок и…резко бросают на стол.

Она очнулась от шума, заполнявшего всё ее существо. Что это было? Она попыталась вспомнить, что произошло с ней: пакет, прикосновение, укус…Нет! Ее попробовали, но не съели! Значит, она не понравилась…

Ириска почувствовала, что теперь у нее действительно нет одного уголка, и аккуратно прикрыла его отсутствие фантиком. Потом она вся полностью укуталась в своё матово-просветленное платье, спрятав в него каждый миллиметрик себя.

Как больно! Как больно понимать, что ты больше не нужна. Ириска готова была отдать себя всю, всю без остатка, но она даже предположить не могла, что может быть так: отгрызут кусок и выкинут, как ненужную вещь, как мусор. Теперь она навсегда останется надкусанной и бесполезной. Но никогда и никому она не покажет, своего шрама. Никому не расскажет, что ее кусали по живому.

Не по зубам оказалась конфетка! Жесткая слишком. Уже привыкший к мягким, но безвкусным конфетам рот, сдался и решил не напрягать себя разгрызаниями твердого корпуса ириски. Зачем? В пакете ведь еще полно других конфет! И он никогда не узнает, что под грубой оболочкой скрывается нежнейший молочный шоколад. Хорошо, что не узнает. До сердцевины доберется тот, кто не побоится вкусить конфету целиком. Кто, не обратив внимания на блеклый фантик и отгрызанный уголок, справится с трудножующимся панцирем, тот и насладится вкуснейшей, изумительно-тающей начинкой. Потому что самые лакомые кусочки искусно укрыты от мимолетного взгляда и укуса. Добраться до них могут лишь те, для кого фантик – пустышка. Серединка достается только самым лучшим: тем, кто знает, что самое вкусное спрятано внутри, в самом центре.

Про женщин

Но ты, конечно, учудила на похоронах! Знаешь, такого, я даже от тебя не ожидал! Честное слово! Просто настоящее откровение для меня! Уж сколько раз ты делала так, чтобы из-за твоего поведения меня никто не замечал! Помнишь тот случай, когда мы играли в пейнтбол? Мне еще здорово пульнули в руку. Тут же появился огроменный синяк! Но ты же не дала никому возможности подойти ко мне и удивиться глобальности моей травмы! Ты напоролась глазом на сук так мощно, что тебе даже скорую вызывать пытались, но ты отказалась.

А тот Новый год в гостях! Это надо было додуматься чокнуться со мной бутылкой мартини, чтобы разбить об нее мой стакан, на дне которого так прекрасно плескался коньяк! Осколок тогда еще забрался мне под ноготь. Гости были в растерянности. Все, только не ты! Не прошло и нескольких минут, как ты уже держала в пинцете злосчастный кусок стекла. Как тебя расхваливали! Настоящая героиня!

А когда мы отдыхали на юге, и с нами познакомилась семья очень странных французов. Мне даже и слова вставить не пришлось, ты сделала всё за меня! Уезжая, они мне несколько раз повторили, что ты – чудо!

А как мы общались с нашими одноклассниками на встрече через десять лет после окончания школы! Ты же сама им всё рассказала о себе, обо мне, о нас. Я просто сидел, слушал и улыбался, когда была в этом необходимость.

А моё увольнение, когда я готов был расплакаться перед своими друзьями, потому что это была моя любимая работа. Но ты же снова взяла всё в свои руки и исправила ситуацию! Ты очень мило рассказывала им о том, как сложно запекать картошку в духовке и как долго ты этому училась у своей мамы. Как внимательно тогда они слушали тебя и как синхронно переключились на твой вечно не удающийся картофель!

Да сколько еще таких ситуаций было! Вот теперь еще и похороны! Это были мои похороны. Но ты…просто фантастика! Как ты всё продумала? Как умудрилась ты умереть у всех на глазах, когда священник едва начал меня отпевать? Умереть в одну секунду и перехватить всё внимание на себя, даже теперь, когда я – труп. Поразительно! Любовь моя, ты не представляешь себе, как я тебе благодарен! Ты брала на себя удар в самые позорные моменты моей жизни! Ты знала, что я не люблю быть слабым, а слезы и боль…разве есть более явные демонстранты слабости. Да, я далеко не самый сильный человек, просто всегда хотел, чтобы люди видели меня сильнее, чем я есть на самом деле. Ты не давала возможности всем им насладиться моими провалами. Ты знала, как я ненавижу, когда другие мужики жалуются на жизнь, но сам забывался порой. А ты никогда никому не давала видеть меня раскисшим, даже если для этого тебе самой приходилось становиться беззащитной жертвой.