Заблуждение. Роман про школу. Том 2

«Да, это мы его разочаровали…» – подумал я, поделившись потом этой мыслью со своими друзьями, – и они со мной согласились.

Впрочем, стоит ли останавливаться на Косте? Он же не злился, не ругался и даже и близко не входил в ту группу возмущавшихся, что рано или поздно все же должна была как-то добиться своего. А она действовала, она атаковала! И я не могу не вспомнить, как, например, орала на всех Федорова, требуя немедленно снять ненавистные ей плакаты. Видя же, что ее слова ни на кого не действуют, она сама начала переходить к контрмерам, – и вскоре уже ее остервенение ускорило процесс разрывания художеств Миши на мелкие части. Федорова даже и не смотрела порой, что на них написано, – она просто уничтожала их, и от каждого нового уничтоженного плаката получала небывалое удовольствие. Активно ей, кстати, помогали Юля и Сергей, и, во многом благодаря им, все плакаты второго этажа были ликвидированы. Эта троица радовалась, ликовала: Сергей обнимал Юлю, Юля восхищалась тому, что они сделали, а Федорова сердечно благодарила их, обещая поставить «пять» по литературе, и приговаривала гневные слова в адрес «любого, кто посмеет нанести ущерб школе, празднику и любви!»

А потом приехала Барнштейн. Случилось это на третьей перемене, и к тому моменту, конечно, еще далеко не со всеми плакатами было покончено. Сергей с Юлей закружились от своей победы на втором этаже, но на остальных таких «героев» не нашлось, и, в принципе, ничто не должно было помешать директрисе тоже стать свидетелем оригинально украшенных стен и перил нашей школы.

Миша, Леша, Саня и я находились в этот момент как раз на первом этаже, в гардеробе, и Топор сразу сказал:

– Вот она идет…

Мы спрятались за вешалкой, прикрывшись чьими-то куртками.

– Представляю, что сейчас будет, – заметил Миша.

– Сердечный приступ? – успел пошутить я.

Слова эти были не так далеки от истины. Первый же плакат, который обнаружила Барнштейн – он висел на одном из стендов, – вызвал у нее шок:

– Что это? – вскричала она.

Ответить было некому.

– Я спрашиваю: что это?! Что это за хрень?

То же молчание, только рядом с Барнштейн стало оживленно, и собралось смешение школьников и учителей.

– Где дежурный? А? Дежурного сюда! Немедленно! – скомандовала она.

Подбежал какой-то парень – кажется, девятиклассник. По пути мы успели пожелать ему удачи.

– Вы меня звали, Людмила Арнольдовна? – обратился он к ней.

– Погляди! – крикнула она. – Нет, ты не по сторонам, а сюда гляди! Видишь?

– Да, вижу.

– Что «да»? – строго произнесла она. – Это вообще что?

– Плакат…

– Откуда он?

– Я… я не знаю, – замялся парень.

– Ты дежурный или нет? Я спрашиваю: откуда он? – очень грубо спросила она.

В этот момент, на счастье паренька, из спортзала вылетел Долганов – дежурный по всему этажу.

– Что случилось, Людмила Арнольдовна? – спросил он, уже подбежав к директрисе.

– Что случилось, спрашиваете? А вы сюда посмотрите! – Барнштейн взяла Долганова за локоть и подвела прямо к плакату.

Константин Викторович взглянул на плакат, улыбнулся, но тут же, под убийственным взором Барнштейн, осекся и сказал:

– Это плакат.

– Да я и без вас вижу, что плакат, – опять закричала Барнштейн. – А теперь скажите, откуда он и как здесь появился!

Долганов поморщился. Он явно не знал, что ответить, – поэтому, как дурак, обратился к окружению:

– Надо у народа спросить, – наверняка кто-то видел.

– Замечательно! Вот вы и спросите! – давила на него директриса.

Так продолжалось несколько секунд. Долганов мялся, пытался как-то обуздать ситуацию, расспрашивал собравшихся. Трудно поверить, что он не догадался или что ему не сообщили, кто повесил плакаты, потому что всяких разных прохожих на этаже было много, и среди них, конечно, неоднократно мелькало имя нашего коммуниста. Кто-то даже прямо так и крикнул:

– Это идея Миши Шпалова из 11б! Он сегодня утром все сделал.

После такого Долганову уже ничего не оставалось, кроме как сослаться на это заявление, хотя его репутации классного руководителя пользу оно точно принести не могло.

А лицо Миши покраснело, – как и весь его костюм. Но даже тот уже сразу перестал казаться столь ослепительно красным.

– Значит, Шпалова? – уточнила Барнштейн.

Долганов от страха лишь мотнул головой.

– Ну, Шпалов!.. – произнесла директриса со зловещей ухмылкой.

Долганов молчал. Молчали и мы. Только Миша сказал:

– Ну вот…

– Погоди – может, еще пронесет… – зачем-то начал я его утешать.

Шпалов сразу на это отреагировал:

– Пронесет?! Да ты смеешься! Посмотри на ее лицо.

А лицо Барнштейн нам было очень хорошо видно. И оно менялось, становясь все более злым, – по мере того, как директриса узнавала все новые и новые факты.

– Значит, вы хотите сказать, что плакатов несколько?

– Ну да, – ответил физрук, и кто-то из окружения начал смеяться.

– Чего вы ржете? – рассердилась Барнштейн. – В школе черт знает что, а вы радуетесь! Да как только вы могли это допустить, Константин Викторович? – обратилась она вновь к Долганову.

Обращение по имени явно пришлось ему по душе. Он даже позволил себе гордо улыбнуться, – но, конечно, только на мгновение.

– Да я даже не обратил внимания… – признался он.

– Не обратили внимания? – злобно повторила Барнштейн. – Может, вы решили защитить Шпалова?! Но не выйдет. Я с ним сама разберусь! Где он? … Хотя не важно – я найду его! Устроили тут!..

Ругань эта говорила сама за себя. Но Барнштейн была настроена крайне решительно. Она собралась уже идти в свой кабинет, как вдруг Долганов вдогонку сказал ей:

– Постойте, Людмила Арнольдовна. Вы можете его не искать. У 11б сейчас как раз урок со мной.

– Вот как! – тут же коварно улыбнулась Барнштейн. – Что ж, тем и лучше. Скоро свидимся, – пообещала она и ушла.

Мы по-прежнему оставались в гардеробе.

– Ну блин! На хрена он сказал про урок?! – метался Миша.

– Сочувствую тебе, – сказал Леша.

– Да пофиг, ребята. Классно же было! – заявил Саня. – И сами порадовались, и школу повеселили.

– Даже Долганов, мне кажется, оценил, – заметил я.

– Идея была отличная, – согласился Леша.

– Да ладно. Чего мы паримся? Снимем эти плакаты – и к …, – рассудил Саня. – Так ведь, Мишань?

– Ну да, – согласился он.

– Их снять – пару минут… – заметил я.

– Да понятно. Жаль, что не все оценили…

Это говорил наш коммунист.

Далее наступил урок физкультуры, на который мы все благополучно опоздали и на который действительно явилась Барнштейн. Случилось это, к слову, на двадцатой минуте занятия, когда мы наматывали круги по залу. Долганов, едва завидев директрису, приказал всем остановиться.

Естественно, все началось с крика.

– Значит, так! – обратилась она к еще не отдышавшемуся классу. – Зарубите себе на носу, что все ваши шуточки и вся импровизация, подобная той, что сегодня устроил Шпалов, в школе категорически запрещена! Я сейчас говорю и об агитации. Агитации в школе быть не должно! Вы это поняли?

Класс продолжал переводить дух.

– Что ж, сегодня обойдемся без коллективных санкций, – решила Барнштейн. – Но Шпалова я прошу немедленно выйти, одеться и проследовать в мой кабинет.

– А могу я узнать зачем? – выкрикнул Миша, решивший побороться.

– А я уже все сказала. – заявила в ответ Барнштейн. – Агитация в нашей школе запрещена. А вы позволили себе развесить на каждом углу свои гнусные фотографии.

После этих слов многое стало понятно:

– Но вам же просто не понравилась моя агитация?!..

Очевидно, Миша уже вскипел. И Барнштейн, завидев это, решила моментально его охладить:

– Шпалов, вы смеете на меня кричать? Решили поспорить со мной? – она чуть приблизилась к нему. – Да кто вы такой? – максимально громко вскрикнула директриса, отойдя после этого назад, на прежнее место. – Все, немедленно в мой кабинет!

– Позвольте! – решил вмешаться я, и это сразу вызвало вздохи присутствующих. – Мне кажется, вы поступаете несправедливо. По сути, вы ругаетесь на Михаила за агитацию.

– Что, и вы туда же, Лавров? Думаете, самый умный? – закричала на меня Барнштейн.

– Я не считаю себя самым умным. Но где же справедливость? Миша просто высказал свое мнение, – ответил я.

– Знаешь, что, дружок: забудь про это мнение и почитай устав школы! Всякая агитация в школе запрещена! – настаивала Барнштейн.

– Да это даже не совсем агитация была, это же шутка все… – заступился и Леша.

– Не спорить со мной! Вы находитесь в школе и сами все знаете!

– Но вы не правы! – сказал я.

– Так, запомни: здесь всегда права только я, а такие, как ты, должны помалкивать! – заключила Барнштейн, явно взбешенная моим выходом. – Это понятно?

– Если честно, не вполне, – ответил я на фоне какого-то разросшегося гула из вздохов и комментариев.

– Я могу тебе напомнить наш устав…

– Ладно, хорошо, – почувствовав накал ситуации, вмешался Шпалов. – Давайте я сниму свои плакаты.

– Это само собой, – отметила директриса.

– Тогда я помогу ему, – крикнул Саня.

– Я не поняла, Топоров, – вы здесь каким местом?..

– А я имел честь помогать Мише в вывеске плакатов, – так что считаю своим долгом помочь ему их снять.

– Вот как?! Значит, вы являетесь сообщником?

– Наверно, – ответил Саня.

– Что ж, тогда я тоже буду помогать! – решил я и вышел вперед.

– Как, и ты? Да вы что, совсем?.. – рявкнула Барнштейн.

«Вот и компанейская шутка!..» – смекнул я, и тут же Компанию решили поддержать Даша и Арман, также предложившие свою помощь.

– Это же сговор! – добавила директриса.

После этого никто из нас ничего добавлять не стал. Да и зачем? Лицо Барнштейн от злости раздулось донельзя, но, в конце концов, она решила:

– Значит, так! Шпалов сейчас же переодевается и идет со мной снимать оставшиеся плакаты! – заключила директриса. – А остальные остаются тут и занимаются физкультурой, – добавила она, произнеся наконец: – Все!

«Вот это правильно, – подумал я. – Хотя бы без кабинета!»

Барнштейн уже была в дверях, Шпалов отправился в раздевалку, а распределение по залу совсем расстроилось, – но директриса все-таки не удержалась и крикнула нам:

– И запомните! Других таких акций я не потерплю! А последствия будут крайне неприятными.

Теперь она точно ушла, и Саня сразу заметил:

– Уже не сегодня.

«Да», – мысленно согласился я с ним.

В любом случае хорошо, что какая-никакая акция состоялась! И Миша – молодчик!.. Благодаря ему название «День святого Валентина» на какое-то время утратило свое значение.

Глава 8. О великом провале

В понедельник после географии Компания подошла к кабинету Щепкиной. Мы, не скрою, предполагали, что приступить к делу сможем уже сейчас, – тем более что Дарья Алексеевна сама говорила нам, что «ни к чему растягивать процесс». Однако… в который раз все оказалось не так просто. По крайней мере, Щепкина, впустив нас, сразу начала с неприятных слов:

– Возмутительно! Это было просто возмутительно! – небольшая пауза. – Я о вашей субботней выходке. Я связывалась на выходных с Людмилой Арнольдовной, – и она, поверьте, просто вне себя от ярости! … Я, признаться, сначала даже и не поняла, о чем речь. Барнштейн говорила мне про какие-то плакаты, обвиняла вас, Михаил, – Щепкина посмотрела на Шпалова, – но… что? Какие плакаты? И при чем здесь наш Миша? … Только потом мне стало ясно, что речь шла о празднике, и вы занимались какой-то своей агитацией! А ей потом пришлось эти плакаты снимать…

– Что? – крикнул вдруг Миша.

Щепкина прервалась, удивленно уставившись на нашего коммуниста.

– Вообще-то я сам их снял, прямо при ней. Все без остатка, – заявил он.

– Правда? – уточнила она.

– Да, мы шли, и я все снимал.

– Давайте я поясню, – вызвался я, поняв, что Барнштейн опять начала искажать ситуацию не в нашу пользу.

– Конечно, – поддержала Щепкина.

И я ей рассказал, как в субботу в нашей школе праздновался День святого Валентина – вернее, праздновался больше на словах, чем на деле. Да и не всеми. Вот и Миша, например, пришел в школу весь в красном, – потому как он коммунист.

Я особенно подчеркнул, что плакаты, которые он принес с собой, не содержали никакой специальной агитации, а просто выражали наше отношение к буржуям, показывали в шуточной форме, что мы думаем обо всем этом празднике… Ведь известно, что его придумали буржуи, – ну, вот и было решено превратить праздник в антибуржуйский день. И поэтому Миша развесил плакаты.

– Интересная идея, – оценила Дарья Алексеевна. – И как находчиво!

– Вот-вот. Но его идея понравилась, увы, не всем. Хотя наш Костя тоже не признает этот праздник, и его отношение абсолютно аналогично.

– Это наверняка, – согласилась Щепкина.

– Так вот: те, кому идея Миши не понравилась, конечно, срывали его плакаты, его работу, – они возмущались и негодовали. Они не оценили, насколько Миша здорово выразил свое отношение к празднику. Хотя очень многие по-настоящему радовались, что мы провели эту акцию, – я специально сказал от лица всей Компании. – А вот Барнштейн ее не оценила. Хотя Миша старался, мы старались. Она пришла на нашу физкультуру и начала на нас орать. А потом, конечно, заставила Мишу снять все плакаты. Хорошо еще, что его не вызвали в кабинет, но вот плакаты он срывал сам, в этом можно не сомневаться. И пусть Барнштейн не говорит, что это она сама все делала. Делал только Миша, а она лишь ходила за ним и контролировала. Все так? – уточнил я у друга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Идем? (англ.)

2

Мартен Фуркад – французский биатлонист.

3

Агитационные плакаты, которые создавали советские поэты и художники, работавшие в системе Российского телеграфного агенства.