Заметки про Катюлика

Я выхожу в Пушкине. Темная вокзальная площадь, но дальше есть фонари. Иду и заглядываю в окна. Ковер на стене. Открытые антресоли, из которых почти вываливаются мешки и пакеты. Потертая кухня. Фаленопсис на окне. Хрустальная люстра. Женщина готовит ужин. Силуэты за занавеской.

Катюлик встречает меня. Она сварила студень и картошку. Сделала тесто и начинку для лимонника.

– Но только тесто раскатывать будешь ты! Я боюсь зажигать духовку!

Я ем студень, который явно удался.

– А еще у меня есть селедка, колбаса и соленые огурцы! – говорит Катюлик.

– Нечеловеческая роскошь, – отвечаю я, пожирая огурец.

У Катюлика тоже ковры, старая советская стенка, громадное зеркало и буфет на кухне. Я раскатываю тесто и думаю, что кто-нибудь за мной тоже наблюдает из окна. Катюлик меряет давление и не забывает сказать о том, как сегодня у нее – ах! – болела голова. Но завтра она пойдет на концерт Грига и Сибелиуса. Если, конечно, хорошо будет себя чувствовать, а голова перестанет болеть.

Тесто я раскатываю неудачно, сок из лимонника вытекает, а квартира наполняется дымом. Но лимонник все равно удался. Мы пьем чай с пирогом и ложимся спать.

Что хорошо в Пушкине – так это тишина. Ни машин, ни голосящих людей – очень тихо. Я просыпаюсь утром и прислушиваюсь к этой тишине – как мать прислушивается к спящему младенцу. Дышит? Не дышит?

– Кира, ты уже проснулась?

Дышит.

Лошадиная улица.

Сегодня разговаривала с Катюликом. Последнюю неделю она бегает по врачам, у нее эта… ну как это называется? ну когда много врачей? и ко всем надо ходить?

– Обследование?

– Нет, не обследование. Надо еще кардиограмму, флюорографию и к гинекологу.

– Диагностика? Нет, не диагностика, – отвечаю я сама себе. У меня тоже плохо со словами к концу семестра.

– Диспансеризация?

– Да, точно!

– Уфффф, – выдыхаю я.

Я звоню Катюлику уже ближе к вечеру, а к вечеру она уставшая, набегавшись по поликлиникам, и со словами совсем плохо и у нее, и у меня. Каждый раз я говорю себе – надо звонить раньше, и каждый раз забываю.

Но сегодня Катюлик не ходила в поликлинику, а ходила с подругой Надькой гулять в Александровский парк. И было уже совсем темно, и они зашли… ну, как это называется? В подвале. Мы там поели и выпили пива. Одну бутылку на двоих.

– Кафе? Ресторан?

– Да, кафе. И мы там поели… ну не знаю, как тебе сказать, что мы там ели. Там было мясо и картошка.

– Суп?

– Нет, не суп. Точно не суп. Мясо и картошка.

– В горшочке?

– Ну, в мисочке такой… типа горшочка.

– Жаркое по-домашнему?

– Там было мясо, картошка и огурец.

Нифига себе – жаркое по-домашнему, думаю я. С огурцом.

– И яйца, – добавляет Катюлик.

– Салат! – догадываюсь я.

– Точно, салат! А до этого я ходила к Надьке, она угостила меня супом. Ну этим, с огурцами…

– Рассольник?

– Да! А потом мы с Надькой пошли домой, и по дороге она говорит: все, не могу больше, хочу писать! Ну, давай под куст! – смеется Катюлик.

– Нашли куст?

– Нет, мы переходили эту дорогу… ну, большую, где машины ездят… проспект…

– Октябрьский? – замираю я, представив Надьку, присевшую посреди Октябрьского проспекта.

– Да, Октябрьский.

– Вы там нашли куст?

– Нет, Надька под домом все сделала. Я ее спрашиваю: а в кафе ты не могла в туалет зайти? А Надька отвечает: в кафе было как-то неудобно…

– Молодцы! – говорю я.

– А это… как его… подвал этот…

– Кафе?

– Да, забегаловка эта мне понравилась. Намного лучше, чем та, что на Лошадиной улице.

– Какой-какой улице?

– Лошадиной, – говорит Катюлик. – Я не помню названия, помню, что она Лошадиная.

Я понимаю, что Лошадиной улицы в Пушкине нет. Овсовой, Овсяной и Овсянниковой тоже нет. Я уж не говорю про Буланую и Чересседельниковую. А также Гнедовую, Рысистую и Кобылятниковую.

– Конюшенная! – догадываюсь я.

– Да, Конюшенная. Так вот, кафе на Конюшенной намного хуже. И дороже, – с достоинством заканчивает Катюлик свою речь.

***

Катюлик сидит, держится за голову, меряет давление. Лицо трагическое.

– Ну что, какое давление?

– Сто двадцать… – *мрачно*

– Ну что, гулять пойдем, космонавт?

– Пойдем… Парашютист.

– Я не парашютист. Я – десантник!

***

– Кто, кто не закрывает воду в ванной?!

– Это кот! – без тени сомнения отвечает Катюлик.

***

Отвезла Катюлика к маме.

– Кира выгнала меня из квартиры! – с трагической нотой в голосе сообщила маме Катюлик.

Яду мне, яду.

А бабушка Спиридонова спилась и пошла по дорогам. (с)

Каждый раз, когда я с мамой и палкой захожу в вагон метро, я ловлю на себе странные взгляды пассажиров. В прошлую поездку я поняла наконец, в чем дело.

Вот мы заходим в вагон. Я веду маму под руку. Мама палкой помогает себе идти. На секунду мы замираем в проходе – и пассажиры замирают, глядя на нас, и ждут:

– Уважаемые граждане пассажиры! Извините, что я к вам обращаюсь, такая молодая и здоровая, но мне нужна помощь на лечение! Денег совсем нет, а мне нужно на капельницы! Одна капельница стоит тысячу семьсот рублей! Поможите чем можите!

Пассажиры ждут. Я молчу. И тогда кто-нибудь встает и уступает место.

В итальянском ресторане, в который мы пошли сегодня с мамой и Катюликом, персонал вышколенный. Они тоже ждут текст, но виду не показывают. Они улыбаются.

– Вы уже готовы сделать заказ? – через три минуты после того, как принесли меню.

– Еще нет, спасибо.

– Салат "Цезарь с курицей", – читает Катюлик. – Что это за салат? Что это за еда итальянская? В блинной у меня полный обед за триста рублей. Мы вчера с Надькой ходили – съели по салату, и я еще солянку. И всего триста восемьдесят. А тут что?

– Мама, посмотри, что ты будешь есть. В прошлый раз ты ела курицу с рикоттой.

– Ничего я не хочу. Дорого очень. И мне не нравится, – упорствует Катюлик.

Я в это время читаю меню вслух. Спагетти болоньезе, спагетти карбонара, спагетти помодоро, спагетти еще какие-то, тальятелле, ризотто…

– А мне нужна такая итальянская еда, которая как пельмени, но не пельмени!

– Равиоли?

– Нет.

– Ну как называется?

– Я не помню. Я смотрела по телевизору. Итальянские пельмени, но не равиоли.

– Кальцоне? Но кальцоне это как пирожок. Есть равиоли со шпинатом, равиоли с белыми грибами…

– Нет, не равиоли.

– А рыба какая красная?

– Лосось есть. Он красный.

– Ну давай тогда семгу.

– Катюлик, тут нет семги. Есть лосось. Есть палтус – но он тебе не понравился в прошлый раз, есть треска.

– А разве семга и лосось не одно и то же? Это же красная рыба?

– Красная. Но не одно и то же.

– Вы готовы сделать заказ?

– Девушка, вот подскажите, какую еду у вас можно заказать, чтоб не противно было есть русскому человеку? – вопрошает Катюлик.

– У нас вся еда вкусная, – говорит официантка.

– Ну а вот рыба? Какую рыбу можно заказать?

– Треску попробуйте…

– Ну ладно, – милостиво соглашается Катюлик. – Давайте треску.

– Ой как много! А что это тут такое?

– Это оливки.

– А это что за зеленые палочки?

– Это стручковая фасоль. Она вкусная.

– А почему эти девушки все время на нас смотрят?

– У них работа такая.

– А это?

– Это какой-то овощ.

– Это не овощ, это рыба.

– Нет, овощ.

– Бедные итальянцы… и как они такое едят? Это рыба.

– Попробуй.

– Да, точно, овощ. Капуста! – Катюлик уверена. – Кира, возьми у меня кусок рыбы.

– Я не хочу.

– Я столько не съем. Возьми кусочек!

– Я не хочу!

– Лариса, тогда возьми ты!

– Мама, хватит! У нас есть своя еда!

Катюлик ест некоторое время, потом снова предлагает нам рыбу. Двадцать раз. Я считала.

В итоге мы все съели. И даже выпили пива. И пошли с мамой в туалет. Строго-настрого велев Катюлику оставаться на месте.

Когда мы вернулись, за столом Катюлика не было. Она, уже одетая, сидела на диванчике перед гардеробом.

– Пойдем? – скромно сказала Катюлик.

– А заплатить?

За пару поездов метро мы с мамой вполне могли бы отработать этот обед. Мне кажется, это хороший бизнес-план. Даже лучше, чем пение в электричках.

P.S. Одним из тех, кто уступил сегодня маме место, был молодой человек с ДЦП.

Что тут скажешь?

Я сказала "спасибо".

***

– Ты знаешь, так удивительно: как ни выйду на улицу, обязательно с кем-нибудь познакомлюсь! И почему-то все больше с мужчинами!

(Катюлик, 87 лет).

***

Мама с Асанычем уехали в Икею, покупать одеяло. Зачем им одеяло и почему именно сейчас – я даже не спрашивала. Мама долго говорила о том, что вот такое одеяло к телу прилегает, а вот такое не прилегает, а эдакое – прилегает, но не так, и от него холодно. Обещала завтра рассказать, как будет прилегать то, которое они купили.

А в это время Катюлик наконец самостоятельно вышла из дома. Потому что неподалеку от мамы живет наш родственник по имени Юра. Честно говоря, какой степени воды на киселе этот Юра – я уже запуталась. В рассказах Катюлика фигурирует тетя Лёля, которая была сестрой кого-то, или, наоборот, женой брата троюродной сестры. Не помню.

Юра когда-то плавал (в загранку, насколько я понимаю), то есть не плавал, а ходил. Никогда никому ничего не привез, подчеркивает Катюлик. Но испытывает к Юре необъяснимую симпатию и считает нужным его опекать. У Юры проблемы с ногами, и он плохо ходит. Кроме того, он практически ничего не видит. Живет один. Была жена – одна и вторая. Вторая умерла, а первая его опекает до сих пор. Обещала его взять на дачу – как брала раньше каждый год. Попросила у Юры денег, Юра дал. Но на дачу почему-то его не взяли.

У Юры есть сын (не знаю, от первого брака или от второго), есть внук или внучка. Юра отписал квартиру сыну. Сын приехал, запер две комнаты на ключ, Юра остался в самой маленькой, и с тех пор сын особо не появлялся. А, еще забрал стиральную машину. То есть не забрал, а Юра сам все отдал. Зачем? – вопрошает его Катюлик, но Юра не дает ответа.

Сегодня Юре было плохо. Поднялось давление. Он позвонил Катюлику. Катюлик велела вызывать неотложку. Юра вызвал, а Катюлик пошла ему на помощь.

– Я пришла, а через некоторое время пришел врач. Юра хотел в больницу, но врач сказал, что он сообщил в поликлинику, а в понедельник придет терапевт и решит. А Юра потом меня спрашивает: когда придет врач? Завтра? Нет, в понедельник, отвечаю я. А сегодня какой день? Сегодня суббота! Поэтому завтра никого не жди! Представляешь, – говорит мне Катюлик, – он даже не знает, какой день! Да у него даже и календаря нет. Хотя зачем ему календарь – он же ничего не увидит. А через пятнадцать минут он меня снова спрашивает: врач завтра придет? Я ему говорю: Юрка, ты меня не манай! Я ж тебе тебе сказала: завтра воскресенье, выходной. Ни черта не помнит!

– Посмотрела я, что у него в холодильнике, – продолжает Катюлик. – Раньше у него хороший холодильник был, большой – но он его сыну отдал. Теперь тоже есть – но маленький. Пельмени там лежали. Это она ему сварила. ("Она" – социальный работник, который ходит к Юре). Присохли к кастрюле. Я долила воды, прокипятила – он при мне съел. И еще рыба у него – консервы. Я говорю: их надо с картошкой. А ему картошку нельзя. И макароны нельзя. Она ему приносит картошку и макароны – так он их прямо при ней в ведро выкидывает. А что приносить не надо – он ей говорил. Но она все равно приносит. Ну, я сходила в магазин, купила ему три бутылки молока и кекс к чаю. То есть не к чаю, а к молоку – чай он тоже не пьет. А молоко пьет.

– На улицу не выходит. Говорит – пойдем с тобой в парк! А ему – какой парк, Юра! Ты ж еле ходишь, тебя качает и не видишь ничего! Не пойду я с тобой. Плох Юра – и со здоровьем у него плохо, и с психикой…

Тут вернулись мама с Асанычем, и Катюлик быстро со мной попрощалась.

– Ой-ой, мои вернулись! Целую-целую! – и повесила трубку.

Редкий случай.

***

а старость это не морщины

не седина радикулит

а старость это огородик

и для пакетиков пакет

© Дарья

Катюлик спрашивает меня:

– Что ты разбираешь там?

– Все. Все выбрасываю. Говнища.

– У меня нет никаких говнищ! – возмущенно говорит Катюлик.

– Конечно, – соглашаюсь я.

– Ну что ты выносишь на помойку?

Господи. Что я выношу? Пакетики. Веревочки. Пакетики, завернутые в пакетики. Банка обмылков. Пакет сосок. – Зачем тебе были нужны соски? – Не знаю! Хи-хи! – отвечает Катюлик. Гвозди. Банки гвоздей. Достать сковородку и жарить. Старые отвертки. Ручная дрель. Записи Дедулика, в которых он подсчитывал, через сколько лет он станет рантье благодаря вкладам в Сбербанк. Не дожил. Счета за 2005 год. Старые письма. Поздравления от администрации г. Пушкина с Днем Победы. Старые простыни, порванные на тряпочки. Старые трусы и старые лифчики. Кальсоны. Рейтузы. Пакетики, завернутые в пакетики. Банки. Крышки от банок. Банки без крышек. Крышки без банок. Шерстяные носки. Тонны шерстяных носков. Моль вылетает из них и радуется жизни. Из шкафчика в туалете на меня таращатся пауки. Банки с краской. Банки с мебельным лаком – производство "Кронос-СПб". Стиральный порошок, превратившийся в камень. "Сто рецептов из золотого уса". Две стопки журналов "Бурда", начиная с девяностых. Пакетики. Веревочки. Старый свитер. – Мама, я выкину этот свитер? Ему лет тридцать уже… – Нет, – говорит мама. – Не тридцать. Катюлик его купила, когда тебе был годик. Сорок. Свитеру сорок лет. Я выношу его на помойку со слезами. Старое пальто с песцовым воротником. Ах, песец… какой мех. Логарифмическая линейка. Лекала. Калька. Коробочка из-под чая. Коробочка из-под лекарств. Коробочка с лекарствами. Старые шприцы и наборы игл. Коробочка для стерилизации шприцов. Банки – которые на спину. Бинты стерильные и бинты нестерильные. Коробочки из-под лекарств. Соковыжималка. Две кофемолки. Семь розеток для варенья – шесть розовых и одна сиреневая. Я забрала. Три трехлитровых банки малинового варенья и много маленьких неизвестно с чем. – Привези Борис Санычу! Борис Саныч любит старое варенье! Я везу. Кастрюли. Крышечки для кастрюль. Кастрюль давно уже нет, а крышечки есть. Бидоны и ведра. Коробка для банок, заботливо разделенная Дедуликом на отсеки, – пригодится для перевозки варенья. Коробка из-под чайника. Коробка из-под соковыжималки. Старые тряпочки. Остатки старого маминого шелкового халата. Отрезы тканей. Махровый халат, протертый до дыр – Катюлик, тебе надо? Ну я не знаю, может, это твой любимый халат? Ну, я привезу. Выкинешь сама. Веревочки. – Миша, я выкину эти веревочки? Два пакета веревочек? – Ты что?! Это же хорошие веревки! Где я такие возьму? – В любом строительном магазине продаются веревочки. – А эти… в лес ходить… были в шкафу в прихожей наверху. От дождя… – говорит Катюлик. – Дождевики? Я их выбросила! – Ну ты что! Они бы пригодились Агате ходить в лес! – Катюлик, они стоят двадцать рублей в любом магазине. И за десять – в электричке. Агата никогда не будет ходить в них в лес. Пакетики. Баночки. Крышечки. Веревочки. Три банки гвоздей – вот прям щас на сковородку.

Месяц назад я была на даче. У свекрови для вытирания со стола есть тряпка. Знаете – в магазине "Спектр" семнадцать рублей три тряпочки – желтенькая и две синеньких. Или наоборот. Иногда бывают еще розовые. Очень удобно. Желтая тряпка протерта до дыр. Свекровь стирает ее, полощет, сушит, пользуется.

– Ольга Петровна, я же вам покупала в прошлом году эти тряпочки! И рулон этих, одноразовых!

– Да, – отвечает свекровь, – вот они! И выносит нераспакованную пачку новых тряпочек.

Иногда я думаю, что старость – это невозможность выкинуть старые тряпки.

***

Катюлик наблюдает за кошками. Кошки наблюдают за ней. Из всех имен Катюлик выучила только Пуха. Называет его "Пушок". Энжи она величает "Эта черно-белая". Онни ходит под именем "Ори". А Лиса – Королева, и с этим трудно поспорить.

Катюлик говорит:

– Кира, смотри, как она сидит и смотрит! Наверное, она хочет есть!

– Кто она?

– Ну эта, черно-белая. Я забыла, как ее зовут. (пауза) Оричка, Оричка, иди сюда! Или как его? Этого, белого?

Катюлик сама похожа на кошку. Она неподвижно сидит в кресле и смотрит телевизор. Так Пух смотрит в окно за птичками. Но Пух участвует в их жизни, он охотится. Он весь – энергия и движение. Катюлик сидит неподвижно, и иногда я думаю, что она спит. Но вдруг: "– Смотри, как он похож на Сережу!", "А у этой лицо, как у тебя!" или "Ой, какая жирная!", "А этот – какой черный! Наверное, нерусский!" Она следит за картинкой на экране. Задает мне вопросы. Одни и те же. Раз на пятый я взрываюсь. "Ну ведь это только что сказали в телевизоре! Ты же слышала!" – "Я не слушаю, – меланхолически отвечает Катюлик. – Я смотрю."

Мы едем в лифте. Лифт останавливается на 9 этаже. Входит юноша.

– Смотри, у него такая же борода, как у Тёмы! Ну что за мода такая! Тёме надо сбрить бороду! – Юноша бледнеет, зеленеет, но молчит. – И прическа такая же! Только у Тёмы волосы длиннее! Мне не нравится такая борода!

Мы идем по улице. Катюлик молчит. И вдруг – когтистой лапой:

– Какие у нее кривые ноги! И еще на каблуках! – громко, на всю улицу.

Катюлик смотрит телевизор. Катюлик перебирает свой мешок с лекарствами. Она внимательно читает инструкции и изучает противопоказания. "Наверное, я это лекарство больше не буду принимать. Мне оно не нравится". Ответа на вопрос: откуда она это взяла и почему так решила – добиться невозможно. Она продолжает внимательно изучать инструкцию. Она перебирает коробочки. Так Царь Кощей чах над златом. Так кошки, если бы они делали чучела пойманных мышей, показывали бы свои сокровища. Катюлик подсчитывает, сколько лекарств осталось и сколько нужно купить. На завтра мне велено приобрести очередное.

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому что Юрка его принимал и хвалил!

Против авторитета Юрки идти сложно. "Ноопасид", написала Катюлик в списке. Придется купить.

Голоса в голове.

Раз, два… Вдох – выдох, вдох – выдох. Три – четыре. Я пытаюсь медитировать. Я прочитала умную книжку, где было написано, что медитация – это просто. Достаточно считать вдохи и выдохи. Считаешь до десяти, а потом начинаешь заново. Мысли, которые проносятся в голове, отмечаешь и отпускаешь. Пять – шесть. Если сбился, начинаешь счет с начала. В выходные надо отдыхать. Я всегда отдыхаю в выходные. А я, если не буду работать в выходные, я ёкнусь. Потому что работать после работы я не могу. Надо всех накормить, напоить и спать уложить. Семь – восемь. С Катюликом погулять. Как будто у меня снова маленький ребенок. Ты знаешь, я очень хочу пить! Сейчас придем домой и попьем. Или купить тебе попить здесь? А еще я хочу вот это… ну ты знаешь, что. Вдох – выдох. Раз – два. Мама, я ни черта не понимаю в этой долбаной математике! Я тебе помогу. Ну вот – область определения функции. Ну это же ерунда! Нет, кажется, не совсем ерунда. Черт, я все забыла. Тёма, вот тут функция возрастает или убывает? Девять – десять. Сколько раз я тебе сказала, что эти огурцы для Катюлика? Не ешь их все! Катюлик, ты будешь огурцы? Но сейчас их не с чем есть… Тёма, не ешь! Я съел всего два огурца! Их не будет, когда они понадобятся! Сходи в магазин и купи целую банку! Вдох – выдох. Пять – шесть. А кардиограммка хорошая, нормальная кардиограммка. Инфаркты, инсульты были? Нет, но скоро будут. У меня. И вы знаете, постоянно болит голова! Да что вы говорите?! Это к неврологу вам надо. У невролога мы уже были. Вот, посмотрите, какие у меня лекарства! Ничего не помогает! У нас есть прекрасное лекарство – красное сухое вино. А я стесняюсь, думаю – посоветовать, не посоветовать. Вдох – выдох. Раз – два. А ты смотрела Малахова? Вчера такая прекрасная передача была! Про мам! Я аж прослезилась. А Сереженька совсем ничего не ест. Он в школе ест. Ну что он ест в школе?! Семь – восемь. А мы снова пили твой чай. Ты не представляешь, он такой вкусный! И еще мне приснился сон. Такие сны мне не снились уже давно. Снова прекрасные незнакомцы и эти архитектурные сны! Вдох – выдох. А почему мне никто не сказал? Что, все уже съели?! Девять – десять. Какой красивый кот! Ну что вы, сейчас я некрасивая. Вот раньше – это да! Вдох – выдох. Глаз дергается. Черт. Надо выпить. Калина на водке. Две столовые ложки в день. Повышает иммунитет. Опять забыла. Хотела выпить – и забыла. Три – четыре. Как можно за выходные подготовиться к пяти разным занятиям? А главное – ничего не перепутать? Я ёкнусь. Я точно ёкнусь. Вдох – выдох. А у Сережи нет шапки! Я в соседнем магазине видела такие прекрасные шапки! Кира, надо обязательно купить. Да, охеренные шапки с ушками. Раз – два. И что приготовить на ужин? Что? Надо, наконец, выстирать пуховик. Потому что так жить нельзя. Вдох – выдох. Я ни с кем не могу поговорить по телефону! Ты отключила телефон в Пушкине! Но ты же здесь. Разговаривай по мобильнику. У всех есть твой телефон. Семь – восемь. И вот приходит Зураб, а она говорит: я пойду погуляю. Очень хочу есть. Ты представляешь – я сижу голодная, с утра не евши, а пока Зураб все делает, я есть не могу! А она одевается и уходит. Вдох – выдох. Ой, что-то меня тошнит. Наверное, мне надо что-нибудь съесть. И так болит голова! Вдох – выдох. Девять – десять. Раз – два.

***.

И вот вместо того чтобы идти спать, я подсчитываю убытки. Их не так много, как могло бы быть. Да и вообще это не убытки, но…

Первое – это крем. Обычный крем для лица. Баночки крема мне хватает на полгода. К концу этого срока я мажусь им все интенсивнее, потому что мне надоело, хочется что-нибудь другое, и вообще. Но с приездом Катюлика ситуация изменилась.

– А чем у тебя тут можно лицо помазать? – спрашивает она. – Я тут с утра мазала, из такой металлической баночки. Оно странное немного…

– Конечно, странное. Это средство для снятия макияжа, – говорю я и показываю на правильную баночку. Содержимое баночки исчезает стремительно. Я не знаю, что им мажет Катюлик. Я даже боюсь от этом думать. Возможно, она его просто ест.

– Кира, у тебя в ванной лежали колготки…

– Иииии?

– Я их надела.

– Оооо, – умным голосом отвечаю я, понимая, что только что лишилась одной пары термоколготок. В «Кальцедонии» мне сообщают, что в продаже их больше нет. Будут с Нового года. Из новой коллекции. Дороже в два раза, догадываюсь я.

Чайные пакетики. Тут Катюлик экономит. Она разрывает чайный пакетик на две части. Борьба бесполезна. Сражение проиграно заранее. Если, тем не менее, чай все равно оказывается слишком крепким, она разливает его на две чашки. Бульк-бульк.

– Кира, может быть, ты будешь чай?

– Я уже пью, спасибо.

Орхидея. Катюлик поливает мне цветы. От души поливает. Цветы скоро сгниют. Если бы их поливала я, то они уже давно бы засохли. Одна орхидея сгнила на корню, у второй обломан цветонос. Не факт, что она бы зацвела, не факт. Но надежда была. Хотя, возможно, это дело рук Пуха. За ними не уследишь.

Сегодня я ездила на работу и по делам. Моя свекровь и Катюлик прекрасно проводили время (и за это моей свекрови отдельное большое спасибо). За время пребывания у меня бабушки свекровь купила осеннее пальто и зимнее пальто – под чутким руководством Катюлика, известной транжиры.

– Я ей помогала! – с гордостью говорит Катюлик. – Смотрела, как сидит, и помогала выбирать. Кира, тебе тоже надо купить такое пальто! А лучше – шубу. Почему муж не купит тебе шубу?

Пуховик для Катюлика мы купили ещё по дороге ко мне. Кроме того, был куплен халат, свитер, пара колготок (увы, не термо), рейтузы и трусы. Катюлик с шиком тратит свои деньги и на трусы дороже 80 руб. за шт. не соглашается категорически.

Я вернулась домой.

– А мы тут отдыхаем! – сообщила мне свекровь. – Лежим, телевизор смотрим и разговариваем! А ещё я приготовила курочку в духовке – типа куриных котлет! Очень вкусно!

– Обязательно, – отвечаю я.

Прихожу на кухню, наливаю себе чай, закуриваю… И чувствую странный запах. Думаю, нюхаю… Заглядываю в духовку. В духовке действительно курочка. А также сковородка с крышкой. Точнее, то, что некоторое время назад было сковородкой с крышкой. Пластиковая ручка на крышке расплавилась и элегантным сталактитом (или сталагмитом?) стекла через дырочку вниз. Гвоздик (или винтик?), который был в этой крышке, изящно торчит из дна сковородки, окруженный чёрной лужицей расплавленной пластмассы.

Я вынула сковородку из духовки. Я не надела сковородку на голову Катюлику и свекрови. Я думаю, это может быть приравнено к подвигу. Я тихо налила себе полрюмки целительной калины на водке и выпила.

Потом я провела расследование. Катюлик сразу сказала:

– Это не я! Курицу готовила Ольга Петровна!