Перемирие

– Уволь, я тебя не понимаю. Ты тоже поклонник этих новомодных либертарианских идей?

– Нет. Тем более что так называемые «либертарианские идеи» отнюдь не новы, вы сами знаете. Проблема старых советских коммунистов и новых европейских антиглобалистов в том, что и те и другие – о том чтобы «разрушить до основанья, а затем». Ничего хорошего из этого выйти не может. Исламские, демократические, коммунистические, антисемитские, протестантские, новохристианские революции не могут ничего создать, потому что они призваны только разрушать. А на руинах мало чего хорошего растет. И так уже вся планета в руинах. Увы, такова правда жизни.

– Ну а ты что? Считаешь, что все бесполезно, и нужно просто подчиниться ходу истории?

Ренат поднял взгляд. На его лице снова не отразилось ни единой эмоции.

– Почему же. Если человечество хочет жить, оно найдет себе путь. Найдет себя. Или же того, кто этот путь покажет.

Виктор криво усмехнулся.

– Мессия?

– Отнюдь, – Ренат оставался абсолютно серьёзен. – Впрочем, обычным человеком его тоже не назовешь. Просто невезучий парень.

– Ах невезучий?

– Конечно! Хотели бы вы занять его место?

– Конечно, нет!

– Вот именно.

Ренат шумно и как-то нарочито прочистил горло, потом поглядел на панель приборов и задумчиво поинтересовался:

– Скоро побережье, вам стоило бы набрать тут воды. Дальше с этим будут трудности.

– Спасибо, я помню, – Виктор развернул кресло и молча принялся что-то быстро набирать на клавиатуре справа от себя. – Минут через десять сядем, если хотите, можно выйти растрясти ноги. Только далеко не уходите, – обратился он к дочери, – нам нужно скорее лететь дальше.

Винтолет накренился, сходя с маршрута, потом клюнул носом и пошел на снижение. Лилия кинулась в «гардеробную», за которую сходила ниша в самом хвосте. Сейчас стоит надеть какой-нибудь простенький комбинезончик… прикрывая за собой дверцу, она встретилась глазами с Ренатом.

– Зачем вы летите в Африку? – его согнутая чуть не пополам фигура говорила: вот он я, стою тут, в окошко смотрю, наблюдаю красоты средиземноморской ночи. Отчего-то Лилия вовсе не торопилась ему верить.

– А зачем ты бродишь по земле-матушке? Вот и мы…

– Ладно, не злитесь. Это я так, к слову. Звезды здесь невероятные. Нечему коптить небо-то.

– Да уж… – не нашлась, что ответить, Лилия.

Неловкую паузу прервал звук взвывшей на больших оборотах несущей турбины. Толчок, и тут же в щель приоткрытого люка ворвался шум рассекающих воздух роторов. Лилия, не дожидаясь полной остановки двигателей, выскочила на растресканный бетон посадочной площадки, рефлекторно проверила жетон идентификатора, болтающийся на шее, и быстрым шагом направилась к будке смотрителя. Нужно было договориться о заборе воды, да батареи зарядить… всего и делов – пять минут.

Снова выйдя на свежий воздух, Лилия принялась вертеть головой по сторонам, высматривая Рената. Вон отец тенью по кабине ходит, сквозь лобовое стекло видно, а этот… вольный стоппер, где?

Он не знал, как зовут частого гостя. Он звал его Демоном. Подобно продукту эволюции чуждых нам миров, посланцу адского пламени, темная фигура появлялась ниоткуда, пугая мрачным взглядом исподлобья, в никуда же и исчезала, долгие годы спустя не давая и повода усомниться в самом своем существовании.

Потому что Демон всегда возвращался точно в срок. По нему можно было сверять гулкое дыхание времени Вселенной.

– Ты сегодня чем-то испуган.

– Я боюсь вас, Ваше Темнейшество, что в этом такого?

– Нет, не так. Меня ты только опасаешься… настоящего страха я тебе пока не позволял. Тебе еще работать, отвлекающие эмоции мне не нужны.

– Хорошо, признаюсь, мне страшно от ваших слов. Мне до ужаса страшно. Я не могу поверить в то, что вы мне сказали. Если это все – правда, то эта правда чудовищна.

Демон вышел на середину комнаты, в светлый круг, который отмечал свет одинокой лампочки под потолком. Впрочем, от этого его фигура не стала реальнее, от нее все так же мерзко разило запредельной пустотой, сквозь которую холодно мерцали звезды.

– Что ж, врать тебе – смысла не много. Что страшного в правде? Проще обманываться?

– Да, если хотите, да!

Демон пожал плечами. Ему были безразличны чужие эмоции, если те не мешали его планам.

– Хорошо, оставим это. У меня мало времени. Ты узнал? Сколько?

– Да. Узнал. Но за это я прошу кое-что взамен. Ответ на вопрос.

– Резонно. Пожалуйста, – Демон не выказал и тени раздражения или неуверенности, – задавай.

Помявшись в нерешительности, он все-таки пересилил себя и чуть дрогнувшим голосом спросил:

– Те, которые отправятся с вами, есть ли у них шанс?

– Нет. Они погибнут задолго до того срока, который им отмерила природа.

Ответ был четким, как удар молота.

Он пригнулся, будто пытаясь укрыться. Он уже не раз понимал всю тщетность своих попыток противостоять мощи Демона. Что ж, решайся уже.

– Хорошо. Всего таких существует сто восемьдесят человек. Покуда мне удалось вызнать фамилии семерых.

Начатый не здесь и не сейчас путь продолжался.

Лилия вышла на середину по сезону пустой посадочной площадки. Хотя осветительная штанга заливала ближайшие заросли ослепительными потоками голубого света, людей видно не было. Где же он? Смылся, что ли… и куда его понесло, ищи теперь.

Виктор выглянул из люка, тоже повертел головой, молча вышел и принялся отсоединять кабели и шланги.

– Па, ты не видел, куда он пошел?

– Туда.

Лилия проследила за указательным пальцем до самого края площадки и тут же разглядела две скорчившихся на самой границе леса фигурки. Шустрый парень, уже с кем-то разговорился. Впрочем, незнакомыми двое беседующих не казались.

Собственно, приглядевшись, можно было заметить, что говорил один только Ренат. Второй стоял, засунув руки в карманы, внимательно смотрел снизу вверх и лишь кивал изредка головой. Напоследок они пожали друг другу руки и как-то на показ деловито разошлись. Лилия, нахмурившись, некоторое время следила за его приближающейся фигурой, но потом отвернулась и быстро шмыгнула в кабину.

Что он вообще такое, этот незваный пассажир? Все эти разговоры и переговоры ей были страшно подозрительны.

Отправились они спустя минут десять, Виктор отчего-то никак не мог договориться с диспетчером, даже разозлиться успел немного – Лилия отлично знала эту морщину, пролегшую меж бровей. Когда заработал автоводитель, вспомнили о Ренате. Обнаружился он в кухоньке – сидел там, обхватив руками голову, весь какой-то сжавшийся, напряженный.

– Ты чего тут?

Поднятое в ответ лицо показалось Лилии невероятно бледным. С таким лицом люди встречают дурную весть.

– Сижу.

Едва заметная интонация придала одинокому слову энергию выплюнутого проклятия. Ренат вовсе не был… как этого говорится в таких случаях… растерян, подавлен, нет, он был почти взбешен. Под этим черепом бурлили мысли, вот только поди их пойми.

– Ладно, ты не против, мы тут с отцом чаю попьем, спать скоро.

– Конечно. Можно мне тоже… присоединиться?

– Не спрашивай всякие глупости, – если человек не хочет делиться собственными проблемами, уговаривать его бессмысленно. – Давай что ли поговорим о чем-нибудь, пока отец не явился, а то скучно как-то… Вы, стопперы, вообще какие эектрокниги читаете?

О, сбила его с мысли, хорошо.

– Хм, а мы что-то разве читаем? Не тот образ мыслей. Нам бы сыграть да спеть что-нибудь эдакое, дорожно-проходящее, песенки неплохо заменяют литературу.

– Так-таки ничего не читаете? А вот говорят Сидорофф сейчас считается достаточно неформальным автором, проповедует ценности всякие…

– Слышал, не надо объяснять. Знаешь, в чем его популярность? В том, что он нарочито постинтеллектуалист. Специально выведенный, махровый. Люди вроде тебя любят его за то, что он вроде бы «не такой». Что не мешает ему быть вовсе никаким. Этого никто не замечает. Современная сететература вообще горазда щеголять напускной бессмысленностью, почитая это за шик. Вы когда-нибудь читали рассказы, написанные людьми с особенностями в развитии?

Лилия опешила. Переход был непонятен.

– Н-нет, как-то не приходилось.

– Зря. Почитайте. После этого вы всегда будете иметь возможность безошибочно отличить истинные, ненадуманные таланты. И не только в письменности.

Тут в кухоньку заглянул хмурый Виктор.

– Вечно эти проблемы на побережье с диспетчерами. О чем спорите?

– Да вот, об искусстве.

– А, понятно. Смотрите, что я запас на черный день.

В руках он сжимал плотный пакет, запечатанный поверху сургучом, без этикетки.

– Это «листопад»?

Виктор удивленно посмотрел на Рената, он впервые видел столь осведомлённого обо всем на свете стоппера.

– Да, это он. Всего одна плантация на весь мир. Этот чай, говорят, подобающ посиделкам в самом высоком обществе.

– И не жалко? Кто я вам, зачем на меня так тратиться?

– Траты тут ни при чем, мне этот пакетик достался фактически задаром. Так, подарок в ответ на услугу. Квипрокво. Все равно у меня нет подходящих условий для его хранения. Так что нужно пить, пока совсем не выдохлось.

Ренат в ответ лишь пожал плечами и улыбнулся. Пусть каждый сходит с ума по своему усмотрению, говорил весь его вид. Лилия не выдержала и громко фыркнула. Вот только, если вдуматься, отчего-то осталось чувство горечи от этой улыбки.

Виктор открыл верхнее отделение стенного шкафчика для столовых приснащений, достал оттуда серебряный чайничек и три чашки из тонкой пекинской керамики. Пока Ренат с любопытством наблюдал за его действиями, а Лилия, чуть надув губы, сотый раз в задумчивости осматривала свой и без того идеальный маникюр, отец размеренными движениями расставил по столику чашки, окатил кипятком и выстелил, как положено, дно заварного чайничка ровно дюжиной гладких тихо шуршащих листьев чая. Снова засвистела скороварка.

Все это казалось каким-то настолько нарочитым… незнакомый стоппер, вечерний чай в тесной кухоньке несущегося над Средиземным морем винтолета. Что может быть банальнее? Однако мысли у Лилии постепенно двинулись в нужном направлении. Терпкие, почти вишневого цвета капли забарабанили о донце чашки, мягкий аромат поплыл в воздухе.

– Вы любите такие тихие семейные вечера? – тихий вопрос Рената, казалось, прошелестел под мерное гудение роторов.

– Отчего нет. Большинство моих знакомых слишком суетны для того, чтобы наслаждаться спокойствием подобного единения. Но есть и такие, кто временами тешит мое самолюбие такими вот нарочно устроенными посиделками. А ты? Неужели я опять ошибся в стопперах?

– Можете считать, что да. Самому шумному и говорливому стопперу, если он не из примазавшихся к системе подражателей, сделавших из нашей жизни грубый профессиональный спорт, слишком часто приходится бывать одному. Одиночество пути учит любить и ценить банальные вещи.

– Страшно бывает? Ночью-то.

– Бывает всякое. Хотя ночь-день, не важно. Полуденное солнце пугает почище своры одичавших собак зимней балканской ночью. Особенно если ты почти всегда один.

Виктор поставил опустевшую чашку, медленно выдохнул, потом настороженно посмотрел на Рената, вспомнив, куда тот направлялся.

– Тебе случалось пешком путешествовать и по Сахаре?

– Приходилось. Но я не об этом. Двое моих товарищей сумели погибнуть среди белого дня в каких-то пяти километрах от затопленного Амстердама. Стояло прохладное лето.

Виктор повел плечами, не зная, как ответить. Лилия видела, он не любил таких тем, вообще многие его коллеги предпочитали живописать в мыслях реальность вовсе не такой, какая она есть на самом деле. Для отца смерть, жестокость, человеческая трагедия были лишь отвлечёнными понятиями, уместными в схоластическом споре, но никак не в разговоре за столом.

– Бандиты встречаются и в самом сердце Мегаполиса.

– Неправда. Бандиты там были вовсе ни при чем.

И замолк. Этот парень вовсе не стремился никого переубеждать, и Лилии невольно почувствовался в этом некий налет снобизма. Да что вам тут объяснять, отъетым мамкиным интеллектуалам. Впрочем, кто его знает, может, он на самом деле так и не думал.

– Но ведь этот случай не отвратил тебя от выбранного пути? Ты все так же мотаешься по свету в поисках… объясни, чего-то конкретного?

Ренат улыбнулся. Неожиданно открыто, по-настоящему.

– О, я ищу, ни много, ни мало, свое истинное предназначение.

– И как, продвинулся?

– Не знаю, видимо, когда я это окончательно пойму, искать уже будет нечего. Единственно…

– Время поджимает? – Лилию словно черт дернул встрять. Увидев мгновенно погасшую улыбку, она поспешила прикусить язык.

– Да. Поджимает, – Ренат вновь надел свою непроницаемую маску самозащиты. – Вы даже себе представить не можете, насколько.

Виктор кашлянул, пожевав губами. Что-то ему пришло только что в голову…

– Ты спрашивал, зачем нам в Африку. Впрочем, новости до стопперов доходят по полгода, я знаю. Там опять перемирие, на юг от Тетиса. Десяток миллионов голодающих ждут помощи. И она, конечно, им будет оказана. Меня назначили в комиссию председателем от Евросоюза. Остальные коллеги отправились туда правительственным авиалайнером, а я вот решил не рисковать (стингеры есть и у мусульман), отправиться своим ходом, – он помолчал секунду. – Я ответил на твой вопрос, и хочется его вернуть – а зачем тебе в Африку? Там в общем теперь не экскурсионный парк для случайных сафари.

Ренат в ответ быстро-быстро пошевелил пальцами перед лицом. Жест выглядел насмешкой, но сам стоппер оставался серьезен.

– Хочется чуда? Страшной истории о том, как стопперы тайком пробираются на территории, охваченные смутой и вершат там свой неправедный суд над неверными? Не наигрались в детстве в казаков-разбойников? – Ренат смотрел прямо, в упор разглядывая собеседника, будто под прицелом держал.

– Н-нет, почему же…

– Так вот. Стопперы живут так, как им заблагорассудится. Переходят любую границу, ночуют там, где придется, и никогда не думают о завтрашнем дне. Я сражался в Сахаре. Ни за кого, за самого себя, за собственную жизнь. Мне отчаянно захотелось туда вернуться. И вот я в пути. Ничего особо любопытного, не находите?

Виктор стушевался. Который раз за эти пару часов он успел крупно ошибиться в человеке. Но отступать он еще не был готов.

– Так ты, значит, воевал… – ему удалось достаточно овладеть собой, чтобы изобразить на лице подобающее выражение навроде «а-а, поня-а-атно…» Впрочем, ничего ему понятно не было. Не вязался у него образ потертого, но в общем-то мирного, хоть и странноватого парня с той мясорубкой в Сахаре.

– «Война за воду» длилась ровно три недели, за это время от океана до океана успела воцариться полная анархия. За последующие полгода от голода и жажды только по официальным данным умерло более двадцати миллионов человек. Я оказался там в самый неподходящий момент, но у меня был автомат, вовремя прихваченный с трупа арабского солдата. У меня была всего одна фляга воды и три сухаря. Я смог выйти к побережью Красного моря. Выжил. Правда, это случилось еще до того, как в Сахару пришла Тетис. До великого потопа. И вот теперь хочу посмотреть, что сталось с одним памятным местечком. А заодно заглянуть в глаза тем, кто все это допустил… и кто только сейчас вспомнил об общечеловеческих ценностях.

– Если это укол в мой адрес…

– Какой там… – Ренат даже не попытался выслушать Виктора. – Я даже наперёд знаю, что вы скажете. Я хочу увидеть вас всех. Как коллективный разум. Тех, кто дал команду на детонацию ядерных фугасов. Приятной наружности дядечки, разные по национальности, но одинаково холеные и уверовавшие в свою непогрешимость. Защищенную антиэмиграционными барьерами и выкачанной заранее нефтью.

Выговаривалось это таким обыденным и спокойным тоном, что Виктор поспешил успокоить свой гнев. Ренат совершенно не собирался спорить, он просто констатировал свою точку зрения. На которую, впрочем, вполне имел право.

А еще ему вдруг стало мучительно стыдно. За его коллег по Европарламенту, за свою рефлекторную уже заносчивость. Европейский дух розлива двадцать первого века… сколько раз он спорил на различных заседаниях с никчемным этим человеколюбием – грош ему цена, сколько раз одергивал себя, ловя на словах, имевших своей целью не решение насущного дела, а лишь сотрясение воздуха. Выставить оппонента дураком, поиграть в геополитику, выдать грязно-серое за чисто-белое… где уж тут благородство. Нате, простой, как кирза его ботинок, парень указывает тебе на твои же слабости.

Виктор посмотрел на задумавшуюся Лилию, покачал головой.

– Ренат, ты куришь?

Тот потер подбородок, как бы размышляя, что ответить.

– В принципе нет, но от хорошей сигары не откажусь. В жизни и без того слишком мало приятного, чтобы от него еще и спецом отказываться.

– Еще один негласный принцип стопперской жизни?

– Нет, просто мысль вслух.

– Ну, что ж, пойдем в кабину, там вентиляция лучше. Лилия, ты не будешь против, если мы тебя оставим?

Девушка молча кивнула. Идите. Ей уже хотелось спать, к тому же лишние разговоры суть бесполезная трата времени и нервов.

Притворив за собой дверцу, Виктор чуть усилил мощность кондиционера, потом достал из ящика заветную шкатулку, которую протянул Ренату. На дне ее поредевшим строем лежали темные пахучие цилиндры сигар. Ренат поблагодарил кивком головы, выбирая себе приглянувшуюся. Другую взял Виктор, возвращая шкатулку на место.

Первое тугое кольцо отправилось к потолку, и лишь после этого мужчины снова заговорили.

– Ренат, а в чем ты видишь решение всех проблем нынешнего общества? В Страсбурге видят лишь один правильный путь – строжайшее соблюдение прав человека, претворение в жизнь международных договоров, попытки умиротворения сторон в горячих точках. Может быть, вы знаете какой-нибудь лучше? Американский, который привел их к кризису? Русский, который захлебнулся в национальных обидах, толком не начавшись? Южноамериканский, на который ни у одного современного правительство нет ни денег, ни желания?

– Вы у себя в Страсбурге ставите неправильный вопрос, на неправильные вопросы нет ответа.

– О, – Виктор торжествующе откинулся в кресле, – вы решили удивить меня схоластикой? – он даже не заметил, как в ответ перешел на «вы».

– Нет, вовсе нет. Вы спрашиваете меня, как надо бороться с последствиями процессов, протекающих во всепланетном масштабе. Но против них бесполезно идти, можно лишь устранить их причину. Какой подход тут будет лучшим, неважно. Потому что причины останутся неизменными. И рано или поздно накроют вас волной из человеческой крови. Дело тут не в спеси еврокомиссаров. Дело в принципе.

– Хорошо, а в чем, по-вашему, причины? Кроме, конечно, само́й человеческой природы, ее мы все равно изменить не в силах.

– Взгляните на себя со стороны, Виктор. Вы действительно хотите серьезного, обстоятельного разговора со мной, пожившим, но все-таки недалеким стоппером, каких по Европе мотается под сотню тысяч?

– Да, серьезно, хочу. И я уже час как перестал тешить себя мыслями о том, что вы – тот самый простой стоппер с хайвэя.

– Хм, не знаю уж, чему я должен быть благодарен… хорошо, поговорим серьезно. Человеку, который задумал бы изменить современный нам мир, нужно оказаться весьма необычной личностью. Потому что от него и требоваться будет ой как многое.

– Бывали в истории целые философские школы, которые базировались на спекуляциях вокруг этой темы…

– Ну вот, опять… вы сами разве не считаете, что наш мир вот уже полвека катится черт-те куда?

Виктор внимательно вглядывался в глаза собеседнику, выискивая там следы фанатичного огня. Но его там не было, Ренат оставался привычно грустным и замкнутым. В чем же суть жизненных метаний этого человека?

– Да, считаю, катится. Даже не буду ради вящего вашего удовольствия впадать в досужую схоластику, рассуждая, что во все времена люди считали, мол, наступает закат времен, наступает конец истории. Тогда люди не занимали столько места и не умели так ловко убивать себе подобных. Но как это связано с вашим «суперменом»?

– Никак. Но если есть в природе такой человек, что действительно способен изменить порядок вещей… как его ни называй, только глупее выходит… вы, вы сами сможете ли ему дать право ничего не делать, довольствоваться своим пятачком земли и спокойно взирать на гибель миллионов, на отравление земель и вод, на деградацию и без того обездоленных толп юга и тихое звериное рычание до смерти испуганного севера? Вы сами простили бы его?

Повисла неловкая пауза, Виктор привык участвовать в самых изощренных спорах, однако он не научился в жизни противостоять лишь одному – искренности. О, искренность – это поистине страшное оружие.

– Стоит ли спрашивать, зачем столь острая формулировка… вам виднее. Вы хотите сказать, что верите в его существование?

– Увы, только верю, большего мне не оставлено. Но поймите меня правильно, стоппер зачастую видит вокруг себя гораздо больше деталей, чем вы, мелькающие поперек неба. Снизу оно получается виднее, я вас уверяю. И если нет того человека… если это лишь бред чьего-то воображения… тогда даже не знаю. Зачем тогда вообще жить? Грядут злые времена, стоит ли их дожидаться?

– Но почему вы так обостряете? Огромные наднациональные комитеты, организации, движения делают все, что могут, желая лишь одного – исправления пороков современного общества. И наука, технология в этом по мере возможности помогают. Неужели нужно уповать на некоего Мессию, чтобы обрести желание бороться?

– Опять вы про «мессию»… затасканное словцо. Но неважно – все, что делается на земле, делается по правилам того общества, которое подтаскивает всех нас к краю пропасти. Чтобы что-то исправить, нужно стать над ним. Громоздкие общественные институты ничего не могут с этим поделать при всем их на то желании.

– А один человек – может?

– Да, как делал не раз до этого. История немыслима без роли личности.

– Но и никакая личность не может сдвинуть гору, она может только подтолкнуть расшатавшийся камень, который сделает дело. Или просто рассыплется в пыль.

– Вы считаете, что нам уже не повезло?

– В-в смысле? – запнулся Виктор.

– Вы заранее хотите отпраздновать поражение?

– Вовсе нет, с чего вы взяли?

– Ни с чего… мне стоит об этом поразмыслить… если не возражаете, я пойду, прилягу.

Ренат аккуратно положил недокуренную сигару на край пепельницы, и, как-то сгорбившись, убрался в тамбур. Из кухоньки выглянула Лилия, молча достала из ящика запасной спальник и отнесла стопперу. Вернулась тоже молча.

Виктор покачал головой, ничего не понимая. Здесь что-то творится. Вот только что?

Впрочем, ответить на этот вопрос было некому, так что пришлось идти умываться и ложиться спать, ранним утром в дыму гниющих водорослей покажется африканский берег. Нужно быть у штурвала.

Красться между камней было нелегко, острые ребра валунов здесь еще не успели покрыться шапкой зеленого мха, так что невыносимо саднили разбитые колени. В рот набилась каменная пыль, и противное скрипение зубов только добавляло удовольствия. Впрочем, это вовсе не мешало ему продолжать ползти, не издавая ни звука. Он торопился.

Поднималось к зениту солнце, заливая глаза по́том, обжигая спину сквозь мокрую рубашку. Казалось, он стал похож на искалеченную змею, которая пытается ползти, не причиняя себе боли, касаясь раскаленных камней. А ведь правда, ты сейчас, человече, и есть такое пресмыкающееся – бессильное подняться, прячущееся в расселинах скал, желающее только одного – чтобы не мешали доползти. Ужели это так страшно, идти вперед открыто, не страшась? Да и чего бояться здесь, на голой каменистой равнине, не знающей тени цветка, не помнящей капли росы.

Страх. Разве это чувство управляет его действиями? Прислушавшись к себе, чувствует ли он это древнее проклятие человечества? Да нет же! Сколько помнит он себя, который век стучит его сердце – лишь тоскливое ожидание и ярость отравляют густую жаркую кровь. Лишь этот тяжелый коктейль дурманит его мозг. Но тогда зачем эта скрытность, зачем ползти по камням, вжимаясь в прогорклую серую пыль, страдать от раскатов ревущего над головой времени, трепетать от неистребимого ужаса опоздать…

Он остановился. Замер, расставив, подобно древнему земноводному, напряженные локти. Он кое-что начал понимать.

Если хочешь успеть, нужно бежать изо всех сил. Забыть о страхах, забыть о препятствиях. Лететь подобно ветру, обгоняя солнце. Просто встань и иди.

Ощущение было новым. Как сама жизнь, подарок неуловимого мгновения.

Лилия сонно завозилась под пледом, пытаясь комфортнее устроиться в разложенном кресле. Ложе было слишком маленьким для полноценного отдыха, в дороге ей редко когда хорошо спалось, приходилось всю ночь ворочаться с боку на бок, пытаясь найти удобную позу. К черту!