Заблуждение. Роман про школу. Том 2

– Я так предполагаю, – уточнил Саня. – В теории ведь все возможно.

– Да уж, неожиданная теория, – заметила удивленная Щепкина.

– А что? Вдруг все это время Костя был тайным сообщником Бандзарта и спокойно дружил с нами?.. А теперь, когда мы уже всерьез взялись за дело, понял, что Феликс в опасности и решил ему помочь. Разумеется, для этого Косте пришлось отказаться от участия в деле, а значит, и от общения с нами.

– По-моему, ты отдаешь делу слишком большую роль в нашей дружбе с Костей, – сказал я.

– А у него и впрямь большая роль, – заметил Саня.

– Тогда вот что странно: если Костя – тайный сообщник Бандзарта, то получается, что ему совсем не выгодно прерывать связи с нами. Ведь только благодаря нам он имеет возможность спокойно рассказывать Феликсу о наших планах и действиях, – заключила Даша Красина.

И Саня тут же замолк. Против этого – железно логичного – аргумента он ничего сказать не мог. Стало понятно, что о сговоре Кости с Бандзартом Топору лучше было не говорить.

Впрочем, надо признать, что убита оказалась только половина его теории, ибо первая ее часть еще вполне могла оказаться правдивой. Хотя мне и она не понравилась. Не говоря уже о присутствии небольшой, но заметной нотки безумности, я еще раз отмечу, что Саня явно переоценил влияние дела о Бандзарте на изменение нашего друга.

«У Кости так не бывает. Это даже не научная фантастика», – подумал я.

Тем не менее я, однако, должен заметить, что некоторые люди весьма положительно отреагировали на слова Сани. Высказалась и Дарья Алексеевна:

– А что? Интересное мнение. По-моему, в вашем классе только Костя имеет «отлично» по химии. Не стану говорить об оценках других, хотя они мне известны, но мне это видится подозрительным фактом – и именно фактом!

– Вот и не случайно Бандзарт так плохо к нам относится! – добавил Топор. – Благодаря Косте он знает все наши планы на него, все наше отвращение. И больше ему неоткуда это знать.

– Ну, я думаю, что он о таких вещах может и догадываться. Это же Бандзарт! – заявила Щепкина. – Тем более, что он сам виноват: изначально выставил себя в роли врага – вот и получил такое отношение. А если мы, кстати, представим себе еще, как он к нам относится!..

– Да! Это отдельная тема… – заметил я.

– Но главное в теории Александра – это обращение к делу о Бандзарте, – отметила Дарья Алексеевна. – Исходя из всего сказанного, оно и определяет изменение в Косте. Что ж, вполне себе неплохая мысль, так что… молодец, Саша!

Топор от похвалы даже покраснел. Надо признать, что теория Сани стала казаться мне не такой уж и спорной в тот момент, когда пришла пора слушать следующих выступавших.

Если коротко, то их версии мне просто совсем не понравились. И красной нитью в них проходили мало- или бездоказательность и неопределенность.

– Косте просто надоела его активная жизнь! – утверждал Миша Шпалов. – Вот он и решил все изменить. Задумался о передышке – и послал к черту все наши прогулки, боулинги, бильярды, кинотеатры и футболы… Он устал от всего этого, равно как и от Компании.

– А как же его отношение к нам? Наша давняя дружба? – поспорила Даша.

– А куда ж без наших посиделок в ресторанах? – вспомнил Арман.

При слове «ресторан» Миша заметно призадумался – а потом стал озвучивать совсем другие мысли:

– Значит, он теперь захотел ходить по ресторанам один и есть в одиночку. А что? – может, так и правильно?.. Еда – это процесс очень важный. И во время него человеку никто не должен мешать! А то, блин, кто-то базарит, кто-то ржет, кто-то поет, кто-то пробует на вкус твою еду… Нет, так нельзя. Это могло Косте не понравиться.

– Все, понятно, – остановила Мишу Дарья Алексеевна.

Далее поделиться мнением решил и Леша:

– Да выпил он просто, – вот и все. Чего-нибудь такого сильного наглотался, что еще до сих пор ничего не соображает: кто есть он и кто есть Компания?! И друзей своих не помнит: его спрашивают, – а он без ответа, точно в прострации. Точно что-то выпил!

Тут уж с Московским нашлось, кому поспорить. Одна только Даша на протяжении нескольких минут начала доказывать, что за Костей такого замечено не было, а если бы даже и было, то едва ли продлилось бы так долго.

– Нас он в любом случае помнит, – заключила Даша.

– Так, давайте дальше, – решила Щепкина.

А дальше пожелал, наконец, высказаться и Дима Ветров. Про него я хочу сказать отдельно, ибо то, как слушал Ветров выступавших до него, заслуживает особого упоминания.

После вступления от Щепкиной Дима сидел с очень задумчивым, но явно некомпетентным взглядом. Очевидно, он не мог понять, про какое дело говорила Дарья Алексеевна, и уж точно ему было неясно, как с этим делом связана Открытая Книга Памяти, о которой, я подозреваю, он тоже должного представления не имеет; максимум – слышал. Щепкина же, как было видно, не только не собиралась делать из нее некую тайну, – но, напротив, она жаждала говорить о ней, предъявляя всем открытость сей идеи, дабы еще больше заинтересовать учеников, некоторым из которых, кстати, впоследствии придется самим принять участие в ее создании; еще несколько раз произносилось сочетание «наше общее дело», – но, возможно, что-то из этого Дима еще сумел осмыслить, выведя некую логическую связь, – ведь не зря же он физик! Однако, когда речь зашла о каком-то другом деле, Диме, конечно, впору было почувствовать себя абсолютным дилетантом. Впрочем, я видел, как Леша пытался ему что-то объяснить, – и Дима слушал его с колоссальным вниманием, так что, наверно, Ветров многое усвоил после данного объяснения. А уж сколько нового ему посчастливилось узнать!.. – так можно и до мысли о бесполезности предыдущей жизни дойти!..

Но вид у Димы все равно был небанальный. Он никогда не был таким уж крепким другом Кости, как мы (то есть наша Компания), и поэтому, конечно, не мог по достоинству оценить некоторые фразы Щепкиной, Армана, Сани и других лиц; однако интересно же, что в его взгляде в моменты выступлений могли читаться холод, непонимание и спокойствие, но отчетливо виднелась какая-то детская заинтересованность в происходящем. Возможно даже, что Дима жалел, что ранее он не являлся другом Кости, – ведь только сейчас он мог понять, какое громадное влияние на своих друзей и вообще на очень многих учащихся имеет этот человек. А какая популярность!.. Черт, наверно, Дима просто не мог всерьез поверить в это. Ему, конечно, тяжело было представить себе, что Костя Таганов – обычный школьник – может быть настолько известным, чтобы какими-то своими изменениями спровоцировать проведение целого собрания, да еще с заполненным залом! Нет, так просто в голове такая информация не укладывается, и, наверно, относительно Димы это более чем логично, – ибо, разумеется, тягаться в этом аспекте с Тагановым он и близко не мог. Для этого он должен был как минимум переродиться в нового человека, что вообще нереально.

Впрочем, поясним предыдущие тезисы. Итак, во-первых, Дима никогда не помышлял о популярности, и, наверно, для него вообще очень тяжело было представить себя звездой. Во-вторых, Дима куда менее активен, нежели Костя, – а это проявляется и в социальной мобильности. Если Таганов постоянно занимается делами Компании и активно взаимодействует со всеми своими друзьями, проводя каждый уик-энд весело и энергично, то для Димы сами понятия «бодрость» и «энергия» – просто пустой звук. Он уже давно привык к роли домашнего мальчика, ему по душе помногу сидеть в своей квартире, и, думается, редок тот момент, когда Ветров может позволить себе поднять свою пятую точку с дивана и отправиться, например, в кино или на прогулку.

Отмечаю, что в некоторые минуты Дима улыбался. И это была поистине чистейшая улыбка, которая выражала его банальное понимание сути дела. Впрочем, прошу Читателя не считать Ветрова тупым. Просто он попал в незнакомую доселе обстановку и слегка разнервничался, почувствовав себя маргиналом в обществе друзей Кости. И, конечно, само слово «Компания» не могло не вызвать реакцию смятения… Дима никогда не был ее представителем, равно как и Сергей, но у Бранько было совершенно четкая и жесткая позиция, которую он уже, невзирая ни на что, озвучил. А вот у Ветрова такого мощного оружия при себе не обнаружилось, и вот как-то так и получилось, что на него, к несчастью, опять обрушилось это противное чувство «белой вороны».

Действительно, такая роль достается ему далеко не в первый и, думается, еще не в последний раз. Зачем тогда, спрашивается, он пришел на это собрание? – а это уже его достижение, маленький шаг в аспекте той самой мобильности, по дороге которой он, кажется, только сейчас и начинает передвигаться. Но ведь собрание – это еще и возможность высказаться, а для Димы, как для умного человека, это просто крайне важно. И как прекрасно, что сегодня он здесь, с нами. Едва ли правильно будет говорить о том, что наше уважение к нему повысилось, – ведь ранее мы никогда не принимали его ни за изгоя, ни за дебила, ни за дегенерата… Он просто всегда был для нас чудаком. Но здорово, что и это слово резонно ныне отнести к понятию «компанейский». Вот так, со смешком и с шуткой, мы приходим к понятию «компанейский чудак».

И этот чудак, который на самом деле просто детоподобный подросток, – этот оригинальный подросток, что знаменательно, едва ли не впервые в жизни проявил интерес к личности Кости. Причем не на фоне обыденности, а в самый сложный и тревожный период нашей с Тагановым дружбы. Это ли не повод для уважения? – повод! А повод ли тот факт, что Дима не побоялся выступить перед публикой, хотя всегда являлся крайне стеснительной особой? – да, еще какой повод! Вот так! – два момента, – и мы уже объединены общей проблемой. И Дима Ветров уже и подавно не чудак!

Но, конечно, во время речи Сани, которая, как я уже отметил, некоторым понравилась, Диме впору было застрелиться. И несмотря на то, что Леша, думается, уже успел к тому моменту объяснить новичку едва ли не все основные положения дела о Бандзарте, Ветрову все равно было тяжело так быстро уловить связь между делом и изменениями Кости, тем более что связь эта, действительно, была и остается пока только гипотетической, и мы сами не вполне еще понимаем, насколько она реальна и прочна. Впрочем, конечно, она реальна, ибо Костя, как и вся Компания, причастен к делу о Бандзарте, и именно он, пожалуй, и является главным инициатором его возникновения. Но сути это не меняет, ибо Ветров сидел на своем стуле с широко выпученными глазами, выражавшими стопроцентное удивление, и я даже не буду предполагать, как он в итоге отнесся к словам Сани. Наступило его время, и я уже спешу привести здесь и сейчас записанную в тот день на телефонный диктофон – в знак ценности сей информации – речь Димы Ветрова:

– Послушайте! Я очень рад стоять здесь, перед вами, и надеюсь быть услышанным и понятым… – сказав это, он сделал паузу и начал соображать над тем, что же дальше произнести. Видимо, подходящего слова под рукой не нашлось, и Диме пришлось достать из кармана заранее приготовленную бумажку. Раскрыв ее и увидев нужную фразу, он продолжил: – …и мне искренне хочется, наконец, донести до вас нужные вещи….

«Ну давай, доноси…» – подумал я.

– … Эти вещи есть предположение – точнее, предположения – о поведении господина Таганова. Поведении странном, заставившем меня обратить на него внимание и вызвавшем определенные мысли в голове. А мысли эти есть результат неких раздумий, которым я посвятил определенное время – почти все то время, что вижу Костю изменившимся, – тут Ветров вновь сделал паузу, чтобы осмотреть публику. Публика ответила ему абсолютным молчанием – в зале стояла гробовая тишина, – и я рискну предположить, что такой тишины наш актовый зал ранее еще не содержал.

Ветров же продолжал свою речь, иногда поглядывая на бумажку, но порой пытаясь дополнить свой монолог новыми словами и предложениями:

– И вот сейчас, уже определенное время подумав и, наверно, поняв, что могло послужить причиной такого странного поведения Константина Таганова, я пришел к неким выводам. Выводы же эти не могут и не имеют право быть абсолютно точными, но они являются вполне обдуманными, ибо я внимательнейшим образом проанализировал все факты, на основании которых и сформулировал подобные выводы. Факты – это вещь бесспорная, и, раз уж они случились, то, значит, именно они и могут являться совершенным поводом для того, чтобы заключить некоторые особенности в изменениях Таганова. Особенности эти являются, в свою очередь, следствием тех особенностей характера Константина, о которых сегодня уже не раз говорилось в речах моих товарищей. И не считаю я правильным оспаривать мысли других учащихся, но считаю справедливым отметить, что только глубокий и тонкий анализ ситуации может натолкнуть исследователя на правильные мысли. Важно все обдумать, все понять, все проанализировать, в конце концов! Вот именно поэтому, перед тем как огласить вам свои предположения, я все внимательным образом рассмотрел, чтобы, таким образом, можно было разом исключить все возможные неточности и несостыковки. И только тонкий и глубокий анализ дела может позволить сделать это, и исключительно он может помочь нам проникнуть в суть проблемы. Именно этим методом я и стал решать все вопросы, касающиеся изменений Кости, – и сразу пришел к выводу, что особенности характера Константина и его поведение в прошлом требуют отдельного, тщательного изучения. И что ж, только после растолкования их для себя, только после этого необходимого действия я, наконец, смог подобраться к базисам, на основании которых можно делать самые начальные предположения.

«Еще и базисы?!..» – высердился я про себя.

– Базисы – это необходимая вещь во всем этом деле, – продолжал Дима, – и, подходя к ним, я опирался на те сведения о Константине, что уже имел. Я видел базисы основой теории, но, вообще, полагаю, что нужно отдельно отметить базис как фундамент любой теории. Базисы могут быть разными, и, в зависимости от теории, они допускают возможность опираться на что угодно. Но главное, чтобы это «что угодно» было самой что ни на есть возможной вещью, потому как, в противном случае, основание теории, то есть базис, получится неверным и неправильным. Разумеется, эта вещь не должна быть утопичной, но обязана опираться исключительно на действительно возможные события материального мира. И если данные события случились уже очень много раз, то – логично, – что базис только крепнет. Факты – это основной аргумент базиса, но ведь надо заметить, что любая теория начинается с того, что ее автор фиксирует свое внимание на определенных фактах. Отсюда появляется идея. Идея же есть побудительное начало любой теории.

– Слушай, да рожай уже! С началом или без! – выкрикнул, наконец, Саня.

Тут же и остальные начали выражать свое недовольство монологом Ветрова. Но все к тому шло: было очевидно, что речь его затянулась настолько, насколько не затягивались даже появления Барнштейн на праздничных линейках, – а ведь к сути Дима еще так до сих пор и не подошел. И, наверно, публика только и ждала момента, когда найдется какой-нибудь смельчак, который первым начнет выражать возмущения народа, – чтобы сразу после этого перейти уже к дружной обструкции Димы.

Итак, в зале стали раздаваться критические слова и фразы, а некоторые, особо некультурные, люди даже начали показывать какие-то непристойные жесты. И, к сожалению, они таили в себе куда больший смысл, чем тот, что содержит простое слово «рожай», произнесенное Саней. Наиболее активно, что интересно, жестикулировали представители пятых и шестых классов – они вообще никого и ничего не стеснялись.

После резкого усиления шума вмешиваться опять пришлось Щепкиной:

– Товарищи! Хотелось бы более тихих обсуждений, – крикнула она залу, а затем обратилась к Ветрову: – Дима, так ты не мог бы, наконец, поделиться с нами своим мнением?

– Обязательно, – тихо, но уверенно ответил он. – Конечно. Еще только пять минут.

– Зашибись, – шепотом произнес Саня.

– Да ты издеваешься! – крикнул Леша.

– Что ж, так и быть – продолжайте, – сказала Дарья Алексеевна Ветрову…

…и это означало, что еще как минимум пять минут мы должны были слушать рассуждения Димы о роли базиса в теории, об эквивалентности побудительного начала и идеи, о причинах автоматической неправильности некоторых теорий и о невозможности замены метода глубокого, тонкого анализа другими методами при разработке той или иной теории.

Прошло пять минут – Дима все еще продолжал.

Прошла еще минута. Наконец, спустя, в общей сложности, шесть с половиной минут (это было сосчитано точно!), Ветров вроде бы уже приготовился излагать суть мнения. Но неужто нам показалось?..

– И вот, друзья, исследовав миллион важных факторов и особенностей характера Кости, я, наконец, пришел к серьезному выводу. Но! – тут Дима выставил вперед указательный палец. – Давайте же разберемся, что это был за миллион факторов?! Ведь эти факторы, друзья… – с этого момента можно было дать старт отчету очередных пяти минут пустой болтовни.

«Мда…» – в этот момент я взглянул на время на телефоне и быстро понял: на курсы можно уже не спешить.

«Ну и пофиг! Один раз пропущу» – решил я.

Да, кстати, ранее я действительно не пропускал ни одного курсового занятия. Но когда-то все начинается…

…и заканчивается. Вот и Дима, спустя еще минуту, наконец, точно перешел к сути:

– И вот мы все знаем, что Константин Таганов весьма умный человек, – слово «весьма» Дима особенно выделил, – и, как я успел разобраться, он привык все и везде успевать. Друзья, спорт, учеба, музыка… – все интересует этого человека. Не много ли он хочет от жизни? – это хороший вопрос. Но сейчас далеко не самый важный, потому как в данный момент нам куда интереснее узнать, чего еще хочет Костя. Хочет ли он быть известным? – да, конечно. Но мысленно! Ибо вряд ли это его основная цель, – при этой фразе я несколько раз переглянулся с Арманом и Саней и заметил, что все мы втроем, похоже, что-то недопонимаем в словах Ветрова. – Хочет ли господин Таганов овладеть в совершенстве игрой на гитаре? – пожалуй, хочет. Но, опять же, это не главное. Спорт? – интересно, увлекательно, энергично, но… перспективно ли? – это сложный вопрос. Тем более, что надо учитывать, что Константин Таганов, как я понял, занимается спортом лишь на любительском уровне… Теперь об учебе. И вот здесь поподробнее. – Тут я пристально посмотрел на Ветрова, на его бегающие по строчкам бумажки глаза. – Безусловно, для Таганова учеба очень важна. И то, что он имеет вполне себе неплохие оценки, – тому хорошее подтверждение, – вот так скромно Дима высказался о таких результатах, как одна четверка по литературе и «5» – по всем остальным предметам. – Здесь я, кстати, и допускаю мысль, что если раньше Константин ставил учебу ниже друзей и своей, то есть вашей, – поправился он, – Компании, то сейчас все поменялось. Для него теперь учеба важнее друзей, Компании и этого дела… Как же правильно?

– Дела о Бандзарте, – подсказала Дарья Алексеевна.

– Да, о Бандзарте, – подтвердил Ветров. – Так вот, в связи с изменением отношения к учебе изменился и сам Таганов. Поневоле или специально? – трудно сказать, но я вижу возможным единовременное смешение двух вариантов. Я думаю, что Константин всерьез нацелился на свою серебряную медаль и к тому же стал более интенсивно – даже крайне интенсивно – готовиться к ЕГЭ, чтобы получить на нем свои достойные баллы. И, что ни говори, но ведь есть такая закономерность, что, когда человек проводит по несколько часов в день за учебниками, книгами и пособиями, ему уже и не до друзей…

«Это как раз о тебе», – подметил я.

– …Все время отнимает учеба, – продолжил Ветров. – И подтверждение сего тезиса мы прекрасно видим в поведении Кости. Итак, я подвожу итог всему вышесказанному и заявляю, что именно изменение отношения к учебе считаю основной причиной столь неожиданных изменений в Таганове. В этом и заключается мое личное мнение.

На этом месте многие, конечно, рассмеялись.

– Сразу ты это сказать не мог?! – укоризненно произнес Арман. Его реплику подхватили другие.

– Мне надо было все объяснить, – оправдывался Дима. – Ведь не все так просто, как кажется. И к тому же я не могу позволить себе что-либо утверждать без предварительного разъяснения. Я опираюсь исключительно на факты и на базисы, – с маленьким гонором произнес он.

– Ну, базисы мы запомним надолго, – заметила Щепкина. – Ну, что думаете?.. – обратилась она к залу.

– Надеюсь, я не слишком превысил время? – робко спросил Дима у Дарьи Алексеевны.

Она покрутила головой, но ничего не сказала.

– Я ведь всего только пытался доказать, что не все так просто, как кажется… – заметил он.

– Да у тебя вообще все мегасложно, – наконец, сказал я, специально включив все свое возмущение. – Гораздо более сложно, чем нужно. И кто тебя только привел к такому сознанию?

– Меня никто не приводил. Я сам…

– Да уж видно! – крикнул Саня.

– Я еще не слышал, чтобы кто-то так говорил о базисах и побудительных началах, – сказал мне Арман.

– Да, Дима, признаю, – вступила Щепкина, – что теорию свою ты сильно усложнил. Но зачем же вообще столько теории? По-моему, вполне можно было и в двух словах сказать о том, что, дескать, все дело в учебе, и только в учебе, – но не усложнять. Я ведь правильно тебя поняла?

– Э-э-э… В принципе, правильно, … – согласился Ветров, – просто… мне хотелось учитывать и тот базис, что был заложен в теорию. Я же не зря так подробно о нем рассказывал. Я просто хотел, чтобы вы поняли, что этот базис заключается в том, что…

– Стоп! – очень громко и звонко крикнула Дарья Алексеевна и инстинктивно топнула ногой. – Достаточно, остановись. … В принципе, я все поняла. Ты… молодец. Все, достаточно, присядь.

И только после этих слов Ветров, наконец, сложил в несколько раз бумажку и положил обратно в карман. Затем он сел.

Я взглянул на его лицо в профиль и сразу понял, что Дима остался очень доволен своим монологом. Он улыбался, – но это было вполне понятно. Еще бы! В каком другом месте его монотонную бурду стали бы так долго и внимательно слушать?..

Да, после такого нужно было передохнуть… Я чувствовал, что мой мозг сейчас пребывает не в лучшем состоянии, чтобы переварить столько калорий информации, – а там и до перегрузки недалеко, – но, судя по лицам моих товарищей, они столкнулись с той же проблемой. В перерыве, очевидно, нуждались все, и Дарья Алексеевна, как грамотный организатор, поняла это. Она сделала перерыв на «проветривание», – и, в общем, только после этого решено было продолжить наше собрание, и сразу же перед сидящими предстала Люба.

– Во многом я должна согласиться с выступавшими до меня, – весело и с улыбкой начала она. – Костя мог устать и от учебы, и от спорта, и – что самое страшное! – от друзей!.. Да, мне совсем не хочется это говорить, но, видимо, случаются в жизни моменты, когда человек устает даже от своих друзей. Мы с этим, конечно, никогда не сталкивались и, надеюсь, так и не столкнемся, – но разве попрешь против себя? Наверно, это глупо. И я не вижу смысла оспаривать уже доказанное. Раз так – значит, какая-то правда на этой стороне. Но и без этого мнения нам известно, что от любви до ненависти всего один шаг. Да, наверно, для дружбы это не так справедливо. Но ведь Костя любит нас – своих друзей. Любил, … – пока что-то не надломилось, – отметила Люба. – Это не ненависть, конечно, и не предательство, и мне крайне не хочется произносить эти слова. Но что-то же могло надоесть. Что-то… Однако только Костя знает, что именно, и я не хочу гадать. Это бессмысленно и заведомо безрезультатно.

– Интересная мысль, – оценила Щепкина. – Но неужели тут видна оборотная сторона дружбы?

– Скорее, тут есть пересечение с мнением Армана. Ведь бросить друзей, даже из-за того, что они надоели, – это тоже эксперимент, – сказал Миша.

– Но неудачный. И едва ли возможный, – заметил я. – Опять же, мне с трудом верится, что Костя мог так с нами поступить.

– Да мы его плохо знаем. Это новая ситуация, – сказал Саня.

– Ну, еще рано так говорить, – ответила Щепкина, – а вот версию Любы мы запомним. Теперь же давайте послушаем Павла; мне интересно, что он скажет.

Павел встал и сразу, в отличие от Димы, начал оглашать свое мнение:

– В речи Любы прозвучало слово «предательство», а это очень важное слово. Правда, Люба почему-то недооценила его важность. Или не обратила на него внимание… Но зря. И лично я обращу, потому как полагаю, что именно предательство может сыграть в жизни человека решающую роль.

Может, кого-то когда-то предавали? Или оскорбляли? Или унижали? Если нет, – то это здорово. У меня вот был один неприятный случай… в девятом классе. Я стараюсь не вспоминать об этом, но… так ли спокойно все переносят предательство? И каким может быть его масштаб? Ведь истории известны примеры, когда предательство оставляло колоссальный оттенок на жизни человека в течение многих-многих лет, – и человек такой неизбежно впадал в депрессию, а потом долго не мог из нее выбраться. Вот какова может быть сила предательства! И, к сожалению, не все это понимают, зато потом не все легко справляются с последствиями. Нервное расстройство, всякие там апатия, меланхолия, тоска – список этих последствий можно продолжать. Но я хочу обратить ваше внимание на другое.